Жарким, душным и необычайно длинным был день 8 августа. Все приготовления закончены, войска выдвинуты в исходные районы для наступления, артиллерия встала на огневые позиции. С утра наша оперативная группа заняла армейский наблюдательный пункт на сопке Метла, в 300 метрах от пограничного знака. Воздух неподвижен — ни ветерка, ни даже легкого дуновения. Дальние сопки в мутно-голубом мареве, над ними громоздятся ослепительно белые облака. С наблюдательного пункта видна уходящая на восток, в тыл, долина реки Сиянхэ. Проложенная по ней саперами дорога пустынна. Да н вообще, сколько ни вглядывайся в окрестности, не заметишь никакого движения. А ведь здесь, на пятачке приграничного выступа, в падях, распадках, на лесистых склонах, стоят готовые к бою шесть стрелковых дивизий, сотни танков и самоходно-артиллерийских установок, десятки зенитных батарей и тяжелая артиллерия.
Солнце давно уже перевалило за полуденный меридиан, а духота не спадала. Мелодично зуммерили полевые телефоны. То полковник Турантаев, то полковник Шиошвили снимали трубку, коротко переговаривались по своим делам. Но вот позвали к телефону и меня. Слышу голос Ксенофонтова: "Афанасий Павлантьевич, ты обещал быть на митинге". — "Буду к шестнадцати ноль-ноль. Томишься, Александр Сергеевич?"—"Томлюсь,—ответил мой старый товарищ.—А ты?"—"Я тоже". [80]
Да, к ожиданию часа "Ч" — часа, когда по сигналу войска мгновенно придут в движение и пойдут на врага, привыкнуть трудно, сколько ни воюй. Напряжение охватывает всех сверху донизу — от штаба до рядового. И сказать в такой момент бойцам нужное слово — это очень важно. Сейчас все наши политработники в частях и подразделениях. Когда мы с членом Военного совета И. М. Смоликовым обсуждали план политработы именно в этот день, то решили, что мне следует выступить на митингах в 39-й и 22-й дивизиях. В ударных группировках 59-го и 26-го корпусов эти дивизии решали самую важную задачу. Им предстояло первыми, преодолев тайгу, выйти на рокадную грунтовую дорогу Пиняньчжень — Чангулинь — Мулин{26}. Но если 39-я дивизия должна была пересечь рокаду и двинуться далее, в обход Мишаньского УРа на Лишучжень, на северо-запад, то 22-я дивизия устремлялась вдоль дороги на запад, к Мулину.
Поскольку собрать весь личный состав дивизии в такой обстановке нельзя, мы провели митинги в полках. В 22-й Краснодарской стрелковой дивизии выступали вместе с комдивом Николаем Карповичем Свирсом. Напомнили товарищам о славном боевом пути соединения в годы гражданской войны, о том, что сегодня в ночь армия переходит в наступление, чтобы изгнать японских захватчиков из Маньчжурии и освободить китайский народ.
В 39-й Тихоокеанской дивизии вместе со мной выступили комкор Александр Сергеевич Ксенофонтов и командир 50-го Читинского стрелкового полка Михаил Илларионович Гурский. От имени личного состава он заверил командование, что полк выполнит, поставленную ему боевую задачу — прорвется на чангулиньскую дорогу так же, как в 1929 году, когда оседлал эту дорогу под городом Мишань и вышел в тыл группировки китайских милитаристов.
В других частях и соединениях на митингах выступили Иван Михайлович Смоликов и руководящие работники политотдела армии. Вернувшись с митингов, обменялись накоротке мнениями. И вот что интересно: поехали мы с целью воодушевить людей, нацелить их на выполнение трудной боевой задачи, а выступили на митингах, побеседовали с личным составом и воодушевились сами — [81] настолько высокими были боевой порыв и чувство интернационального долга в войсках.
К восьми вечера части заняли исходные позиции для наступления. Солнце склонялось к горизонту, духота не убывала, тучи постепенно заволакивали небосвод. Вернулся из штаба 26-го корпуса Пантелеймон Шиович Шиошвили. Обычно уравновешенный и веселый, наш начальник разведки был чем-то взволнован. Спрашиваю, в чем дело. Он рассказал.
В глубоком тылу противника, на чангулиньской дороге, примерно на полпути между Чангулинем и Мулином, находился перекресток. Вторая из проходивших через него грунтовых дорог тянулась с юга, от города Мацяохэ к городу Лишучжэню. Это был единственный в полосе 26-го корпуса крупный дорожный узел. Естественно, что с ним тесно связывались все дальнейшие действия корпуса, особенно 22-й дивизии, после прорыва через таежное бездорожье. Кроме того, никакой более или менее значительный маневр японских войск на мулинском направлении не мог бы миновать этот перекресток. Планируя действия разведки, Шиошвили в первую очередь нацелил разведорганы корпуса и 22-й дивизии на район перекрестка. Решили послать туда разведгруппу с двумя радиостанциями на пять дней. Задача: вести наблюдение, установить выдвижение войск противника на восток и юго-восток, то есть навстречу нам. Район действий разведгруппы охватывал примерно 36 кв. км. Задача конкретная и вполне по силам разведгруппе из восьми человек, даже с учетом того, что свой путь к цели (более 20 км) ей придется пройти ночью, по азимуту, по лесистым горам и болотам. Однако, по мере того как задача шла сверху вниз, из штаба армии в штаб корпуса и штаб дивизии, она значительно усложнилась. И когда группу сформировали из состава разведроты дивизии, старший группы старший сержант Ковальчук получил ряд задач, которые нельзя даже назвать попутными — настолько трудоемка и важна была каждая из них. Ему приказали разведать еще и оборону противника за рекой Шитоухэ, состояние дорог и троп и наличие минных полей. Ну, это еще туда-сюда, поскольку совпадает с маршрутом группы. Но Ковальчук должен был разведать и оборону противника в районе Мулина, в 15—20 км западнее перекрестка, проверить данные авиаразведки, в том числе о скоплении танков в окрестностях города. [82]
Эта перегрузка разведгруппы различными по характеру и удаленными по месту действия заданиями и возмутила полковника Шиошвили. Он прошел всю войну и на своем опыте знал, чем кончаются подобные истории, когда каждая низшая инстанция, так сказать, дополняет высшую собственными заданиями. Правда, Шиошвили успел буквально на ходу исправить положение, и отмечу заранее, что группа старшего сержанта Ковальчука блестяще выполнила задачу. Но этот пример привожу потому, что он очень поучителен для разведчиков вообще. Бывают, конечно, исключительные ситуации, однако, как правило, ставить перед разведгруппой надо посильные для нее задачи. Иначе она не выполнит ни одной из них.
