В купе мы принялись за чтение газет, которые в изобилии закупили в киоске Казанского вокзала. Надо сказать, что у меня сохранилась с тех пор пожелтевшая «Красная звезда». Я храню ее как реликвию. О чем же говорили ее страницы? О мирном труде советского народа и в то же время о малых войнах империалистических агрессоров, гонке вооружений, подготовке большой войны.
Суть международной ситуации была ярко выражена в речи Николая Михайловича Шверника на пленуме Комитета международного движения за мир в Женеве:
— Сейчас политическая обстановка требует от участников международного движения за мир консолидации всех сил демократических стран в борьбе против германского и итальянского фашизма и против японского империализма. При прямом попустительстве правительств демократических государств, являющихся членами Лиги наций, и даже при непосредственной поддержке британского правительства германский фашизм захватил Австрию. Японские империалисты вторглись в Китай...
Далее Шверник от имени советских профсоюзов, объединявших 22,5 млн. человек, внес конкретные предложения о борьбе против фашизма и войны.
С особым вниманием читали мы подробные сообщения о военных действиях в Китае.
Одолев газеты, мы дружно принялись за свою литературу о Китае. Мы поставили себе цель — до приезда на место не только познакомиться с географией и обычаями страны, но и выучить хотя бы несколько десятков китайских фраз. Подъезжая к Алма-Ате, я бойко спросил у С. С. Тюлева:
— Чжэгэ цуньчжуан цзяо шэммо минцзы (как называется это селение)?
— Тюлев, — категорически ответил он.
Так мы и «поняли» друг друга. Но зато мы твердо могли спросить:
— Нинь хуэй шо эгохуа ма (говорите ли по-русски)?
Хорошо изучили мы счет от «и» до «ши» (от одного до десяти), могли с блеском произнести «хао» или «бу хао» (хорошо или плохо) и сказать: «Нинь хао!» (здравствуйте).
Алма-Ата встретила нас ароматом белой акации, стройностью пирамидальных тополей, блеском снежных вершин Заилийского Ала-Тау. Для нас все было ново: блеск солнца, запах цветов и прохлада гор. К сожалению, у нас не было времени осмотреть очаровательный город. Завтра, с восходом солнца, мы должны были пересесть на самолет. Остановились мы в привокзальной гостинице, небольшом двухэтажном здании, утопавшем в зелени тяньшаньской ели. Все сулило отличный отдых. С вечера нам не спалось. Мы заходили друг к другу в номера, вели разговоры на отвлеченные темы, но было как-то тревожно. Все это мы относили к необычайности своего положения. Заснули лишь к утру. Но еле забрезжил свет зари, нас разбудил непонятный раскатистый гул. Первое, что мы заметили, — раскачивающиеся люстры. В коридоре раздался крик: «Землетрясение! Всем на улицу!» Мы выскочили кто в чем был. У подъезда стоял автобус, приехавший с аэродрома. Мы спешно забрали чемоданы и уехали без завтрака.
От Алма-Аты до границы около 200 км. Сейчас это расстояние лайнеры покрывают за 15 минут, но наш транспортный «тихоход» доставил нас к Джунгарским воротам лишь через час. Мешал встречный ветер. Техническая скорость самолета для тех времен считалась вполне приличной, и мы с гордостью за отечественную авиапромышленность думали установить рекорд на дальность и продолжительность полета. Нам предстояло пробыть в воздухе около 25 часов, покрыть путь в 5 тыс. км. Для всех нас это было первое столь дальнее путешествие. В салон вошел командир корабля Федор Михайлович Коршунов и объявил:
— Слева озеро Эби-Нур, справа хребет Борохоро.
— Мы за границей?
— Не только за границей, — ответил Федор Михайлович, — но и за горами.
Наступила тягостная минута молчания. Тишину нарушил Роман Иванович Панин:
— Выпьем за нашу Родину, за наши семьи, чтобы им мирно жилось.
Мы торжественно чокнулись стаканами с кофе.
Экипаж Коршунова работал на трассе давно. Он славился не только безаварийными полетами, но и своей музыкальностью. Командир корабля, штурман, механик-радист, стрелок — все играли на народных инструментах, которые возили с собой, и в местах стоянок давали концерты. За это друзья в шутку прозвали их «летающим джазом».
