"Реформационного движение в Китае" П. С. Попова

ПОПОВ П. С.

РЕФОРМАЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В КИТАЕ

(См. выше: сент., 206 стр.),

II.

Административный механизм и его персонал составляли всегда одну из страшных и зловреднейших язв китайских правительственных учреждений. По свидетельству упомянутого нами автора, г. Тао, нет ни одного правительственного места в Китае, начиная с министерств в столице и генерал-губернаторских и губернаторских управлений в провинции и оканчивая областными и уездными правлениями, в которых бы не чувствовалась всесильная хищническая и продажная рука приказного, торгующего местами и правосудием. Лучшие государственные деятели Китая постоянно опасались своих подьячих и принимали против них всевозможные меры предосторожности. Причина такого огромного влияния их на дела объясняется тем, что, занимая из поколения в поколение места в известных правительственных учреждениях, они естественным образом приобретали самое полное и всестороннее знакомство не только со всеми узаконениями, касающимися этих учреждений, но и с прецедентами и обычаями, играющими такую роль в китайском делопроизводстве, — тогда как чиновники и сановники, благодаря постоянному перемещению их с одного места на другое, конечно, не имели возможности ознакомиться со всеми сторонами, условиями и обычаями последовательно занимаемых ими мест и, за немногими исключениями, волею или неволею должны были прибегать к опытности приказных. Последние, не имея пред собою никакой будущности и получая крайне ничтожное содержание, на которое они решительно не могут существовать, само собою разумеется, не могут служить честно.

Для искоренения злоупотреблений в среде приказных, автор предлагает учредить специальный курс законоведения и, только по окончании его и по испытании их знаний и удостоверении в их нравственности, дозволять им занимать места канцелярских служителей, определив им приличное содержание и наградив их чинами. По истечении известного определенного срока, тех из них, которые заявят себя усердием и способностью к службе и честностью, непосредственный начальник представляет к занятию классных должностей. Но если бы рекомендованный таким образом чиновник оказался взяточником, то начальник, рекомендовавший его, должен подлежать за это ответственности. Получив служебные права, канцелярские служители научились бы уважать себя и не смели бы заниматься злоупотреблениями. С уменьшением их влияния на дела, без сомнения, поднялось бы значение самих начальников. Но для того, чтобы совершенно освободиться из-под власти и зависимости приказных, автор признает крайне необходимым требовать от самих чиновников основательного знакомства с законами, уложениями и архивом, для чего и рекомендует, чтобы лицам, причисленным к министерствам, вменено было в непременную обязанность, до получения штатного места, заниматься изучением законов, уложений и архивов, и при замещении открывающихся вакансий отдавать преимущество тем из них, которые на испытании, произведенном начальством, окажутся более основательно знакомыми с законами и архивом.

Отдельную главу автор посвящает тесно связанному с искоренением взяточничества и хищения вопросу о содержании чиновников. Исходя из слов Гуань-Цзы, известного китайского философа и государственного мужа VII-го стол. до Р. Хр., что “только тот, у кого амбары полны хлебом, понимает долг и приличия, только сытый и одетый знает честь и стыд, и это неслыханное дело, чтобы человек, страдающий от холода и голода и удрученный домашними заботами, мог отдать себя на служение отечеству”, — автор замечает, что в западных государствах, где положение чиновников вполне обеспечено получаемым ими от правительства щедрым содержанием и уплатою всех служебных расходов, — лихоимство и хищение превратились сами без всяких запретительных мер, и если они и встречаются иногда, как явление совершенно исключительное, то виновные в них служат предметом всеобщего презрения, а некоторые из них, под влиянием угрызения совести, кончают жизнь самоубийством. Не то — говорит он — мы видим в Китае. Благодаря развившейся наклонности к роскоши и расточительности и вздорожанию предметов, получаемого чинами содержания оказывается недостаточно для удовлетворения их потребностей. А тут еще и из этого скромного содержания производятся вычеты на разные общественные нужды, а по временам, вследствие бедственного положения государственной казны, оно прямо-таки сокращалось чуть не на половину. Высоконравственными людьми должны являться те, которые при настоящих условиях могут служить честно и думать о долге, при виде корысти! В большинстве же случаев лица, занимающие высокое положение, для пополнения своих средств, прибегают ко взяточничеству в разных его видах, в удержанию солдатского содержания и хищению казенных денег и хлебных запасов, а низшие чины получают доходы с пристанодержателей, воров, с публичных заведений, игорных домов и прибегают во всевозможным вымогательствам с деревенского люда. И все это вопиющее и бесконечное зло происходит от недостатка средств к существованию. Для упорядочения администрации и облегчения народных тягостей необходимо всем чинам империи удвоить получаемое ими содержание и кроме того назначить, известные суммы на служебные издержки; отменить все незаконные, обычные поборы или же обратить их в казну в том случае, если бы немедленная отмена их, благодаря укоренившемуся обычаю, встретила какие-либо затруднения. Для удвоения содержания всем чинам империи потребовалась бы вдруг громадная сумма, которую, быть может, правительство было бы не в состоянии изыскать; в таком случае можно было бы прибегнуть к сокращению штатов личного состава, ограничив его только самым необходимым числом чинов и обратив на содержание их освободившиеся таким образом суммы.

Обеспечение чиновников достаточным содержанием вызвало бы между ними развитие честности, а искоренение застарелых привычек (взяточничества и хищения) содействовало бы обогащению казны. С уменьшением количества дармоедов, увеличилось бы число честных слуг государства, и это повлекло бы за собою развитие довольства в народе; а когда народ. пользуется довольством, — кто же может нуждаться?

Приступая к рассмотрению вопроса об образовании, или, выражаясь точнее, об образовании и пропитании, автор сначала рисует нам картину главных стадий последовательного развития человечества с древнейших времен до настоящего времени. В глубокой древности, — говорит он, — человек, живя среди всеобщего хаоса, помещался в пещерах и лесах, пил кровь животных, питался их мясом, не очищенным от шерсти; был голоден — поднимался; устал — отдыхал и предавался полнейшей бездеятельности, словом, ничем не отличался от животных. Но когда с течением многих веков человечество размножилось и в известном ограниченном пространстве для него уже недоставало материала для пищи, тогда для снискания пропитания явилась необходимость в передвижении, и охота сделалась источником пропитания. Сначала человек пользовался тем, что можно было легче доставать; когда же легкая добыча истощилась, он по необходимости должен был придумывать средства в добыванию и того, что трудно доставалось. Таким образом, явилась изобретательность. Диких зверей он стал убивать холодным оружием, птиц стрелять из лука и рыбу ловить сетями. Люди опытные и умные, постепенно совершенствуя эти орудия пропитания первобытного человечества, передавали свои знания неопытным и глупым. Вот начала образования в первобытные времена. Постепенное уменьшение средств к пропитанию, с дальнейшим размножением человечества, и увеличение трудностей охотничьего промысла вызвали умных людей, которые научили людей земледелию и скотоводству, с избытком доставлявшим человеку все нужное. Забыты были труды охотничьей жизни и лишения, сопряженные с кочевым бытом. Люди стали соединяться в роды и жить обществами, постепенно превратившимися в государства. С постоянным увеличением человеческих потребностей и развитием взаимных отношений, появились мудрецы, изобревшие для людей одежду, пищу, жилища, установившие для них кодекс нравственных отношений и выработавшие формы управления. Из этого видно, что образование ведет свое начало с древних времен.

В Китае просвещение началось ранее, чем в какой-либо другой стране мира. Во времена императоров Яо и Шуня (за 2356 и 2255 л. до Р. Хр.), оно уже находилось в цветущем состоянии, а при следовавших за ними трех династиях (2205-255 л. до Р. Хр.) оно еще более возвысилось. Для обучения служилого сословия были основаны школы, а для пропитания народа земля была разделена на участки (Цзин, — участок земли в 900 метр. = приблизительно 50 нашим десятинам и делился на 9 равных квадратных участков, из коих на 8 поселялось 8 семейств, обязанных общими силами обработывать в пользу государства 9-й, средний участок). Это было цветущее время, когда во всем было изобилие, и народ любил своего владыку за его добродетели. Создав общество, верховный владыка возложил на правителей обязанность заботиться об их образовании и пропитании, и такая обязанность свято исполнялась китайскими древними правителями. Эта блестящая пора, когда китайские правители, соблюдая заветы неба, по мнению автора, заботились об образовании и пропитании своего народа, окончилась в VIII-м ст. до Р. Хр. (т.-е. с исторического периода), в начале периода, удельных княжеств. В спорах за преобладание каждый из князей заботился о своих личных интересах, народ подвергся истреблению и разорению, и принципы образования и пропитания его были совершенно заброшены.

В дальнейшем движении истории Китая, особенно при столь ненавистном для китайских ученых объединителе Китая Цинь-Ши-Хуане (221-209 д. до Р. Хр.) и последующих государях, стало укореняться мнение, что для обеспечения династии необходимо держать народ в невежестве, а не просвещать его. Вследствие этого явилось желание подавлять и исключать все то, что могло содействовать развитию ума в народе и расширению его знаний. Между тем, — восклицает автор, — взгляните на иностранные государства! Разве их процветание и упадок не находятся в прямой зависимости от талантов и, следовательно, от развития образования? Мы видим, что вдруг возвышались те государства, которые заботились об образовании и пропитании народа, и внезапно падали те, которые игнорировали это. Посмотрите на Англию, Германию, Францию и Соединенные-Штаты Север. Америки! Как они поднялись! Они вполне воспользовались наследием, оставленным тремя славными китайскими династиями.

У них повсюду устроены школы, в которых обучаются все без различия звания и состояния, и в них предметами преподавания являются как высшие физические законы, так и все, относящееся до ежедневных потребностей человеческого существования. Имеются средства для объяснения самых сокровенных законов природы и для исследования самых глубоких предметов. Образование начинается с элементарных и простых вещей и восходит в более глубоким и сложным. Благодаря этому, ум человеческий с каждым днем там развивается и сумма знаний постепенно увеличивается, а с накоплением талантов крепнут и силы государства. Масса талантливых людей вызывает подъем во всех делах. Механика, строительное и фабричное дело, пароходы и железные дороги, искусством своим затмевающие творческую силу, с каждым днем все совершенствуются и развиваются. В земледелие и торговлю каждый день вносит что-нибудь новое и расширяет их пределы. На улицах не видно праздных людей; все питаются от трудов своих. Мало того, для призрения убогих, калек, бедных, старых и сирых, там имеются особые учреждения; никто не остается бесприютным. Таким образом, принятию надлежащих мер к образованию народа и пропитанию его, страны эти обязаны своим внезапным возвышением и процветанием.

