Инженерное ведомство китайской армии находилось на одной из окраинных улиц Учана, в десяти минутах езды от здания хубэйского провинциального правительства, где размещались оперативное управление и канцелярия Хэ Яо-цзу.
Меня встретил командующий инженерными войсками генерал-лейтенант Ма Цун-лю — высокий, со строевой выправкой и изысканными манерами человек лет сорока. Мы поздоровались, как старые знакомые: вчера сидели на банкете рядом.
Генерал провел меня по всем отделам, представил офицерскому составу и прежде всего начальнику штаба генерал-майору Ин Лун-цюю. Последний, как и Ма Цун-лю, получил военное образование в Японии. Они были однокашниками.
Штаб занимал небольшое одноэтажное здание. Отделы размещались скученно, офицеры сидели за плотно установленными столами и старательно выводили тушью иероглифы на желтоватой, вертикально разлинованной тонкой бумаге.
Я заметил:
— Трудоемко и медленно. Хорошо бы печатать на машинке.
— Китайская пишущая машинка — дело новое и ненадежное, а писать чернилами — значит выразить неуважение адресату, — полушутя возразил генерал.
Я понял, что речь идет о принятых в Китае церемониях, которые даже война не могла переломить. Что поделаешь, если начертание иероглифа имеет подчас большее значение, чем текст!
Наконец генерал пригласил меня в комнату, предназначенную для советника.
— Это помещение отведено для вас. Мы подготовили все, что необходимо: топографическую карту, блокноты, бумагу, чернила. Комнату выбрали на северной стороне. Вы северянин?
Я поблагодарил генерала за такую предусмотрительность. Подошел к окну. Двор был густо усажен магнолиями и бананами, от которых веяло прохладой. На каменном заборе сидели сороки. Я обратил внимание генерала на то, что птицы точно такие же, как и у нас в России.
— О да! — произнес генерал. — Только люди разные!
Что этим хотел сказать Ма Цун-лю, я не понял, но с его замечанием согласился.
Хотелось сразу же выяснить знания генерала: в чем он силен, на кого ориентируется.
— Господин генерал, буду рад оказать вам помощь в области инженерного обеспечения боя и операций, строительства рубежей обороны и организации инженерных войск. Я — военный инженер, и мои знания в вашем распоряжении.
— Инженерное образование у вас военное или гражданское?
— Я окончил Военно-инженерную академию в Москве.
— Это отлично! Немецкие советники были саперами, а инженерное образование у них было гражданское.
— А как они работали?
— Их было четыре человека. В штабе они появлялись редко, только за справками. В войска иногда ездили, но больше их видели в дансингах и барах.
Генерал сказал полуправду. Немецкие советники проявляли исключительную работоспособность при организации походов против китайской Красной армии. Следы их деятельности мы встречали не раз во время поездок в разные концы Китая. Вероятно, возведенные под их руководством укрепления в горах и на дорогах Хунани и Цзянси стоят и поныне как материальный укор их строителям и как свидетельство славы и доблести бойцов Красной армии Китая.
Но немецкие советники изменили стиль работы после окончания гражданской войны и особенно после событий у Лугоуцяо, когда их союзник по антикоминтерновскому блоку — Япония напала на Китай. С этого времени они переключились на работу «для себя». Они стали проводить испытания конструкций и форм полевых укреплений, заграждений, мин, снарядов и орудий. Думаю, что результаты этих испытаний китайцам оставались неизвестны.
Мы многое знали о работе немецких советников, и генерал, очевидно, ожидал, что я разражусь негодующей тирадой в их адрес, но я спокойно ответил:
— Не буду критиковать работу немецких советников, я ее не знаю. Могу только заверить вас, что я хочу работать вместе с вами по-новому, по-советски, то есть с полной отдачей сил.
— Мы в этом уверены. Ваши летчики-добровольцы показали, на что способны советские люди.