Мы поблагодарили Коршунова и дружно прильнули к иллюминаторам. Тысячекилометровый хребет восточного Тянь-Шаня, вдоль которого мы летели, даже с высоты 2500 м поражал своей грандиозностью. Величественны вершины, покрытые снежными шапками. На склонах часто встречались усадьбы богатых землевладельцев, буддийские монастыри.
С запада на восток тянулась единственная дорога. Та самая дорога, которая была воспета в сказаниях и легендах Востока как караванный путь из Китая на Запад.
Самолет сделал круг и пошел на посадку. Штурман объявил: «Урумчи». Естественно, каждый из нас почувствовал волнение: как нас встретят? Первая посадка за рубежом.
Нам было известно, что дубань (правитель) Сикьцзяна генерал Шэн Ши-цай держался довольно независимо по отношению к правительству Чан Кай-ши, поддерживал дружеские отношения с СССР и терпимо относился к прогрессивным деятелям, на словах признавая единый фронт с КПК, имевшей свое представительство в Урумчи, столице Синьцзяна.
В октябре 1938 г. из газет стало известно о решении Шэн Ши-цая включиться в общую войну китайского народа против японских захватчиков. Однако в начале 1943 г. он разогнал все прогрессивные организации Синьцзяна, арестовал демократов и предательски расстрелял представителей ЦК КПК.
Самолет подрулил к небольшому зданию аэропорта. Встречающих было всего трое — два китайца в военном и переводчик в гражданском, костюме. Последний представился:
— Коротков. Вас встречает полковник, представитель китайской национальной армии в Урумчи.
Мы раскланялись и с интересом рассматривали китайскую форму, которую нам предстояло носить.
Полковник пригласил всех в здание гостиницы, где нас ожидал, к нашему удивлению, отличный европейский обед с русской закуской. Завязалась оживленная беседа, касавшаяся главным образом истории и достопримечательностей здешних мест. Полковник, неплохо владевший русским языком, сообщил, что в окрестностях Урумчи прекрасная охота на сайгу, маралов, горных баранов.
— Я понимаю, что сейчас вам не до охоты, — сказал он, — но когда будете возвращаться — я в вашем распоряжении. Учтите, что рога марала и сайги идут на приготовление лекарств китайской медицины и ценятся в 250 китайских долларов за цзинь (фунт).
Столица Синьцзяна расположена в долине, с трех сторон замкнутой горами. Население около 30 тыс. человек, преимущественно уйгуры и дунгане, меньше китайцев и совсем мало русских. Когда-то в древности это был центр богатой уйгурской империи. Разноплеменность населения наложила свой отпечаток не только на язык, архитектуру зданий, но и на политическую жизнь края. Война с Японией длилась уже десять месяцев. Но здесь царило безмятежное спокойствие. Ритм города определяли, как и сотни лет тому назад, верблюжий караван и конная арба.
И дело не только в отдаленности этого края от Центрального Китая и отсутствии удобных путей сообщения. Здесь действовали причины глазным образом этнографические и исторические. В Синьцзяне из 4,5 млн. населения лишь около 500 тыс. (или 10%) приходилось на долю китайцев. Большинство составляли уйгуры, дунгане, казахи, монголы. Жили там русские, таджики, узбеки, татары, индийцы, цыгане. Примерно 70% населения исповедовало ислам и по своим обычаям, культуре и быту не имело ничего общего с китайцами.
В относительно недалеком прошлом на территории Синьцзяна существовали Джунгарское феодальное ханство и шесть самостоятельных уйгурских княжеств. Китайская военно-феодальная бюрократия в поисках вотчин и рынков сбыта воспользовалась местной междоусобной борьбой, организовала военный поход и присоединила эту территорию к Китаю в качестве колониальной провинции под названием Синьцзян, что в переводе на русский означает «Новая граница». В 1860 г. здесь вспыхнуло уйгуро-дунганское восстание, которое охватило весь Синьцзян. В результате все китайские гарнизоны были уничтожены. Однако самостоятельные местное султанство и ханства, образовавшиеся после восстания, просуществовали недолго. В 1878 г. китайская армия Цзо Цзун-тана вновь завоевала Синьцзян.