Не то представляется в странах, подобных Индии, Аннаму, Бирме и Сиаму. Благодаря тому, что правительство не принимает мер в образованию и пропитанию народа, между слугами государства нет людей, проникнутых духом подъема. Запутанное и сложное законодательство, жестокие казни, незаконные и жестокие поборы, открытое взяточничество, торговля чинами и титулами, коварство и ложь, всеобщий обман, запущение арыков и рек, запустение полей, невежество чиновников, леность народа, нерадение о земледелии, недостаток капитала у купцов, разброд населения, повсеместные грабежи и разбои, наконец, упадок и последовательная гибель всех этих государств — вот плоды нерадения об образования и пропитании народа! Народная пословица гласит: “падение передней телеги должно служить предостережением для задней”. В Китае, после трех славных династий, образование и воспитание народа исчезло. Государственное управление, народные нравы, реки и источники с каждым днем приходят в упадок. Современное положение его с каждым днем становится хуже; сила государства все слабеет; извне ему угрожают сильные соседи; внутри таятся опасные элементы мятежей; если он будет продолжать идти рутинным путем, кое-как влачить свое существование, прикрашивать и обманывать и не будет соединенными усилиями стремиться в благоустройству и окончательно не займется образованием, то трудно и представить, чем это окончится. Если обучение нужно было человеку, когда он находился на ступени зверолова, кочевника-скотовода и пахаря, то можно ли думать обойтись без него в настоящее время, когда беспокоятся, что мир переполнен людьми, а звериный промысел, скотоводство и земледелие уже не в состоянии прокормить человечество. Вследствие этого западные народы стали в обширных размерах заниматься естественными науками, как средством в образованию и пропитанию. Переход от звероловства в скотоводству, от скотоводства к земледелию и от этого последнего к естествознанию — составляет естественный закон мировой эволюции. К чему же служит естествознание? Оно служит к исследованию причин превращений, совершающихся во вселенной, и раскрытию основных законов природы, так что человек своими трудами восполняет деятельность творческих сил природы, а с другой стороны, заставляет их служить на пользу себе. Один человек, который сумеет постигнуть законы природы, может доставить этим пропитание миллионам людей. Мыслимо ли, чтобы Китай с своим четырехсот-миллионным населением, требующим его попечений, мог не употребить крайних усилий по изысканию средств к его образованию и пропитанию! В настоящее время правительству следует упразднить экзамены на ученые степени словесных искусств, ввести естественные науки, основать побольше школ для образования людей и чистосердечно и открыто вступить с своим народом в новый союз. Этим путем можно будет исправить погрешности прежних царей и постепенно возвратить цветущую эпоху трех династий. В противном случае, оно не только не будет в состоянии исполнить своей обязанности заботиться об образовании и пропитании народа, возложенной на него небом, напротив — оно подавит его тяжелыми поборами, увлечет перспективою выгод и силы, и тщетно будет стремиться к возвращению золотого века.

Чтобы успешнее подействовать на умы своих соотечественников и убедить представителей власти в безусловной необходимости для Китая серьезно приняться за образование народа по западно-европейским образцам, автор приводит статью уже цитированного нами англичанина, Ричарда Тимоти, который, в видах поднятия материального благосостояния Китая и наилучшего обеспечения существования его многомиллионного населения, настоятельно рекомендует распространение в Китае языкознания, естественных наук и знакомство со всем тем, что делается в других странах света. В частности он рекомендует Китаю следующие, испытанные в других странах и оказавшиеся вполне благодетельными в развитии народного благосостояния, меры: 1) устройство машин, как средств к удешевлению производства; 2) введение пароходов и железных дорог, как средств к удешевлению провозной платы, а следовательно и стоимости товаров; 3) учреждения внутренней почты и основание газет; 4) расширение международных торговых сношений; 5) учреждение консульств; 6) введение международной почты; 7) субсидирование правительством обще-полезных коммерческих предприятий; 8) основание торговых ассоциаций; 9) учреждение торговых музеев; 10) основание коммерческих училищ и технических школ, и, наконец, 11) введение свободной торговли.

Покончив с вопросом об образовании, как единственным надежным средством в развитию материального благосостояния народа, автор посвящает особую главу не менее важному предмету — нравственному воспитанию народа, и начинает се следующим вопросом: — отчего зависит спокойствие или смутное состояние государства? От добрых или дурных наклонностей народа? — “Но народ, по природе, собственно добр, и если кто делается негодяем, то не потому, чтобы он был вол от природы, а вследствие несчастных обстоятельств. Родившись и выросши в деревне в полнейшем невежестве и неведении, народ приобретает привычки, которые обращаются в природу. При многочисленности населения и отсутствии средств в пропитанию, народ, гонимый голодом и холодом, вступает на опасный путь, и массы его даже в мирное время, несмотря на всеобщий и постоянный страх пред наказаниями и казнями, делаются жертвою смерти. А когда, быть может, вследствие уклонения правительства с прямого пути, начинаются бунты и восстания, то виновные подвергаются поголовному истреблению, без различия зачинщиков и пособников. И эти окровавленные и обезглавленные трупы, все это — невежественный и не просвещенный правительством народ. Терпимо ли такое извращение любвеобильной природы Верховного Существа?”

В древнем Китае, — продолжает автор, — служилое или ученое сословие, благодаря непосредственному, близкому и постоянному общению с народом, своим примером и сильным словом много содействовало возвышению его нравственных понятий и незаметным образом пресекало зародыши беспорядков. Но со времен Цильской и Ханьской династии (за два века до Р. Хр.), когда Китаем стали управлять при помощи письменных законов и хотели держать народ в полнейшем невежестве, это старое благодетельное направление совершенно исчезло. Пользуясь тем, что мы сами не умели заботиться о нравственном воспитании собственного народа — эту задачу взял на себя буддизм и даосизм, с своим раем и адом, постами и покаянными обрядами. Так как основная идея этих религий действительно заключалась в увещании людей в добру, то невежественная чернь устремилась к ним. С своей стороны, государи и министры, сменяясь в течение 2.000 лет и находя, что просветительная деятельность правительства не в состоянии распространиться повсюду, предоставляли этим религиям свободу действия. Благодаря этому, возникли разные недозволенные культы, заполонившие Китай. С конца XVI ст., к этим религиям присоединились еще католическая и протестантская, проповедники которых успевают, силою влияния и обещанием материальных выгод, распространять свое учение, и в то же время — высматривать Китай. Так, например, всем известно, что Франция пользуется веропроповедничеством да поглощения чужих государств; она уже захватила Кохинхину и забрала Аннам. Трудно себе вообразить, к каким дальнейшим пагубным последствиям может повести то, что Китай не заботится сам о нравственном воспитании своего народа и предоставляет это чужим людям. А между тем, у нас изданы наставления императора Кан-Си (1662-1723 гг.), дополненные объяснениями императора Юнг-Чжэна (1723-1736 гг.), которые чиновникам вменено было в обязанность 1-го и 15-го чисел каждой луны читать и объяснять народу, для его вразумления. Теперь опять опубликовано “ Руководство к добру” императора Юн-Чжэна. Таким образов, настоящею династией сделано все для нравственного преуспеяния народа. Но благодаря отсутствию контроля и непринятию мер к исполнению, к этим нравственным наставлениям относятся повсеместно, большею частью, с чисто-формальной стороны и оставляют их без всякого внимания. Принимая во внимание, что наставники уездных и окружных училищ являются в настоящее время лицами почти-что бесполезными, кажется, следовало бы обязать их, по третьим и восьмым числам каждого месяца, читать и объяснять нравственные наставления двух помянутых императоров, изыскивать средства да угощения слушателей обедом и завести книгу да записи слушателей. Эту же меру следует ввести в местечках и селах, с поручением чтения и толкования какому-нибудь честному студенту или почтенному старцу из привилегированного сословия. Предметом чтений, кроме вышеупомянутых нравственных наставлений, может также служить этическое учение Конфуция, Мэн-Дзы и других китайских мудрецов. Немыслимое дело, чтобы при этих условиях, в течение 20 лет не произошло громадного изменения к лучшему в нравах Китая. Что же касается массы китайских эмигрантов) занимающихся торговлею и всевозможными промыслами и работами в разных частях света, в среде которых, благодаря пребыванию в больших центрах, особенно часты проступки и преступления, то и их, как сынов Китая, автор не желает оставить без нравственного воздействия и допускает, чтобы слабейшие из них, обращаясь в христианство, совершенно превращались в иностранцев. Кроме основания школ, он рекомендует учреждение общественных клубов, в которых, при помощи чтений и толкований, преподавались бы уроки нравственности, специально выбранными для того лицами или же самими консулами. Но для полного успеха дела требуется, чтобы толкователями нравственного закона были не только люди отменной нравственности и учености, но владели еще даром слова и убеждения. Насколько важно это последнее условие в целях нравственного преобразования китайцев, видно из того, что один китаец, обратившийся в христианство, в качестве катехизатора, привлекал в храм целую массу слушателей, но потом, по неудовольствию с миссионером, оставив христианство и занявшись проповедью учения Конфуция и Мэн-Цзы, он стал привлекать еще более слушателей. При правильном отношении к делу, автор, в своем увлечении, не только не допускает возможности какой- либо конкуренции буддизма, даосизма и христианства с учением китайских мудрецов, но даже пророчит полнейшее торжество его над ними и нравственное объединение всего мира под его знаменем.

Свою главу о преступниках или, точнее говоря, об узниках, автор начинает словами первого и лучшего из учеников Конфуция, Цзэн-Цзы, жившего за пять веков до Р. Хр., а именно, что, “вследствие уклонения правительства от (истинного) пути, народ давно уже рассеялся”, и затем автор сам указывает на те причины, которые, в большинстве случаев, доводят человека до преступления. Человек, воспитанием которого, по несчастию, пренебрегли родители, не имея состояния и не владея каким-нибудь ремеслом для поддержания своего существования, под давлением безысходной нужды, опускается в среду негодяев и попадается в сети закона. Тогда его подвергают всевозможным пыткам, заключают в мрачную тюрьму, в которую никогда не проникает луч света, где тюремщики, по своей лютости, подобны волкам и тиграм, где зловоние производит эпидемии, от которых, при продолжительном заключении, зачастую умирают преступники, а их преступления, по закону, не влекут за собою смертной казни. Трудно передать все страдания и несправедливости, которым подвергаются несчастные. В недавнее время, в разных провинциях Китая, открыто много пенитенциарных тюрьм, для заключения маловажных преступников. Мера эта действительно прекрасная. И если бы ее можно было расширить введением некоторых европейских порядков, которые бы дали всем преступникам, подлежащим ссылке, возможность обновиться и искупить свою вину, то этим путем множество людей было бы сохранено. Это было бы доброе дело, которое заслужило бы полнейшее одобрение всех филантропов. Для осуществления этого, следует дополнить китайское уголовное законодательство статьею о работах, зачатки которых мы видим в древнем Китае, когда преступники, не подлежавшие смертной казни, были употребляемы на работы по сооружению великой стены и исправлению городских стен, и получали свободу, когда исправлялись. Но мера эта была оставлена, не достигнув полного развития. Дело в том, что половина преступлений совершается под давлением голода и холода. Подвергаясь тюремному заключению, преступник лишается последних средств к существованию и затем его выпускают на свободу также с голыми руками. Желая продлить хоть сколько-нибудь свое существование, он по необходимости вступает на прежний путь преступления; а потому, если мы заранее не позаботимся о нем, то, по отбытии наказания, он опять окажется в безвыходном положении. В европейских государствах, люди, приговоренные к тюремному заключению, обязаны заниматься каким-нибудь ремеслом или ходить на работы; причем часть заработной платы откладывается и отдается им на руки по окончании срока наказания, обеспечивая им возможность начать честную, трудовую жизнь. Места заключения содержатся в исправности и чистоте: нет ни сырости, ни течи, вредно действующих на здоровье; имеются бани и больницы.

