Оккупационная система
Как мы уже отмечали в томе IV и в предыдущей главе данного тома, оккупация Японии союзниками фактически была подменена американской оккупацией.
Вторая мировая война, будучи со стороны союзников, так же как и со стороны держав оси, войной империалистической, в то же время была по своему характеру войной антифашистской, войной национально-освободительной. В частности, в Азии народная борьба, и в первую очередь борьба китайского народа, резко ослабила основы колониального господства империализма в этом районе. Поэтому американская оккупационная политика была направлена прежде всего на то, чтобы в кратчайший срок превратить Японию в опорный пункт американской политики в Азии. Вот почему с самого начала оккупации Америка была заинтересована в том, чтобы обойти принцип единогласия четырех великих держав при разрешении японского вопроса и установить систему односторонней оккупации Японии американскими войсками. Этот курс Америки, естественно, был подвергнут критике со стороны [112] других союзников. В противовес американскому проекту создания Дальневосточной комиссии из представителей Америки, Англии, Советского Союза и Китая (этот проект ставил своей целью использовать союзные державы в интересах установления единоличного господства Америки над Японией) Советский Союз выдвинул проект учреждения из представителей четырех держав Союзного совета для Японии, который определял бы и осуществлял всю оккупационную политику.
В октябре 1945 года Америка односторонним решением создала в Вашингтоне Дальневосточную комиссию, чем вызвала резкий протест со стороны Советского Союза и недовольство со стороны Австралии. В конце концов в декабре Московским совещанием министров иностранных дел трех держав был принят компромиссный проект, согласно которому в Вашингтоне учреждалась Дальневосточная комиссия из представителей 11 держав, а в Токио — Союзный совет для Японии из представителей четырех великих держав. При этом Дальневосточная комиссия учреждалась в качестве органа, определяющего принципы оккупационной политики, и была поставлена над верховным командующим союзных войск, а Союзный совет для Японии получил функции совещательного органа при верховном командующем.
Внешне была создана система совместного управления Японией союзными державами. Однако она нисколько не мешала американской политике односторонней оккупации. Дальневосточная комиссия являлась «высшим органом, определяющим политику, принципы и нормы, которых Япония должна придерживаться при осуществлении обязанностей, возложенных на нее соответствующими пунктами Акта о капитуляции». В комиссии четырем великим державам, по существу, предоставлялось право вето. Дальневосточная комиссия непосредственно не влияла на политику США в Японии. Дело в том, что ее решения осуществлялись через соответствующие распоряжения правительства США, направляемые верховному командующему оккупационных [113] войск в Японии. Больше того, до принятия соответствующего решения Дальневосточной комиссией американское правительство могло самостоятельно направлять верховному командующему «промежуточные указания». В то же время без согласия правительства США Дальневосточная комиссия не могла провести в Японии ни одного мероприятия. В функции Союзного совета для Японии входило «сотрудничество и помощь верховному командующему». Фактически же Союзный совет был лишь совещательным органом при Макартуре. Единственным серьезным проектом, который был выдвинут Союзным советом за время его существования, явился проект аграрной реформы. В целом же по всем вопросам, касавшимся оккупационной политики, «решениям верховного командующего отдавалось предпочтение». Следует также учесть, что Союзный совет для Японии начал функционировать лишь с 3 апреля 1946 года, когда односторонняя оккупация Америкой Японии стала уже в основном совершившимся фактом. Поэтому и после учреждения Союзного совета одностороннее господство американского правительства и Макартура продолжалось в форме единоличного военного господства. (В мероприятия военного характера ни Дальневосточная комиссия, ни Союзный совет для Японии не имели права вмешиваться.)
Оккупационные функции были возложены на 8-ю и 6-ю американские армии. 8-я армия подразделялась на 9-ю армейскую группу (Саппоро){512}, 14-ю армейскую группу (Сэндай) и 11-ю армейскую группу (Хиёси), и 6-я армия (Кёто) подразделялась на 5-ю морскую и армейскую группу (Сасэбо), 1-ю армейскую группу (Осака) и 10-ю армейскую группу (Курэ). Таким образом, под американский военный контроль были поставлены важнейшие в стратегическом отношении районы, а также политические центры Японии{513}. [114]
Штаб 9-й армейской группы руководил тремя местными управлениями военной администрации: Хоккайдо (Саппоро), Тохоку (Сэндай), Канто (Итабаси). Штаб 1-й армейской группы тоже руководил тремя местными управлениями военной администрации: Токай хокурику (Нагоя), Кинки (Кёто) и Кюсю (Фукуока). Таким образом, местные управления военной администрации были созданы в полном соответствии с японской административной системой. Кроме того, управления военной администрации были созданы в остальных префектурах Японии{514}.
В функции этих управлений входило проведение в жизнь приказов верховного командующего, контроль и инспектирование деятельности местных административных органов. Фактически они руководили всей работой местных административных органов Японии. Высшим органом военной администрации был штаб верховного командующего, который через свои управления отдавал соответствующие директивы и указания. Бюрократический аппарат Японии был подчинен штабу верховного командующего и, по существу, превратился в его составную часть.
Сущность «демократизации»
С самого начала оккупации Японии Америка ставила своей целью нанести удар японскому империализму, подчинить его и превратить в союзника и опору своей политики в Азии. Следует отметить, что и в самой Америке и в штабе оккупационных войск имели место некоторые разногласия относительно того, какие способы превращения Японии в опорный пункт американской политики в Азии «являются наиболее выгодными и эффективными. Америка была заинтересована в том, чтобы увести в сторону национально-освободительное движение, вспыхнувшее в Азии после второй мировой войны, ослабить влияние на него Советского [116] Союза. В связи с этим встал вопрос, какими методами достигнуть этой цели. Так называемая «китайская группировка» (к ней принадлежало много сторонников Нового курса Рузвельта), представителем которой был Латтимор, считала, что этой цели можно достигнуть путем «воспитания националистической третьей силы» и ослабления противостоящего Америке империализма. Что касается политики США в Японии, то сторонники этой группировки предлагали нанести удар по японскому монополистическому капиталу, подчинить его и одновременно с этим увести в сторону революционное движение народа путем проведения политики «демократизации». Сторонники «японской группировки», возглавляемые бывшим послом США в Японии Грю, считали необходимым поддерживать японского императора, придворные круги, дзайбацу и другие «умеренные группировки», которые они расценивали как стабилизирующую силу послевоенной Японии. Они хотели превратить Японию в опорный пункт контрреволюции. В ходе осуществления оккупационной политики в период «демократизации» на передний план выдвинулась первая группировка, но начиная примерно с 1947 года стала преобладать вторая группировка. При этом следует учитывать, что между первой и второй группировками каких-либо существенных разногласий не возникало.
Взяв курс на установление «косвенного управления», Америка намеревалась тем самым подчинить себе правящие круги Японии, которые в результате поражения в войне столкнулись с кризисом императорского строя и крайне опасались усиления коммунистического движения. Америка хотела превратить правящие круги Японии в орудие утверждения своего колониального господства. А так называемая политика «демократизации» была направлена на то, чтобы внести кое-что американское в японскую систему управления, которая была парализована в результате поражения в войне, переделать ее в наиболее удобную для себя систему и в то же время избежать протеста со стороны народных масс как за рубежом, так и внутри [117] самой Японии. Поскольку Америка намеревалась использовать для установления своего колониального господства старую систему управления, постольку эта система, прикрывавшаяся покрывалом «демократии», являлась, по существу, системой, включавшей в себя правительство того же старого императорского строя и не закрывала путь для возрождения впоследствии тэнноизма{515} и милитаризма. Кроме того, так как система «косвенного управления» способствовала созданию у народа иллюзии о самостоятельности и независимости японского правительства (хотя в действительности оно в конечном счете подчинялось оккупационной армии), она помогала ослабить сопротивление народа господству оккупантов.
Реформа конституции
Макартур понимал, что императорский строй может стать удобным орудием для осуществления оккупационной политики. Поэтому он и предложил императору в январе 1946 года выступить с «заявлением, отрицающим божественное происхождение» последнего. Америка хотела превратить императора в основное орудие оккупационной политики, ибо считала, что император является «единственным правительством, которое пользуется признанием японского народа». По словам Макартура, «император обладает силой двадцати дивизий», а «всякий протест японского народа против коммунизма, как правило, основывается на стремлении сохранить императорский строй»{516}. Как писал Франк Гибни, «император всегда был трофеем сильнейших. Как только одержавший победу сегун или регент устанавливали в стране свое господство, они сразу же начинали издавать приказы от имени императора, который происходил от богов, сошедших на землю, и всегда был в японском обществе существом, в наибольшей степени наделенным абсолютной [118] моральной ценностью. Тем самым победители всегда могли оправдать свое господство». В общем, как говорится, «победители становились императорской армией»{517}, то есть правы были те, у кого власть. В этом смысле «оккупационная армия тоже стала императорской»{518}. Политика Макартура в отношении императора полностью отвечала интересам господствующих кругов Японии, которые после поражения в войне всеми силами стремились сохранить императорский строй.
Когда встал вопрос о реформе японской конституции, Макартур поручил Коноэ возглавить работу по приданию «либерального» характера конституции Мэйдзи{519}. В результате при содействии Макартура и по совету Коноэ был составлен проект конституции, сохранявший императорский строй и палату пэров. Однако этот проект вызвал резкую критику как за рубежом, так и (внутри самой Японии. Советский Союз, Австралия и другие страны решительно настаивали на упразднении императорского строя. К этому склонялся также и Китай. Даже в Америке сторонники Латтимора выступали за ликвидацию императорского строя, считая его основой агрессивной политики Японии. В результате опроса общественного мнения 33 процента американцев высказались за наказание нынешнего императора, а 71 процент требовал ликвидации императорского строя. Выдвигала лозунг свержения императорского строя и Коммунистическая партия Японии. Народные массы Японии, потерявшие на войне своих близких, лишившиеся крова и страдавшие из-за послевоенной инфляции, тоже не питали особенно теплых чувств к императору. Вот почему даже Коноэ, принц Такамацу и другие представители дворцовых кругов, намеревавшиеся утвердить в будущем «священную власть» императора, выступили за отречение нынешнего императора. Тогда штаб оккупационных войск в начале февраля 1946 года предложил японскому правительству план сохранения императора как [119] символа. Штаб заявил при этом, что, «если конституция не будет составлена в соответствии с этим планом, сохранить положение императора будет невозможно». Японское правительство во главе с премьер-министром Сидэхара заявило, что нет особой необходимости в серьезной реформе конституции. В конце концов был составлен правительственный проект конституции, согласно которому верховная власть императора полностью сохранялась и лишь несколько смягчались ограничения, установленные для гражданских свобод.