Темнота, как и всегда в горах, наступила сразу, без сумерек. До начала операции оставалось три часа, затем два. Командующий артиллерией армии генерал К. П. Казаков машинально посматривал на часы и с досадой морщился. Опытный артиллерист, Константин Петрович попал сейчас в необычную для него обстановку. Всегда и всюду его артиллерия мощными залпами начинала наступление. А сейчас артподготовки не будет. Примерно половина всех наших батарей готова открыть огонь. Но это — на всякий случай. Последние разведданные еще раз подтвердили, что противник не ждет нашего удара через тайгу. Поэтому пехота и танки пойдут вперед без единого выстрела, с ними двинутся артиллерийские наблюдатели и, если потребуется, подадут сигнал, и артиллерия быстро обрушит на японцев тот или иной вид огня.
— Еще дождя не хватало! — сказал Казаков, смахивая с лица первые дождевые капай.
Минут пять дождь падал как-то неохотно, крупными каплями, стучал по брустверу блиндажа и накатам. Потом хлынул густо. Скверная история. Знакомы нам эти дальневосточные дожди — порождение восточных, тихоокеанских ветров. Они обрушивают на тайгу столько воды, что переполняют русла рек, ручьев и речек. Начинается характерное для Дальнего Востока летнее половодье, когда грунтовые, а иногда и шоссейные дороги накрываются бурно мчащимся потоком. Смотрю на часы: полночь. Жду еще минут десять, дождь все усиливается. Надо докладывать командующему фронтом. Связываюсь с ним по телефону, объясняю погодную обстановку. Наступать или отложить до утра? "Наступать!"—коротко ответил он. [83]
В час ночи 9 августа войска 1-й Краснознаменной армии под проливным дождем, при непрерывных вспышках грозовых разрядов, перешли границу и по семи маршрутам двинулись через тайгу на запад и северо-запад. Одновременно с главными силами вышли на задание и разведгруппы батальонов, прикрывавших наш правый фланг. Мы решили не ждать активных действий противника с мишаньского направления, а сами навязать ему бой, овладеть цепочкой его погранзастав, взять пленных, чтобы уточнить вражескую группировку в Мишаньском УРе. Была у нас и еще одна очень важная цель. В июне, принимая армию и объезжая передний край, я отметил тактически невыгодные позиции, занимаемые 39-й стрелковой дивизией на участке от озера Ханка и на запад, по Приханкайской низменности (позже 39-ю стрелковую дивизию сменили здесь батальоны укрепрайонов). Спросил у командира дивизии генерала В. А. Семенова, почему он так неудачно выбрал передний край: на иных участках на голой, безлесной равнине, на других — прямо перед высотами, закрывавшими обзор и обстрел. Василий Андреевич сказал, что уже не раз докладывал об этом. Ему ответили, что таково указание — занять оборону строго по линии государственной границы.
Поэтому первая задача группы генерала Максимова состояла в том, чтобы броском вперед захватить приграничные высоты на маньчжурской территории и организовать там сильную оборону.
На всем 80-километровом участке Мишаньского укрепрайона самым важным для нас, да и для противника, было направление Турий Рог, Мишань, проходившее вдоль озера Ханка, по низменности. Здесь через Дадинцзыский и Цзомутайский узлы сопротивления и до самой границы японцы проложили стратегические дороги и стационарные линии связи. Нацеленность этих подготовительных работ раскрывала вынашиваемый с тридцатых годов командованием Квантунской армии замысел "подсечь" Приханкайский выступ ударом на Турий Рог, Первомайское, вдоль западного берега озера. В августе сорок пятого, когда мы сосредоточили в выступе ударную группировку, это направление стало для нас особенно уязвимым. Отсюда вытекали ответственные задачи оборонявшихся здесь пулеметных батальонов 112-го укрепрайона и 69-го погранотряда.
Японские пограничные заставы в деревнях [84] Даньбинчжень, Шибянтунь, Шибянтунь-1, Куйтунь, Сяочжань М других располагались в одном-двух километрах от границы и примерно на таком же расстоянии от переднего края Дадинцэыского и Цзомутайского узлов сопротивления. Для ликвидации этих застав, а также отдельных пикетов и наблюдательных пунктов комендант 112-го УРа полковник Даниил Степанович Котов создал группы разведчиков, которые состояли в основном из пограничников и саперов укрепрайона. Одну такую группу подготовил офицер разведки 75-го пулеметного батальона старший лейтенант Лаптев. Наблюдая за японским постом на горе Шкура, он установил режим дня противника и прочие необходимые для успешной засады данные. В ночь на 9 августа шесть разведчиков во главе с сержантом Давыдовым отправились на задание. Вышли на тропу, по которой проходил путь японских наблюдателей к горе Шкура, быстро отрыли укрытия и, прикрывшись сверху пластами дерна и трухлявыми пнями, расположились цепочкой вдоль тропы. Каждый четко знал свою задачу. И вот наблюдатель рядовой Василий Жуков дернул сигнальный шнур. Это означало: "Идут!" По склону, один за другим, шли пятеро японцев, впереди — унтер-офицер. Когда они поравнялись с засадой, шнур дважды дернул уже сержант Давыдов. Разведчики выскочили из укрытия, схватка была короткой. К четырем утра группа Давыдова вернулась в батальон с пленным унтер-офицером.