В Китае, по мнению автора, правительство с особенною пользою могло бы воспользоваться арестантским трудом для исправления путей сообщения, находящихся в самом плачевном и невозможном состоянии. Благодаря этой мере, Китай, без больших затрат со стороны правительства, покрылся бы вскоре удобными путями сообщения, благодетельное влияние которых сказалось бы бесчисленными выгодами для страны, а отчисление известной доли заработной платы, с выдачею ее арестантам по отбытии срока наказания, обеспечило бы им возможность к снисканию себе пропитания, не говоря уже об укрепляющем действии самого труда на организм человека.

Далее, автор входит в рассмотрение технических подробностей сооружения и исправления путей сообщения, которые мы опускаем по их неуместности в настоящей главе.

Не более интереса представляет и заключительная часть этой главы, трактующая о том комфорте, каким на Западе в долговых тюрьмах пользуются, за счет своих кредиторов, должники.

III.

Врачебная наука, получившая начало от богов, подвергалась, со времен императоров Шэнь-Нуна и Хуан-Ди (Два мифологические государя Китая. Царствование первого из них относится за 2737, а второго на 2697 лет до Р. Хр.), объяснениям и точным исследованиям, с целью доставления людям спокойствия и долгоденствия. К сожалению, — замечает автор, — большая часть современных врачей происходит из людей недоучившихся, или купцов без капитала, которые, немного познакомившись с рецептурою, пользуются врачебным искусством для снискания себе пропитания. При случайном успехе, эти врачи, опираясь будто бы на совершенные ими чудеса, хвастаются своим умом и поднимают свою репутацию и плату за услуги. Это заблуждение переходит от одного к другому, слепец руководит слепца, и старые методы, благодаря этому, не могут подвергнуться необходимым изменениям. В виду такого плачевного состояния врачебного дела, в народе сложилась пословица: “непользование лекарствами — это средней руки доктор”. В самом деле, можно ли такую драгоценность, как жизнь человеческая, поручать людям легкомысленным, невежественным и безрассудным, и смотреть на врачебное искусство как на ничтожное ремесло? В древнем Китае, врачебный персонал, в силу важности человеческой жизни, был подчинен строгому правительственному контролю. Каждый врач, в случае смерти своего пациента, обязан был записывать причину ее и доносить главному врачу. В конце года сводился итог врачебной практики каждого из врачей, и результатами его определялась норма содержания их. Имевшие 60% выздоровевших причислялись к низшему разряду.

В западных государствах, хотя законы и методы врачевания отличны от китайских, но так же, как и в Китае, встречаются благополучные и фатальные исходы болезни. Но дело в том, что там, вместо нашей полнейшей распущенности, мы видим в высшей степени серьезное отношение в делу, внимательное расследование причин заболевания и крайнюю осторожность по отношению в человеческой жизни. В западных медицинских школах существуют специальные кафедры по главным предметам, а именно: физике, химии, анатомии, физиологии, патологии, фармакологии и терапии. Предметы эти преподаются знаменитыми профессорами. Воспитанники, по окончании курса, подвергаются государственному экзамену, и, в удостоверение их знаний, им выдаются аттестаты, которые только и дают им звание врачей и право практики. Таким образом, получение звания врача сопряжено там с такими же трудностями, и оно пользуется таким же уважением, как и наши ученые степени. Благодаря этому, медицинская наука восходит от совершенства к совершенству. Это — первое, в чем наше врачебное искусство не походит на иностранное. Далее, основою западной врачебной науки служит анатомия. Внутреннее строение человеческого тела, — говорят иностранные врачи, — можно уподобить часовому механизму, с функциями и повреждениями которого нельзя иначе ознакомиться, как разобрав его. Так и для ознакомления с строением человеческого тела и функциями его в нормальном и патологическом состоянии, необходима анатомия. Между тем, в китайской медицине решительно нет ничего подобного. Здесь врачи, изжившие свой век, не знакомы даже с очертаниями внутренностей, и потому, в случае какой-нибудь необыкновенной, неизлечимой болезни, они, в конце концов, не в состоянии уяснить себе, где кроется источник ее. Они не имеют ни малейшего понятия о деятельности мозговых нервов, управляющих мыслительною и познавательною способностями. Отдавая во всем должную дань уважения блестящему состоянию врачебной науки на Западе, уму, опытности, искусству и неустанному трудолюбию ее представителей, автор, подходя к щекотливому для китайского самолюбия вопросу о необходимости заимствования западной медицинской науки, не мог, по обычаю, удержаться от того, чтобы не прихвастнуть, что и эта наука получила свое начало в Китае от двух древних знаменитых врачей, Бянь-Цио (Бянь-Цио — знаменитый китайский эскулап, процветавший, говорят, за шесть веков до нашей эры в удельном княжестве Чжао (ныне провинц. Сань-Си). Будучи содержателем гостиницы, он научился искусству врачевания у одного прохожего мудреца и был, говорят, первым и единственным человеком в Китае, ознакомившимся с строением человеческого организма при помощи диссекции человеческого трупа) и Хуа-То (Этот врач, пользующийся в Китае не меньшею известностью, чем Бянь-Цио, жил во втором в. по Р. Хр. и прославился, будто бы, своими удивительными хирургическими операциями, в которых он был великий мастер), и с течением веков достигла на Западе настоящего блестящего состояния. Для того, чтобы вывести врачебное искусство из того плачевного положения, в котором оно находится в Китае, автор рекомендует, чтобы богатым китайцам вменено было в обязанность открыть медицинские школы в провинциальных, областных и уездных городах и больших торговых центрах. Школы эти должны иметь смешанный характер, то-есть, — воспитанники их обязаны сначала приобрести основательное знакомство с древней китайской медицинской литературой и затем уже заняться тщательным изучением иностранной медицинской науки, со включением практической анатомии, столь противной убеждению китайца о необходимости сохранения в целости человеческого тела. По окончании курса, который должен продолжаться несколько лет, воспитанникам будут выдаваться свидетельства, обладатели которых только и будут иметь право медицинской практики.

О женском образовании в Китае в древние времена, — говорит автор, — до нас не дошло никаких книг. За исключением отрывочных заметок и фраз, разбросанных в классической литературе, первым по времени является труд г-жи Бань-Чжао, сестры знаменитого историографа Бань-Гу, конца І-го века нашей эры, известный под именем “Наставлений для женского пола”. В конце второго века появилось несколько сочинений в этом же роде и почти с теми же названиями. В XVIII ст. встречается весьма полная и обстоятельная статья о “Женском образовании”, вошедшая в классический историко- философский сборник известного ученого Лань-Дин-Юаня; к сожалению, благодаря царившей во всех слоях общества пословице, что “отсутствие образования в женщине, это — добродетель”, женский пол не посещал школ, и для обучения женскому рукоделию также не существовало и не существует специальных наставников. Только лучшие из представительниц прекрасного пола несколько занимаются рукодельем и поварским делом — вот и все образование. “Благодаря отсутствию заботливости о женском образовании, замечается в Китае постепенный упадок просвещения. Не то мы видим на Западе. Там женскому обучению придают такую же важность, как и мужскому. С 8 лет и мальчики, и девочки, должны поступать в школы для обучения грамоте, арифметике и другим наукам. Для женщин также существуют школы реальных знаний, педагогические и другие. Для получения более широкого образования, оне поступают в высшие учебные заведения. Там даже женщины из простого сословия имеют общее образование, знают рукоделие и домашнее хозяйство, и потому являются прекрасными помощницами для мужа и воспитательницами для детей. Если бы мы могли изыскать обширные средства и открыть по западному образцу женские школы, для преподавания в них разных наук в переводе на китайский язык, а также правил благоповедения, арифметики, рукоделия и других полезных знаний, подчинив их надзору местных почтенных дам, то и наши женщины явились бы полезными помощницами для семьи. Благодаря женским школам, понятия о приличии и долге сделались бы достоянием низших классов, и самое просвещение приобрело бы в них прочную основу”...

В связи с вопросом о женском образовании, автор с особенным ожесточением восстает против варварского обычая своих соотечественников, уродования ног у женщин. Обычай бинтовать ноги женскому полу, — говорит автор, — существует только в одном Китае, и его нет ни в одной другой стране мира. Передаваясь из поколения в поколение в течение веков, привычка эта укоренилась до такой степени, что ее не могли изменить запретительные постановления ныне царствующей династии. Какая жестокость и бесчеловечие! Девочку от 4 до 8 лет угрозами и всевозможными истязаниями доводить до сокрушения костей и жил и затем услаждаться мыслью, что, благодаря этому искалечению, впоследствии найдется человек, который будет любить и ценить ее! Девушки же с большими, естественными ногами служат предметом стыда для всех родственников и соседей. Этот зловредный обычай наиболее распространен между городскою знатью. Для слабых организмов эта ужасная операция увечья ног, сопровождающаяся тяжелыми, болезненными явлениями, оканчивается иногда смертью. Но даже если девушка остается в живых, ей нужна постоянная поддержка; так что, в случае пожаров, наводнений, разбоев и тому подобных несчастий, такому искалеченному существу, с трудом передвигающему ноги, не остается другого выбора, как, сидя, ожидать смерти. Считать за красоту уродование данного нам природою организма, — это решительно верх разврата! Если бы пользу бинтования ног мы заменили посещением дочерьми Китая школ, то десятилетних усилий было бы достаточно, чтобы способнейшие из них оказались не хуже наших сыновей. Вся надежда на лиц, обязанных исправлением нравов, чтобы они снова подтвердили запрещение о бинтовании ног, с назначением годичного срока, по истечении которого запрещение должно сделаться обязательным и нарушение его сопровождаться наказанием главы семейства. Вместе с этим следует разослать во все провинции циркулярное предписание о повсеместном открытии женских школ, с допущением в них всех девочек. Такой переворот послужил бы к объединению нравов и просвещения, к развитию пользы и искоренению зла.