Проекты конституции, выдвинутые Либеральной и Прогрессивной партиями, почти не отличались от правительственного проекта. В проекте Социалистической партии отмечалось, что суверенитет принадлежит государству, объединяющему народ и императора, а верховную власть разделяют парламент и император. В конечном счете как правительство, так и партии вынуждены были удовлетвориться окончательным проектом конституции, составленным в штабе оккупационных войск. 6 марта император опубликовал указ о принятии проекта конституции, составленного на основании проекта штаба оккупационных войск. Для того чтобы обеспечить скорейшее утверждение авторитета императора в нужном для Америки направлении, штаб оккупационных войск предложил «демократическому императору» совершить поездку по Японии. 19 февраля император выехал в район Канагава, откуда и начал свою поездку по стране. Эта поездка совершалась накануне апрельских выборов и содействовала укреплению позиции консервативных сил.
В октябре 1946 года новый проект конституции, включавший пункты об определении императора как символа Японии и об отказе от войны как метода разрешения конфликтов, был утвержден обеими палатами парламента, 3 ноября обнародован, а 3 мая 1947 года вступил в силу. Эта конституция была создана для обмана народных масс, для ослабления мощного революционного движения народа. Но, с другой стороны, без подобной борьбы народных масс не могло бы появиться этой конституции, в которой, во всяком случае, было [120] записано об отказе от войны как метода разрешения конфликтов и гарантированы основные права человека. Нельзя также упускать из виду и то, что появлению новой конституции содействовало огромное давление, которое постоянно оказывали на американские оккупационные власти Советский Союз и народные массы всего мира.
Еще в феврале 1946 года Макартур говорил премьеру Сидэхара: «Император — символ и отказ от войны — вот два главных принципа, не подлежащих изменению; это единственный путь, который позволит отклонить протест советов и сохранить императорский строй»{520}. Таким образом, Макартур сам признал, что американские империалисты против отказа Японии от войны, против ослабления позиций императора, что принятие новой конституции было необходимым для обмана Советского Союза, требовавшего мира и ликвидации императорского строя, для обмана японского народа, который также требовал мира. Следовательно, даже Макартур по существу признал, что с помощью американской оккупационной армии нельзя достигнуть мира и демократизации Японии, что этого можно добиться только силами самого японского народа и народных масс всего мира.
При обсуждении в парламенте проекта новой конституции острые дебаты вызвал пункт об отказе от войны как метода разрешения конфликтов. Против этого пункта выступили только депутаты-коммунисты. Коммунист Носака Сандзо настаивал на том, что Япония, будучи полностью независимой страной, не должна отказываться от права на самооборону. В составленном компартией проекте конституции на это указывалось наряду с требованиями об упразднении императорского строя, установлении основных прав человека, о предоставлении народу полной политической, экономической и социальной свободы, об учреждении демократического парламента — другими словами, о создании демократической республики. Отвечая на требование Носака, [121] премьер-министр Иосида заявил, что современные агрессивные войны обычно ведутся под предлогом самообороны, поэтому «признание права на справедливую самооборону уже само по себе является пагубным». Такая позиция Иосида, настаивавшего на отказе от права самообороны, на деле означала порабощение Японии американским империализмом. Американские империалисты приказали Японии отказаться от права на самооборону, для того чтобы обмануть миролюбивые силы всего мира. Отказ же Японии от права на самооборону означал, что правительство Иосида лишь отвергло право японского народа на оборону от американского империализма, который стремится превратить Японию в свою колонию, но не отвергло права мобилизации японского народа в антикоммунистическую армию наемников американского империализма. Сегодня факты полностью подтверждают это.
Международный военный трибунал для Дальнего Востока. Директива о чистке
Для того чтобы с помощью политики «демократизации» утвердить среди японского народа престиж «американской демократии», а также в целях проведения наиболее выгодной для американского господства реорганизации государственных кадров, американская оккупационная армия считала нужным не разрушать государственный аппарат Японии, не слишком сильно ограничивать его функции, а просто изгнать из него бывших милитаристских руководителей, скомпрометировавших себя во время войны. В этих целях был создан Международный военный трибунал для Дальнего Востока и издана директива о чистке милитаристов из государственных и общественных учреждений.
3 мая 1946 года начался судебный процесс Международного военного трибунала для Дальнего Востока над 26 главными военными преступниками во главе с Тодзио. Следует отметить, что среди обвиняемых не было ни одного представителя финансовых кругов. Мало того, несмотря на то, что в Уставе Международного [122] военного трибунала было сказано, что «глава государства не может избегнуть ответственности», этот пункт был обойден и американский обвинитель Кинан без всяких на то оснований заявил, что «императора судить не будут». Это заявление было подвергнуто критике международным общественным мнением. Вместо того чтобы сделать суд ареной всемирно-исторического осуждения фашизма со стороны демократических сил, Америка решила использовать его лишь для того, чтобы продемонстрировать военную мощь империалиста-победителя. 12 ноября 1948 года суд приговорил Тодзио, Хирота, Доихара, Итагаки, Мацуи, Муто и Кимура к смертной казни через повешение, Кидо, Хиранума, Араки, Коисо, Симада, Хата, Сиратори, Умэдзу и других (всего 16 человек) — к пожизненному тюремному заключению. Того Сигэнори был приговорен к 20 годам, а а Сигэмицу Мамору — к 7 годам тюремного заключения. (Вскоре Сигэмицу был освобожден.) 2 декабря император Японии выразил через Кинана «благодарность Америке за великодушное решение».
В октябре 1945 года началась чистка в тайной полиции и в органах просвещения. Наибольшего размаха она достигла после опубликования 4 января 1946 года директивы о роспуске реакционных организаций и чистке от милитаристов учреждений, занимавшихся политической, экономической и профсоюзной деятельностью, а также органов печати и просвещения. Согласно директиве, ликвидировались все милитаристские и ультрашовинистические организации, а все лица, которые благодаря своему положению или взглядам активно участвовали или содействовали практической деятельности этих организаций или пропаганде милитаризма и ультрашовинизма, изгонялись с занимаемых ими государственных и общественных постов (имеются в виду лица, приравненные к чиновникам не ниже ранга «тёкунинкан»{521}).
Эта директива нанесла чувствительный удар по [123] Прогрессивной и другим политическим партиям, которые, по существу, представляли собой реорганизованные довоенные партии, сотрудничавшие в период войны на Тихом океане с военной кликой. Так, из 274 депутатов парламента от Прогрессивной партии 260 человек (в том числе и председатель партии Матида) подверглись чистке. В Либеральной партии соответственно подверглось чистке 30 депутатов из 43, в Социалистической партии — 10 из 17. В связи с тем что под приказ о чистке подпадали и некоторые члены кабинета, премьер-министр Сидэхара решил подать в отставку, но под влиянием тех, кто подлежал чистке, он изменил свое решение. Многие депутаты, подвергшиеся чистке, приняли активное участие в предвыборной борьбе, выставив вместо себя других кандидатов. Надо сказать, что директива о чистке почти не коснулась подавляющего большинства консервативных по своим убеждениям представителей финансовых кругов, а политические партии, хотя и понесли урон в кадрах, сохранили свой прежний характер.
С 4 января 1947 года чистка распространилась на работников местных органов власти, предпринимателей и работников печати. В результате пятимесячной деятельности Центральной комиссии по определению соответствия лиц занимаемым должностям из всех лиц, подлежавших чистке, было изгнано с должностей лишь 2,5 процента. Да и сама проверка осуществлялась правительством и саботировалась, насколько это было возможно. Поэтому из подвергшихся проверке 660 тысяч чиновников было изгнано менее 7 тысяч человек, причем были подвергнуты чистке в местных органах власти все члены Союза помощи трону «Сонэндан», а также все председатели отделений Союза резервистов. Их поголовная чистка мотивировалась тем, что их было «слишком много», чтобы разбираться с каждым. В общем чистка все больше превращалась в фарс. М. Болл предупреждал, что не следует ожидать слишком больших результатов от чистки. Он говорил: «Чистка может отнять у них лишь номинальную власть. Даже сняв руководителей с их должностей, мы не сможем лишить их влияния, [124] ибо важнейшие решения принимаются и будут приниматься на частных совещаниях и семейных советах».
Эта чистка была направлена на подчинение Америке японского государственного аппарата и ограничилась лишь некоторой заменой представителей бывших активных империалистических элементов новыми, компрадорскими элементами. Но, поскольку те и другие по существу принадлежали к одному классу, в самой системе господства никаких изменений не произошло. Напротив, ряд мероприятий свидетельствовал о попытках ее укрепления в интересах оккупационной политики.
Реорганизация монополистического капитала
Война нанесла японской экономике тяжелейший удар. Однако, как уже было отмечено выше, монополистический капитал, являвшийся главным зачинщиком войны, за счет японского народа, страдавшего от нищеты и лишений, получил во время войны колоссальные прибыли. После поражения в войне в экономике Японии царили хаос и разруха, но в условиях господства оккупационной армии монополистический капитал Японии оправился от удара, нанесенного ему поражением в войне. Он реорганизовался, еще более укрепил свое положение среди господствующих сил Японии. Однако сам процесс реорганизации представлял собой не что иное, как подчинение монополистического капитала Японии американскому империализму, ослабление, порабощение и милитаризацию японской промышленности.
В результате вспыхнувшей после войны инфляции вся тяжесть последствий поражения в войне была переложена на плечи трудящихся масс. Инфляция принесла прибыль монополистическому капиталу и позволила ему выиграть время для проведения реорганизации. Монополистический капитал, сохранивший после поражения в войне огромные запасы военных материалов и приобретший в результате распродажи новые значительные запасы сырья, получил сверх того от государства колоссальную сумму денег в виде субсидий и авансов. [125]
Тем не менее монополистический капитал, в руках которого были сосредоточены колоссальные средства и огромное количество оборудования и сырья, проводил в основных отраслях промышленности политику производственого саботажа и массовых увольнений рабочих, поскольку перевод военной промышленности на мирные рельсы не мог обеспечить ему высоких прибылей от народных масс, неслыханно обнищавших в результате войны. Представители монополистического капитала предпочитали загребать незаконным путем огромные прибыли от продажи скрытого ими дефицитного сырья на черном рынке. Из-за того, что в течение трех месяцев, последовавших за поражением в войне, было высвобождено 12,8 миллиарда иен из остатков чрезвычайных военных ассигнований, а также из-за чрезмерного выпуска Японским банком облигаций дефицитного займа, общая сумма находившихся в обращении денежных знаков увеличилась с 28,4 миллиарда иен в июле 1945 года до 55,4 миллиарда иен в январе 1946 года. За три месяца, с сентября по декабрь 1945 года, розничные цены на товары повысились на 90 процентов.
16 ноября 1945 года штаб оккупационных войск издал директиву об отмене контроля над ценами на необработанные продукты. Это мероприятие привело к дальнейшему усилению спекуляции и процветанию черного рынка. В результате снова резко возросли розничные цены, что привело к росту изъятия денежных вкладов. Изъятие денежных вкладов из коммерческих банков увеличивалось с каждым месяцем и угрожало кризисом банковскому капиталу. Тогда оккупационные власти и правительство с целью спасти банки от кризиса и защитить монополистический капитал издали директиву «О чрезвычайных мерах в области финансов» (февраль 1946 года), согласно которой денежные вклады замораживались, а жизненный уровень населения был ограничен «рамками в 500 иен». С помощью этих мероприятий и сбора налогов с частного имущества оккупационные власти и правительство намеревались переложить тяжесть послевоенного банковского кризиса на мелкие и средние предприятия, на народные массы [126] Японии и спасти тем самым от кризиса финансово-монополистический капитал.
