header left
header left mirrored

"Каак был подписан Айгунский трактат" Н. И. Игнатьева

ИГНАТЬЕВ Н. И.

КАК БЫЛ ПОДПИСАН АЙГУНСКИЙ ТРАКТАТ

(В виду особого интереса к заслугам России графа Н. И. Игнатьева, воспроизводится одна из версий, события "как был подписан Айгунский трактат". Версии этого события были воспроизведены К. А. Губастовым в его речи, произнесенной 30 ноябри 1908 г. в с.-петербургском Славянском благотворительном Обществ и журнале "Былое". Ред.)

В 1885 году минуло ровно 25 лет со времени подписания Айгунского трактата в Пекине, заключенного графом Муравьевым-Амурским с китайскими уполномоченными в 1858 году, по которому весь Амур, а также и Уссурийский край вплоть до порта Посьета, на границе Кореи, отошли к России.

Но этому случаю, с.-петербургское общество для содействия русскому торговому мореходству назначило особое собрание своих членов для того, чтобы ознаменовать этот день 25-летия присоединения к России Уссурийского края каким-либо административным предприятием на предмет русского мореходства в восточных, водах Тихого океана, так, как Владивосток в то время еще незначительное наше поселение, замирал в торговой бездеятельности.

На это собрание был приглашен граф Игнатьев, как первый виновник, того, что Айгунский трактат был подписан в Пекине, и что все требования России по этому трактату были удовлетворены китайским, правительством.

Открыв собрание, председательствующий его Михаил Ильича, Кази обратился к графу Игнатьеву с приветственным словом, в котором он наполнил, присутствующим, все великие заслуги Николая Павловича переда, нашим отечеством.  

На это граф Игнатьев ответил так: "Я только был исполнителем воли моего Государя"...

И все это, сказанное тогда графом Игнатьевым, мною было записано вполне точно и передается теперь почти что с фотографической точностью.

Но время 80-х годов минувшего столетия, как известно было очень строгое в политическом отношении, и всякий дипломатический шаг России, обыкновенно, составлял государственную тайну. Поэтому граф Игнатьев, прежде, чем сказать что-нибудь о том, как был подписан Айгунский трактат в Пекине, взял со всех нас, присутствовавших на собрании общества, слово, что мы будем молчать об этом до конца его жизни. — "А там, когда меня не будет на свете", — добавил он, — "говорите, что хотите".

Мы дали свое слово не разглашать дипломатической тайны, сообщенной нам графом Игнатьевым.

Но теперь настало время поведать об этом русскому миру, так как Николай Павлович уже скончался 20 июня 1908 года.

— К сожалению, начал граф Игнатьев свою речь, — наше правительство ничего не сделало для нового края, присоединенного к России в 1860 году...

В его речи здесь звучала скорбная нотка, исполненная недовольства "петербургской политикою"...


— Владивосток остался порто-франко, продолжал он, иностранцы в нем хозяйничают, а мы только наблюдаем за этим из своего далека... Наши переселенцы вымирают, не зная, к чему приложить рук своих... Морские богатства эксплоатируются американцами при любезном содействии им в этом случае русского контрагента Филипеуса... Амурское пароходство едва влачит свое жалкое существование, праздно поглощая только государственную субсидию... А между тем Восток готовится к борьбе с ними...