Оставаясь, однако, верным принятому убеждению, что древний Китай был образцом политического и социального благоустройства, автор с полною уверенностью утверждал, что в Китае за 100 лет до Р. Хр. существовала правильно организованная благотворительность, распространявшаяся прежде всего на вдовцов, вдов, сирот и одиноких бедняков; но к сожалению, о ней не сохранилось никаких письменных памятников. Не удивительно, — когда самая письменность едва-ли еще существовала!

С умножением населения и оскудением средств к существованию, — говорит автор, — стали появляться нищие и бродяги, производящие насилия и беспорядки. “В новейшие времена, хотя и у нас основываются пристанища для бедных, даровые лечебницы, приюты для престарелых и для- детей, однако, от неудовлетворительного ведения в них дел и недостатка средств происходит то, что остается еще целая масса бесприютных бедняков, которая в лучшем случае обращается к воровству и обману, а в худшем — организуется в шайки, предающиеся открытому грабежу. Так как масса действительно вынуждается к этому голодом и холодом, то крайне необходимо принять меры к развитию благотворительной деятельности приглашением к посильным пожертвованиям знатных и богатых людей, для повсеместного открытия домов призрения, а заведывание экономическою и финансовою частью их поручить местным образованным и честным деятелям. Для обеспечения снабжения пищею бедняков, благотворительным учреждениям следует приобрести значительную земельную собственность, а для доставления им крова — настроить домов. Всякого бедняка, поступившего в приют, необходимо обучать какой-нибудь работе или ремеслу, которое обеспечило бы его существование в будущем, избавив слабого от необходимости просить милостыню, а сильного — от возможности преступления. Между прочим, здоровых и крепких бедняков правительству следовало бы снабжать средствами для распашки пустырей, что послужило бы и к увеличению государственного дохода”...

Во всех западных государствах, где основою религии служить всеобщая любовь, мы видим, — продолжает автор, — бесчисленное множество благотворительных учреждений всевозможных наименований, обязанных своим происхождением правительственным мерам или частной благотворительности. Как далеко Китаю, с его настоящими благотворительными заведениями, до этих учреждений Запада, представляющих образец полнейшей обдуманности, строгого и точного порядка! Посмотрите, например, какою обширностью, чистотою и опрятностью отличаются иностранные больницы, где пациенты безвозмездно пользуются лекарствами, пищею и самым тщательным и неутомимым уходом. Взгляните на нью-йоркский воспитательный дом, иногда вмещающий в себе до 3.000 малюток обоего пола, от самого нежного возраста до 7-8 лет, где каждый грудной ребенок имеет кормилицу, и где пятилетних детей начинают обучать грамоте. Не меньшего внимания заслуживает с.-петербургский (русский) воспитательный дом, где дело воспитания, обдуманное во всех самых мельчайших подробностях его, доведено до такой степени, что иногда знатные люди, не умея сами воспитывать детей, отдают туда на воспитание своих (!) детей. Перечисляя разные благотворительные учреждения в Европе и Америке, автор относит к ним и разные страховые общества, эмеритальные кассы, общества взаимного страхования рабочих, обеспечивающие кусок хлеба не только самому рабочему, но и его семье. Приписывая широкому развитию благотворительных учреждений в западных государствах сравнительно малый % нищенства и грабежей и разбоев, автор с грустью замечает, что в Китае эти учреждения не успели еще распространиться повсюду, или же находятся в неудовлетворительном состояния. “И такое обширное государство, как Китай, имеет дороги, переполненные нищими и преступниками, и служит предметом издевательства для иностранцев! Отчего же это так? Да и не может быть иначе, когда Китаю не откуда взять средств, — отвечают некоторые. — А те громадные суммы, которые тратятся ежегодно по всему Китаю на религиозные процессии в честь всевозможных богов, разве не могли бы быть обращены на учреждение приютов для призрения сирых? Не лучше ли употреблять для той же цели и те средства которые расточаются ныне некоторыми благотворителями на содержание коварных, преданных разврату и играм, буддийских монахов?”... В заключение этой главы, автор приводит рассуждение одного из своих соотечественников о благотворительных учреждениях в Европе и Америке.

Усматривая в открытии Китая для иностранной торговли, убившей местную хлопчатобумажную производительность и каботажное плавание, одну из главных причин развития пролетариата, автор рассуждения не видит другого надежного средства к уменьшению этого зла, как открытие в стране благотворительных учреждений. С особенным вниманием и симпатиею он останавливается на домах трудолюбия, в которых каждый из бедняков, научаясь какому-нибудь ремеслу, обеспечивающему его существование, в то же время, благодаря строгим и разумным порядкам, подвергается нравственному возрождению, приобретая любовь и охоту к труду, добропорядочности и благонравию. С неменьшим сочувствием он относится к исправительным заведениям для малолетних детей, которые научаются в них грамоте и разным ремеслам и рукоделию, и по выходе из них отдаются родителям, иди же определяются на место по рекомендации начальства. Для осуществления этого великого человеколюбивого дела он обращается с воззванием в своим богатым соотечественникам, приглашая их к основанию благотворительных учреждений и обещая им за это неувядаемую славу в потомстве.

Признавая громадное образовательное значение общественных библиотек, автор замечает, что в Китае, за исключением богатого императорского книгохранилища в Пекине, для частных лиц ныне совершенно недоступного, и трех тоже казенных библиотек в городах Чжэнь-Цзяне, Ян-Чжоу и Хан-Чжоу, сделавшихся добычею пламени и грабежа во время восстания тайпинов, — нет других общественных библиотек. В настоящее время остается только одна частная знаменитая библиотека, принадлежащая фамилии Лу, владельцы которой, с высочайшего соизволения, открыли ее для пользования ученых целой области. Но что значит одна эта библиотека и еще несколько других совершенно частных для такого громадного и густонаселенного государства, как Китай! Для того, чтобы оне могли явиться действительным благодеянием для многочисленного ученого сословия, необходимо предписать ген.-губернаторам и губернаторам, чтобы во всех подведомственных им областных, окружных и уездных городах они основали библиотеки китайских и иностранных книг (в переводе), поручив заведывание ими специальному чиновнику, и открыли к ним доступ каждому желающему заниматься в них. Конечно, библиотеки эти должны быть своевременно пополняемы всеми вновь выходящими полезными книгами. Средства для основания и содержания их должны идти от казны, или же составляться из частных пожертвований и из сбережений от местного провинциального бюджета. Чтение книг и исследование старины, заключающей в себе зародыши всех новейших реальных знаний, послужат основанием в образованию выдающихся деятелей на поприщах гражданском, военном и научном, которые своими изумительными трудами и изобретениями, основанными на глубоком понимании сокровенных законов природы и ее превращений, будут владыками неба и земли, прострут свое влияние на китайцев и иностранцев и положат основание всемирному объединению и возвращению золотого века древних царей. Соединенные умственные силы Китая, направленные в исследованию причин всемирно-исторической эволюции, став во главе нового движения, без сомнения, выдвинут Китай с его 400 милл. населением на первое место между всеми остальными странами мира. “Но если мы будем продолжать держаться в стороне, коснеть в невежестве и рутине и подчиняться другим, то Китай ожидает участь Индии, Люци, Аннама и Бирмы”.

IV.

Одною из главнейших задач таможенной политики Китая является возвращение присущего каждому государству права самостоятельного установления таможенных пошлин, — права, парализованного договорами, заключенными между Китаем и иностранными державами, с установлением специальных тарифов на десятилетний срок. Важнейшею мерою для успешного достижения этой цели было бы, — по мнению автора, — уничтожение “ликина” (Под именем ликина разумеется сбор со всех товаров по всему Китаю, в размере от 0.001 до 0,008, установленный в 50-х годах на покрытие военных расходов. Для взимания этого сбора, не составлявшего собственно прямого налога, а являвшегося в виде временной меры, имевшей характер понудительного пожертвования на покрытие чрезвычайных потребностей государства по усмирению страшных внутренних мятежей, весь Китай покрылся сетью ликинных контор, в которых проходившие чрез них как местные, так и иностранные товары, вышедшие за черту иностранных концессий в портах, открытых для иностранной торговли, оплачивались известным сбором. Являясь и сам по себе в общей сложности довольно отяготительным, сбор этот не перестает вызывать справедливые протесты китайцев и иностранцев, особенно вследствие царившего в нем полнейшего произвола чиновников и чинимых ими злоупотреблений. В настоящее время, при требовании центральным правительством более правильной отчетности в поступлениях этого сбора, казна получает от него всего около 15 милл., лан, или 22 1/2 милл. рублей. Полагают, что львиная доля этого сбора идет в карманы чиновников) и повышение таможенных пошлин. Если бы, как думают некоторые, иностранцы не согласились на эту меру, то в год пересмотра договоров следует сделать предварительное заявление о том, что все, противное интересам нашего народа и несовместное с верховными правами государства, Китай будет иметь право сам своевременно изменить. Такое заявление вполне согласуется с постановлениями международного права, предоставляющими каждому государству полную самостоятельность в регулировании своей торговли с иностранцами.

“Обращаясь к норме пошлин в Европе и Америке, мы видим, что в большинстве случаев она составляет 20, 40, 60% со стоимости, а весьма часто взимается в размере 100%. Так, например, табак и вино во всех государствах облагаются наивысшею пошлиною, а в Китай эти продукты, на основании существующих договоров, ввозятся под рубрикою “припасов” беспошлинно. Правом беспошлинного ввоза и вывоза пользуются также следующие предметы: золото и серебро в слитках, иностранная монета, мука разных сортов, сало, сухари, мясо и зелень в консервах, сыр, масло коровье, конфекты, иностранная одежда, изделия ювелирные, изделия из серебра, духи и мыло всех сортов, древесный уголь, дрова, свечи иностранного изделия, табак и сигары иностранные, вино, пиво, спиртные напитки, припасы и различные предметы, употребляемые в доме и на судах, дорожный багаж, канцелярские принадлежности, ковровые изделия, ножевой товар, иностранные лекарственные предметы, стекло и хрусталь. Все вышеисчисленные предметы нигде, кроме Китая, не освобождаются от пошлин. В настоящее время необходимо установить новые правила с повышением пошлин на все предметы иностранного ввоза, тогда как наши местные произведения, при вывозе за границу, за исключением табаку, водок, жемчуга и редкостей (curio), должны облагаться самою низкою пошлиною или даже совершенно освобождаться от нее. Первая из этих мер будет содействовать уменьшению иностранного ввоза и развитию местной производительности, а вторая послужит к поощрению нашего вывоза. Эти два принципа лежат в основе международной таможенной политики каждого государства, пользующегося в установлении ее полнейшею свободою. Главным регулятором этой политики служит характер отношений одного государства к другому, создающий или таможенную войну, выражающуюся в обложении взаимных товаров высокими пошлинами, или же таможенный мир, т.-е. соответственное взаимное уменьшение пошлин”...