В результате, несмотря на демагогическую пропаганду о мерах, предпринимавшихся для борьбы с инфляцией, масса денежных знаков, находившихся в обращении, продолжала расти и после издания директивы «О чрезвычайных мерах в области финансов», а спустя полгода достигла 64,4 миллиарда иен, превысив их общую сумму накануне объявления моратория. Спустя год, в марте 1947 года, она достигла 115,7 миллиарда иен.
Мораторий спас банковский капитал от краха. Огромные суммы замороженных вкладов, оставшиеся в банках благодаря мораторию, позволили банкам не только погасить долги Японскому банку, но и закупить на значительную сумму облигаций государственных займов. Больше того, в связи с зависимостью промышленного капитала от займов коммерческих банков (что было достигнуто благодаря замораживанию с июля вкладов юридических лиц) банки обеспечили себе господствующее положение в промышленности. Утверждение экономического господства финансового капитала означало такую реорганизацию монополистического капитала Японии, которая облегчала установление господства американского доллара над японской экономикой.
Американский империализм намеревался утвердить свое господство в Японии путем защиты, реорганизации и подчинения японского монополистического капитала. Это особенно хорошо можно проследить на так называемом «роспуске дзайбацу». Роспуск дзайбацу, являвшихся крупнейшей скрытой движущей силой войны, был одним из основных требований международных демократических сил, которые они предъявляли оккупационным властям. Но «роспуск дзайбацу», осуществлявшийся Америкой, единолично оккупировавшей Японию, на самом деле означал такую реорганизацию японского монополистического капитала, которая была направлена на лишение Японии экономической самостоятельности, на подчинение ее экономики Америке, [127] на подчинение японского монополистического капитала монополистическому капиталу США. Поскольку наиболее полной формой установления господства одного капитала над другим является обладание его акциями, американцы пришли к выводу, что американские монополии должны как можно скорее заполучить часть акций японского монополистического капитала и установить таким путем совместное владение японскими акционерными компаниями.
В августе 1946 года в соответствии с директивой штаба оккупационных войск была учреждена комиссия по реорганизации акционерных компаний. Начиная с сентября 1946 года комиссия провела проверку активов 83 головных компаний, а также проверку имущества 56 представителей фамильных дзайбацу Мицуи, Мицубиси, Ясуда, Сумитомо, Ниссан, Окура, Фурукава, Асано, Накадзима и Номура. В результате деятельности комиссии было изъято 200 миллионов акций на сумму 9,1 миллиарда иен. Но эти меры, конечно, не привели к роспуску дзайбацу. С одной стороны, дзайбацу прилагали все усилия к тому, чтобы сохранить свою мощь, а с другой — истинные намерения штаба оккупационных войск в отношении «роспуска дзайбацу» состояли не в уничтожении их, а в сохранении и подчинении американскому империализму. Вот что писал по этому поводу Марк Гейн:
«Другая важная реформа — роспуск дзайбацу — застряла в недрах отдела по борьбе с трестами и картелями, который должен был проводить ее в жизнь. В этом отделе, который иронически переименовали в «отдел по сохранению дзайбацу», говорят обычно: «Не можем же мы уничтожить наших лучших союзников!» {522}
В июле 1947 года был опубликован закон «О запрещении монополий», направленный на ограничение деятельности трестов и картелей. В декабре 1947 года вступил в силу закон «О ликвидации чрезмерной экономической концентрации», согласно которому намечалось [128]подвергнуть разукрупнению 325 компаний. Эти два закона и легли в основу политики «роспуска дзайбацу». При этом надо иметь в виду, что закон «О запрещении монополий» по существу почти не коснулся крупных монополистических объединений, и его применение ограничилось лишь запрещением цеховой системы контроля в мелких и средних капиталистических объединениях, а указания о разукрупнении, согласно закону о деконцентрации, были впоследствии отменены по отношению к более чем 90 процентам намеченных ранее компаний. В общем, действие закона о деконцентрации ограничилось ликвидацией малоэффективных крупных предприятий. Однако даже те небольшие результаты, которые были достигнуты благодаря применению законов о запрещении монополий и деконцентрации, были сведены американцами на нет в связи с коренным изменением ситуации в Китае с лета 1948 года.
Выше уже было отмечено, что при «роспуске дзайбацу» американцы не ставили своей целью ликвидацию монополистического капитала Японии. Они намеревались лишь так его реорганизовать, чтобы ослабить непосредственно конкурировавшие с американским монополистическим капиталом отрасли производства и подчинить себе японские монополии. Но развитие событий в Китае несколько изменило цели американских империалистов. Они решили превратить японскую промышленность в военный арсенал для Азии. Причем японскому монополистическому капиталу предназначалась в этом деле главная роль. О заинтересованности в этом американского монополистического капитала можно судить по докладу Страйка (март 1948 года), а также по выступлению военного министра США Ройяла, который заявил буквально следующее: «Америка должна содействовать и помогать достижению Японией самостоятельности путем стабилизации и укрепления японской экономики. Это необходимо для превращения Японии в бастион против угрозы агрессивного антидемократического тоталитаризма».
Ослаблению действия закона о деконцентрации во многом способствовало заявление миссии Дрейпера об [129] отказе от резолюции № 230 Дальневосточной комиссии (документ, послуживший основой для закона о деконцентрации), а также опубликование в сентябре известных четырех принципов. В результате в марте и июле 1948 года были опубликованы указания об отмене разукрупнения горнорудных компаний и банков. В конце концов директива о реорганизации коснулась всего лишь 28 компаний, экономическую концентрацию которых посчитали чрезмерной (компании «Одзи сэйси», «Нихон хассодэн», 9 компаний, распределяющих электроэнергию, и др.). Больше того, разукрупнение этих 28 компаний осуществлялось только по видам продукции и по предприятиям. В результате крупнейшие тресты были разделены на несколько крупных, а производство по-прежнему было сконцентрировано в руках монополий. Таким образом, эти мероприятия привели не к ослаблению, а к усилению монополистического капитала, ибо разбили единые трестовские организации рабочих и ослабили тем самым их боеспособность.
Таким образом, осуществленный Америкой «роспуск дзайбацу» облегчал установление господства и контроля (в особенности в области экспорта капитала, а для Японии — в области привлечения иностранного капитала) американского монополистического капитала над монополистическим капиталом Японии. В то же время он содействовал не ослаблению японских монополий, а усилению их боеспособности в борьбе против рабочих и крестьян Японии. Директива о роспуске дзайбацу не ликвидировала блок между концентрированным монополистическим производством, составляющим основу монополистического капитала, и централизованным банковским капиталом. Она привела лишь к перераспределению между различными капиталистическими монополиями акций, сконцентрированных в руках фамильных дзайбацу, превратила их в общую собственность японских и американских монополистов и облегчила тем самым импорт американского капитала в Японию. Характерная особенность послевоенной промышленности Японии заключалась в том, что она стала в большей степени опираться на внешние займы, а не [130] на свои капиталы. Поскольку основными держателями внешних займов являются банки, их господство в промышленности резко усилилось. В результате именно через банки стала осуществляться реорганизация промышленных предприятий, принадлежавших дзайбацу.
Таким образом, «роспуск дзайбацу» привел не к ликвидации, а к сохранению их господства, но в иной форме. Основное же изменение заключалось в подчинении дзайбацу американскому монополистическому капиталу и в их милитаризации в целях подготовки к войне.
«Реформа» аграрной системы
Паразитическая система помещичьего землевладения являлась прочной основой абсолютистского императорского строя, опорой феодализма, милитаризма и реакции в японском обществе. Поэтому вполне естественно, что демократические силы мира прежде всего требовали реформы этой системы для того, чтобы помешать возрождению японского милитаризма. Об этом свидетельствует, в частности, опубликованная газетой «Манчестер гардиан» статья, требовавшая проведения в Японии аграрной реформы. «Манчестер гардиан» писала: «Аграрная реформа явится первым шагом на пути перестройки Японии и будет содействовать повышению жизненного уровня крестьян, а это в свою очередь приведет к лишению промышленности источника дешевой рабочей силы и к сокращению мобилизационных возможностей японской армии. В то же время аграрная реформа обеспечит рост покупательной способности крестьян, следовательно, приведет к повышению спроса внутри страны. В результате ослабеет стремление к агрессии и экспорту товаров на внешние рынки»{523}.
Однако американцы в своей оккупационной политике сначала не ставили вопроса об аграрной реформе, поскольку их оккупация, по существу, была направлена [131] на утверждение в Японии империалистического господства, на использование всевозможных реакционных элементов в качестве основы для подчинения Японии Соединенным Штатам Америки. Ликвидация паразитической системы землевладения в сельском хозяйстве Японии ускорила бы расслоение крестьянства, обострила бы классовую борьбу, уничтожила полуфеодальный гнет (низкая заработная плата, чрезмерный труд, господство боссов) в отношении рабочих, усилив тем самым боеспособность рабочего класса, привела бы к повышению производительности в сельском хозяйстве, что лишило бы Америку монопольного рынка для сбыта излишков сельскохозяйственной продукции. Вот почему в программе американской политики в Японии в первоначальный период оккупации пункт об аграрной реформе ограничивался туманной фразой «о стимулировании и поддержке развития организации в сельском хозяйстве».
Во время войны арендные конфликты несколько расшатали основы помещичьего господства в деревне. Кроме того, помещики вынуждены были пойти на уступки в результате установления правительством низких цен на рис, который помещики сдавали государству по поставкам (это было сделано в интересах монополистического капитала). После того как Япония потерпела поражение в войне, помещики перешли в наступление и начали отбирать у арендаторов землю, сданную им в аренду. В связи с этим резко возросло число арендных конфликтов. Если за годы войны в Японии произошло всего 900 арендных конфликтов, то в одном 1945 году их число достигло 5171. Арендаторы поднялись на борьбу против изъятия помещиками земель, сданных в аренду, за разоблачение бесчестных махинаций земельных комитетов и сельских управ, за демократизацию сельских органов власти и возвращение земель, изъятых для армии. Это было началом борьбы за проведение аграрной реформы снизу, руками самих крестьян.