Японцы уже прислали своих государственных пионеров к нам, в Россию в числе нескольких молодых людей, обучающихся теперь в Петербургском университете... Один из них уже вышел японским посланником при нашем дворе, — Токузиро Ниеси, — отозванный теперь на свою родину с тем, чтобы там составить о России такую книгу — памфлет, от которой не поздоровилось бы даже и нашим мудрецам... Китайцы также подняли голову и, благодаря внушению англичан, уже прислали к нам в Россию свое постоянное посольство в 1878 году... Так что по всему этому азиатскому задору с Россиею, можно думать, что нам грозит в близком будущем на Тихом океане не малая буря... А мы даже не позаботились до сих пор сделать из Владивостока оборонительного пункта... На Сахалине же пока нет ничего кроме жалкой колонии ссыльных... Но и это возникло совершенно случайно... благодаря лишь некоему г. Г — ву (он еще жив и теперь), предложившему генералу Мезенцову (бывшему в то время шефу жандармов) — в 1877 г. ссылать всех красно-социалистов на остров Сахалин, чтобы они не мешали мирным гражданам страны жить в порядке и законности... Между тем этот необитаемый до сих порт, остров преисполнен всяких естественных богатств, как говорят нам об этом побывавшие там недавно американцы и пообследовавшие его сокровища... Что касается Уссурийского края, то Петербург махнул на него рукой, говоря, что это такая часть света, до которой недоскачешь во веки... О железной же дороге до Владивостока, конечно, нечего и думать... А между тем она могла бы быть проведена еще в 1864 году, когда сибирские купцы, будучи в то время в Нижнем Новгороде на открытии московско-нижегородской железной дороги, предлагали Государю Императору Александру II проложить рельсовый путь от Нижнего-Новгорода до Иркутска на свой счет, ассигновав на это 60 милл. рублей. Но петербургские акционеры волжского пароходства нашли этот параллельный реке Волге рельсовый путь очень опасным для себя конкурентом... И так Дальний Восток был обречен влачить свое жалкое существование... А между тем я, для того, чтобы закрепить его за Россией, жертвовал своей жизнью... И случилось это вот как. Заключенный в 1858 г. графом Муравьевым Айгунский трактата был передан мне для подписания его в Пекине. В то время в Китае был регентом принц Кунг, человек умный, но нерешительный... На мое предложение подписать Айгунский трактат, он, обыкновенно, по восточной привычке, кормил меня легкими завтраками... И так тянулось время довольно долго. Наконец, наступил 1860 год. Тут была объявлена война Китаю англо-французами. Соединенная армия обоих государств обложила Пекин. По этому случаю все иностранные посольства должны были покинуть китайскую столицу. Вместе с другими посланниками, выехал и я из Пекина. Поселившись на своем стационере (корабле), я три месяца крейсировал по Печилийскому заливу. Но мне скоро наскучило это изгнание мое из китайской столицы, и я вновь надумал возвратиться в Пекин. Но в это время все еще продолжалось обложение китайской столицы соединенными англо-французскими войсками. Поэтому на мое решение возвратиться в Пекин, все мои сотрудники отозвались самым нерешительным образом... Проще говоря, меня признали в тайне сумасшедшим человеком... Как это, думали они, — он может проникнуть в Пекин, когда город окружен неприятельской армией и на улицах китайской столицы всюду воздвигнуты сотни всевозможных неприступных баррикад, взять которые можно только большой вооруженной силой... Но я решился идти один... Взяв с собою нескольких кавасов (казаков), я покинул свой стационер... Но прежде чем отправиться в путь, я сказал своим людям, что нас всех ожидает в осажденном Пекине страшная безызвестность... Почем знать, добавил я, — быть может мы там сложим свои буйные головы... Но за то мы исполним сыновний долг перед своей родиной, и за это нас вспомнит добрым словом благодарное потомство... На этот мой голос отозвались все нижние чины своей готовностью следовать за мной, куда угодно... Такова обыкновенно доверчивая русская простая душа... Но я взял с собою только нескольких из бранных из всех, наиболее крепких и выносливых, стойких людей...

За них мне поклялась вся моя посольская команда... И вот я под Пекином... Англо-французская цепь, оковавшая своим железным кольцом всю китайскую столицу кругом ее каменной ограды, преградила мне дальнейший мой путь... Я к главнокомандующему соединенной англо-французской армии за разрешением... чтобы он пропустил меня через цепь... Но тот на дыбы... "Что вы, что вы, как это можно"! сказал он. — "Весь город на военном положении... Четыре миллиона людей в нем бродят по улицам, оберегая тысячи баррикад!.. А вы в город... Да разве это возможно?.. Что вам жизнь надоела что ли?.. Ну тогда, как знаете... Идите... Я в том вам не препятствую"...

Я получил предписание умереть, или быть живым в Пекине, сказал я главнокомандующему. — "Ну теперь я понимаю", сказал он. — "Дилемма эта поучительная... она чиста русская... совсем в вашем духе... Ну, дай Бог вам всякого благополучия... Я с сердечной радостию готов буду вас встретить после войны"... И так я, получил разрешение от главнокомандующего соединенной англо-французской армией проследовать через цепь, плотным кольцом оковавшую китайскую столицу, и пошел в Пекин... Но прежде, чем подойти к городу, я переоделся в китайское мандаринское платье, нанял для себя особый роскошный по-местному паланкин и поместившись в нем, вооружил себя двумя пистолетами.

Люди мои также все были вооружены пистолетами, ружьями через плечо и шашками наголо... Подойдя к городской стене, я увидел на ней массу китайцев, потрясающих в мою сторону дрекольями... На это я им ответил угрозою своих пистолетов, а людям моим приказал немедленно открыть мне ворота...

"Смелость города берет", как говорит русская народная пословица; — а по китайскому убеждению выходит так, что "если он идет, то имеет право, а имеющему право — отказать нельзя"...

И так я, воспользовавшись этим китайским "народным правом", вошел беспрепятственно в Пекин. Но здесь меня ожидала тысяча других препятствий, преоборот который нужно было упорным трудом, чтобы потом достигнуть дома русского посольства... То есть, мне нужно было пройти городом пятнадцать верст через тысячи разных баррикад, поставленных на тех улицах Пекина, через которые я шел, ведя при этом непрестанную борьбу с охранителями всех баррикад и разрушая при этом все препятствия, мешавшие мне на всем моем длинном пути...