“При открытии Китая для иностранной морской торговли, китайцы, будучи незнакомы с условиями ее, поручили заведывание ею иностранцам, с образованием, для этого, специального таможенного ведомства с генерал-инспектором морской таможни во главе и с комиссарами в каждом из открытых для иностранной торговли портов. Все подчиненные должности в этом ведомстве замещаются иностранцами. Единственными представителями в них китайского элемента являются переводчики, письмоводители и сборщики пошлин. А между тем, со времени открытия портов для иностранной торговли протекло несколько десятков лет, и в среде китайцев есть не мало людей в совершенстве понимающих таможенные тарифы и основательно знакомых с договорами и торговыми правилами. Вместо того, чтобы пользоваться услугами иностранцев, покровительствующих своим родичам, не лучше ли заменить их китайцами? На это некоторые возражают, что между китайцами мало честных людей и много хитрых и коварных, а потому назначение их на таможенную службу породит злоупотребления. Но в виду определенности действующих тарифов, множества глаз и ушей, обращенных на таможенное дело, и того, что вопрос касается престижа, — едва ли и хитрые из китайцев при этих условиях в состоянии будут производить злоупотребления. Поэтому, — заключает автор, — я считаю долгом просить о замене иностранного персонала морских таможен китайским, что несомненно принесет великую пользу таможенному делу, но еще большую — в сохранении государственного достоинства Китая”. В подтверждение справедливости своего взгляда, г. Тао приводит статью одного своего соотечественника, который еще с большим азартом восстает против иностранного персонала морских таможен, упрекая его в потворстве и покровительстве иностранным купцам и в придирчивости к китайским, которые, вследствие этого, подкупают иностранных купцов, чтобы они выдавали их товары за свои собственные, а это естественным образом возвышает стоимость этих товаров и затрудняет их сбыт. Признавая, по примеру Японии, полнейшую необходимость замены иностранного персонала морских таможен китайским, автор рекомендует начать эту реформу назначением способных и опытных в таможенной службе китайских чиновников на места помощников, начальников портовых таможен и, по мере приобретения ими большей служебной опытности, заменять ими иностранных начальников. В 23 портовых таможнях Китая состоит на службе 4.343 человека, из коих 3.573 ч. китайцев. “Неужели же между теми из них, которые заведуют известною таможенною частью, не найдется добросовестных людей, способных заменить иностранцев, в особенности когда они будут получать такие же крупные оклады содержания, как последние”?

V.

Китай есть государство земледельческое, тогда как иностранные государства являются государствами торговыми. Начав таким образом свою главу о торговле, автор продолжает:... “всякому человеку известно, что выгоды, доставляемые земледелием, относятся к выгодам коренным, основным, между тем как торговые выгоды являются последним делом. И действительно, в древнее время, когда каждый занимался своим определенным делом, торговые сношения ограничивались только обменом хлеба на полотно. Не то мы видим в настоящее время, когда иностранцы, в погоне за собственными выгодами, занимаются всевозможными профессиями, когда при посредстве торговли создается могущество государств, и она сама пользуется защитою военных сил. Союзы, договоры, посольства — все это существует для торговли. Англия, при помощи торговли, расширила свои владения; ее купцы явились первыми пионерами в развитии Америки, завоевании Индии, захвате бирманских владений и в открытии торговых сношений с Китаем. Иностранцев не беспокоит то, что мы обучаем армию и занимаемся военным делом, но их тревожит то, что мы отнимем у них торговые выгоды. Поэтому, поднятие нашей торговли, сопряженное с самоусилением, является наилучшим средством в обузданию иностранцев. Как же возможно называть торговлю последним делом? Со времени англо-французской войны доходы казны от таможенных пошлин и сборов с иностранных товаров превышают поземельные подати и служат одним из главных источников для покрытия государственных расходов. Но если наши финансисты не будут обращать серьезного внимания на торговлю и принимать мер в поддержанию ее, неизбежным последствием этого будет упадок как таможенных доходов, так и самой торговли, обеднение народа и истощение средств страны. В Англии для заведывания торговлею учреждено специальное министерство торговли, которое самым тщательным образом следит за торговлею, и благодаря этому она получает от нее самые огромные и блестящие результаты. Примеру ее последовали Франция и Соединенные Штаты Северной Америки и также постепенно достигли могущества и богатства. Германия несколько десятков лет тому назад, по примеру Англии и Франции, завела у себя коммерческие школы и, для ознакомления с произведениями разных стран, открыла коммерческие музеи, и это дало ее торговле громадный подъем. В недавнее время Австрия также обратила внимание на торговлю. Банки, ссуды под товары, страхование, различные способы заводской и фабричной производительности, сбыт товаров, фрахты, условия перевозки, улучшение почтовых и телеграфных сообщений — все это является предметом ее заботливости. Благодаря таким мерам, торговля западных государств с каждым днем развивалась, могущество их возрастало и население богатело. Но при равенстве своих производительных сил, а следовательно и взаимных выгод, государства эти, естественным образом, не могли не видеть в Азии страны для своего обогащения и арены для приобретения выгод. Величайшим государством в Азии является Китай, а за ним следует Япония. Поэтому-то иностранные государства со всеми своими силами устремились на Восток, в Китай, где, наперерыв друг перед другом, старались открывать торговые порты, вынуждать договоры, учреждать консульства, захватывая жизненные ресурсы народа и получая удовлетворение своих разнообразных и ненасытных требований. На первых порах и Япония была разорена ими до такой степени, что в государственном казначействе оставались почти одне ассигнации; серебро и золото с каждым днем являлось реже в обращении, и положение государства становилось опасным. Тогда правительство решилось приступить к коренным реформам и обратило серьезное внимание на торговлю. Японцы с жаром принялись за изучение иностранной фабричной и заводской производительности, с целью вытеснить иностранные продукты, и за производство разных товаров по китайским образцам для сбыта их иностранцам. Благодаря этим и другим прогрессивным мерам, положение государства стадо улучшаться, все кредитные билеты были выкуплены, и казначейство наполнилось золотом и серебром. Так как Япония не только освободилась от невыгодных сторон международной торговли, но даже пользуется выгодами ее, то среди великих государств Азии остается только один Китай, интересы которого страдают от международной торговли. Причина этого заключается в отсутствии людей, обращающих серьезное внимание на торговлю. В частности это зависит как от властей, так и от самих купцов. Китайские власти не только не покровительствуют торговле, но, напротив, вредят ей своим взяточничеством. С другой стороны, между китайскими купцами много невежественных и мало развитых людей, много пустых и мало солидных, много рутинеров и мало инициаторов, много обманщиков и мало людей честных; большая часть их заботится только о своих мелких выгодах, не обращая никакого внимания на общее дело; нет между ними единодушие и солидарности. Поэтому-то акционерные предприятия оканчиваются расхищением акционерного капитала, а компании — банкротством. Для того, чтобы торговля могла приносить действительную пользу государству, надобно покончить с тем злом, которое наносят ей власти и само торговое сословие; а для этого прежде всего необходимо учредить особое министерство торговли, которое, управляя всеми делами, касающимися внутренней торговли, в то же время ведало бы и международною торговлею в портах северного и южного района; для ближайшего надзора за нуждами этой последней учредить для каждого района по торговой палате, под председательством именитых купцов, избираемых сообща местными властями главных торговых центров Китая из лиц, пользующихся громкою известностью”...

Внимание министерства прежде должно быть обращено на культуру чайного дерева и хлопка и на развитие обработывающей производительности с тою непременною целью, чтобы Китай не только мог сам производить все нужное для себя, но еще и снабжать своими произведениями иностранцев. Кроме того, оно должно озаботиться пересмотром тарифов, под непременным условием значительного повышения ввозной и соответственного понижения вывозной пошлины. Для образования из купеческих детей умных, честных и энергичных деятелей на торговом поприще, необходимо учредить при торговых палатах коммерческие училища. Затем, в областных, окружных и уездных городах следует открыть торговые клубы, в которых купцы и ремесленники, под председательством выбранных ими из своей среды лиц, собирались бы однажды или дважды в месяц и обменивались бы мыслями по разным коммерческим и промышленным вопросам, выражая свои мнения относительно необходимости развития и расширения той или другой отрасли промышленности. Мнения и взгляды наиболее целесообразные и заслуживающие внимания записывались бы председателями в книгу и затем в форме отчетов печатались бы, чрез каждые три месяца для рассылки членам клубов.

Свои мнения и взгляды торговые палаты должны представлять главнозаведывающим торговлею в северных или южных портах, или же непосредственно в министерство торговли, куда, оне обязаны представлять и общие ежегодные отчеты о положении торговли и промышленности, восходящие потом в общем докладе ею на высочайшее усмотрение. При такой постановке дела могут быть принимаемы соответственные меры в развитию торговли и промышленности, и, благодаря солидарности, которая установится между правительством и торгово-промышленным классом, всякое полезное предприятие будет осуществляемо и все вредное будет устраняемо. Не может подлежать никакому сомнению, что, по истечении нескольких десятков, лет, Китай в торговом отношении будет занимать место на ряду со странами западной Европы.

В заключение, автор обращает внимание на торговое пароходство, на которое он смотрит как на главный рычаг торгово-промышленного подъема Китая, и прежде всего рекомендует заменить иностранное каботажное судоходство китайским, затем открыть китайское пароходство по внутренним рекам и, наконец, завести торгово-почтовое пароходство с субсидиями от правительства, как это обыкновенно делается в других странах.  

VI.

