Движение 30 мая 1925 г. всколыхнуло всю страну. Коммунистическая партия обратилась к народу с призывом:
«Рабочие и крестьяне Китая! Весь угнетенный китайский народ! Поднимайтесь! Поднимайтесь, чтобы сокрушить жестокий и свирепый империализм! Да здравствует единый антиимпериалистический фронт! Да здравствует национальное освобождение Китая!»
Повсеместно развернулось движение протеста, происходили забастовки, организовывались демонстрации под лозунгами: «Долой империализм!», «Аннулировать неравноправные договоры!», «Вывести из Китая иностранные войска!», «Отомстить за смерть и страдания соотечественников!»
В ответ на призыв компартии к народным массам Гуандуна поддержать шанхайских забастовщиков и выступить на борьбу против империалистов, за отмену неравноправных договоров, за национальное освобождение 21 июня началась стачка рабочих в Гонконге. Через два дня в Шамяне, на территории англо-французской концессии, империалисты решили дать отпор.
23 июня в Гуанчжоу состоялась 70-тысячная демонстрация. Когда демонстранты шли по набережной канала, отделяющего о. Шамянь от города, по ним был открыт пулеметно-ружейный, а с крейсеров и артиллерийский [239] огонь. «Цивилизованные» бандиты убили 52 человека и более двухсот ранили. Зверская расправа только увеличила размах революционного движения: забастовка рабочих Гуанчжоу и Сянгана (Гонконга) к 1 июля превратилась во всеобщую политическую стачку. Начался массовый антианглийский бойкот.
Сянган-гуанчжоуская стачка против английского империализма продолжалась 16 месяцев, до 10 октября 1926 г., и вошла в историю мирового рабочего движения как одна из самых продолжительных. В рядах Гоминьдана происходила консолидация сил левого крыла.
Левые в Гуанчжоуском правительстве стремились реорганизовать армию на началах централизованного управления, взять под контроль финансы, упорядочить налоговую систему, освободить Гуандун от милитаристов и подготовить поход на север.
С левыми силами Гоминьдана тесно сотрудничали руководители коммунистической партии на юге страны. Их беспредельная преданность делу революции, огромный авторитет, которым они пользовались в народе, во многом обусловили революционные победы Гуанчжоуского правительства.
В Гуанчжоуском правительстве и среди верхушки Гоминьдана сформировалась правая оппозиция из буржуазных политиканов и милитаристов, напуганных подъемом революционной волны. Ее возглавил Ху Хань-минь, а позднее к ней примкнули назначенный военным министром Сюй Чун-чжи и начальник полиции У Те-чэн.
Правые гоминьдановцы при поддержке английских империалистов из Гонконга готовили еще один контрреволюционный переворот.
Генерал Сюй Чун-чжи, используя свое положение военного министра и командующего Гуанчжоуской армией, нащупывал почву, собирал силы для переворота.
Чан Кай-ши в то время не принимал активного участия в работе Военного совета. Удалившись на о. Вампу, он наращивал силы школы, рассчитывая в нужный момент использовать ее в своих интересах.
20 августа 1925 г. правые перешли к активным действиям. В 10 часов утра у здания ЦИК Гоминьдана жертвой наемного убийцы пал Ляо Чжун-кай — подлинный вождь левых гоминьдановцев, верный последователь Сунь Ят-сена. [240]
Ляо Чжун-кай был членом Исполнительного комитета Гоминьдана, министром финансов, заведующим отделом ЦИК по делам крестьян и рабочих, одно время губернатором провинции Гуандун. Однако, занимая высокое положение в правительстве, он никогда не отрывался от масс, искренне и плодотворно сотрудничал с коммунистами Гуанчжоу. И часто рабочие и крестьяне, приходившие в канцелярию революционного правительства, обращались непосредственно к нему по тому или иному делу. Они не считали Ляо Чжун-кая посторонним человеком и искренне рассказывали ему о своей жизни. Ляо Чжун-кай много раз выезжал в Чжуншань, Дунцзян и другие уезды, выступал перед крестьянами, помогал организовывать крестьянские союзы, дружины и отряды самообороны.
В начале 1924 г., как уже говорилось, в Гуанчжоу были специально созданы курсы по подготовке кадров крестьянского движения. Ляо Чжун-кай, возглавлявший крестьянский отдел ЦИК Гоминьдана, полностью доверил руководство курсами коммунистам.
Ляо Чжун-кай придавал огромное значение рабочему движению, большое внимание уделял созданию школ для повышения грамотности рабочих. Он считал, что в тех условиях повышение общеобразовательного уровня трудящихся имеет большее значение, чем официальная система образования. Он любил рабочих и постоянно проявлял заботу о них.