После Великой Октябрьской социалистической революции империалисты всячески стремились создать в Синьцзяне плацдарм для нападения на Советскую Россию.
В 1933 г. во время очередного местного конфликта командующий китайскими войсками молодой предприимчивый полковник Шэн Ши-цай произвел переворот: объявил себя генералом и дубанем провинции.
Генерал Шэн Ши-цай стал проводить независимую политику: организовал свою армию, ввел местную денежную систему и прочие атрибуты государственной власти. Правда, в этом отношении Шэи Ши-цай не был оригинален. Он подражал многим китайским губернаторам-феодалам. Отдаленность провинции и отсутствие достаточных средств у Нанкина в то время не позволили Чан Кай-ши обуздать непокорного дубаня. Чан Кайши неоднократно пытался привлечь Шэн Ши-цая на свою сторону мирными средствами. В частности, 5-й съезд гоминьдана в 1935 г. избрал Шэн Ши-цая членом ЦИК гоминьдана, но он от этой чести отказался.
Отношения дубаня с центральным правительством стали улучшаться только с началом войны. Дубань разрешил открыть в Синьцзяне авиасборочные мастерские и школу по подготовке летчиков, принимал и назначал на ответственные посты гоминьдановских чиновников, присланных лично Чан Кай-ши. Здесь после падения Шанхая осталась группа прогрессивных китайских деятелей: известный публицист Ду Чжун-юань, писатель Мао Дунь, журналисты Са Кун-ляо и Чжан Чжун-ши. После 1933 г. это было первое появление в местных органах власти китайцев из Нанкина. До этого в провинциальном правительстве основные посты занимали уйгуры, казахи, земляки Шэн Ши-цая, выходцы с Северо-Востока и даже белый русский генерал Бехтеев, который числился начальником бюро по строительству дорог...
Обед был закончен. Мы вышли из гостиницы и поехали на аэродром. До самолета нас провожали те же лица. Полковник раскланялся, пожал руки и на прощанье сказал:
— За все время войны ни один японский самолет не залетал в провинцию Синьцзян. Вы можете спокойно лететь по крайней мере до Хами.
В Хами, окруженный садами, прилетели под вечер. Утомленные «болтанкой», мы сошли с самолета и сразу направились в отведенный для нас небольшой домик на аэродроме. На другой день нам предстояло лететь около 1500 км без посадки до самого Ланьчжоу. Следует сказать, что Ланьчжоу — столица провинции Ганьсу, как один из крупных торговых и промышленных центров, часто подвергался налетам японской авиации. Для японцев не было секретом, что этот город являлся перевалочной базой для вооружения и товаров, поступавших в Китай из Советского Союза. Японская авиация держала под воздушным контролем караванную дорогу из Ланьчжоу на Хами. Воздушная трасса как раз и проходила вдоль нее. Мы предложили другой вариант маршрута: от Хами прямо на юг, через горный хребет Алтынтаг в пустыню Цайдам, где следует сделать разворот на 90° на восток и выйти южнее озера Кукунор в верховье Хуанхэ.
Этот район издавна привлекал внимание наших путешественников прошлого века. Его посетили, в частности, Н. М. Пржевальский и Г. Е. Грумм-Гржимайло. Последний выехал из Алма-Аты в конце апреля 1889 г. Лишь в начале декабря прибыл в Хами, а в район Кукунора 23 июля 1890 г., т. е. пятнадцать месяцев спустя. Мы преодолели то же расстояние за 35 часов.
Да, двадцатый век! Век авиации и электричества.
А утром мы увидели в расплывающихся лучах восходящего солнца, словно мираж, унылые караваны верблюдов. Они шли на запад. Нам сказали, что через месяц караваны прибудут в Урумчи.