Новую главу, являющуюся прямым продолжением предыдущей, автор начинает энергичными и, быть может, не вполне незаслуженными упреками по адресу иностранцев. “Со времени открытия торговых сношений между Китаем и иностранцами политика последних не переставала отличаться насилием, и китайский народ терпит от них постоянные обиды и притеснения. Кто из китайцев не желал бы померяться с ними? В этих видах мы обзаводимся броненосцами, строим укрепления, заводим флот, приобретаем оружие, обучаем войска, словом, занимаемся военным делом, не щадя последних усилий, и думаем: — ну, теперь мы страшны им как на море, так и на суше! — а они втихомолку только подсмеиваются над нами. А почему? Потому что они стремятся высасывать наши жизненные соки, нападают на наши богатства, а не на армию. Военные захваты причиняют человеку зло, которое легко поправить, тогда как торговое обязательство истощает государство незаметно. Алчные замыслы иностранцев до тех пор не прекратятся, пока наша торговля не разовьется. Пусть будет у нас масса храбрых офицеров и огромный флот, и это нисколько не помешает им весело отправляться в Китай и с торжеством возвращаться из него, удовлетворив своей алчности. Кто может остановить их? На это я могу ответить категорически: лучше заняться торговою войною, чем обыкновенною! Она одна в состоянии остановить их. Но для того, чтобы с уменьем вести торговую войну, необходимо взвесить все шансы за и против и иметь точное знание рынка и всех его условий. Здесь я позволю себе прежде всего обратить внимание соотечественников на два главные предмета, наиболее наносящие вред нашей торговле: это — опиум, на приобретение которого мы затрачиваем ежегодно около 33.000.000 лан (50 милл. руб.), и — хлопчатобумажные ткани, на покупку которых мы расходуем 53.000.000 лан (79 1/2 милл. руб.). Прибавьте к этому еще 35.000.000 лан (52 1/2 милл. руб.) за разные другие иностранные товары. Все эти предметы, находя хороший сбыт в портах, ввозятся оттуда внутрь страны, где вытесняют из употребления наши местные старинные произведения. Выгоды от двух главных предметов нашего вывоза — шолка и чая — также начинают уменьшаться. Так, стоимость вывозимого шолка, благодаря конкуренции Италии, Франции и Японии, с 40.000.000 лан (60 милл. руб.) понизилась ныне до 37.000.000 лан (55 1/2 милл. руб.), а чай, благодаря конкурренции индийских, цейлонских и японских чаев, вместо прежних 35.000.000 лан (52 ? милл. руб.), дает только 10.000.000 лан (15 милл. руб.). Кроме этого, вывоз разных других товаров дает нам 29.000.000 лан (43 1/2 милл. руб.). Таким образом, наши доходы от шолка и чая не покрывают расходов на покупку опиума и хлопчатобумажных тканей. Что удивительнаго, что при таком неуменье вести торговую войну Китай все более и более приходит в истощение! Прибавьте к этому весьма значительный вред, доставляемый обращающимися в Китае иностранными долларами, на которые иностранцы, по искусственному курсу, приобретают китайское чистое серебро. Если так будет продолжаться дело, то чрез какую-нибудь сотню лет жизненные силы Китая будут в конец истощены, и тогда, с голодными войсками, его не спасут ни крепкие броненосцы, ни усовершенствованное оружие. Торговля есть взаимный обмен произведений, все выгоды которого, однако, падают на долю тех стран, которые больше вывозят, чем получают. Положенный в основу международного торгового соперничества, принцип этот, без сомнения, обеспечит успех в этой борьбе. Но при этом следует заметить, что процветание или упадок торговли не зависят от одного только количества произведений, но еще в большей степени от состояния ремесл и искусств, которые дают возможность обработывать не только свои собственные произведения, но и произведения других стран, чтобы затем, с выгодами для себя, сбывать их им же или же в другие страны. Одна торговля, без обработывающей производительности, допуская даже постоянное увеличение разработки естественных богатств Китая, послужит к тому, что мы попусту будем бросать собственные выгоды, которыми воспользуются другие...

“При усиленном стремлении к изменению настоящей торгово- промышленной политики Китая, кроме учреждения специального министерства и провинциальных торговых палат, с предоставлением им права, в случае пристрастной и корыстной деятельности министра торговли, обращаться с своими нуждами непосредственно в государственный совет, еще настоятельно необходимо поставить торговый и промышленный класс на надлежащую высоту и обращаться с ним не с презрением, а с должным уважением. Для усовершенствования обработывающей производительности, следует устраивать промышленные выставки. При совокупности этих мер, главная задача нашей торговой политики должна заключаться в поднятии толковой и чайной производительности, в уменьшении вывозных пошлин и сборов, устройстве шелкопрядилен, широком развитии производства местного опиума, с освобождением его от ликинного сбора, в приобретении новых машин для приготовления всевозможных мануфактурных товаров, устройстве стеклянных заводов, часовых и бумажных фабрик, папиросных фабрик в Маньчжурии, сахарных заводов в южном Китае и виноделия в среднем, в реставрации фарфоровых заводов, с производством на них тонкого фарфора по иностранным образцам для заграничного сбыта, в разработке минеральных богатств, в приготовлении керосина, открытии спичечных фабрик, в производстве в Нанкине и Хан-Чжоу толковых материй по иностранным образцам, для вывоза за границу, и наконец в чеканке монеты и выпуске ассигнаций. Но где же взять средства для осуществления этого бесспорно благодетельного и блестящего плана? На это автор, не задумываясь, отвечает: “на это можно употребить те громадные суммы, которые ежегодно расходуются на военное дело (на вооружения и всевозможные меры обороны) и заменить, таким образом, войну, основанную на физической силе, войною, основанною на богатстве, с верным расчетом на успех и вдобавок еще с возможностью вечного мира и благоденствия народа. Само собою разумеется, что для ведения торговой войны необходимо деятельное содействие и покровительство правительственной власти, влияние которой по отношению к ремеслам и искусствам должно проявиться в учреждении технических школ, с приглашением в них искусных иностранных техников в качестве наставников. Школы эти дадут техников по разным специальностям, которые, на первых порах, должны будут заняться изготовлением иностранных товаров, пользующихся в Китае наибольшим спросом; товары эти, благодаря своей дешевизне, без сомнения, вытеснят иностранный продукт. Дальнейшая деятельность этих техников должна заключаться в тщательном приготовлении предметов иностранного вывоза из Китая. Примером в этой борьбе может служить для нас Япония. Это небольшое островное государство, не отличающееся особенным богатством естественных произведений, подражая иностранцам, принялось с такою энергиею за свое возрождение, что немного прошло времени, как оно покрылось мануфактурными и другими фабриками, удовлетворяющими не только внутренним потребностям страны, но даже начинающими посылать свои произведения на иностранные рынки. Красноречивых доказательством успешности торгового соперничества Японии с иностранцами может служить тот факт, что торговый баланс по иностранной торговле за 6 лет, с 1881 по 1887, дал в пользу ее 52.800.000 долларов. Если Китай, при своей обширности, многонаселенности и обилии естественных произведений, последует примеру Японии и заменит свои вековые порядки новыми, более соответствующими духу времени, то он заберет в свои руки выгоды азиатского материка, а со временем и всего мира. А при материальном богатстве у него будет и сильная армия. Обладание же тем и другим создало бы ему такое положение, что иностранцы не осмелились бы вступить в борьбу с Китаем, даже если бы он вызывал их на нее, а предпочли бы униженно заискивать мира и дружбы с ним”...

Приводимое автором рассуждение шанхайской газеты ("Ху-Бао”) о необходимости изменений в торговой политике Китаи не прибавляет ничего нового к уже приведенным нами его взглядам на условия, при которых для него возможно торговое соперничество с иностранцами. Все это сводится к неизбежному поднятию значения торгового сословия, поощрению и разумному, своевременному содействию правительственной власти всякой деятельности его, направленной к торговой борьбе с иностранцами, с неизменною и небезосновательною уверенностью в успехе этой борьбы, так как обилие и разнообразие естественных богатств Китая, в соединении с дешевизною рабочей силы, и сбережение на фрахте — дают ему полное основание рассчитывать на постепенное исключение с китайских рывков иностранных фабрикатов и замен их изделиями туземными.

Приступая к рассмотрению вопроса о ремеслах и художествах, или механических производствах, автор предварительно старается объяснить причины неудовлетворительного состояния их в Китае в настоящее время. Причины эти, по мнению автора, заключаются, во-первых, в утрате старинных трактатов о реальных науках (?) и строительном искусстве (?), а затем в усилении буддизма и даосизма, на изучение которых устремились лучшие умы Китая, оставив ремесла и искусства в полнейшем пренебрежении, так что на ремесленников и мастеров стали смотреть с презрением, как на людей самых низких профессий, да и они сами чуть не равняли себя с рабами и мирились с своим невежеством, а из людей умных и талантливых никто не имел охоты присоединиться к корпорации ремесленников. “Удивительно ли после этого, — восклицает автор, — что предметы китайского производства никуда негодны, самое производство падает и китайцы стоят с разинутыми ртами пред произведениями иностранцев, восхищаясь ими, как чем-то чудесным! В 1893 г. одним чиновником представлен был доклад с просьбою об открытии технической школы, а другим — об основании реальных школ. Оба доклада были переданы, по высочайшему повелению, на заключение общего собрания высших чинов империи. И что же? Люди, стоящие у кормила правления, довольные своей рутиной, взглянули на технические училища как на последнее дело, и прекрасная идея оказалась пустою мечтою. Между богато одаренными и многознающими китайцами вы не встретите ни одного, который бы с юных лет всецело посвятил себя одному какому-нибудь ремеслу или искусству, с целью доставить пользу человечеству и составить себе имя. А между тем, механические производства (ремесла и искусства) являются корнем, на котором возрастают могущество и сила чужеземных стран. По уму и изобретательности, китайцы не только не уступают иностранцам, но, быть может, даже превосходят их. Доказательством этого служит изобретение китайцем Цзянь-Шэнь-Сю, при Минской династии (1368-1628 г.), деревянной коровы для обработывания полей и деревянного осла для передвижения, которые, как передают, приводимы были в движение при помощи заключавшегося в них воздуха и, наконец, фонографа (трубки, оставляющей звук), приготовленного из стекла с крышкою, снабженною ключом. К сожалению, талантливые люди, не встречая никакого поощрения в правительственных сферах, ни возможности в обучению искусствам и ремеслам, естественным образом, должны были остаться позади иностранцев, которые одни продолжали развиваться на этом поприще. Для развития у нас технического, фабричного и строительного дела, которое избавило бы нас от разорительной необходимости приобрести все нужное у иностранцев, нам необходимо завести собственные технические и ремесленные школы, пригласив для обучения в них нашего юношества опытных и известных иностранных наставников. Развитие технических знаний послужит одним из главных вспомогательных средств в созданию материального благосостояния и силы государства. Надобно только помнить, что, в виду возрастания человеческой изобретательности, по мере упражнения ее, и неистощимости естественных произведений, а также бесконечности мировых законов, мы в усвоения технических знаний не должны довольствоваться одною только подражательностью, а должны стремиться быть самостоятельными деятелями в этой области знаний, что может быть достигнуто сосредоточением нашей умственной энергии на глубоком и всестороннем изучении сущности и основ этих знаний»...