— Я работаю на земле, но буду брать пример с наших летчиков. Мне сразу хотелось бы получить от вас задание или просьбу, назовите это как хотите. Надеюсь, что предварительно вы ознакомите меня с обстановкой и теми задачами, которые поставлены перед инженерными войсками генеральным штабом?
— Задач у нас много, о них доложит прикрепленный к вам офицер. Когда ознакомитесь с обстановкой, мы встретимся. Беда у нас одна: мало средств, материалов и инженерного имущества.
— Как вам известно, — продолжал генерал, — наше побережье блокировано японским флотом, и поэтому мы лишены возможности завезти закупленные материалы. У нас остался только один порт — Кантон, который связан с Гонконгом.
Генерал явно был осторожен в выборе выражений и не делал обобщающих выводов по поводу отношения капиталистических стран к Китаю. В частности, он не сказал, что США признали японскую блокаду и никаких военных материалов Китаю не поставляют, но в то же время обильно снабжают Японию всем необходимым. Такая осторожность, надо полагать, объяснялась тем, что в среде компрадорской буржуазии Китая была довольно влиятельной проамериканская группа, возглавляемая мадам Сун Мэй-лин. Попутно отмечу, что генерал Ма Цун-лю за все время нашей совместной работы ни разу не высказывал собственных политических взглядов. Как-то он сказал: «Я — солдат». Был очень дисциплинированным и организованным в работе. У нас никогда не бывало недоразумений. Советы генерал принимал охотно. Он давал мне возможность направлять усилия его ведомства на решение задач по инженерному обеспечению операций независимо от принадлежности войск, т. е. провинциальных или центрального правительства.
Генерал поднялся из кресла.
— Ну, не буду вам мешать. Двери моего кабинета для вас всегда открыты.
В комнату вошел прикрепленный ко мне офицер, полковник У Цун-сян. Он был мукденец. Военное образование получил в родном городе. В штабе инженерных войск работал год, до этого командовал батальоном. Русского языка не знал. Он положил на стол большую кипу бумаг, схем, карт, уставов и спросил:
— Господин полковник, что вас интересует?
— Я советник, и меня интересует все: люди, задачи, которые они выполняют, и, самое главное, проблемы, над которыми работаете вы.
Надо отдать должное полковнику У Цун-сяну: он просидел со мной два дня и со знанием дела доложил обстановку.
Я не буду утруждать читателя подробностями, расскажу только то, что необходимо для уяснения сути работы советника. Прежде всего я познакомился с инженерными ведомствами Ставки. Их было много, назывались они по-разному, подчас выполняли одни и те же задачи, но единого управляющего органа не было. Может быть поэтому, многие важные организационные элементы были упущены. В частности, планы инженерного обеспечения операций не разрабатывались. Инженерной подготовкой родов войск и войсковых саперов центр не занимался. Строительство тыловых, полевых и долговременных рубежей находилось полностью в ведении командующих военными районами и армиями. Как правило, систему и формы укреплений, а подчас и конструкций сооружений определяли на местах.
В Генеральном штабе существовал инженерный отдел, который в лучшем случае наносил на карту существующие и строящиеся рубежи обороны, и только.
Командующий инженерными войсками выполнял крайне ограниченные задачи: формирование, обучение и снабжение инженерным имуществом только инженерных полков (резерва верховного главного командования) и распределение их в соответствии с указаниями Ставки. Как командующий районом будет использовать эти части усиления, его не касалось.
Начальник крепостного управления имел двойное подчинение: военному министерству и командующему инженерными войсками. Это управление проектировало долговременные сооружения и возводило их на местности по заданиям Генерального штаба или по просьбам командующих районов. При этом посадка сооружений на местности производилась заказчиком. В рекогносцировке рубежей и укрепленных районов как крепостное управление, так и штаб командующего инженерными войсками участия не принимали и ответственность за это не несли.