Честный и неподкупный человек, Ляо Чжун-кай, будучи министром финансов, начальником департамента финансов, жил просто и скромно. Он считал, что хозяин страны — народ и государственные средства должны расходоваться на нужды народа. Ляо Чжун-кай внушал служащим министерства, что «чиновник не должен любить деньги, так как иначе народ обнищает и государство придет в упадок». В то время финансовое дело в Гуандуне еще не было централизовано, существовало множество налогов и поборов, произвольно взимавшихся различными милитаристами. Поскольку все эти вояки погрязли в коррупции, народные деньги беззастенчиво присваивались, а на нужды Национально-революционной армии средств не хватало.
По настоянию Ляо Чжун-кая в свое время была разослана циркулярная телеграмма, в которой ставился [241] вопрос об унификации финансовой системы. В этом документе Ляо Чжун-кай требовал «ввести точный учет численности войск, считать число солдат по количеству оружия: одна винтовка — один солдат, и выдавать довольствие в соответствии с этим; все виды налогов и все военные расходы передать в единое ведение финансового ведомства; всем должностным лицам проявлять бескорыстие, не удерживать в свою пользу ни гроша».
Унификация финансов отняла бы у милитаристов жирный кусок, поэтому Ляо Чжун-кай навлек на себя их особую ненависть.
«В начале июля 1925 г. правые гоминьдановцы, — рассказывала мне вдова Ляо Чжун-кая Хэ Сян-нин, — провели в доме Ху Хань-миня совещание, в котором приняли участие больше 20 человек, включая Цзоу Лу, Дэн Цзы-жу, У Те-чэна, Линь Чжи-мяня, Ху И-шэна, Линь Чэн-миня. На этом совещании специально обсуждался вопрос о деятельности Ляо Чжун-кая».
Заговор правых был направлен в первую очередь против коммунистов и Ляо Чжун-кая. Для осуществления своих замыслов они выступали за сохранение старой системы единоличного руководства Гоминьданом, против укрепления коллегиального органа — Центрального исполнительного комитета. Правые гоминьдановцы возражали не только против реорганизации Гоминьдана, но и против реорганизации правительства. В то время тяжесть партийного и государственного руководства в значительной степени легла на плечи Ляо Чжун-кая и вполне естественно, что правые яростно ненавидели именно его.
В том же составе заговорщики провели 11 тайных совещаний.
Создавая всяческие помехи делу революции, правые гоминьдановцы организовали нечто вроде своего клуба — общество «Вэньхуа» («Культура»). Они выступали с разнузданными речами, поносили Ляо Чжун-кая и его политический курс. Особенно неистовствовали Ху И-шэн и Чжао Гун-би.
В условиях бешеного наступления правых Ляо Чжун-кай без малейших колебаний продолжал бороться за то дело, которое считал справедливым.
Это особенно ярко проявилось после того, как [242] 21 июня 1925 г. началась Сянган-Гуайчжоуская забастовка. Ее участники под руководством Коммунистической партии Китая и при поддержке Отдела по работе среди крестьян и рабочих ЦИК Гоминьдана создали стачечный комитет и выставили пикеты. Отдел ЦИК наряду с созданием фонда помощи бастующим большое внимание уделял проведению агитационно-воспитательной работы для продолжения забастовки.
В эти дни Ляо Чжун-кай буквально забыл о еде и сне. Ежедневно он рано утром уходил из дому и только поздно вечером возвращался. В то время правые гоминьдановцы, прежде всего Гу Жан-цинь, также занимались «профсоюзной работой», но несколько иного характера: они предпринимали шаги для того, чтобы дезорганизовать рабочее движение изнутри. Созданная Гу Жан-цинем и его помощниками правая профсоюзная организация не принимала участия во всеобщей стачке, с ней самой пришлось вести борьбу.
14 августа Ляо Чжун-кай выступил в стачечном комитете на встрече с представителями общественности. «Мы знаем, — говорил он, — что забастовка носит не экономический, а политический характер. Ее главная цель состоит в том, чтобы аннулировать неравноправные договоры с империалистами, добиться политической и экономической независимости Китая. Разве это не святое дело для всей китайской нации? Поскольку забастовка имеет целью освобождение страны, ее поражение будет поражением всей нации, ее победа будет нашей общей победой».
Это было последнее выступление Ляо Чжун-кая. Правые гоминьдановцы выражали интересы компрадорской буржуазии и пользовались открытой поддержкой империалистов. Они не одобряли выдвинутого еще Сунь Ят-сеном требования взять под контроль Китая таможенные доходы и открыто выступали против всеобщей забастовки. На их пути стоял Ляо Чжун-кай. Правые гоминьдановцы провели еще одно совещание, на котором было принято решение разгромить левые силы, сорвать сотрудничество Гоминьдана с компартией, начать переговоры с англичанами и тем самым задушить всеобщую забастовку.
Заговорщики стремились во что бы то ни стало убрать со своего пути Ляо Чжун-кая. 20 августа 1925 г. [243] перед входом в помещение Хуэйчжйуского общества в Гуанчжоу Ляо Чжун-кай был предательски убит.
Знаменателен факт — одна из шанхайских газет накануне убийства, 19 августа, опубликовала телеграмму о смерти Ляо Чжун-кая...