В ту же ночь другая группа разведчиков в составе 30 пограничников и саперов направилась к японской погранзаставе Сяочжань. Она располагалась в двух километрах от границы, на дороге, проходившей между опорными пунктами к городку Эрженбай. Передний край вражеского укрепрайона был рядом, поэтому группа продвигалась, соблюдая все меры маскировки. Помог проливной дождь. Его шум скрадывал работу саперов, резавших колючую проволоку, которая была натянута между глубоким рвом и высоким глиняным валом, окружавшими внутренний двор заставы. Часовые не заметили пограничников, пока те, одолев скользкий глиняный вал, не ворвались с четырех сторон во двор. Объекты врага были заранее распределены. Часть бойцов атаковала пулеметные дзоты на валу, другая часть — казарму. Сопротивление японских пограничников было сломлено за четверть часа. Из четырех дзотов лишь один успел открыть огонь, но старший сержант Ибисов тремя гранатами уничтожил [85]пулемет. К пяти утра группа без потерь и с двумя пленными вернулась в часть.
Примерно так же быстро и результативно действовали и другие разведывательные группы, атаковавшие заставы Куйтунь, Шибянтунь и другие. Из семи японских застав лишь гарнизону одной удалось бежать и скрыться за передним краем Мишаньского укрепрайона. Но к этому времени все пять артиллерийско-пулеметных и пулеметных батальонов группы Максимова перешли границу и начали продвигаться в глубь маньчжурской территории. На рассвете 10 пленных японских пограничников были доставлены к нашему НП, и полковник Шиошвили, хорошо владевший японским языком, начал допрос. Его результаты позволили нам уточнить оборону противника. Например, мы получили подробное описание опорного пункта Куйтунь-2, имевшего 10 дотов и развитую систему инженерных заграждений. Прояснилась до некоторой степени и путаница с номерами японских полков и дивизий, над которой во время подготовки операции пришлось поломать голову нашим разведчикам. Данные у них были разноречивые: то установят, что под Мишанем дислоцируется 25-я пехотная дивизия, то 125-я. А потом поступит информация, что дивизия куда-то ушла. Теперь стало ясно, что эта дивизия носила номер 25, а весной и в начале лета была реорганизована. На ее базе сформировали две дивизии (25-ю и 125-ю), из которых первая убыла в Японию, а вторая была отведена в глубину Мишаньского УРа. Командование Квантунской армии создало сложную систему условных номеров, которыми наделялись полки и дивизии. Один поручик, взятый в плен, даже жаловался на допросе, что условные номера меняют так часто, что их трудно запомнить. Поэтому затруднения наших разведчиков можно понять.
Конечно же нас интересовали не только цифры и факты, но и вопросы психологического порядка. Большинство пленных ответили, что теперь, когда вступил в войну Советский Союз, японская армия будет разбита, но солдаты все равно выполнят свой долг до конца, потому что этого требует дух Японии. С этой точки зрения представлял интерес дневник, найденный на заставе Куйтунь{27}. Его автором был рядовой солдат. Это была карманного формата записная книжка с тисненными золотом [86] иероглифами: "Дневник священной войны". Под датой "7 декабря 1942 года" (нападение японского флота на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе) этот солдат записал: "Началась великая Восточно-Азиатская война. Незабываемый день!" На первой странице наклеена фотография летчика-смертника из отрядов "специальной атаки" (камикадзе), далее фотографии японского императора, Гитлера и Геббельса, вырезанные из газет карты "великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания", в которую помимо Японии включены все захваченные японской армией территории в Китае, Индонезии, Бирме и других странах, а также советский Дальний Восток. Трижды повторена дата призыва автора дневника в армию и пояснение, что это — день его второго рождения. Много в дневнике и выписок из сборника военных песен. Среди них такие, например, строки: "японский солдат не боится никаких трудностей и всегда улыбается; все, что ему нужно, — это горсть риса в ранце и пачка табака", "солдат никогда не грустит, он светел, как цветок вишни", "ты должен господствовать над миром и двигать время вперед, ибо оно служит нашей священной миссии", "все японцы — дети императора и рождены, чтобы умереть за него", "мы водрузим знамя Восходящего Солнца над Уралом" и прочая стихотворная смесь, воспевающая солдатские доблести, агрессивные устремления и боевой дух японской армии, и тут же — сентиментальные обращения к матери и невесте. Читал я и думал: до чего же они далеки по расстоянию, но близки по содержанию — солдатские дневники гитлеровских и японских вояк. Только и разницы, что там "водружали" знамя над Москвой и с умилением вспоминали домашнюю канарейку, здесь — знамя над Уралом и цветок вишни.
Военно-полицейский режим, установленный Квантунской армией в Маньчжурии, был копией с тех давних времен, когда побежденные обращались в рабство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Естественна и реакция местного китайского населения — глухая ненависть к поработителям, которая вырвалась наружу в августе сорок пятого, как только японские вооруженные силы стали разваливаться под нашими ударами. Японский военный врач сетовал на допросе на "нехорошее" отношение китайцев к японцам (его, кстати сказать бросившего порученных ему раненых, схватили и передали [87] советским бойцам китайские крестьяне). Врача спросили:
— Вы знали, что китайцам было запрещено есть рис под угрозой смертной казни?
— Нет, я не знал.
— Вы знали, что за мелкие нарушения оккупационного режима китайца не отдавали под суд, а отводили в полицейский участок, где затравливали специально обученными собаками?
Нет, и этого он не знал. Характерная деталь: на допросе военный врач не мог назвать премьер-министра и министра иностранных дел Японии, зато назвал всех особ императорской фамилии, даты их рождения, бракосочетания и т. д. "Мы, военные, не занимаемся политикой", — пояснил он.