Кроме этих учреждений существовали инженерный отдел и отряд заграждений на реках, объединенные в управление береговой обороны. Все работы они проводили самостоятельно и не согласовывали даже с командующими войсками районов.
В ряде военных районов существовали свои управления оборонительного строительства, независимые от центра.
Разрушением железных дорог и возведением заграждений на них занимался специальный железнодорожный полк, подчиненный непосредственно военному министру, который также не согласовывал свои действия с командующими районов.
Формирование, обучение и снабжение инженерным имуществом саперных батальонов было возложено на инспектора инженерных войск — начальника инженерного училища генерала Лин Бай-шаня. Он был подчинен генералу Бай Чун-си как начальнику управления боевой подготовки Военного комитета.
В военных районах, армейских группах и армиях специальных инженерных частей не было, и эти войсковые объединения в необходимых случаях усиливались за счет частей РВГК.
Снабжение войск инженерным имуществом и материалами производилось непосредственно со складов военного министерства, и «мой» генерал к этому никакого отношения не имел. На практике это приводило к такой ситуации: кто был ближе к складам, тот имел инженерное имущество в избытке, кто был подальше, не имел ничего. Например, колючей проволоки и взрывчатых веществ в 4-м и 9-м районах было более чем достаточно, а в 1-м и 2-м районах их не было совсем. Совершенно неудовлетворительно обстояло дело с обеспечением войсковых саперов лесом, переправочными средствами, инструментом. Шанцевый инструмент был там, где его производили, лес там, где он произрастал. Перебросить все нужное на места было практически невозможно, мешали рутина и отсутствие единого руководства.
Когда я закончил знакомство со схемой подчиненности, у меня возникло неприятное ощущение: любой вопрос инженерного обеспечения надо было согласовывать как минимум в пяти инстанциях, а выполнять работу было некому.
Не откладывая дела в долгий ящик и отбросив церемонии, я написал предложения о реорганизации инженерного ведомства Ставки. Они были коротки — состояли всего из двух пунктов:
1. Подчинить командующему инженерными войсками крепостное управление, инженерный отдел и отдел заграждений управления береговой обороны.
Возложить на командующего инженерными войсками ответственность за разработку планов инженерного обеспечения операций, проводимых по планам Ставки, выбор и строительство тыловых рубежей обороны к укрепленных районов.
2. Сформировать инженерные батальоны (по одному на армию).
Я умышленно не затронул вопросов снабжения инженерным имуществом — нельзя было задевать интересы Хэ Ин-циня. Следовало также пока оставить в стороне вопросы руководства войсковыми саперами. Иначе легко можно было нажить себе врагов в лице командующих районами.
Забегая немного вперед, скажу, что первое предложение изучалось так долго, что к моменту моего отъезда из Китая я так и не получил на него ответа, хотя буквально все на словах его одобряли. Правда, начальник управления береговой обороны генерал Ли И-фын был, видимо, задет и со мной на эту тему никогда не разговаривал. Что же касается второго предложения, то оно было проведено в жизнь довольно быстро. К формированию батальонов приступили в январе 1939 г., а к сентябрю их насчитывалось уже 60.
Китайские генералы по достоинству оценивали значение инженерных войск. И все же инженерные части занимали ничтожно малый процент в армии — около одного. В то же время в западноевропейских армиях в мирное время они составляли 3–4%, а в период войны — 8–10%. Естественно, что это отражалось на общей боевой деятельности войск.
Инженерный полк состоял из трех батальонов (по три роты в каждом). В полку имелись 54 ручных пулемета, два 20-миллиметровых противотанковых орудия. В первом и втором батальонах было еще по 150 резиновых надувных лодок и по 65 полупонтонов типа «Н2П». Общая численность людей в полку достигала 3500 человек. Но полк в полном составе никогда не придавался одному району.