Стремясь ослабить давление со стороны внешних и внутренних сил, требовавших аграрной реформы, и опередить [132] осуществление туманных указаний оккупационной армии относительно реформы, японское правительство в конце 1945 года представило на рассмотрение парламента, избранного во время войны, первый проект аграрной реформы, который, по существу, носил показной характер. Этот проект базировался на довоенном принципе создания хозяйств крестьян-собственников, сохранял за помещиками до 5 тё земли, разрешал раздел земли между членами семьи помещика, допускал продажу земли через земельные комитеты путем прямых переговоров между помещиком и арендатором и признавал за помещиками, обрабатывающими свою землю, право на изъятие земель, сданных в аренду. Отсюда ясно, что первый проект аграрной реформы, был направлен на сохранение помещичьего строя. Но, поскольку этот проект устанавливал ограничения на размеры помещичьего землевладения (насильственное изъятие излишков государством) и вводил единую денежную форму арендной платы, помещики выступили с протестом против этой реформы. И их протест как будто имел успех, поскольку парламент решил отложить рассмотрение первого проекта аграрной реформы. Американцы предполагали, что в Дальневосточной комиссии и в Союзном совете для Японии Советский Союз рано или поздно предложит проект радикальной аграрной реформы. Кроме того, среди крестьян усилилось движение протеста против изъятия земли помещиками, что поколебало оккупационный режим в деревне. Тогда-то Америка, стремясь ослабить протест со стороны внешних и внутренних демократических сил, решила показать, что не внутренние и внешние демократические силы и не японское правительство, а именно американская оккупационная армия осуществит «демократизацию» феодального сельского хозяйства Японии. Таким путем Америка намеревалась скрыть истинный характер своей односторонней оккупации Японии. 9 декабря, когда в парламенте обсуждался первый проект аграрной реформы, штаб оккупационных войск издал директиву об «освобождении крестьян». Ладыжинский расценивал эту директиву следующим образом: [133]«Макартур понимал, что улучшение условий жизни арендаторов является важнейшим предварительным условием внедрения в Японии пусть даже поверхностной демократии и уничтожения политической опоры коммунистов»{524}. Но главная цель издания этой директивы состояла в том, чтобы помешать крестьянам путем классовой борьбы самим себе добыть землю. Издав директиву об освобождении крестьян, Америка конкретно не определила свою позицию в вопросе осуществления реформы и не настаивала на проведении ее в жизнь японским правительством. Поэтому последнее продолжало придерживаться первого проекта аграрной реформы, предусматривавшего сохранение за помещиками 5 тё земли.
Саботаж Америкой и японским правительством проведения аграрной реформы вызвал резкое обострение борьбы рабочих и крестьян. Как раз в тот период начал функционировать Союзный совет для Японии. Как Америка и предполагала, 30 апреля представитель СССР на третьем заседании Союзного совета предложил обсудить вопрос об аграрной реформе, а 29 мая представил Союзному совету свой проект реформы. Согласно этому проекту, государство конфисковывало и передавало арендаторам и малоземельным крестьянам все земли, сданные в аренду помещиками до 2 сентября 1945 года, а также необрабатываемые помещиками земли; конфисковывало все земли, принадлежавшие помещикам, не живущим в деревне; конфисковывало обрабатываемые земли крестьян-собственников, превышавшие 3 тё (на Хоккайдо, превышавшие 10 тё). Сделки о передаче земли, оформленные после 1 декабря 1945 года, проект считал недействительными. Проект устанавливал следующие компенсационные цены на конфискованную землю: за 1 тан заливных полей — не более 440 иен, за 1 тан суходольных полей — не более 260 иен. Причем за первые 3 тё конфискованных земель помещику предполагалось выплатить полную сумму по государственной цене, за последующие 3 тё — [134] половинную сумму, а остальная земля конфисковывалась безвозмездно. Покупная цена для арендаторов устанавливалась в размере половины государственной цены. Непосредственные переговоры между помещиком и арендатором относительно передачи или продажи земли законными не признавались. В советском проекте предлагалось завершить аграрную реформу к 1 января 1948 года. В общем этот проект полностью учитывал основные интересы крестьян. В противовес советскому проекту представитель Британского содружества наций 12 июня выдвинул английский проект аграрной реформы. Согласно этому проекту, размеры земли, сдаваемой в аренду не обрабатывающими землю помещиками, сокращались до 1 тё, а размеры землевладения ограничивались 3 тё (на Хоккайдо — 12 тё); размеры участков земли, покупаемой арендаторами, устанавливались в 1 тё. Предусматривалось, что скупка и продажа земли будут осуществляться через земельные комитеты; непосредственные переговоры между помещиками и арендаторами относительно продажи или передачи земли запрещались; сделки о передаче земли, оформленные позднее декабря 1945 года, считались недействительными. Английский проект предлагал провести аграрную реформу в течение 3 лет.
Американский представитель поддержал английский проект, проект был принят, и в конце июня на основании английского проекта была опубликована директива о второй аграрной реформе. В соответствии с директивой японское правительство составило второй проект закона об аграрной реформе (проект закона «О проведении специальных мероприятий в поддержку крестьян-собственников» и исправленный проект закона «Об урегулировании аграрных отношений»), который был в сентябре представлен парламенту и 11 октября принят без поправок. Итак, помещики, так решительно выступавшие против принятия первого проекта аграрной реформы, и правительство вынуждены были принять второй проект, который заставлял их пойти на еще большие уступки. В этом решающую роль сыграл тот факт, что наряду с борьбой рабочего [135] класса (установление рабочего контроля на предприятиях, демонстрации, требующие разрешения продовольственного вопроса и т. д.) развернулось возглавляемое Японским крестьянским союзом широкое крестьянское движение против политики поощрения крестьян-собственников, на который делался упор во втором проекте аграрной реформы. В связи с этим правительство пришло к выводу, что «если те, кто владеет землей и держит в руках власть»{525}, не обеспечат себе гегемонии в осуществлении аграрной реформы сверху, то «их в этом заменит компартия, и тогда помещики, помимо земли, еще потеряют многое»{526}.
Это подтверждается также заявлением Макартура в связи с принятием второго проекта закона об аграрной реформе. Макартур подчеркнул, что проведением этого закона в жизнь «будет создана самая надежная основа для утверждения здорового и умеренного демократизма и обеспечена самая надежная защита от напора экстремистских идей». Таким образом, Америка отвергла советский проект аграрной реформы снизу, поддержанный международными демократическими силами, и осуществила показное «освобождение крестьян» — так называемую «Макартуровскую аграрную реформу», которая укрепила позиции помещиков и кулаков — опоры оккупационного режима в деревне и дала возможность монополистическому капиталу Японии реорганизовать аппарат по выжиманию принудительных поставок риса по низким ценам. Благодаря этой реформе помещики отвергли принцип безвозмездной конфискации земли и продавали ее по высоким ценам. Наконец, благодаря этой реформе у помещиков сохранялось 600 тысяч тё сдаваемых в аренду земель (свыше четверти всех арендуемых земель Японии) и обеспечивалось господство помещиков в земельных комитетах. О показном характере реформы можно судить по тому, что с 1947 года, когда наконец приступили к ее осуществлению, резко усилился процесс [138] изъятия помещиками земли у арендаторов. При кабинете Катаяма, сменившем первый кабинет Иосида, были установлены обязательные рисопоставки, а также разверстка на посадки риса, как это имело место во время войны. Кроме того, даже по данным министерства сельского хозяйства и лесоводства, в течение лишь последних четырех месяцев 1947 года число случаев изъятия помещиками земли достигло 13570{527}. О показном характере аграрной реформы свидетельствует, в частности, и тот факт, что у председателя Демократической партии (Минсюто) Асида Хитоси было решено не отбирать землю под тем предлогом, что он «лишь временно покинул деревню, а фактически является помещиком, живущим в деревне». В общем, после проведения реформы база реакции в деревне была сохранена в такой степени, в какой это было необходимо для того, чтобы помещичьи силы могли в любой момент восстановить свое прежнее влияние.
Число крестьянских хозяйств по размерам земельных наделов (в тыс. дворов) (стр. 136)
| Дата | Менее 3 тан | 3–5тан | 5тан — 1 тё | 1–1,5тё | 1,5–2тё | 2–3тё | 3–5тё | 5–10 тё | Свыше 10 тё | Всего |
| 1 августа 1941 г. | 1733 | 1622 | 1461 | 333 | 117 | 49 | 20 | 5335 | ||
| 32,9% | 30,0% | 27,0% | 6,2% | 2,2% | 0,9% | 0,4% | 100% | |||
| 1 августа 1944 г. | — | — | — | — | — | — | — | — | ||
| — | — | — | — | — | — | — | — | |||
| 26 апреля 1946 г. | 2233 | 1785 | 1336 | 211 | 77 | 38 | 12 | 5692 | ||
| 39,2% | 31,2% | 23,5% | 3,7% | 1,3% | 0,7% | 0,2% | 100% | |||
| 1 августа 1947 г. | 1414 | 1036 | 1834 | 925 | 364 | 210 | 73 | 37 | 11 | 5904 |
| 23,9% | 17,5% | 31,0% | 15,7% | 6,2% | 3,6% | 1,3% | 0,6% | 0,2% | 100% | |
| 1 февраля 1950 г. | 1471 | 1050 | 1972 | 960 | 374 | 207 | 76 | 38 | 10 | 6176 |
| 23,8% | 17,0% | 32,0% | 16,0% | 6,1% | 3,1% | 1,2% | 0,6% | 0,2% | 100% |
Число собственников и арендаторов земли (в тыс. дворов) (стр. 137)
| Дата | Собственники земли | Собственники, дополнительно арендующие землю | Арендаторы, владеющие незначительными участками земли | Обычные арендаторы | Прочие |
| 1 августа 1944 г. | 1520 | 1114 | 1102 | 1573 | 17 |
| 27,6% | 20,1% | 19,6% | 28,5% | 0,3% | |
| 26 апреля 1946 г. | 1655 | 1127 | 1061 | 1637 | 3 |
| 29,0% | 19,8% | 18,6% | 28,7% | 0,1% | |
| 1 августа 1947 г. | 2153 | 1183 | 996 | 1573 | 1 |
| 36,5% | 20,0% | 16,9% | 26,6% | 0,0% | |
| 1 февраля 1950 г. | 3821 | 1590 | 410 | 312 | 41 |
| 61,8% | 25,8% | 6,7% | 5,0% | 0,7% |
Число крестьянских хозяйств, занятых только сельским хозяйством, и крестьянских хозяйств, совмещающих сельское хозяйство с побочной работой (в тыс. дворов) (стр. 137)
| Дата | Крестьянские хозяйства, занятые только сельским хозяйством | Крестьянские хозяйства, совмещающие сельское хозяйство с побочной работой | ||
| Всего | крестьянские хозяйства типа А{~1} | крестьянские хозяйства типа Б{~1} | ||
| 1 августа 1944 г. | 2068 | 3468 | 2118 | 1350 |
| 37,3% | 62,7% | 38,3% | 24,4% | |
| 26 апреля 1946 г. | 3056 | 2641 | 1667 | 974 |
| 53,6% | 46,4% | 29,3% | 17,1% | |
| 1 августа 1947 г. | 3274 | 2634 | 1684 | 950 |
| 55,4% | 44,6% | 28,5% | 16,1% | |
| 1 февраля 1950 г. | 3086 | 3090 | — | — |
| 49,9% | 50,1% | — | — | |
«Реформа системы образования»
После поражения в войне господствующие классы Японии стремились сохранить без изменений как лучшее средство защиты государственного строя систему образования, которая была проникнута духом милитаризма и феодализма. В сентябре 1945 года японское правительство опубликовало «Программу образования для строительства новой Японии», в основу которой был положен принцип «всемерного содействия укреплению национального государственного строя». При реализации этой программы правительство исходило из прежнего императорского указа об образовании, а также рассчитывало на обнародование нового императорского указа применительно к несколько изменившимся условиям. В этой программе подчеркивалась важность укрепления императорского строя, а также указывалось, что феодальная этика и мораль являются основным духовным идеалом Японии. [139]
Главной целью, которую ставила американская политика «демократизации» системы образования, являлась замена ее крайне милитаристского характера американским «демократизмом». Американцы возлагали на образование роль смазочного масла, облегчающего осуществление политики подчинения Японии американскому империализму. В октябре и декабре 1945 года штаб оккупационных войск издал две директивы о «демократизации» системы образования в Японии. В соответствии с этими директивами в учебных заведениях полностью отменялось военное обучение и милитаристское физическое воспитание, вносились изменения в процесс и содержание самого обучения, из учебных заведений и органов просвещения изгонялись профессиональные военные, милитаристы и противники оккупационной политики. Одновременно запрещалось преподавание морали, географии и истории Японии, носившее милитаристский, агрессивный и ультрашовинистический характер, возвращались на работу либерально настроенные преподаватели, а реакционные преподаватели изгонялись. В начале 1946 года Японию посетила американская миссия, занимавшаяся изучением и обследованием системы образования в Японии. В апреле 1946 года ею был опубликован доклад, представлявший собой конкретный план реформы системы образования в Японии. В докладе указывалось на необходимость отделения религии (в частности, синтоизма) от школы, передачи образования в ведение местных органов власти, с тем чтобы ликвидировать централизованный характер системы образования. В докладе предлагалось также установить бесплатное обязательное обучение по системе 6–3{528}. Следует отметить, что все эти приказы и предложения, хотя и модернизировали систему образования, освободив ее от духа преклонения перед императором и от милитаризма, но в то же время, по существу, они выхолащивали из образования его основные исторические и [140] социальные задачи, ставили целью облегчение подчинения Японии и пропагандировали антикоммунистические, космополитические идеи. Вот почему с мая 1946 года, когда начала планомерно насаждаться новая система образования, особенно ясно выступила реакционная сущность реформы образования, направленная на подавление демократизации снизу, на превращение Японии в колонию американского империализма.