“Совершенно справедливо замечает один из наших финансистов, что путь к богатству и силе заключается в том, чтобы самим вывозить то, что нужно от нас другим, и самим выделывать то, в чем мы нуждаемся от других. Из предметов ввоза в Китай, за исключением опиума, главными являются пряжа и полотна, ввоз которых в 1893 г. поднялся до значительной цифры 52.737.400 лан (около 105 т. рублей); причем одной пряжи из Индии и Англии ввезено было более чем на 22 м. лан, и ввоз этих двух продуктов все продолжает возрастать. Благодаря этому, деньги уходят за границу, и китайцы лишились этой отрасль производства. В прежнее время полотно и пряжа, приготовлявшиеся из хлопка, ростущего в приморских провинциях Китая, шли не только на удовлетворение потребностей местного населения, но и вывозились непрерывными транспортами в северо-западные провинции его. А с тех пор, как китайцы стали покупать полотна и пряжу, ввозимые иностранцами, соблазняясь их дешевизною и добротою, наши южные полотна и пряжа утратили половину своих выгод, так что в настоящее время в открытых для торговли портах, а также в торговых посадах, городах и селениях внутреннего Китая, не более 20% населения одевается в китайские полотна, а остальные 80% носят иностранное полотно. Да, люди сознательные не могут не скорбеть при виде постоянного расширения сбыта иностранных товаров и ежедневного уменьшения сбыта своих собственных. Так как мы, с одной стороны, конечно, не можем равнодушно смотреть на упадок местной хлопчатобумажной промышленности, а с другой, не в силах прекратить ввоз иностранного полотна, то для выхода из этого невозможного положения нам не остается другого средства, как увеличения пошлины на иностранное полотно и заведения собственных хлопчатобумажных фабрик. В Сайгоне, например, кусок ввозного беленого полотна, стоимостью в 3 1/2 доллара, оплачивается пошлиною в размере 1 доллара 30 центов, т.-е. 37%, а другой сорт узкого полотна — даже в размере 40%, тогда как в Китае с иностранного полотна взимается пошлина в размере 5% со стоимости, и даже гораздо менее. Это значит, ни более ни менее, как отдать выгоды иностранцам и содействовать расширению их сбыта. Увеличение пошлины, которое постепенно поведет за собою повышение цен на иностранный продукт, и сокращение ввоза и сбыта его — послужат к постепенному оживлению сбыта местных полотен. Но, принимая меры к сокращению ввоза иностранного полотна, нам, в видах конкуренции с ним, следует озаботиться приготовлением собственного полотна, для чего необходимо в больших, открытых для иностранной торговли, портах и провинциальных центрах основать бумаго-прядильные и ткацкие фабрики, снабдив их всеми необходимыми усовершенствованными машинами, которые дадут возможность приготовлять фабрикаты с гораздо большею быстротою и притом отличающиеся большею чистотою и ровностью.

“Не говоря уже о преобладающем положении, которое занимает Англия в ряду других стран по производству и сбыту хлопчатобумажных фабрикатов, мы видим, что за последние годы хлопчатобумажное производство день это дня развивается и в Японии, и вывоз из нее в Китай пряжи и полотна все более и более увеличивается. Но Китаю, имеющему собственный хлопок и располагающему дешевым трудом и не имеющему надобности платить фрахт, не только не трудно будет вытеснить иностранные хлопчатобумажные фабрикаты с своих рынков, но даже найти сбыт для своих бумажных изделий в Японии и на островах Южного океана. Само собою разумеется, что для осуществления этого плана нужно не две-три фабрики, которые мы имеем ныне в Шанхае и Хань-Коу ”.

VII.

Старинная пословица говорит: “хороший земледелец прокармливает 9 человек, средний — 7, и самый плохой — 5 человек Такая разница в урожае, при одинаковых условиях почвы и искусства возделывания ее, зависит от прилежания самого земледельца. Потому, хотя наводнения происходят от Высшей Силы, а тучность и скудость почвы обусловливаются самым составом ее, приложение человеческого труда решительно в состоянии как устранить зло, причиняемое наводнениями, так и восполнить скудость самой почвы. Первое достигается при помощи дренажей, а второе — при посредстве удобрения или культивировании соответствующего почве растения. Благодаря этим мерам, во многих местах Англии бесплодные поля были обращены в плодородные нивы, дающие обильные урожаи. Из этого можно видеть, до какой степени выгоды, доставляемые землею, зависят от человеческого труда. В среднем Китае, благодаря засорению и уничтожению оросительных канав, громадные пространства тучных нив превратились в тощие поля. А область Ян-Чжоу (в провинции Цзян-Су), земля которой по кадастру отнесена была к низшему разряду, вследствие повсеместного проведения арыков, стала давать роскошную шелковицу и коноплю и сделалась житницею столицы, — замечает автор.

“От древних времен до нас не дошло никаких книг, трактующих о земледелии; но мы имеем одно сочинение о земледелии второй четверти VI-го столетия, “Сущность земледелия и тутоводства”, конца XIII ст., и, наконец, “Полный обзор земледелия» — начала XVII ст. Но сочинения эти, излагающие, по большей части, сущность предмета, доступны только ученому классу и недоступны пониманию простого земледельца. Между тем, благодаря отсутствию правительственного надзора и взаимопоощрения к земледелию, народ погряз в невежестве и кое- как влачит свое существование. Не то мы видим на Западе. Там существуют специальные министерства земледелия, которым принадлежит главное заведывание основами земледельческой политики; а в провинциях учреждены постоянные земледельческие выставки, на которые поступают все сельско-хозяйственные продукты, и также скот; причем лучшие экспонаты, в видах поощрения, удостоиваются разных наград. Там принимаются самые деятельные меры к лечению скота, предупреждению появления на злаках и деревьях вредных насекомых, обращается серьезное внимание на исследование почв, разведение на них соответственных растений, удобрение и орошение полей, словом, стараются, при помощи напряженного человеческого труда, извлечь из земли все выгоды, какие она в состоянии дать. Благодаря этому, получается обилие естественных произведений”... Далее, автор, обратив внимание на химический состав удобрений и даже на приложение электричества для ускорения роста растений, переходит в благодетельной роли правительства в области земледелия, которая выражается в объяснении народу того, что для него непонятно, в восполнении того, на что у него не хватает сил, и в устранении того, что для него неудобно. Народ охотно пользуется тем, что уже существует, но не любит измышлять чего-либо нового, а потому обязанность его ближайшего начальства заключается в том, чтобы руководить им и являться во главе всякого полезного начинания. “В древние времена Китая уездные начальники действительно помогали управляемому ими народу; но в настоящее время между ними встречается мало таких, которые бы обращали внимание на земледелие — только в западных государствах и странах сохранился еще этот древний обычай. Там представители власти, заметив, что в их стране нет чего- либо, или же есть, но хуже, чем у других, непременно стараются доискаться причин этого явления и затем, при помощи подражания, стремятся превзойти их. Так, например, в ближайшие годы итальянский и французский шолк и индийский и цейлонский чай постепенно начинают брать верх над китайскими произведениями этого рода. А между тем, у нас в Китае попытка, сделанная одним таможенным комиссаром к введению в Китае усовершенствованных способов ухода за шелкопрядами, при содействии китайцев, специально ознакомившихся с этим делом в Европе, встретила противодействие и отпор со стороны лиц, власть имущих. Привезенные для этого аппараты до сих пор лежат в реальной школе. Опасение встретить подобное же сопротивление со стороны властей заставило одного доктора отказаться от намерения развести в уезде Сен-Шань, Кантонской провинции, опиум, нисколько не уступающий по своим качествам индийскому продукту”.

“В видах улучшения разных отраслей сельского хозяйства, нашему правительству, кажется, следовало бы — одному из товарищей министра финансов специально поручить высшее заведывание земледелием, с приложением к нему и иностранных методов. Затем, для изучения лесоразведения, земледелия, шелководства, скотоводства и лучших способов обращения бесплодных земель в плодородные нивы, командировать в разные страны Европы и Америки чиновников, которые приобретенные ими знания изложили бы в форме кратких, популярных руководств. В каждую провинцию назначить по одному инспектору земледелия и водяного хозяйства, вменив в обязанность уездным начальникам представить им, чрез несколько месяцев по прибытии их к своему посту, точные данные о качестве земли и земледельческого труда, о возможных улучшениях в народном хозяйстве и правилах, какие следует установить для привлечения населения к распашке пустырей и к поднятию разных отраслей местной промышленности. Если принятые на основании собранных инспекторами данных, мероприятия действительно будут содействовать развитию народного благосостояния, уездные начальники будут удостоиваемы повышений как за особое отличие. Но, с другой стороны, закон должен быть неумолимо строг по отношению к тем из них, которые бы воспользовались возложенными на них обязанностями по собранию сведений для вымогательств и притеснения населения. Бед Высшая Сила (Небо), сотворив народ, поставила для него государя, а правительство учредило для него власти. Между тем, в настоящее время бесчеловечные власти, поставленные над народом, смотрят на него и на его нужды и страдания с полнейшим равнодушием, заботясь только о собственной выгоде. Удивительно ли после этого, что бродяги попадаются на каждом шагу и разбойниками переполнены дороги! Когда на земледелие будут смотреть как на основу всего в неразрывной связи его с торговлею, то это будет предвестником богатства и силы государства и рычагом для благоустройства и мирного процветания его»...

“Говорят, что в недавние годы англичане с громадными капиталами устремились на разработку девственных полей Борнео, а Россия отправляет переселенцев для колонизации северо-западной окраины. К виду этого Китаю в своих пограничных владениях также настоятельно необходимо приступить в сооружению рельсовых путей, к созданию в них сильных гарнизонов по образцу древних военно-хлебопашных колоний, в искусственному орошению и облесению пустынь, к развитию в горных областях скотоводства и приготовлению из получаемой шерсти разных шерстяных изделий. На юго-восточной границе необходимо обучить население искусству разведения хлопка, шелковицы и чая. Словом, поставить дело так, чтобы земля не пустовала и земледелец не терял времени”. — В заключение этой главы автор особенно рекомендует разведение в юго- восточных провинциях Китая американского хлопка, который, благодаря длине и крепости волокна, дает возможность выделывать самые тонкие ткани, которых нельзя приготовить из местного короткого хлопка.