«Примерно за неделю до рокового события, — рассказывала мне Хэ Сян-нин, — стало известно о готовящемся покушении. В столе у одного студента университета Сунь Ят-сена, члена фашистской организации, было обнаружено письмо с такими словами: «Нужно во что бы то ни стало осуществить это, руководители чернорубашечников вас вознаградят». Нам тогда было невдомек, — говорила вдова революционера, — кто это такие руководители чернорубашечников. Только впоследствии мы узнали, что имелись в виду главари фашистов в империалистических странах. Тогда же я посоветовала Ляо Чжун-каю из предосторожности взять себе еще двух охранников.
Ляо Чжун-кай ответил: «Увеличив число охранников, в лучшем случае можно схватить убийцу, но нельзя остановить их замысел. Я посвятил свою жизнь народу и, говоря откровенно, не чувствую угрызений совести перед партией, страной и народом. Если же они решили уничтожить меня, меры предосторожности не помогут. Меня они не запугают — я ни на шаг не отступлю от дела революции». Конечно, то, что он говорил, было правильно, однако я все же считала необходимым принять дополнительные меры. Охранник в штатском платье стал сопровождать Ляо Чжун-кая. Об этом было известно начальнику Управления общественной безопасности У Те-чэну. Но кто мог знать, что У Те-чэн сам входил в группу, готовившую покушение на Ляо Чжун-кая.
20 августа после завтрака мы с Ляо Чжун-каем отправились на очередное заседание ЦИК Гоминьдана. Выехав на машине к зданию Хуэйчжоуского общества (где тогда находился ЦИК Гоминьдана), мы встретили товарища Чэнь Цю-ляня и вместе поехали на заседание ЦИК. У входа в помещение я увидела жену нашего товарища и уговорилась с ней о встрече: «Через полчаса я зайду в женский отдел, мне нужно посоветоваться с вами по важному делу, прошу вас подождать меня». Не успела я это произнести, как раздался звук выстрела. Я подумала, что кто-то развлекается хлопушками, [244] но, обернувшись, увидела лежащих на земле Ляо Чжун-кая и Чэнь Цю-ляня. Охранник был ранен и тоже упал. Я стала звать на помощь и наклонилась к Ляо Чжун-каю. Обычно у входа в помещение Хуэйчжоуского общества дежурит полицейский, однако на этот раз пост оказался пустым. Ляо Чжун-кай уже не мог ничего сказать. Склонившись над ним, я пыталась обнаружить рану. Над моей головой снова раздались выстрелы. После того как Ляо Чжун-кая подняли, на том месте, где он упал, осталась большая лужа крови. Кровь капля за каплей продолжала стекать с его одежды. Когда Ляо Чжун-кая привезли в больницу, было уже поздно. Видимо, еще по дороге он скончался».
Так закончила свой печальный рассказ Хэ Сян-нин.
В день покушения на пути следования Ляо Чжун-кая орудовало более 40 наемных убийц. Они были расставлены по всей улице и укрывались в переулках. Когда раздались выстрелы, они немедленно разбежались во все стороны. Только один участник покушения, раненный охранником в голову, был арестован. При обыске у него было найдено несколько бумажек. Одна из них — квитанция на заложенную в ломбарде одежду, другая, датированная несколькими днями позже, — чек на получение денег. В своих показаниях он сообщил: «Я получил несколько сот тысяч юаней за убийство «мэнжэня» (на гуандунском наречии «мэнжэнь» — высокопоставленное лицо). Когда у него спросили: «Кто же имелся в виду под этим высокопоставленным лицом? Не Ван Цзин-вэй?». Убийца ответил: «Нет, высокопоставленные лица — Ляо Чжун-кай и Тань Пин-шань».
Арестованный Линь Чжи-мянь, один из главных участников убийства Ляо Чжун-кая, рассказал: «В Гонконге был создан специальный фонд в размере 2 млн. юаней для убийства революционеров».
Впоследствии командующий 3-м корпусом генерал Чжу Пэй-дэ сообщил, что некоторые лица пытались подкупить за 150 тыс. юаней одного из подчиненных ему офицеров. За эти деньги он должен был подстрекать войска к измене и свержению революционного правительства. Офицер не решился пойти на это предательство и сообщил обо всем Чжу Пэй-дэ. Провокация провалилась, однако кто мог знать, что через некоторое время будет совершено убийство Ляо Чжун-кая. [245]
Присутствовавшие на траурном митинге были охвачены глубокой скорбью и в то же время выражали суровую решимость бороться до конца. «Мы должны разгромить контрреволюционеров!», «Мы должны вести решительную борьбу с империалистами!» — такие призывы многократно раздавались над гробом революционера. В траурной процессии приняли участие рабочие, крестьяне, курсанты школы Вампу, студенты, представители самых различных слоев населения — всего более 200 тыс. человек. Для Гуанчжоу это была невиданная процессия.