Против этой политики вспыхнула борьба снизу, борьба за действительно демократическую реформу системы образования. Эта борьба вылилась в форму студенческого и профсоюзного движения. Студенческое движение, началом которого послужила вспыхнувшая сразу после поражения в войне борьба за демократизацию высшего образования, переплелось с борьбой против тяжелых условий жизни студентов и вылилось в решительную борьбу против утверждения в стране колониальной системы образования. С декабря 1945 года резко усилилась борьба учителей, начало которой было связано с организацией Всеяпонского профсоюза учителей. Проводившаяся кабинетом Иосида политика в области образования была прямо противоположна требованиям профсоюза учителей. Об этом свидетельствовали многочисленные заявления министра просвещения Танака, в которых он настаивал на «политической нейтральности образования» и «защите императорского указа об образовании». Борьба учителей против этой политики достигла высшей точки в период подготовки к первофевральской забастовке. В ходе борьбы учителя поняли, что необходимо объединить их многочисленные организации в одну. В июне 1946 года ими был создан Японский профсоюз учителей, объединивший всех учителей Японии.
Тем временем правительство, подавляя демократическое движение студентов и преподавателей, приступило к конкретному проведению в жизнь «реформы образования», составленной на основании директив штаба оккупационных войск. По мере осуществления реформы все более раскрывался ее колониальный характер. [141] В марте 1947 года были приняты «Основной закон об образовании» и закон «О школьном обучении». С апреля 1947 года в школах началось обучение по системе 6–3. Переход к обучению по системе 6–3, требовавшей огромных средств, не был обеспечен соответствующими бюджетными ассигнованиями, несмотря на то, что в стране не хватало по меньшей мере 24 тысяч аудиторий, не хватало оборудования и учителей, причем последние жили в тяжелых материальных условиях. Все это вело к развалу системы образования. Что же касается его содержания, то оно носило типично колониальный характер и проводилось по рекомендованным министерством просвещения учебным пособиям американского типа.
Правда, реформа образования, как можно судить по «Основному закону об образовании», критиковала прежнюю систему милитаристского обучения и открывала путь к современному образованию. В этой своей части реформа явилась результатом давления на оккупационные власти и правительство, оказанного внутренними и внешними демократическими силами. Но, для того чтобы не остались пустой фразой слова «Основного закона об образовании», призывающие «уважать достоинство личности и воспитывать людей жаждущими мира и правды», учителя должны не руководствоваться «реформой» сверху, проведенной в соответствии с политикой американской оккупационной армии и реакционного японского правительства, а сами, своими руками завоевать действительно демократическую реформу.
Усиление демократических сил
Трудящиеся массы Японии, которые вынесли на себе основную тяжесть войны и перенесли в годы войны нечеловеческие страдания, после поражения в войне оказались перед лицом еще больших испытаний; усилился голод, появилась безработица. Жесточайший продовольственный кризис, инфляция, саботаж, проводимый монополистическим капиталом на производстве, [142] наконец массовые увольнения, создавшие многомиллионную армию безработных, привели рабочий класс Японии на грань голодной смерти. Рабочий класс поднялся на борьбу. В этой борьбе ему помогли демократические свободы, полученные им благодаря давлению международных демократических сил. Борьбой рабочего класса руководила Коммунистическая партия Японии, легальная деятельность которой была разрешена благодаря завоеванию демократических свобод. Начиная с октября 1945 года борьба рабочих вспыхнула с силой потока, прорвавшего плотину. По всей стране стали возникать трудовые конфликты. Профсоюзные организации росли не по дням, а по часам. Производственному саботажу капиталистов рабочие противопоставили борьбу за восстановление промышленности путем установления рабочего контроля на предприятиях. В 1946 году в атмосфере все более обостряющегося кризиса борьба рабочих приняла форму единых действий за создание народно-демократического правительства, которое сумело бы преодолеть кризис. В мае 1946 года, в период правительственного кризиса, эта борьба рабочих достигла высшей точки. Революционный подъем прежде всего напугал господствующие классы Японии и стоявшие за ними оккупационные власти. Оккупационная армия встала на путь открытого вмешательства, репрессий и раскола. В результате после мая 1946 года рабочие вынуждены были временно отступить. Наряду с борьбой против вмешательства и репрессий со стороны оккупационной армии и борьбой с раскольнической Социалистической партией и деятельностью Японской федерации труда началась работа по созданию производственных профсоюзов. Единство действий рабочих в наибольшей степени проявилось в октябрьском наступлении, которое возглавляли профсоюзы частных предприятий, и в ходе подготовки к первофевральской всеобщей забастовке, главную роль в которой играли рабочие государственных предприятий. Забастовка 1 февраля должна была стать крупнейшей в истории рабочего движения Японии. В ней намеревались принять участие 2 миллиона рабочих. Всеобщая [143] забастовка 1 февраля вынудила оккупационные власти сбросить маску и показать свое истинное лицо. Оккупационные власти были вынуждены издать официальный приказ о запрещении всеобщей забастовки. В результате рабочее движение, достигшее неслыханного подъема (после периода временного замешательства, резкого подъема и последовавшего за ним временного отступления), вновь вынуждено было «отступить шаг назад», с тем чтобы сделать «два шага вперед».
После поражения в войне трудящиеся массы Японии оказались в крайне тяжелом положении. Из-за проводившегося монополистическим капиталом производственного саботажа несколько миллионов рабочих лишились работы и были выброшены на улицу. Их жизни угрожали неслыханный продовольственный кризис и инфляция. Города и деревни были переполнены людьми, лишившимися из-за войны крова и одежды, и демобилизованными, у которых не было ни работы, ни жилья. Реорганизованная Коммунистическая партия Японии и начавшие создаваться профсоюзы первыми указали народным массам Японии, находившимся в тяжелом положении после поражения в войне, путь, по которому они должны следовать, и обеспечили им организацию, необходимую для борьбы. Вышедшие из заключения коммунисты сразу же развернули активную борьбу. 8 ноября состоялась всеяпонская партийная конференция, которая опубликовала программу действий и проект устава. 1 декабря на IV съезде Коммунистическая партия выдвинула лозунги свержения императорского строя и осуществления народно-демократической революции. Исходя из этого курса, Коммунистическая партия трижды предлагала Социалистической партии создать единый народный фронт. Но Социалистическая партия ответила на это предложение отказом. Тем не менее единый фронт под руководством Коммунистической партии Японии завоевывал все больше сторонников среди самых широких слоев рабочих масс.
Наряду с образованием профсоюзов на первом этапе борьбы была принята тактика установления рабочего контроля над управлением и производством. [144]
С помощью этой тактики рабочие противостояли производственному саботажу со стороны капиталистов и стремились спасти себя от нищеты и голода. Профсоюзы в своей борьбе уже не ограничивались только экономическими требованиями. Они стали требовать также привлечения к ответственности военных преступников и демократизации управления предприятиями. Подобная тенденция проявилась, в частности, во время забастовки работников газетной компании «Ёмиури», начавшейся 23 октября. Когда президент компании Сёрики Мацутаро отказался покинуть свой пост, профсоюз воспользовался новой тактикой борьбы, а именно установил контроль над управлением. Первый секретарь КПЯ Токуда назвал этот метод методом контроля со стороны городских промышленных профсоюзов, направленным против осуществлявшегося капиталистами производственного саботажа{529}. Тактика установления рабочего контроля над производством широко распространилась среди рабочих. Был организован Совет представителей предприятий, ядром которого стали поднявшиеся на борьбу профсоюзы. Деятельность этого Совета содействовала организации новых профсоюзов и расширению масштабов борьбы. Установление работниками «Ёмиури» контроля над управлением содействовало образованию Объединенного комитета борьбы работников газет «Асахи», «Майнити» и работников радиовещания. Комитет добился ухода в отставку руководителей этих газетных компаний и радиокомпании и одержал ряд побед.
Принятая профсоюзом рабочих и служащих железной дороги Кёсэй тактика работы без вознаграждения (11 декабря) содействовала организации профсоюзов на всех частных железных дорогах и активизации их деятельности.
Такова была ситуация, когда 21 ноября правительство опубликовало закон о профсоюзах. Он был составлен по типу закона Вагнера и признавал право [145] рабочих на объединение в профсоюзы, на ведение коллективных переговоров и на забастовки. Вступление в силу закона о профсоюзах содействовало быстрому росту числа профсоюзных объединений в Японии.