Саперные батальоны дивизий, как правило, были плохо вооружены стрелковым оружием, но имели достаточное количество шанцевого и мастерского инструмента, ножниц для резки колючей проволоки. Мало было взрывчатых веществ, переправочного имущества и совершенно отсутствовали средства механизации работ, водоснабжения и маскировки.
В свое время я командовал саперным батальоном дивизии и хорошо знал его функции. По своей оснащенности китайские батальоны далеко отстали от саперных батальонов в европейских армиях, но по численности (503 саперов) они способны были выполнять свою задачу в оборонительном бою. Беда заключалась в том, что батальоны держались в резерве и к работам привлекались редко.
Несколько слов об организации и численном составе штаба инженерных войск и крепостного управления. Это были мои подопечные организации, и их надо было знать хорошо. Штаб инженерных войск занимался следующими вопросами: разработкой заграждений и обобщением опыта использования инженерных войск; изучением основ укрепления местности; строительством, реконструкцией, учетом и распределением убежищ в тылу. В штаб входили пять отделов общей численностью 98 человек: оперативный, фортификационный, противовоздушной обороны, делопроизводства и хозяйственный. Весь этот аппарат ведал только полками РВГК.
В крепостном управлении было около 300 человек, оно имело отделы: общий (учет личного состава, делопроизводство, хозяйственная деятельность), технический (разработка проектов, проверка работ), материальный (закупка и хранение материалов) и финансовый.
Крепостному управлению был подчинен главный инженерно-строительный отряд с семью колоннами, в том числе колонной подземных работ. Все колонны находились на строительстве Уханьского укрепленного района и на подступах к нему. Колонна подземных работ передислоцировалась в Чунцин.
Желая получше ознакомиться с инженерными частями, а заодно посмотреть, как готовят тыловые рубежи обороны, я попросил генерала Ма Цун-лю организовать мой выезд в 5-й военный район. В то время он был местом наибольшего сосредоточения войск.
Здесь в западной части Хэнани, в районе Наньяна, формировалась 31-я армейская группа, а на тыловых рубежах действовал 5-й инженерный полк. Выезд в 5-й район имел особый интерес, поскольку, по данным китайского Генерального штаба, японцы, развивая Сюйчжоускую операцию, намеревались захватить Ухань именно с севера.
Южный берег Янцзы считался важным рубежом, озеро Поянху, по оценке оперативного управления, надежно прикрывало Цзюцзян-Учанское направление, и поэтому наступления японцев здесь следовало ожидать из района Пэнцзэ — Хукоу на Наньчан.
В первые дни мы полностью доверяли разведывательным данным генерала Сюй Пэй-чэна, анализу обстановки, осуществленному генералом Лю Фэем, и пристально следили за северной группировкой войск.
Когда я докладывал главному советнику М. И. Дратвину свои соображения о необходимости выезда, он сказал:
— Дело хорошее. Нашему оперативному отделу также надо изучить театр военных действий. С вами поедет товарищ Чижов. Даю вам на это неделю. Устроит?
— Маловато, — робко произнес я.
— Хватит. В штабах не засиживайтесь и близко к фронту не подъезжайте.
Инструкции были ясны, и мы отправились. Нас сопровождали два офицера: из оперативного департамента и штаба инженерных войск. Была выделена группа охраны. Первоначально мы запротестовали, но офицер пояснил:
— Без охраны нельзя. На дорогах встречаются бандиты. Только вчера группа дезертиров разгромила станцию Чжэнчжоу и, захватив железнодорожный поезд, двинулась на юг. Бандиты были задержаны на станции Хэнчун, но часть их разбежалась.
Возражения сняты. Четыре маузериста в дороге не помешают, решили мы.
План нашей поездки был расписан по часам. Переводчик объявил, что гостей везде встречают с почетом и прежде всего устраивают угощение — «чифань». Из его длинного повествования вытекало, что основной нашей работой будет прием пищи, а все остальное — дело второстепенное.