Сотни раз нам грозила здесь мучительная смерть от десятков тысяч озверелых азиатов, измученных своим безъизвестным положением от трехмесячной осады Пекина англо-французской соединенной армиею... И появление мое здесь, на улицах китайской столицы, среди тысяч баррикад, защищаемых несметными толпами местной голодной черни, вызвало страшный рев среди этой живой стихии, и она, как видно было, каждую данную минуту готова была предать нас мучительной смерти...

Но так как мы пошли на этот подвиг с тем, чтобы умереть, то смерть нам не страшна была своей зияющей пастью, и мы ее равнодушно искали для себя на каждом шагу нашего движения, но не нашли ее, так как Бог не назначил нам ее в удел на этом чудовищном месте.  

Только к вечеру того дня, в который я вошел в Пекин, мы добрались до дома русского посольства... Но здесь нас встретили страшно изумленные лица... Тем более этого нужно было ожидать здесь уже потому, что люди мои, страшно измученные борьбою с разрушением множества баррикад на нашем пути, настолько были не похожи на самих себя, что их даже не узнали тут общие старые знакомые... Да и я тоже едва был в состоянии отвечать на приветствия, оказываемые мне...

Но, несмотря, однако, и на это мое утомление в пути, мне еще, в тот же вечер суждено было решить судьбу бедного Китая в войне его с англо-французами... и добиться при том подписания нашего Айгунского трактата...

А случилось это вот как. Не успел я придти в дом русского посольства, как ко мне тотчас же явился регент Китая, принц Кунг, окруженный целым сонмом своих приближенных... На нем, однако, не было лица... Так он был при этом взволнован, выражая мне свое удивление... "Как это вы очутились здесь"? весь дрожа от волнения, спросил меня принц. — ,,Ведь город давно находится в революции, на его улицах тысячи баррикад и миллионы волнующихся при них людей, а вы решились идти сюда?!!"

На это я ему ответил теми же словами, что и сказал главнокомандующему англо -французской армиею... Принц страшно был поражен моей решимостью... — "Но что нам делать?!" вдруг, изменив тон, спросил он меня, — "Пекин обложен неприятельской армиею, народ в революции, а мы ничего не можем придумать, как нам решить эту проблему: продолжать ли дальше нашу трагедию или покончить ее на этом акте?!!" — "Вы спрашиваете моего совета, принц?" решительно поставил я ему вопрос. "Да", ответил он в волнении. — "Так я вам дам его... Но прежде, чем это сделать, вы подпишете Айгунский трактат". — "Ах!" в волнении произнес принц и тут же подписал нам договор... — "Ну... а теперь я вам скажу, что нужно будет делать с вашей трагедиею", спокойно сказал я регенту... "Заключите мир с англо-французами и сделайте им все уступки, о которых они вас просят"... И на другой же день после моего прихода в Пекин, Китай заключил мир с англо-французами, и осада китайской столицы соединенной армиею была снята... И с тех пор Китай не знал, как и выразить России свою глубокую признательность за ее посредничество в этой несчастной войне... Несчастной потому, что четыре миллиона жителей Пекина три месяца тряслись от своей страшной безъизвестности, а тридцать тысяч англо-французского соединенного войска боялись войти в город, переполненный миллионами народа... Но европейцы менее благодарны, чем азиаты... Они и после этой услуги, оказанной им Россиею, продолжали интриговать против нас в Азии... Но китайцы этого не делали...


Когда граф Игнатьев закончил этими словами свою простую речь, то мы все в один миг разразились дружными апплодисментами и громко прокричали ему "ура"!.. Но нас при этом волновало совсем другое чувство... Нам всем хотелось обнять его и осыпать горячими поцелуями... До того нас тронул его безхитростный рассказ, что мы каждую минуту ждали в нем трагической развязки на улицах Пекина, но Бог спас нашего героя... Он сидел перед нами живой и здоровый...

Таково было наше впечатление от рассказа графа Игнатьева... Вот при каких условиях был подписан в Пекине наш Айгунский трактат с Китаем...

Думаем, что за такой подвиг графа Николая Павловича Игнатьева наше благодарное потомство почтит его достойным мавзолеем!..

С. Глебов.


 

Top
 
 

© Материалы, опубликованные на сайте, являются интеллектуальной собственностью и охраняются законодательством об авторском праве. Любое копирование, тиражирование, распространение
возможно только с предварительного разрешения правообладателя.
Информационный портал по Китаю проекта АБИРУС

Карта сайта   "ABIRUS" Project © All rights reserved
Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100 Яндекс цитирования