Ненависть китайцев, особенно крестьян, в первую очередь обрушилась на японских колонистов, которые жили в сельской местности своими поселками и в распоряжение которых отошли лучшие земли. Это были своего рода военные поселения, каждый японец-колонист приписывался к ближайшей воинской части. У них имелись свои магазины, вход в которые китайцам был воспрещен под страхом немедленной, прямо на месте, расправы. Но, как говорится, знает кошка, чье мясо съела. И, когда японская армия стала поспешно отступать, колонисты бросили насиженные места и с женами, детьми, стариками и старухами пошли по дорогам, догоняя своих солдат. А навстречу этим толпам спешили толпы китайских крестьян, вооруженных дрекольем, косами и топорами. И мы, хотя и отлично понимали закономерность этой клокочущей ненависти к оккупантам, были вынуждены принять меры к охране безоружных беженцев.
Я несколько отвлекся от описания боевых действий, но, думаю, это отступление необходимо. Оно в какой-то степени характеризует обстановку в Маньчжурии и поясняет повсеместное ликование китайского населения, которое от мала до велика выходило нам навстречу с красными флагами и флажками на всем пути от границы до города Харбина, встречая и провожая воинские части тысячеголосым хором здравиц в честь освободителей...
Успешная ликвидация японских погранзастав позволила коменданту 112-го УРа полковнику Котову к пяти [88] утра ввести в бой передовые отряды на всем почти 60-километровом фронте. Каждый отряд состоял из одного-двух пулеметных взводов{20—40 бойцов, 4—8 пулеметов), а всего было четыре таких отряда. Конечно, силы очень маленькие, но действовали они отважно и решительно. Один отряд, пройдя за деревню Сяочжань, преодолел противотанковый ров, оседлал перекресток дорог и завязал бей с японцами, занимавшими оборону в Цзомутайском узле сопротивления, два других перешли Китайский хребет, овладели горой Хэбэй-Шань, в непосредственной близости от Наньшаньского узла сопротивления. Когда генерал Максимов доложил мне об этом продвижении, о том, что успехи передовых отрядов создали предпосылки для атаки на японские укрепления, я даже переспросил его, не заблудились ли эти маленькие группы в горах, не приняли ли они желаемое за действительное. Да и не сразу решил, что делать дальше. Ведь задачу, поставленную перед всей группой войск Максимова, — овладеть приграничными высотами — выполнила и перевыполнила горстка храбрецов из передовых отрядов. Быть последовательным — значило выдвинуть на высоты главные силы 112-го и 6-го укрепрайонов и создать там прочную оборону для прикрытия нашей ударной группы. Так мы планировали, но...
— Противник в растерянности, — говорил мне по телефону генерал Максимов. — Надо использовать это. Ворвемся в Мишаньский укрепрайон.
— А не сорветесь?
— Нет! Уверен! — ответил мне Александр Михайлович.
— Хорошо. Позвоню через час, — сказал я и положил трубку.
Нет, ситуация складывалась не из самых трудных, но подумать над ней стоило. И посоветоваться с подчиненными. Благо они рядом — и разведчик Шиошвили, и начальник оперативного отдела Турантаев. Склонились мы над картой Мишаньского укрепрайона — в глазах пестрит от множества дотов, дзотов, артиллерийских позиций, противотанковых рвов и проволочных заграждений. А на подступах к ним, растянутые на огромном фронте, с многокилометровыми промежутками, — скупые красные скобочки со стрелками. Это пять батальонов Максимова, их положение на сегодняшний день и час. Шутка ли сказать — по 15—16 км на батальон, на 400—500 бойцов! [89]
— Что скажешь, Владимир Владимирович?
— Скажу, что надо прощупать мишаньское направление как следует. Не только передовыми взводами, — ответил полковник Турантаев.
— Все разведданные в нашу пользу, — подтвердил полковник Шиошвили. — Пока не видно, чтобы японцы перебрасывали в укрепрайон дополнительные силы.
Обговорив некоторые детали обстановки, сложившейся и в группе Максимова, и на главном направлении, в полосе 59-го и 26-го корпусов, я связался с Максимовым, приказал наступать всеми силами. Его батальоны двинулись к переднему краю Мишаньского УРа.
Принятое решение было бы неправильно сводить только к этим утренним часам 9 августа, к успешным действиям передовых отрядов. Обстановка на любом, даже очень ограниченном участке фронта всегда в большей или меньшей мере связана с общей обстановкой. О том, что происходило в эти часы в полосе ударной группировки армии, скажу позже. В целом начало прорыва складывалось благоприятно. Но дело не только в этом. Такой громадный укрепленный район, как Мишаньский, требовал для своей защиты солидного количества войск, в том числе и пехоты. Однако данные, которыми мы располагали, свидетельствовали, что в течение июля — начала августа командование Квантунской армии, проводя различные подготовительные мероприятия, не насыщало этот район войсками. Почему? Такой вопрос встал перед нами задолго до наступления. Может, противник рассчитывал на хорошие коммуникации, по которым мог быстро перебросить дивизии в УР со второго и третьего рубежей обороны. А может, решил заранее оборонять УР ограниченными силами, проще говоря, пожертвовать ими, чтобы с помощью всей этой массы долговременных огневых точек нанести нам большие потери. В общем, думать за противника — работа трудоемкая, но необходимая. Хотя полный ответ на все возникающие вопросы получаешь обычно позже, чем требуется, — уже в ходе боя или после него.