В условиях все обострявшейся инфляции, разрухи на производстве, безработицы и нехватки продовольствия происходил колоссальный рост профсоюзов. Если к концу ноября 1945 года их насчитывалось менее 80, то в конце января 1946 года в Японии уже было 1500 профсоюзов. Число рабочих, организованных в профсоюзы, достигло 900 тысяч человек, то есть вдвое больше, чем их было в наиболее благоприятный период до войны. Рабочие и служащие государственных железных дорог упразднили организованный сверху Комитет железнородожных служащих и создали свою профсоюзную организацию. Организовали свои профсоюзы также работники министерства связи, министерства сельского хозяйства и лесоводства и других государственных учреждений. Профсоюзы рабочих шахт «Мицубиси бибай» и других шахт острова Хоккайдо, профсоюзы рабочих предприятий «Токио сибаура дэнки», «Канто хайдэн» и других начали осуществлять на своих предприятиях производственный контроль.
Поскольку борьба за установление контроля над производством со стороны рабочих происходила в условиях правительственного контроля над снабжением, она заставляла рабочих обращать внимание на политические вопросы, даже если их профсоюзы были созданы по отдельным предприятиям. Поскольку правительственный контроль над снабжением производства осуществлялся по отраслям, возникла острая необходимость в организации рабочих по производственному принципу. В результате Совет представителей предприятий был преобразован в Совет профсоюзов района Канто, и рабочее движение пошло по пути создания профсоюзов по производственному принципу. В то же время по мере обострения производственного кризиса рабочее движение стало быстро приобретать ярко выраженный политический характер. [146]
1 февраля министр внутренних дел, министр юстиции, министр торговли и промышленности и министр народного благосостояния выступили с совместным заявлением, в котором выразили «сожаление по поводу того, что наблюдаются факты насильственных действий, угроз и покушений на право частной собственности». Они подчеркнули, что «будут вынуждены принять решительные меры». Это заявление четырех министров сыграло большую роль в усилении движения профсоюзов за смену правительства. Заявление министерства внутренних дел от 12 февраля о том, что оно «резервирует за собой право определять возможность применения заявления четырех министров к случаям установления контроля над производством», положения не изменило.
1946 год ознаменовался дальнейшим усилением производственного саботажа, инфляции и продовольственного кризиса. Для того чтобы разрешить все эти вопросы, нужно было создать единый фронт рабочих, крестьян и городского населения. 1946 год ознаменовался также новым ростом профсоюзов. К концу апреля в Японии уже насчитывалось свыше 7300 профсоюзов, объединявших в своих рядах 2790 тысяч рабочих. Профсоюзные организации были созданы во всех отраслях промышленности. Их тактика борьбы, заключавшаяся в установлении контроля над управлением и производством, стала всеобщей. Эта тактика явилась серьезным ударом по правительству и капиталистам.
Борьба рабочих за установление контроля над производством переплеталась с борьбой за разрешение продовольственного вопроса и таким образом сомкнулась с борьбой городского населения. 21 января были обнаружены скрытые запасы материалов, принадлежавших арсеналу Итабаси. Этот случай послужил поводом к созданию в результате объединенных действий Коммунистической и Социалистической партий Демократического комитета района Канто по контролю за распределением продовольствия. Вскоре такие комитеты были созданы во всех городах Японии. [147]
Тем временем в деревне начали организовываться крестьяне. 9 февраля был создан Японский крестьянский союз, объединивший в своих рядах свыше 240 тысяч крестьян. Влияние его возрастало с каждым днем. По всей стране развернулась борьба крестьян против несправедливых продовольственных поставок, против тяжелых налогов и изъятия земли помещиками. В то время помещики, предполагая, что в скором времени будет проведена аграрная реформа, усиленно отбирали у крестьян сданную им в аренду землю.
Рост рабочего и крестьянского движения делал неизбежным образование единого фронта Коммунистической и Социалистической партий. 12 января по предложению возвратившегося из Яньани в Японию Носака Сандзо Коммунистическая партия вновь предложила Социалистической партии создать демократический фронт и обеспечить единство действий, но социалисты по-прежнему отвергали эти предложения.
Однако рост политической сознательности рабочих, крестьян и горожан привел их к совместной борьбе, несмотря на сопротивление Социалистической партии. Революционный подъем, охвативший всю страну, потряс господствующие классы, которые всеми путями старались сохранить старые реакционные силы Японии. Кабинет Сидэхара всячески пытался противостоять революционному подъему народных масс, но не мог его подавить, несмотря на попытку признать незаконным рабочий контроль над управлением и производством (заявление четырех министров от 1 февраля), несмотря на провозглашение Либеральной партией антикоммунистического национального фронта (20 февраля) и прочие демагогические выпады и заговоры с целью раскола фронта рабочих, крестьян и городского населения. Борьба за действительную демократизацию вышла далеко за рамки показной «демократизации», проводившейся оккупационной армией. Япония находилась накануне революционного взрыва. 7 апреля рабочие, горожане, а также крестьяне приняли участие в грандиозном народном митинге, потребовавшем смены кабинета Сидэхара. Этот митинг показал, сколько [148] сил таится в поднявшемся на борьбу народе. Участники митинга требовали сформирования народного правительства.
Итак, как уже было отмечено выше, в период между апрельскими выборами и сформированием первого кабинета Иосида (это был период неслыханного в Японии правительственного кризиса) борьба рабочего класса достигла своей высшей точки.
Первомайская демонстрация (первая после снятия запрета на празднование 1 Мая), в которой приняло участие свыше 3 миллионов человек, явилась ярким свидетельством силы организованных рабочих. Она обрекла на провал все попытки Сидэхара продлить существование своего кабинета, все предательские действия правого крыла Социалистической партии. Наконец, она послужила одной из причин организации четырехпартийного комитета борьбы за смену кабинета Сидэхара. (В состав комитета вошли представители Либеральной, Народно-кооперативной, Социалистической и Коммунистической партий.)
Опыт борьбы за установление контроля над производством подсказывал народу, что для борьбы с все более усиливавшимся продовольственным кризисом надо установить народный контроль над распределением продовольствия, который осуществлялся бы представителями рабочих и городского населения. После митинга 12 мая, участники которого требовали риса, такого же рода митинги и демонстрации распространились по всей Токийской префектуре. Ситуация достигла наибольшей остроты 19 мая во время митинга на площади перед императорским дворцом. Участники митинга решительно потребовали разрешения продовольственного вопроса. Говоря словами представителя Британского содружества наций в Союзном совете для Японии Болла, в тот период «продовольствие стало политическим оружием». Лишение правительства этого оружия означало бы крах его власти. Отметим попутно, что одна из колонн демонстрантов, требовавших преодоления продовольственного кризиса, вошла даже на территорию императорского дворца, показав тем [149] самым свое отрицательное отношение к императорскому строю.
Именно в этот период штаб оккупационных войск открыто вмешался в борьбу между рабочими и господствующими классами. Он направил танки и полицию против участников митинга за смену кабинета Сидэхара. В ночь на 18 мая командующий 8-й американской армией генерал Эйкельбергер запретил бесплатный провоз участников демонстрации за преодоление продовольственного кризиса, которая планировалась профсоюзом рабочих и служащих государственных железных дорог. 20 мая Макартур опубликовал заявление, в котором подчеркнул, что создавшееся положение «является серьезной угрозой будущему развитию Японии», «угрозой основным целям и безопасности самого оккупационного режима». Макартур заявил, что, если так будет продолжаться дальше, он «будет вынужден принять необходимые меры для исправления этого положения». Итак, оккупационная армия сбросила маску армии-освободительницы. Первый кабинет Иосида был сформирован на ее штыках.
От октябрьского наступления к первофевральской забастовке
Оккупационные власти полностью раскрыли свою сущность, взяв курс на подавление рабочего движения, особенно усилившегося во время правительственного кризиса (период между отставкой кабинета Сидэхара и сформированием первого кабинета Иосида). В дальнейшем они продолжали следовать этому курсу. При поддержке оккупационных властей кабинет Иосида стал открыто проводить политику репрессий. Политика Иосида укрепила позиции правого крыла Социалистической партии и ослабила левое крыло. Стало ясно, что единый фронт коммунистов и социалистов создан не будет. Тем не менее рабочий класс продолжал усиливать борьбу вопреки репрессиям и раскольнической политике. [150]
В связи с принятием закона «О регулировании трудовых отношений» было ограничено право на забастовки рабочих государственных предприятий и предприятий, имевших «общественное значение». В соответствии с этим законом приостанавливалось повышение заработной платы и проводилось так называемое «упорядочение кадров», осуществлению которого раньше помешало мощное рабочее движение. В ответ на это организованные рабочие, численность которых достигла к концу июня 3750 тысяч человек, начали укреплять свои ряды, организуясь в профсоюзы по производственному принципу. Результатом их деятельности явилось создание 19 августа Всеяпонокого конгресса производственных профсоюзов, который потребовал установления минимума заработной платы и смены кабинета Иосида.
В таких условиях, когда две силы решительно противостояли друг другу, очень важно было, на чью сторону встанут профсоюзы работников печати и радио. Поэтому штаб оккупационных войск и японское правительство, стремившееся скрыть от народа правду, сосредоточили свой главный удар именно на этих профсоюзах. Особую ненависть они питали к работникам газеты «Ёмиури», которые сильно укрепили свои позиции благодаря установлению контроля над управлением и производством. 4 июня в газете «Ёмиури» была опубликована заметка о поощрительных премиях за дополнительные поставки хлеба и картофеля. Заметка заканчивалась следующими словами: «Правительство, по существу, выступает в защиту помещиков». Начальник отдела гражданской информации и образования штаба оккупационных войск Ньюджент выступил с заявлением о том, что подобная заметка является нарушением закона о прессе (на самом деле этот закон при данной ситуации можно было применять только к редакционным статьям). Тогда под предлогом наведения порядка в печати Ньюджент уволил с работы Судзуки и других руководителей профсоюза работников газеты. Несмотря на террор и попытки осуществить раскол, местный профсоюз [151] объявил длительную забастовку. Всеяпонский конгресс производственных профсоюзов, признавая огромное политическое значение этой забастовки, призвал другие профсоюзы выступить в ее поддержку. Профсоюз рабочих и служащих государственных железных дорог и профсоюз моряков начали борьбу против увольнений, к ним присоединились рабочие многих отраслей промышленности, требовавшие повышения заработной платы. В результате началось так называемое октябрьское наступление рабочих, целью которого была смена кабинета Иосида. События разворачивались следующим образом. В Федерации профсоюзов рабочих и служащих государственных железных дорог и профсоюзе моряков возникли разногласия среди профсоюзного руководства по вопросу об организации забастовки протеста против увольнений. В результате представители от отделений профсоюза железнодорожников к западу от города Нагоя покинули конференцию, на которой обсуждался вопрос о проведении забастовки. А председатель профсоюза моряков Коидзуми, игнорируя решение всеяпонской конференции профсоюза, распустил стачечный комитет и направил телеграммы во все отделения профсоюза с приказом: «ждать всеобщей забастовки!»