В восемь часов утра самолет взял курс на Ланьчжоу. В небе ни облачка. Безветренно. Мы могли бы вылететь гораздо раньше, чтобы пересечь пустыню Гоби в утренние часы и тем избежать «болтанки», но командир корабля руководствовался другими соображениями. Он учитывал обычное время налетов японских самолетов на Ланьчжоу. Бомбардировки, как правило, происходили днем, между 12 и 15 часами. Очевидно, самолеты базировались на неподготовленных для ночных полетов аэродромах и должны были возвращаться на базу засветло. Ну что же, летчикам виднее!
На подходе к Ланьчжоу наш самолет несколько раз пролетел над Великой китайской стеной — одним из древнейших сооружений мира.
Когда мы делали круг над городом, я обратил внимание на переправу солдат через Хуанхэ. Она проводилась на плотах из бурдюков. Для меня, военного инженера, увиденное имело огромный смысл. Великая китайская стена и бурдюки, вероятно, ровесники. Неужели, думал я, так во всем отстала китайская армия? Бурдюки как средство переправы в русской армии были сняты с вооружения, если мне не изменяет память, еще в 1760 г., когда участник семилетней войны командир понтонного парка капитан Андрей Немой разработал парусиновые понтоны. Да, на бурдюках, как говорится, далеко не уедешь. И все же делать обобщающие выводы было преждевременно.
С шумом открылась дверь, мы очутились в окружении наших советских летчиков. Это были добровольцы, служившие в китайской авиации и доблестно защищавшие Ланьчжоу от японских пиратов. Объятия, поцелуи, расспросы о Родине. Среди общей суеты мы совсем забыли, что спустились на китайскую землю. Представители китайского командования, которые стояли отдельной группой, очевидно, недоумевали, кто же прилетел: пополнение к летчикам или те, кого они должны встретить. Справедливости ради надо сказать, что и летчики знали только, что мы из Советского Союза.
После короткой беседы наша группа направилась к автобусу, и лишь тогда ко мне подскочил китайский переводчик:
— Нет ли среди прибывших советников?
— Все прибывшие — советники.
Офицеры по очереди с поклонами представлялись каждому из нас, поздравляли с благополучным прибытием в Ланьчжоу, справлялись о нашем самочувствии, о том, как проходил перелет и пр. Выяснилось, что для нас приготовлены специальные машины и гостиница. Старший из встречавших офицеров сказал:
— Летчики-добровольцы составляют отдельную авиационную часть, подчиненную Авиационному комитету. Советники же следуют в распоряжение Военного комитета. Это другой орган, другая статья расходов.
Мы распрощались с нашими летчиками и уехали в гостиницу, где было приготовлено для нас все необходимое, включая сытный обед.
Едва мы уселись за стол, как вошел солдат и сообщил сидевшему со мной рядом офицеру: «Цзинбао» («Тревога»). Это слово мы услышали впервые и еще не знали его смысла. Однако, судя по тому, что китайский персонал засуетился, забегал, мы поняли, что случилось неладное.
Девятка японских самолетов миновала Сиань и взяла курс на Ланьчжоу. Нам предложили взять бутерброды и отправиться за 4–5 км в горы, в степь, там-де безопасно. Когда мы выходили из гостиницы, раздалось прерывистое завывание сирены.
Было около 18 часов. Солнце далеко отбрасывало тени от окружающих вершин. Мы прогуливались у входа в штольню в ожидании налета и рассматривали горные породы. Наше внимание привлек поблескивающий черный пласт, выходящий прямо наружу.
— Что это такое?
— Уголь, — ответил переводчик. — К сожалению, в Ланьчжоу нет промышленности, нет железной дороги. Вот он и лежит мертвым капиталом.
— Самое главное, — добавил он, — у нас нет настоящего хозяина.
— Неужели уголь не добывается?
— Как видите, — ответил он, показывая на пласт угля. Затем, помолчав, добавил: — Вы пролетали Урумчи, там есть нефть, но своего бензина у нас нет. Если бы не ваша помощь, ни один наш самолет не поднялся бы в воздух, и многие города лежали бы сейчас в развалинах. Кто знает, может быть правительство давно бы капитулировало.
Я, к сожалению, не запомнил фамилию переводчика, но впоследствии часто вспоминал его, когда приходилось вести беседы с высокопоставленными лицами по военным и военно-экономическим вопросам. Однако продолжать разговор с нашей стороны было бы бестактно. Пласт угля мог завести слишком далеко. Чтобы перевести беседу на другую тему, я спросил:
— А как укрывается население во время бомбежки?