К вечеру 9 августа группа Максимова вела бои на переднем крае Мишаньского укрепрайона, а на некоторых участках прорвалась и за передний край. Японцы, засевшие в дотах и дзотах, сопротивлялись до конца и, даже будучи окруженными, огнем отвечали на предложение сдаться. Тем не менее наши батальоны продолжали [90] успешное наступление. К исходу дня 112-й укрепрайон полковника Д. С. Котова (75, 409 и 97-й пулеметные батальоны) продвинулся в глубь обороны противника от 1,5 до 9 км, а действовавший левее 6-й полевой укрепрайон полковника Н. Н. Шегидевича (7-й и 9-й артиллерийско-пулеметные батальоны) — от 6 до 9 км. Более трудным, но в то же время и более перспективным для углубления прорыва выглядел участок полковника Котова. Подчеркиваю: для прорыва! Подводя итоги первого дня наступлений на мишаньском направлении, штаб армии удостоверился, что принятое утром решение активизировать действия группы Максимова принесло хороший результат. Теперь уже можно и должно нацелить батальоны на прорыв укрепрайона, на выход к рокадной дороге Мишань — Мулин и далее, к нижнему течению реки Мулинхэ. В ночь на 10 августа группа генерала Максимова получила приказ "выйти на рубеж Эрженбай, Цзомутай, Баньцзыхэ, Салянцзы, перерезать в указанных пунктах железную и шоссейную дороги и прочно удерживать их за собой"{28}. Другими словами, это означало, что группа Максимова своим центром должна была овладеть Цзомутайским и Наньшаньским узлами сопротивления, одновременно Я обходя справа Дадинцзыский, а слева Сыпайский узлы сопротивления.
С утра 10 августа батальоны Максимова, поддержанные метким огнем минометчиков 451-го и противотанкистов 1630-го полков, продолжили штурм Мишаньского укрепрайона. Особенно напряженными были бои за Дадинцзыский узел, на участке наступления 75-го пулеметного батальона капитана В. Н. Шевченко. Это кратчайшее направление на Мишань противник прикрыл мощной обороной. Четыре опорных пункта на господствующих высотах насчитывали 18 дотов и множество пулеметных дзотов. Однако имелся в этой системе и более слабый пункт. Западнее холмистой гряды местность переходила в равнину, по которой, вдоль берега Мулинхэ, в обход опорных пунктов, можно было выйти на мишаньскую дорогу к населенному пункту Шибянтунь-5. Путь к нему преграждала высота 172,5. На ее северовосточных и юго-западных скатах имелось в общей сложности три дзота и один дот. Их окружали противотанковые рвы, проволочные заграждения и сеть траншей. [91]
Капитан Шевченко решил овладеть высотой одновременным ударом с севера и юга. Его заместитель капитан И. П. Аносов с двумя взводами пулеметчиков атаковал и уничтожил японцев, оборонявшихся вокруг дзота на северо-восточном склоне высоты. Старший лейтенант А. Ф. Файзрахманов повел свою роту в атаку на противника, расположившегося на противоположном склоне. Артиллеристы старшего лейтенанта П. П. Олейника выкатили противотанковые орудия на прямую наводку и разрушили оба дзота, но стрельба по доту результатов не дала — снаряды не пробивали его железобетонное покрытие. Рота Файзрахманова залегла на открытом месте, несла потери. Но вот бойцы увидели, как крайний в их цепи воин пополз к доту. Пулеметные очереди выбивали фонтанчики пыли и впереди него и сзади, а он, переждав мгновение, опять полз вверх по склону...
...Еще ночью в пулеметную роту Файзрахманова пришли несколько солдат из 4-й отдельной саперной роты. Они должны были разведать минные поля на высоте, сделать проходы в проволочных заграждениях. Среди них был круглолицый коренастый юноша — ефрейтор Василий Колесник. Первое задание Файзрахманова, да и вообще первое боевое задание в своей короткой жизни, он вместе с другими саперами выполнил отлично. Когда рассвело, все увидели, что в тройном ряду колючей проволоки прорезаны аккуратные проходы, что обезвреженные противопехотные японские мины кучками лежат на высоте.
Вторую боевую задачу Василий взял на себя сам, не дожидаясь приказа, по велению горячего комсомольского сердца. Незадолго до этого дня, отвечая на письмо матери, Марии Елисеевны, он писал: "Мама! Я услышал твой голос, моя старенькая. Если Родина прикажет, я выполню свой солдатский долг. Тебе никогда не будет стыдно за сына". В бою за высоту 172,5 он делом, кровью своей и самой жизнью подтвердил эти слова.
...Она была уже рядом — серая напольная стена дота, щербатая от снарядных разрывов. В темной глубине амбразуры мелькал огонек из ствола пулемета, пули роем свистели над головой. Колесник выдернул из гранаты предохранительную чеку. Бросок, взрыв! Он поднял голову. Дот по-прежнему вел огонь. Вторая граната разорвалась удачнее, в амбразуре, но пулемет замолк лишь на несколько секунд. Колесник оглянулся. Его товарищи лежали в [92] цепи, огонь прижал их к земле. Гранат больше не было. Он встал, бросился к доту и грудью загородил амбразуру. Это видела вся рота. Она поднялась сразу, как один человек. Грянуло "ура". Ворвались в первую траншею. Японцы кинулись по ходам сообщения на обратный скат высоты, к мишаньской дороге, но им навстречу вел свои атакующие взводы капитан Аносов. Рукопашная завершила бой.
Когда бойцы подбежали к доту, их товарищ уже не дышал. Так, проложив путь наступающей роте, смертью героя пал Василий Степанович Колесник, ефрейтор саперной роты 112-го укрепрайона, комсомолец двадцати двух лет, родом из села Боровое, Харьковской области. Сын Отчизны, отважный солдат. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза...
В результате этого боя батальон капитана Владимира Никаноровича Шевченко прорвался в глубину Дадинцзыского узла сопротивления и первым из группы генерала Максимова прочно оседлал рокаду Мишань — Мулин.