Тем не менее народные массы, возмущенные репрессиями правительства, выступили на борьбу, несмотря на препятствия, чинимые профсоюзным руководством. С 9 сентября объявили забастовку члены профсоюза моряков. Невзирая на то, что у забастовщиков сначала не было достаточной согласованности в действиях, забастовка распространилась более чем на половину крупных судов и на большинство мелких паровых и парусных судов. С 15 сентября начали бастовать железнодорожники Восточной Японии. Опасаясь, что борьба этих профсоюзов сольется с октябрьским наступлением, правительство отменило приказ об увольнениях. В результате профсоюзы железнодорожников и моряков вынуждены были прекратить забастовку, чему содействовала соглашательская политика части профсоюзного руководства. После этого центр борьбы [152]переместился в профсоюзы работников печати и радио, которые с 5 октября должны были объявить всеобщую забастовку. С целью помешать этой забастовке штаб оккупационных войск стал оказывать на профсоюзы косвенное давление. В частности, он стал распространять слухи о том, что «заинтересованные круги намерены прекратить снабжение бумагой газет, работники которых объявят политическую забастовку». В результате члены профсоюза газеты «Асахи» заколебались и в конце концов вынуждены были отказаться от забастовки. Эта политика штаба оккупационных войск привела к тому, что в намеченный срок (5 октября) объявили забастовку только профсоюз работников радио и работники некоторых мелких газет. Убедившись в том, что всеобщая забастовка провалилась, правительство сосредоточило свой главный удар на профсоюзе работников радио и вечером 7 октября силой заняло радиостанцию. В то же время с 1 октября объявил забастовку ряд профсоюзов рабочих частных предприятий (в том числе рабочие предприятий «Токио сибаура дэнки»), печатники, работники издательств, электрики, шахтеры, а также часть рабочих профсоюза металлистов и машиностроителей. Но после того как всеобщая забастовка работников печати и радио потерпела провал, все эти профсоюзы прекратили забастовку, как только были приняты их экономические требования. Таким образом, забастовка работников газеты «Ёмиури» и радио была изолирована и успеха не имела. До декабря продолжал упорную борьбу профсоюз рабочих электропромышленности. В конце концов ему удалось добиться установления дифференцированной оплаты в зависимости от возраста и семейного положения (это ломало кастовую должностную систему) и установления скользящей шкалы в зависимости от цен на товары. (Правда, система скользящей шкалы не означала еще установления минимума заработной платы, который определяется. с учетом расходов на существование.)
Для выяснения роли рабочего движения 1946 года в демократизации Японии проанализируем те требования, которые выдвигались забастовщиками во время [154] трудовых конфликтов. На странице 153 приводится таблица с официальными статистическими данными.
Анализ трудовых конфликтов по характеру выдвигавшихся требований (1946 год) (стр. 153)
| Выдвигавшиеся требования | Число конфликтов | % к общему числу конфликтов |
| Предоставление права на коллективные переговоры | 43 | |
| Заключение трудовых соглашений | 282 | |
| Признание профсоюза | 17 | |
| Итого | 342 | 10,6 |
| Повышение заработной платы | 674 | |
| Единовременная выплата и другие требования, связанные с заработной платой | 315 | |
| Итого | 989 | 30,6 |
| Сокращение рабочего дня | 203 | |
| Увеличение оплаченного отпуска | 217 | |
| Итого | 420 | 13,0 |
| Протест против увольнений и локаутов | 233 | |
| Пособия при увольнении и пособия во время простоя предприятия | 155 | |
| Итого | 388 | 12,0 |
| Участие в управлении предприятием | 178 | |
| Устранение надсмотрщиков | 168 | |
| Участие в подборе и увольнении кадров | 98 | |
| Реформа управления; упразднение привилегий для надсмотрщиков | 63 | |
| Требование о справедливом распределении материалов | 130 | |
| Требование о строительстве культурно-бытовых учреждений при предприятиях | 110 | |
| Итого | 777 | 24,0 |
| Прочие | 322 | 9,8 |
| Итого | 3238 | 100,0 |
По этой таблице можно судить о том, как профсоюзы выступали против капиталистов, которые стремились сохранить на предприятиях кастовую систему и отказывались даже признать требования рабочих о 8-часовом рабочем дне. По ней можно составить себе представление о том, как профсоюзы боролись и какими путями они стремились осуществить демократизацию. В результате упорной борьбы многие профсоюзы добились права на заключение трудовых соглашений, которые обеспечивали свободу профсоюзной деятельности, в частности свободу профсоюзной работы в цехах в рабочее время, а также гарантировали рабочих от односторонних действий администрации в отношении увольнения и перемещения рабочих. Господство надсмотрщиков на предприятиях стало быстро ослабевать. Они сохранили свое привилегированное положение лишь в области заработной платы. Путем репрессий в отношении профсоюзов, установивших производственный контроль, предприниматели пытались хотя бы сохранить положение надсмотрщиков и не дать ему еще больше ухудшиться. Можно сказать, что именно в этот период были заложены основы дальнейшего развития профсоюзного движения. В процессе борьбы из руководства профсоюзов были изгнаны завзятые соглашатели. Рабочие поняли, что для удовлетворения требований необходима организованная борьба в общенациональном масштабе.
Оккупационная армия всячески пыталась ослабить рабочее движение, дискредитируя идею политической забастовки. В этих же целях она заставила правительство и капиталистов аннулировать приказы об увольнениях, повысить зарплату, разрешить профсоюзам принять участие в управлении предприятиями и т. п.
В противовес политике штаба оккупационных войск и японского правительства Дальневосточная комиссия приняла и опубликовала 18 декабря 1946 года 16 принципов организации японских профсоюзов, которые предусматривали свободу политической деятельности [155]профсоюзов. В решении Дальневосточной комиссии ясно указывалось, что запрещать забастовки разрешается лишь в тех случаях, когда они наносят непосредственный вред целям оккупации. Это решение воодушевило рабочих и профсоюзных руководителей и придало им уверенность в борьбе за смену кабинета. Японские рабочие, стремившиеся освободиться от нищеты, в которую их ввергла инфляция и тяжелые налоги, начали подготовку к первофевральской всеобщей забастовке.
Всеобщая забастовка 1 февраля 1947 года, в подготовке которой приняло участие свыше 4 миллионов членов профсоюза рабочих и служащих государственных учреждений и других профсоюзов, имела большое значение как важный поворотный пункт в послевоенном рабочем движении Японии. В то время заработная плата рабочих государственных предприятий была крайне низкой. Так, например, тридцатилетний рабочий связист, находящийся в расцвете сил, получал в среднем 741 иену в месяц. Опубликованная правительством программа упорядочения административного аппарата переполнила чашу терпения рабочих и служащих. Они организовали Объединенный стачечный комитет профсоюза рабочих и служащих государственных учреждений, который выступил против увольнений, потребовал установления минимума основной зарплаты для подростков в 650 иен (увеличения зарплаты почти в 3 раза), а также упразднения подоходного налога. Но правительство даже не рассмотрело требований комитета. 18 января профсоюз рабочих и служащих государственных учреждений принял решение объявить с 1 февраля всеобщую забастовку. На борьбу с правительством поднялся весь народ во главе с его передовой частью — рабочим классом. Народ был возмущен политикой кабинета Иосида, который предоставил крупным компаниям многомиллионные субсидии за счет выжимаемых из народа налогов и в то же время не мог наладить даже удовлетворительного снабжения продовольствием (имели место случаи, когда по продовольственным карточкам не выдавались продукты в течение 140 дней). [156]
К решению профсоюза рабочих и служащих государственных учреждений присоединились профсоюзы частных предприятий, входившие во Всеяпонский конгресс производственных профсоюзов, и нейтральные профсоюзы, а также профсоюзы, примыкавшие к Японскому совету профсоюзов, и даже Японская федерация труда, которая во время октябрьского наступления отказалась вступить в блок с Всеяпонским конгрессом производственных профсоюзов, заявив, что «вопрос следует разрешать, не прибегая к стачке, а путем обращения в официальные органы или через парламент». В результате был организован Всеяпонский объединенный стачечный комитет профсоюзов, который созвал 28 января 300-тысячный митинг за смену кабинета Иосида и преодоление кризиса. На этом митинге народные массы гневно критиковали антинародную политику кабинета Иосида. Японские рабочие готовились к всеобщей забастовке. Штаб оккупационных войск снова попытался, как это уже имело место во время октябрьского наступления, оказать косвенное давление на профсоюзы, но японские рабочие на этот раз не отступили. В конце концов, вечером 31 января штаб оккупационных войск от имени Макартура опубликовал официальный приказ о запрещении всеобщей забастовки. Сущность этого пространного приказа состояла в том, что «в Японии, которая получает американскую помощь, всеобщая забастовка не может быть разрешена». Это означало, что японским рабочим, даже если они находились на грани голодной смерти, не разрешалось «своевольно» обращаться к правительству с требованиями и протестовать против его действий. Председатель Объединенного стачечного комитета Ии Ясиро в конце своего выступления по радио по поводу запрещения всеобщей забастовки заявил: «Я хочу во весь голос обратиться к японским рабочим и крестьянам. Да здравствуют рабочие и крестьяне Японии! Еще крепче сплотим наши ряды!»
Открытое вмешательство оккупационных властей в первофевральскую всеобщую забастовку ознаменовало новый этап в развитии рабочего движения Японии. Впоследствии [157] на все забастовки, которые намечалось провести после 1 февраля (за исключением забастовки японского профсоюза транспортников и еще одной-двух забастовок), был распространен запрет в соответствии с упомянутым выше приказом Макартура. Подобная позиция штаба оккупационных войск воодушевила правительство и капиталистов. 2 февраля лидер Социалистической партии Мидзутани заявил на сессии исполкома партии следующее: «Целью нашей коалиции является консолидация сил антикоммунистического политического фронта. Для того чтобы воспрепятствовать полевению рабоче-крестьянского фронта, надо его расколоть. Правительство и наша партия имеют одинаковую точку зрения по этому вопросу и в настоящий момент поддерживают между собой тесный контакт». Японская федерация труда солидаризировалась с Социалистической партией и отложила даже решение вступить в образовавшийся после роспуска Всеяпонского стачечного комитета Национальный совет связи между профсоюзами, объединивший в единый фронт все профсоюзные организации. Японская федерация труда вступила в него лишь после того, как за ней признали право вето. Наблюдая вмешательство властей, рядовые члены профсоюза начали понимать, кто является их врагом. В это время империалисты и представители реакционных господствующих кругов Японии направили свои главные силы на раскол рабочего класса, на раскол японского народа.