— Это дело самого населения. Вот видите, — и он показал на группу людей, — некоторые уходят сюда, но большинство сидят дома. Многие трудятся на текстильных фабриках и в военном арсенале, где работа по тревоге не прекращается. Все верят в советских добровольцев! Народ называет их тиграми!
И это не было комплиментом. Наши летчики действительно сумели быстро отучить самураев от безнаказанных налетов. В феврале они сбили 33 самолета, в марте — 30, а в апреле и мае японцы стали обходить Ланьчжоу.
В каждом слове сопровождавшего нас офицера чувствовалось, что помощь Советского Союза вселила в народ уверенность в победу. Нам было приятно слышать похвалы в адрес советского народа от простых китайцев. Мы были уверены, что эти слова идут от чистого сердца, а не продиктованы китайской вежливостью. Наконец раздался сигнал «отбой», выяснилось, что японские самолеты бомбили Баоцзи — конечную станцию Лунхайской железной дороги, а до Ланьчжоу не долетели. Утром нам предстоял последний «прыжок» — в Ханькоу.
К этому времени поступило сообщение из Ханькоу, что на трассе испортилась погода и что наш самолет задерживается до особого распоряжения. Эту весть мы приняли с огорчением, но что делать? Свободное время мы потратили на то, чтоб хоть что-то узнать о провинции. Переводчик пошел нам навстречу, он взял со стола небольшую брошюрку и зачитал данные, опубликованные Ланьчжоуским научным бюро по обследованию сельского хозяйства семи уездов. Я не мог не записать их. Вот приведенные им цифры: крестьян-собственников меньше половины, большинство — арендаторы или полуарендаторы. Арендная плата за му земли (1/16 га) составляет в год 10 долл., или 70% урожая. Характерно, что договоры заключаются устно. Владелец и арендатор договариваются, кроме того, об уплате налогов (военного, провинциального), о расходах на орошение и удобрения. Арендатор на обработку одного му затрачивал 18,65 долл., из них: на семена — 1,5 долл., удобрения — 5 долл., аренду — 10 долл., налоги — 2,15 долл. От реализации урожая в среднем он выручал 19,92 долл. Таким образом, чистый доход составлял 1,27 долл.
Мы не уточняли, как на эту сумму можно прожить с семьей в три-четыре человека. И так все было ясно.
Поблагодарив переводчика за рассказ, мы разошлись по комнатам, надеясь, что завтра улетим.
Следующее утро не принесло ничего хорошего. Пришлось ждать еще сутки и еще на день искать занятий. Мы с удовольствием поехали бы в какую-либо часть местного гарнизона, но просить об этом было неудобно. Мы вообще избегали вести разговоры на военные темы. Старались выглядеть обычными туристами. Все же, когда в гостинице появился прикрепленный к нам офицер, мы спросили:
— Что пишут о событиях на фронтах?
— Наши части всюду имеют успех, — отчеканил офицер.
— Нас радуют успехи китайской армии. Очевидно, отличаются и части северо-западных провинций?
— Эти войска пока что не воюют. Части генерала Ма Бу-цина строят дорогу от Ланьчжоу на Хами. Этот путь очень важен.
Нельзя было не согласиться. Трасса от Ланьчжоу до горного прохода на границе с Синьцзяном шла по старой императорской дороге, построенной еще в 1862–1877 гг. китайским генералом Цзо Цзун-таном во время подавления им мусульманского восстания. Узкая дорога почти не имела мостов и для автомобильного транспорта не была пригодна. Конная арба и верблюды были единственными способами передвижения. Отметим, что на арбу, так же как и на одного верблюда, грузили не более 4 пикулей. Скорость верблюжьего каравана не превышала 50 км в сутки, а арбы — 30 км. Путь от Ланьчжоу до Хами караван преодолевал за 30 суток, повозки — за 45 суток, а грузовик — за пять-семь суток.