В тот же день, во второй его половине, 409-й пулеметный батальон капитана Сергея Антоновича Бульбы, пробившись между флангами Дадинцзыского и Цзомутайского узлов сопротивления, начал штурм городка Эрженбай. Расположенный здесь японский опорный пункт имел 11 дотов и дзотов. Большинство из них были встроены в фанзы, бетон замазан слоем глины, поэтому отличить дом жилой от дома, в котором находилась огневая точка, было трудно даже с близкого расстояния. Город окружал сплошной противотанковый ров и проволочные заграждения. Пулеметные роты капитана С. Д. Облезина и старшего лейтенанта И. А. Трошкина ворвались в город с севера и юга и при поддержке минометчиков и противотанковых батарей завязали уличный бой. Он продолжался до восьми вечера. Японцы дрались за каждый дом и двор, их приходилось буквально выкуривать из дотов, стреляя по амбразурам прямой наводкой со 100— 200 метров. К исходу 10 августа и здесь, в 8—10 км к юго-западу от высоты 172,5, рокада Мишань — Мулин и стоящий на ней город Эрженбай оказались в наших руках.
Успех сопутствовал и батальонам 6-го укрепрайона, наступавшим на Баньцзыхе (17 км юго-западнее Эрженбая). Прорвавшись в глубину Наньшаньского узла сопротивления и овладев догами на горе Нань-Шань, они [93] ночью вышли на дальние подступы к городу Баньцзыхэ, который, кстати, тоже расположен на мишаньской дороге. Таким образом, группа Максимова уже на второй день операции выполнила малыми силами очень важную задачу. Практически она прорвала долговременную оборону противника на фронте около 70 км и перерезала одну из двух основных коммуникационных линий мищаньской группировки противника.
Докладывая мне об итогах боевого дня, Александр Михайлович Максимов сообщил одну весьма интересную деталь: хотя многие из захваченных дотов строились как пулеметно-артиллерийские или артиллерийские, орудий в них не обнаружили — везде были только пулеметы, иногда по два-три в доте. Это подтверждало наши предположения, что командование Квантунской армии решило использовать Мишаньский УР в качестве прикрытия, а главные силы, в том числе артиллерию, отводит за реку Мулинхэ для последующего контрудара. Так оно и оказалось в действительности. Однако общая обстановка сложилась для врага настолько тяжелая, что уже к исходу 10 августа он вынужден был отбросить всякую мысль о немедленном контрударе и спасать свои дивизии от окружения, от двустороннего охвата их войсками 35-й и 1-й Краснознаменной армий. Большую роль в этом сыграл быстрый прорыв через тайгу нашей ударной группировки — 59-го и 26-го стрелковых корпусов.
Итак, вернемся на это направление и проследим, как развивались здесь события в первые дни. В час ночи 9 августа вместе с разведчиками границу пересекли группы саперов. Они были сформированы и снаряжены в соответствии с задачей каждой из них. Семь групп вели инженерную разведку колонных путей через горную тайгу, выбирали маршруты для стрелковых полков. Легко сказать: выбирали! Представьте на минуту: тьма кромешная, проливной дождь, крутые скользкие склоны перемежаются болотами, вокруг заваленный буреломом и переплетенный лианами лес, ориентиров, естественно, никаких, кроме намагниченной стрелки компаса. Угол между стрелкой и визиром указывает лишь общее направление, которое где-то там, за 18—20 км, должно вывести данный стрелковый полк на дорогу. А здесь, прямо перед саперами-разведчиками, русло ручья. На карте он обозначен едва заметной синенькой линией, а в натуре эту заболоченную падь не пройти ни конному, ни пешему, не говоря [94] уже о колесных машинах. И саперы в полной темноте где и впереди идущего-то различишь только при вспышке молнии, входят в болото, вязнут в нем, выбираются оттуда, и так повторяется много раз, пока найдут подходящий брод или обходной путь и, затесывая крупные деревья, обозначат полтора-два километра будущего колонного пути. А визир компаса упирается в новое препятствие — в крутой склон, и опять они ищут обход, и нет ни времени, ни возможности передохнуть. Ведь от того, как скоро они выберут наименее трудоемкий маршрут, зависят темпы продвижения войск.
Высокая профессиональная подготовка, физическая выносливость, умение безошибочно и быстро ориентироваться в самых сложных условиях — все это обеспечило в целом успех инженерной разведки в полосах 59-го и 26-го корпусов. Отлично проявили себя саперы 22-й стрелковой дивизии во главе с дивизионным инженером капитаном Н. Г. Дрондиным. Опытный таежник, он сам наметил трассу, да так умело, что прокладка двух колонных путей, валка леса, укладка настилов и гатей через болота потребовали минимального (по сравнению с другими дивизиями) времени. Отсюда и высокие темпы продвижения 22-й Краснодарской через тайгу.
Понятие "высокие темпы" надо рассматривать с учетом описанной выше обстановки. Танкист, да и пехотинец, которым не приходилось пробиваться через таежные дебри, возможно, лишь улыбнутся, когда прочитают, что продвижение по 500—700 метров в час нас удовлетворяло. Этим скептикам отвечу цифрами. В той же 22-й дивизии из 20 км, пройденных за первые сутки (считая вместе оба маршрута), на восьми километрах пришлось выкладывать сплошной настил, то есть деревья, сваленные танками и распиленные на бревна. С самого начала стало ясно, что одним саперам, 16 батальонам{29}, все-таки не справиться с колоссальным объемом работы. Поэтому к ней были подключены стрелковые полки из вторых эшелонов дивизий, а затем и артиллеристы и тыловые части, а в конце концов все, кто продвигался по колонным путям. И пока мы не вышли из тайги на дороги, более двух третей личного состава армии было занято дорожными [95] работами. Тяжело дались нам эти таежные километры, но зато и результат прорыва превзошел все предварительные расчеты, в том числе по срокам.
Вместе с инженерной разведкой пути, непосредственно занятой на маршрутах, были высланы и группы саперов в глубокий тыл противника, к реке Шитоухэ, и еще дальше, к Мулину, к реке Мулинхэ. Группа старшего лейтенанта А. Г. Киселева (26-й стрелковый корпус) обследовала реку Шитоухэ и проходившую по ее берегу дорогу на Чангулинь. Киселев доложил по радио необходимые данные. Они сводились к тому, что Шитоухэ, несмотря на летний паводок, вполне преодолима вброд и пехотой, и танками, и артиллерией. Но дорога на Чангулинь очень плохая. Многочисленные деревянные мосты и дренажные трубы прогнили и могут обеспечить пропуск грузов в 4—5 тонн, не более.