Культура в период оккупации
«Японское правительство должно будет уничтожить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления, а также уважение к основным человеческим правам». Этот пункт Потсдамской декларации был предпослан реформе в области культуры и образования, предложенной штабом оккупационных войск. По содержанию этой реформы как нельзя более ясно можно судить [158] об истинном характере политики «демократизации», о которой мы говорили выше. С помощью этой реформы Америка, облачившись в тогу «матери свободы», хотела воспрепятствовать наступлению народных сил Японии против оккупационного режима. В соответствии с Потсдамской декларацией политика оккупационных властей в области культуры вначале была направлена на упразднение системы контроля над культурой, существовавшей в военное время. Во время войны наряду с армией и Информационным управлением главными душителями всякой культурной деятельности были Японское общество служения отечеству через литературу, Общество служения Великой Японии через печать. Оба эти общества были распущены еще до начала оккупации, а после поражения Японии в войне стали готовиться к своему возрождению. Оккупационная армия вначале взяла курс на упразднение контроля военного времени и искоренение милитаристского духа во всех сферах культуры, идеологии, воспитания и религии. Прежде всего была ликвидирована система контроля над газетами, которые во время войны были превращены в официальные органы военной информации. (Имеются в виду указания «По вопросу о свободе слова и печати» от 10 сентября, «Об отделении прессы от правительства» от 24 сентября и «О дополнительных мерах в области свободы слова и печати» от 26 сентября.) 4 октября был опубликован закон «О гражданских свободах и правах», согласно которому из тюрем были выпущены коммунисты и другие политические заключенные, отменялся закон «О поддержании общественного спокойствия», закон «Об охране военной тайны» и другие законы, а также институты, ограничивавшие свободу политических взглядов, слова, религии, собраний. Был издан также приказ о немедленном упразднении тайной полиции. Так было положено начало для проведения реформ во всех сферах жизни Японии, которые должны были создать в широких слоях японского народа иллюзию «освободительного характера» оккупационной армии. Все эти реформы проводились под пышными лозунгами [159] об уничтожении феодального строя и утверждения демократии.
Но поскольку свободы, дарованные оккупационной армией, в конечном счете являлись лишь средством утверждения американского оккупационного господства, их можно рассматривать только как «ограниченные свободы». Что касается сущности этих свобод, которые всячески превозносила оккупационная армия, то следует отметить, что всякая критика действий оккупационных властей была запрещена, а радиопередачи, печатные издания и даже вся частная переписка подвергались предварительной цензуре (на основании указания «О распространении новостей» от 10 сентября, «Положения о прессе» от 19 сентября, «Положения о радиовещании» от 22 сентября и др.). Оккупационная армия, исходя из факта установления в Японии режима военной оккупации, принимала решительные административные меры, чтобы работников печати держать в постоянном страхе перед угрозой того, что то или иное их действие будет расценено как противоречащее оккупационной политике. Вместе с тем американская армия проводила и более гибкую политику в целях сохранения видимости ее «освободительного характера». Цензуре не разрешалось вымарывать отдельные фразы или оставлять пустые места в печатных изданиях, как это было в довоенный период. Но зато имели место случаи, когда статьи, указывавшие, например, на ограниченный характер аграрной реформы, переделывались по требованию цензуры так, что они, напротив, признавали ее прогрессивность. Причем эти «переработанные» статьи заставляли публиковать. Оккупационная армия использовала в целях утверждения своего господства средства массовой пропаганды, в частности массовые радиопередачи, которые широко практиковались в Японии во время войны. Цензура с особой тщательностью проверяла тексты радиопередач. Штаб оккупационных войск через отдел гражданской информации и образования создал в Японии широкую шпионскую сеть, которая тщательно следила за настроениями народных масс. Различные ограничения и даже запрещение пользоваться [160] свободой слова проводились оккупационной армией под вывеской борьбы за предотвращение возрождения милитаризма. В действительности же они были направлены на борьбу с коммунистическими и другими левыми идеями. Впоследствии это было подтверждено такими факторами, как учреждение военного трибунала для нарушителей «Положения о прессе», допросы в отделе гражданской информации и образования репатриантов, возвратившихся в Японию из Сибири, и т. п. Но как бы там ни было, упразднение существовавшего в военное время контроля над культурной деятельностью влило новую жизнь в японскую культуру, которая в эпоху господства милитаризма оказалась на грани распада.
Застрельщиками новой культуры явились представители прогрессивной интеллигенции, которые были брошены в тюрьмы за антивоенную пропаганду, либо были лишены права заниматься своей деятельностью, либо вынуждены были под страхом репрессий хранить молчание. Они развернули активную работу с конца 1945 года, когда в условиях инфляции и продовольственных затруднений по всей Японии поднялись на борьбу народные массы. В ноябре 1945 года была создана Лига деятелей культуры Японии. Месяцем позже образовалось Общество новой японской литературы, ядром которого стали писатели — ветераны пролетарской литературы. В первом номере его печатного органа «Синнихон бунгаку» была помещена статья Миямото Юрико «Певцы, запевайте!». Миямото Юрико писала: «Вначале слабые малочисленные голоса певцов должны привлечь к себе более многочисленные голоса сердец людей из разных слоев полностью обновленного общества, тренировать эти голоса, правильно выражать их мысли и чаяния и слить их в многогранный и величественный хор японского народа». Эта творческая атмосфера строительства новой демократической культуры распространилась на научные и журналистские круги. За период с конца 1945 года по 1946 год в Японии одно за другим были образованы Общество демократических ученых, Лига японских журналистов, Культурный совет [161] молодежи, Женский демократический клуб и др. В ноябре 1945 года возобновило свою работу Общество по изучению исторической науки, деятельность которого была прекращена с января 1944 года. В феврале 1946 года все эти демократические общества и организации объединились в Лигу демократической культуры Японии.
Журналисты крупнейших японских газет «Асахи», «Майнити» и «Ёмиури» потребовали привлечения к ответственности военных преступников. Они объединились в профсоюз, с тем чтобы добиться превращения своих газет из органов военной пропаганды, находящихся на службе армии, во всенародные органы информации. Влияние этого профсоюза распространилось также на многие мелкие и средние газеты. В этот же период возобновилось издание органа Коммунистической партии Японии — газеты «Акахата», а также начали издаваться такие газеты, как «Мимпо» («Народные новости»), «Фудзин минею симбун» («Женская демократическая газета») и др. В издательских кругах началась чистка.
Это движение не ограничилось кругом деятелей культуры. Оно охватило также рабочих, крестьян и городское население Японии. Благодаря свободной деятельности профсоюзов и налаживанию связи с литераторами-профессионалами, рабочие создали многочисленные литературные кружки, развернули активную культурную деятельность в области театра, музыки, изобразительного искусства, литературы, хореографии и спорта, связали ее с очередными задачами политической и экономической борьбы. В результате работы музыкальных коллективов на предприятиях появились такие новые рабочие песни, как «Свяжем весь мир в венок из цветов». А песня «Из городов, деревень и с заводов» даже исполнялась во время первомайских демонстраций. На предприятиях развернули работу коллективы самодеятельности, общества любителей искусства, профсоюзные общества любителей кино и другие культурные организации. Представители интеллигенции, студенты и преподаватели по всей стране создавали в просветительных [162] целях народные университеты, устраивали открытые лекции, разъезжали по деревням с докладами.
Так развивалось движение за новую культуру, переплетаясь с борьбой народных масс за демократизацию Японии. Однако путь этого движения, ставившего целью осуществление культурной революции, был нелегок.
Сразу же после капитуляции господствующие классы Японии стали принимать все меры к тому, чтобы сохранить императорский строй, являвшийся основой их господства. В то же время народные массы Японии оказались в состоянии, так сказать, полной прострации. В этом отношении очень симптоматичен тот факт, что первыми в новых и возобновивших свою деятельность журналах появились произведения таких старых писателей, как Нагаи Кафу, Масамунз Хакутё, Танидзаки Дзюнъитиро, Сига Наоя и др. Не следует также упускать из виду и того, что те люди, которые должны были стать носителями новой демократической культуры, тоже были заражены иллюзиями относительно «освободительного характера» оккупационной армии. Они считали, что получат свободу из ее рук. Даже такие демократические народные писатели, как Миямото Юрико и Токунага Сунао, ошибочно считали, что «Тихоокеанская война — дело прошлое и освобождение будет получено благодаря оккупационной армии». А ведь они написали вскоре после «освобождения» такие произведения, как «Равнина Бансю», «Футисо» (Миямого Юрико) и «Спи, моя жена» (Токунага Сунао), в которых в форме лирических воспоминаний рассказали о сопротивлении в военное время и о моральном росте людей в ходе этого сопротивления.
Но культурно-просветительное движение в тот период, конечно, выходило за рамки, дозволенные «освободительной» политикой оккупационной армия. В то время как бывшие сторонники войны безучастно наблюдали за переменами, происходившими в Японии, я злобно называли «освобождение» в условиях оккупации «выделенной по карточкам свободой», проводники просветительного движения называли ее «завоеванной [163] свободой» и прилагали усилия к тому, чтобы обеспечить самостоятельное развитие народа. Так, вопрос об императорском строе, ставший после войны предметом всеобщего обсуждения, с немыслимой до тех пор свободой критиковался и обсуждался в научных и журналистских кругах, которые настаивали на ликвидации феодального императорского строя. Но просветители, по существу, не могли критиковать «освободительную» политику оккупационной армии, так как их деятельность зависела от нее. Поэтому они хотя и двигали по-своему вперед дело демократизации Японии, но не могли по-настоящему проникнуться интересами народа и в конце концов оказались в тупике.
Главная причина тупика, в котором оказалось культурно-просветительное движение, состояла в том, что его деятели поддались иллюзии относительно «освободительной» роли американской армии и не смогли освободиться от элементов феодализма в своем собственном характере. Поэтому они не сумели непосредственно выступить против полуфеодальных отношений японского общества — тех самых отношений, которые, несмотря на колебания господствующей системы, по-прежнему сохраняли глубокие корни и укреплялись с помощью оккупационных властей, — и не смогли преодолеть эти отношения.
Мода на философию в период, последовавший за поражением в войне (об этом можно судить хотя бы по тому, что люди простаивали по целым ночам, чтобы купить собрание сочинений Нисида Икутаро) {530}, появление модернистских течений в идеологии, литературе и исторической науке были обусловлены разрывом между наивностью народных сил, надеявшихся на освободительную роль оккупационной армии, и чувствами народных масс, которые на своей спине ощутили ошибочность подобной надежды. Сторонники субъективизма и экзистенциализма в идеологии и философии, модернизма в литературе и «исторической школы Оцука» [164] в исторической науке считали своей главнейшей задачей утверждение современного эготизма и модернизма в идеях, человеческих и общественных отношениях. Они нападали на феодальные черты японского общества и подвергали жестокой критике остатки феодальных отношений, которые свили себе гнездо также и внутри демократических сил, что явилось отражением феодального характера японского общества. Но критика феодальных черт внутри демократических сил не была направлена на укрепление боеспособности последних. Напротив, указывая на несоответствие между боеспособностью демократических сил и наличием феодальных черт в частной жизни их представителей, эта критика лишь гасила разгоравшийся огонь борьбы. Требование об утверждении современного эготизма и современных общественных отношений нередко сводилось лишь к прямому импорту западноевропейского модернизма. При этом не учитывался тот факт, что полуфеодальный строй японского общества поддерживался и укреплялся монополистическим капитализмом и оккупационными властями, которые поддерживали монополистический капитал Японии. В результате сторонники эготизма и модернизма потеряли из виду цели борьбы демократических сил и в конечном счете стали еще больше опираться на «освободительную» политику оккупационной армии. В течение 1947–1948 годов журналистские круги были охвачены спорами, в которых столкнулись чисто субъективистские точки зрения. Но эти споры так ни к чему и не привели. И это вполне закономерно, если учесть изложенные выше обстоятельства. [165]