Из главы о земледелии вообще автор выделяет в особую статью вопрос о разработке пустопорожних мест, которому в деле поступательного движения Китая вперед он придает особую важность. “С глубокой древности, — говорит автор, — земледелие и разведение шелковицы были положены в основу благосостояния Китая. Принцип его внутреннего управления заключается главным образом в поощрении земледельцев к расширению земледелия, увеличивающего богатство населения. В приложении у нас к земледелию и распашке пустопорожних мест наших же методов мы, кажется, можем воспользоваться собственною опытностью. Известно, что юго-восточные области Китая отличаются многоводием и население их, знаменитое своим прилежанием в земледельческому труду, обработывает землю при помощи орошения, т.-е. занимается возделыванием риса, которым оно снабжает столицу. Но дело в том, что при ограниченности земли и густоте населения силы народные начинают там истощаться. Между тем, северо- западный Китай по большей части страдает засухами и отличается ленивым и нерадивым населением, предоставляющим урожай на волю Божию. При обилии земли и редкости населения пустопорожние земли считаются там миллионами десятин. Так на с.-в. мы имеем провинции Гирильскую и Хэй-Лун-Цзянскую), на с. — Жё-Хэ’скую область и Ордос, на с.-з. — Кобдо’ский округ, северный и южный склоны Тянь-Шаня и Лоб-Норский бассейн; все они раскинулись на громадные пространства, которые, благодаря незнакомству туземного населения с земледелием, остаются совершенно заброшенными и непроизводительными. Громадная масса естественных богатств в приграничных округах провинции Сы-Чуань, Юнь-Нань, Гуй-Чжау и Гуан-Си, а также на о-в Хай-Нани в Кантонской провинции остается до сих пор еще нетронутой. И это происходит не от невнимания и равнодушие высших провинциальных властей, а от того, что почти всякая попытка в этом направлении влечет за собою захват выгод чужими людьми. А между тем население внутреннего Китая становится до такой степени густым, что местными произведениями оно почти не в состоянии прокармливаться. Древние мудрые государи, очутившись в таком положении, непременно прибегли бы к выселению излишнего населения туда, где в нем чувствуется недостаток. В последние годы, с. открытием Китая для иностранной торговли, эмиграция китайцев разных сословий из провинций Фу-Цзянь и Кантон в заморские страны, для снискания пропитания, мало-по-малу приняла такие размеры, что правительства английское, американское, португальское и испанское постановили стеснительные узаконения для прекращения ей доступа в свои колонии, а находившиеся уже в них китайцы, принуждаемые в тяжелым работам, разбрелись и терпят горе и стыд. Не думаю, чтобы было благоразумно предоставлять нашему народу ютиться за морями, подвергаясь там разным стеснениям в то время, когда наши окраины страдают от безлюдья. Старинная истина: “есть люди, будет и земля, есть земля, будет и богатство» — еще ярче сказывается в настоящее время. Обширные и пустынные земли, протянувшиеся на 1.000 верст на в. от Амура, только благодаря тому, что их некому было обработывать, спокойно, без выстрела и потери одного солдата, были захвачены русскими, и оборона Маньчжурии становится с каждым днем затруднительнее. Будь там у нас в то время 100.000 хлебопашцев и скотоводов, не осмелились бы русские заикнуться об этом крае, и государственная граница наслаждалась бы вечною безопасностью, а правительству не было бы надобности трудиться над изысканием мер к ее обороне. Ныне же идут непрерывные толки об охране границ; говорят о выборе офицеров, обучении войска, изыскании средств в его продовольствию и изготовлении оружия, а между тем никто не думает о заселении приграничных пустопорожних земель. Кто же будет охранять границу и защищать от вторжения чужеземцев? Допустим, что у нас будет отборная армия и знаменитые военачальники, но разве они в состоянии будут бороться с неприятелем на голодный желудок, так как доставка продовольствия в такую даль будет сопряжена с крайними затруднениями. Поэтому распашка пустопорожних земель, признаваемая людьми, незнакомыми с делом, за старческую болтовню, в глазах людей знающих является важною мерою, безусловно необходимою в настоящее время. В виду этого решительно следовало бы предписать пограничным правителям произвести чрез своих делегатов тщательное и точное измерение пограничных пустопорожних земель и представить планы и описание их на высочайшее усмотрение, а затем, по расчету 100 му (около 5 1/2 наших десятин) на каждого взрослого мужчину, приглашать на эти земли свободных поселенцев с семьями из внутренних областей Китая, снабдив их казенными средствами для приобретения семян и быков и для постройки жилища, и подчинив их военному управлению. Обложение податьми распаханных переселенцами полей начать, смотря по местным условиям, чрез 4-5 лет. Весна, лето и осень должны быть посвящаемы земледелию и сельско-хозяйственным работам, а зима — упражнению в военном деле. Можно бы также населить пограничные области ссыльными преступниками, дозволив отправляться туда с семействами с выдачею вспомоществования от казны. Заселение границы было бы полезно во многих отношениях. Бедное население внутреннего Китая, вынуждаемое голодом, не обращалось бы в воров и разбойников; эксплуатация отдаленных окраин способствовала бы пресечению воинственных замыслов; в случае нападения неприятеля, пограничное население, защищая себя и свои семьи, само вступило бы с ним в борьбу и таким образом облегчило бы правительство, которое, за последние годы напрягая все свои силы на организацию обороны морского побережья, естественным образом не имеет возможности и средств обращать внимание на оборону сухопутных границ. Знаменитый генерал-губернатор Кантонской и Гуан-Си’ской провинций, главный виновник войны с Англией 1841 г., говорил, что “западно-европейские государства не опасны для Китая; величайшая опасность в конце концов будет угрожать ему со стороны России”. В настоящее время она затрачивает сотни миллионов на постройку сибирской железной дороги, и ее тайные замыслы ни для кого не тайна. А между тем, именно северо-западная граница Китая и является наиболее лишенною всяких оборонительных средств. Да это и понятно. От Гириня до Тибета, на громадном протяжении 15.000 верст, разве мыслимо принятие повсеместно оборонительных мер? Поэтому, кроме заселения границы, нет другого более разумного плана. Но само собою разумеется, что осуществление этого плана немыслимо в короткое время и без полнейшего единодушие между правительством и народом. Двадцати лет не хватит для того, чтобы воспользоваться плодами обеспечения спокойствия на границе и подавления врага. Да, досадно, что теперь мы опоздали с своими предупредительными мерами. Но что же делать? Неужели же продолжать бездействовать и собственными руками поднести сильному врагу наши пограничные области? Допустим, что лица, стоящие у кормила правления, не заботятся об упрочении благосостояния своих детей и внуков и не помнят милостей царских, но чем же они оправдаются пред потомством”?...

Наводнения и засухи, которые за последние 30-40 лет особенно часто стали поражать ту или другую провинцию Китая, вызывая, — как, например, в настоящее время в восточной части провинции Сы-Чуань и западной Ху-Бэй, — страшный голод, со всеми его ужасными последствиями, даже до каннибализма, естественным образом побудили автора отвести этим двум бичам человечества и средствам борьбы с ними особую главу. По обыкновению он начинает ее восхвалением доброго старого времени. “С глубокой древности и до настоящего времени не было лучшего средства для борьбы с засухами и наводнениями, как древнейшая система квадратных полей (Под именем квадратного, или колодцеваго, пола в древнем Китае разумелась площадь земли приблизительно в половину квадр. версты, разделенная на 9 равных квадратных, в форме колодцев, участков, из коих 8 отдавались в надел 8 семействам, с обязательством возделывать 9-й, средний, участок в пользу казны. Межами между участками были оросительные арыки и канавы) и арыков и канав, которые, вместе с реками, перерезывая вдоль и поперек громадные равнины, во время больших дождей служили водовместилищами, и реки, протекая свободно по своему естественному руслу, не причиняли наводнений. Во время засух, воды, накопленной в арыках и канавах, было более, чем достаточно, для орошения полей; так что только семилетняя засуха могла поставить народ в бедственное положение. К сожалению, в период удельных княжеств, когда каждый заботился о своих собственных выгодах, система арыков и канав пришла в совершенное запустение, и от прежней прекрасной и благодетельной меры древних царей мало-по-малу не осталось и следа. Месячного бездождия, в промежуток времени между летом и осенью, достаточно стало для того, чтобы хлеба высыхали совершенно и на необозримом пространстве тянулись опаленные поля. Другим бедственным последствием запущения и упадка оросительной системы явились частые наводнения. Когда-то плодородные нивы обратились в бесплодные ноля; зажиточное население обратилось в бедное”...

В последнее время, в пяти северных провинциях Китая бедствия от наводнений и засух стали обычным ежегодным явлением. Особенно часто бедствия от наводнений повторялись в провинциях Шань-Дун и Чжи-Ли. Вспомоществование пострадавшим каждый раз обходится казне и частной благотворительности в несколько миллионов лан. Но это бедствие не ограничивается одними материальными затратами; масса бедного люда делается жертвою голодной смерти. Хотя на юге Китая нет недостатка в благотворителях, всегда готовых придти на помощь ближнему, однако нельзя допустить, чтобы население нескольких северных провинций постоянно жило вспомоществованиями. “Благотворительность по отношению в пострадавшему ближнему, — замечает автор, — допустима только как временная мера. Поэтому необходимо принять радикальные меры против наводнений и засух. Против первых правительство принимает все меры, когда, не щадя громадных материальных затрат, оно произвело заграждение прорывов таких рек, как Желтая и Юн-Дин. К сожалению, нельзя того же сказать относительно засух; для борьбы с этим бедствием не придумано никакой хорошей меры. По всей вероятности, это зависит от того, что все меры, принимавшиеся против этого бича, имели паллиативный, а не радикальный характер; а между тем коренные меры были указаны нам еще в глубокой древности в Обряднике Чжоу’ской династии (приблиз. за 1.000 лет до Р. Хр.) и заключались в прорытии оросительных канав и насаждении дерев. Для осуществления первой из этих мер требуется сначала предписать высшим провинциальным властям собрать и составить точные сведения о количестве как уцелевших, так и заброшенных оросительных канав, и о средствах и мерах к восстановлению последних, а затем уже назначить в каждую из провинций но одному специальному комиссару, а комиссары, по составлении съёмок и планов, сообразуясь с местными условиями и с желанием населения, возобновили бы старые арыки и канавы и прорыли новые там, где это оказалось бы необходимым. Кроме этого, они обязаны увещевать население, чтобы оно само заботилось о прорытии оросительных канав на собственных полях с помощью от правительства в тех случаях, когда у народа не хватило бы для этого сил и средств. Система устройства на высоких местах больших водовместилищ, для орошения полей, как это делается англичанами в Индии, также могла бы найти себе приложение и в Китае. Что же касается лесонасаждения, на которое за последние несколько десятков лет в западной Европе обращено самое полное внимание, то развитие его в стране в широких размерах, мало того, что доставляет неиссякаемый источник дохода прекрасным лесным материалом, но еще, в силу свойства древесных корней разлагать и разрыхлять каменистую и песчаную почву, оно обращает бесплодные поля в плодородные нивы, содействует скоплению влаги и укреплению зыбучих песков и отвесных берегов. Таким образом, — замечает автор, — лесонасаждение оказывается необходимым средством не только против засух, но также и против наводнений, а потому выражение, что “злаки кормят один год, а лес десять лет”, — не есть пустая фраза”...

П. Попов.

Пекин, 1897.

---