Группа старшего лейтенанта М. В. Долгих (27-я инженерно-саперная бригада) проникла еще дальше в глубь обороны противника — на 35 км, до второго оборонительного рубежа на реке Мулинхэ. Тоже по радио мы приняли очень важные сведения о недавно построенном мосте в Мулине и точные координаты разведанных бродов. Все эти данные пригодились штабу армии уже 10 августа, когда были введены в прорыв передовые отряды стрелковых корпусов — 75-я и 257-я танковые бригады.
В тот же день ценную информацию передала и упоминавшаяся уже разведгруппа старшего сержанта Ковальчука. Он действовал исключительно смело и грамотно. Высота, которую Ковальчук выбрал для наблюдения, находилась в 2 км юго-западнее Мулина. С нее разведчики видели и полевой аэродром с самолетами, и развилку грунтовых дорог вблизи города, и железнодорожную станцию. Таким образом, весь график работы этого узла, прибытие и отбытие воинских эшелонов, время и направление передвижений войсковых колонн по грунтовым дорогам, интенсивность авиационных полетов и многие другие сведения докладывались в штаб армии по рации. Но Ковальчук не ограничился только наблюдением. Его группа захватила в деревне Сяоченцзы японского офицера, от него узнали, что гарнизон в Мулине состоит из двух пехотных батальонов, а 80 танков, давно уже фигурировавших в наших разведсводках, — всего лишь деревянные макеты. Ковальчук и эти показания проверил. Нашел китайца, говорившего по-русски, а с его [96] по-мощью и других местных жителей. Они выполнили его задание, и дислокация вражеского гарнизона прояснилась до деталей. Уже потом полковник Шиошвили пожурил старшего сержанта за рискованный эксперимент — ведь разведчик мог натолкнуться на человека, состоявшего на службе у противника. Но дело было сделано, и сделано блестяще. Другого слова не подберешь.
К исходу дня 9 августа, продвигаясь одновременно на северо-запад, на Чангулинь (59-й корпус) и на запад, на Мулин (26-й корпус), ударная группировка армии преодолела примерно половину своих таежных маршрутов и вышла сначала авангардами, а затем и главными силами к реке Шитоухэ на 16-километровом фронте. Авангардные батальоны с ходу форсировали ее и перерезали грунтовую дорогу — ту самую, которую разведала группа саперов старшего лейтенанта Киселева. Эта дорога, проложенная японцами в военных целях, начиналась в тайге и тянулась по ней на север, к большой чангулиньской дороге. Состояние ее действительно оставляло желать лучшего. Полотно не приподнято, кюветов нет, все дорожные сооружения — ветхие. Любой сильный дождь превращал дорогу в трясину. Впрочем, она была типичной для всей дорожной сети в этом горном районе. Почему японцы, готовясь к войне с нами и создавая множество укрепленных районов с сотнями дотов каждый, с благоустроенными военными городками, аэродромами, складами, прокладывая эти необходимые для маневра рокады, не заботились о них в дальнейшим, ответить не просто. "Хотели, чтобы мы на них завязли", — сказал мне командир 257-й танковой бригады подполковник Г. С. Анищяк. Это была, конечно, шутка. Ведь Квантунская армия готовила район как исходный для своего наступления. Более точное определение, на мой взгляд, дал наш армейский инженер полковник Максим Николаевич Сафронов, когда заметил: "Плохие они были хозяева. Бандитского пошиба". Эти слова подтвердит каждый ветеран летней кампании сорок пятого года в Маньчжурии.
Захватив страну в начале тридцатых годов, японские оккупанты эксплуатировали ее хищнически, на износ, под девизом: "вложить минимум, выкачать максимум". Даже Китайско-Восточную железную дорогу, без использовании которой нельзя было провести никакую крупную перегруппировку войск, они довели до плачевного состояния — шпалы не меняли, пока те не превращались в труху. [97] Зато каждый японский офицер, отслуживший в Квантунской армии, возвращался на родину с громадным багажом награбленных вещей — от дамского шелкового белья до стенных часов-ходиков и медных дверных ручек затейливой формы. Служба в Маньчжурии считалась верным путем быстро сколотить изрядный капиталец. Взяточничество поразило Квантунскую армию сверху донизу. Солдаты подносили офицеру снятую с убитого китайца лисью шубу, офицеры подносили генералу сервизы китайского фарфора и старинные мебельные гарнитуры. Командование Квантунской армии создало систему откупов. Японские дельцы, которые заполонили Маньчжурию, могли за приличную взятку получить откуп на монопольное владение даже льдом на реке Сунгари (электрохолодильников тогда не было), на чистку дымовых труб и так далее. Причем та же поставка льда в рестораны или чистка труб производились насильственно, под присмотром жандармерии. Ты не хочешь? У тебя в этом нет нужды? Значит, ты добыл лед и почистил трубы тайком, в обход законных прав "монополиста". Истратил деньги, половина которых пошла бы в фонд Квантунской армии. Обманул армию, обманул Японию. Отправляйся в полицейский участок, пообщайся с собаками-людоедами, — может, поумнеешь. Это, уважаемый читатель, не сказка, не фантазия. Эта лишь скупые штрихи того тяжелейшего оккупационного бытия, в котором пребывало население Северо-Восточного Китая долгие-долгие 15 лет.
В откуп дельцам отдавались и дороги. В этом и надо искать причину их плохого состояния. Но, как бы там ни было, нам приходилось пользоваться существующими коммуникациями. В таежном бездорожье и они были благом.