Естественно, что такой транспорт не мог обеспечить доставку тех грузов, которые поступали из Советского Союза. Требовались срочные меры сначала по улучшению существующей дороги, а затем и по строительству новой. Эта задача выполнялась успешно. Достаточно сказать, что к лету 1938 г. по этой дороге было переброшено около 6 тыс. т грузов, в том числе автомашины, самолеты, материальная часть вооружения, бензин и многое другое.
Нам сообщили, что на строительстве дороги заняты свыше 100 тыс. жителей Ганьсу и других провинций. В то же время нам была известна титаническая работа советских людей, занятых на подготовке и переброске грузов. Можно смело утверждать, что именно здесь впервые после 1927 г. проявлялась в широких масштабах дружба между советским и китайским народами.
Да, это была дорога дружбы. В тон переводчику мы сказали:
— Дорога важная!
Когда переводчик рассказал о нехватке рабочей силы, мы, ничего не подозревая, предложили:
— Надо бы направить на строительство и войска генерала Ма Хун-куя.
— Это невозможно: генералы между собой ссорятся!
— Что они не поделили?
— Все у них поделено, но летом прошлого года к Ма Бу-цину шел транспорт оружия, закупленного за границей. Это оружие перехватил генерал Ма Хун-куй. Вот из-за этого оружия они и поссорились.
Наш собеседник выразился очень мягко. Как нам стало известно, войска мусульманских генералов Ма буквально передрались между собой, и их трудно было сдвинуть с места не только генералу Чжу Шао-ляну, но и самому генералиссимусу Чан Кай-ши.
Примирение состоялось в декабре 1938 г., когда генералы были вызваны Чан Кай-ши на совещание в Сиань. Ма Хун-куй подарил Ма Бу-цину 10 тыс. долл. и несколько пушек. Они демонстративно пожали друг другу руки. Но это была только одна видимость. Впрочем, центральное правительство не было всерьез заинтересовано в установлении согласия между мусульманскими генералами. Войска генералов Ма были типично феодальные, с феодальными порядками и связями. Вот ярчайший тому пример: 85-й армией командовал генерал Ма Хун-пин, начальником штаба у него был брат жены — Ма Цзян-лян, командиром 35-й дивизии — родственник отца Ма Тэн-цзяо, начальником штаба дивизии — сын Ма Ля-цзинь, командиром бригады — брат жены Ма Сян-лин, его помощником — второй сын Ма Ян-у, командиром кавалерийского полка — третий сын Ма Пу-ян, командиром артиллерийского полка — сын сестры Ма Тэн-юн. Царство родственников генерала Ма Хун-пина! Они очень мало разбирались в военном деле. Боевая ценность их армии была низкой.
Мы начали понемногу познавать китайскую действительность. После обеда решили побродить по городу, зайти в ресторан, попробовать блюда национальной кухни. Ланьчжоу был прямо-таки наводнен магазинами, лавчонками, меняльными лавками, харчевнями. Нам сказали, что таких заведений здесь свыше тысячи. В магазинах много иностранных товаров: английских, французских, итальянских, шведских, швейцарских и японских. Всем им пришлось преодолеть огромные расстояния, чтобы попасть в этот отдаленный пункт Китая, и все же они успешно конкурировали с изделиями китайского производства. Более того, они буквально душили местную промышленность и ремесло. Для нас это было ясно, но китайские купцы гордились тем, что могут предложить покупателям товар любой фирмы, любой страны. Судьба отечества их мало интересовала. Характерный разговор произошел с хозяином часового магазина. Один из наших товарищей решил купить секундомер. Его в магазине не оказалось.
— Покорнейше прошу господина назвать систему и фирму, — сказал, улыбаясь, дородный купец. — Секундомер будет доставлен через десять дней.
— Откуда же вы его возьмете?
— Закажу в Шанхае или Гонконге.
— Нас этот срок не устраивает. Мы туристы и завтра уезжаем.
Хозяин был чрезвычайно расстроен.
Тесные улочки Ланьчжоу с узкими тротуарами, вдоль которых тянулись сточные канавы, полные нечистот (канализации в городе не было), не располагали к длительным прогулкам. Мы поспешили в гостиницу, где нас ожидало приятное известие: завтра на 8 утра назначен вылет.