Ночь на 10 августа прошла в напряженной работе. По колонным путям к передовой подтягивались главные силы 59-го и 26-го корпусов, 75-я и 257-я танковые бригады, артиллерия, шли сотни машин с боеприпасами и горючим. Несмотря на то что мы продвигались сразу по семи маршрутам, несмотря на огромные усилия инженерных войск, непрерывно усовершенствовавших пробитые через тайгу колонные пути, сделать это было чрезвычайно трудно. Ведь за первые 20 часов наступления общая суммарная протяженность этих путей составила до 70 км. Но деле не только в числе километров. Дело в том, что войска с их тяжелой техникой шли непрерывно. Но мог же [98] командир дорожного отряда просить танкистов, чтобы они подождали, пока его саперы устроят такой настил, который не повредят даже танки. Все действия войск, в том числе саперных, были нацелены на решение главной задачи — как можно быстрее выйти в глубокие тылы противника. Поэтому дорожным отрядам после прохода очередной колонны приходилось опять и опять восстанавливать сильно поврежденную, а иногда и совсем разбитую лесную дорогу. Колесный транспорт в буквальном смысле проталкивали через заболоченные участки на своих плечах. Неимоверно тяжелая эта работа окупилась сторицей, когда мы подвели итоги первого дня наступления в полосах 59-го и 26-го корпусов. До выхода на основную, или, на военном языке, осевую, дорогу — чангулиньскую оставалось преодолеть сравнительно неширокий участок горной тайги — 6—12 км, причем часть этого маршрута падала на японские военные дороги. Пусть они очень плохи, но все-таки не надо валить танками лес и выкладывать многокилометровые настилы и гати, как в первый день наступления.
Второй главный вопрос, на котором основывалось решение на 10 августа, касался реакции противника на наш прорыв через тайгу. Разведчики 59-го корпуса уже вышли на чангулиньскую дорогу, к городу Чангулинь и доложили по радио, что на всем 15-километровом маршруте противника не встретили, что Чангулинь занимает небольшой отряд японцев. В свою очередь разведгруппа старшего сержанта Ковальчука сообщала, что с севера через железнодорожную станцию Мулин на останавливаясь проходят на Муданьдзян воинские эшелоны. Об упорном сопротивлении противника докладывал лишь генерал Максимов, батальоны которого пробивались через Мишаньский укрепрайон. А взятые вместе и дополненные авиаразведкой, эти сведения с большой долей вероятности позволяли предположить, что дивизии противостоящей нам 5-й японской армии спешно отводятся даже не на второй оборонительный рубеж, в район Мулина, а еще глубже, в район города Муданьцзяна, на третий рубеж. Решение не оригинальное. Скажу более: вынужденное. Прорыв 1-й Краснознаменной застал врага врасплох, наш клин, уже явственно обозначившийся на мулинском направлении, поставил японцев перед угрозой окружения в Мишаньском УРе и севернее.
В такой ситуации задача главных сил армии [99] ясна: усилить темп наступления до максимального, перерезать все дороги, идущие вдоль линии фронта, и постараться разгромить вражеские колонны еще на марше или в же-лезнодорожных эшелонах. А для этого надо немедленно оседлать рокадную дорогу Мишань — Мулин, форсировать реку Мулинхэ и, продолжая наступление, выйти на вторую рокаду — Мишань — Линькоу — Муданьцзян. Первая из них в 25—30 км от нас, вторая в 60—80 км. Значит, пора вводить в прорыв подвижные отряды стрелковых корпусов — 75-ю и 257-ю танковые бригады. Так мы и решили.
Около полуночи с 9 на 10 августа начальник штаба армии генерал Ф. Ф. Масленников передал соответствующий приказ командирам корпусов. Вскоре они доложили, что танковые бригады уже на западном берегу Шитоухэ и готовы к наступлению. Оставалось подождать до рассвета.
Ночью мы получили из штаба фронта информацию о продвижении других армий. Оно было успешным. Наш правый сосед — 35-я армия, ведя частью сил атаки на укрепленный район Хутоу, двумя дивизиями обходила с севера озеро Ханка. Дожди превратили Приханкайскую низменность и долину реки Сунгач в сплошное болото. Пехоте пришлось наступать где по пояс в воде, а где и по грудь. Тем не менее к исходу дня армия продвинулась до 12 км в сторону города Мишань.
Левый сосед — 5-я армия в первый день наступления добилась наибольшего продвижения среди всех армий фронта. Передовые отряды 65-го и 72-го стрелковых корпусов к рассвету уже прорвались в глубину мощного узла сопротивления японцев — Волынского и, штурмуя доты на сопках Верблюд, Острая и Офицерская, лишили эту долговременную оборону устойчивости, нарушили огневое взаимодействие и создали предпосылки для перехода в наступление главных сил армии. К середине дня большая часть железобетонных дотов и других сооружений Волынского узла была подорвана и захвачена, вскоре та же участь постигла и другие узлы сопротивления укреп-района Суйфыньхэ, и к утру 10 августа 5-я армия овладела крупным узлом дорог и сильно укрепленным пунктом Суйфыньхэ (Пограничная). К концу дня армия генерала Крылова продвинулась на главном направлении на 20—23 км, расширив прорыв до 35 км.
25-я армия генерала И. М. Чистякова, наступая на [100] широком фронте, продвинулась на 10—12 км в глубь Маньчжурии и Кореи.
Наряду с успешным и повсеместным прорывом войск 1-го Дальневосточного фронта через полосу пограничных укреплений, хорошими темпами продвижения (некоторые соединения за день боя выполнили задачу второго и даже третьего дня наступления) надо отметить и такой факт: гарнизоны вражеских дотов, даже блокированные, даже загнанные из верхних, боевых этажей дотов в нижние, отказывались сдаться, и для их ликвидации приходилось оставлять стрелковые, саперные и самоходно-артиллерийские подразделения.
Как нас информировали, быстро продвигались в глубину Маньчжурии и другие фронты — Забайкальский с запада и 2-й Дальневосточный с севера. [101]