Первую остановку мы сделали в Цаохэ, где располагался штаб 2-го батальона 5-го инженерного полка. Батальон строил щебенчатое шоссе от Эрланхэ (35 км юго-западнее Тайху) до Цаохэ. От Цаохэ дорога шла на северный берег Янцзы в обход крепости Тяньцзячжэнь. Заезд в крепость не предусматривался. Офицер сказал, что там пока нечего смотреть (вообще же, как мы поняли позже, для осмотра крепости надо было взять офицера из штаба 9-го военного района, так как крепость была подчинена Чэнь Чэну).
Командир батальона, молодой сухощавый подполковник, встретил нас на окраине селения и сразу же предложил «чифань», от которого нельзя было отказаться. После завтрака нам было предложено побывать на занятиях роты. По расписанию значился урок политического воспитания. Занятия проводил молодой лейтенант, он отличался четкой дикцией и строевой выправкой.
— Программу мы получаем из политуправления, — пояснил нам командир батальона, — и она является общей для всей армии. Тема сегодняшних занятий — «Японское вторжение в Китай и наша окончательная победа».
Рассказ лейтенанта удивил нас своим примитивизмом, и мы попросили копию программы. Командир батальона охотно выполнил просьбу.
В разделе первом, озаглавленном «Отношения между Китаем и Японией», сообщалось: «Отношения с Японией существуют с древнейших времен, со времени императора Цинь Ши-хуана. Когда император Цинь Ши-хуан состарился, он пожелал жить вечно. Для этой цели император поручил чиновнику Сюй Фу с тысячей юношей и тысячей девушек выехать за море и найти лекарство бессмертия. Сюй Фу переправился на далекие острова и обратно не вернулся. Император умер, а Сюй Фу и сопровождавшие его юноши и девушки, смешавшись с местным населением, впоследствии образовали японскую нацию. С тех пор Китаю известна Япония». В подтверждение того, что эта легенда точно соответствует исторической истине, в программе говорилось: «В современной истории Японии отведено много места деятельности Сюй Фу. До сих пор сохранились его могила и храм».
Следующий раздел был посвящен рассказу о том, как в 56 г. н. э. император ханьской династии У Гуан принимал послов из Японии и как Япония постепенно приобщалась к китайской культуре и письменности.
Я не берусь судить об исторической достоверности фактов, просто привожу документ политуправления.
Третий раздел программы освещал экспансионистские устремления Японии в отношении Китая. И, наконец, в последнем разделе затрагивались вопросы новейшей истории — от Лугоуцяо до наших дней. Здесь много места уделялось зверствам японских агрессоров на оккупированных территориях, и особенно в городах Нанкине, Цзинане, Уху и др. В заключение говорилось: «Японцы увозят китайских мальчиков в Японию, чтобы воспитать из них предателей. Цель императорской армии — уничтожить китайскую нацию и превратить всех китайцев в рабов... Под руководством нашего вождя Цзяна Китай стал сильным и крепким».
Мы не нашли в программе ни одного слова о Едином фронте, о нуждах китайского народа и его борьбе за свободу и независимость, о помощи СССР, об отношении к войне и Китаю империалистических государств Запада. Все было сведено к изучению древней истории Китая и формулировке интересов «китайской нации».
Критиковать политические занятия не наше дело. Распрощавшись с ротой, мы направились на осмотр строительства дороги, где проверили знания саперов по специальной подготовке. Саперы гоминьдановской армии обучались трем основным предметам: строительству полевых оборонительных сооружений, дорожно-мостовым работам и переправочному делу. Что касается минно-подрывных работ, производства заграждений, маскировки, водоснабжения, т. е. тех предметов, которые играют наиболее существенную роль в инженерном обеспечении боевой деятельности всех армий, то этому саперов почти не обучали. Мы это отнесли к недостаткам деятельности наших предшественников — немецких советников, которые, конечно, знали, чему следует обучать саперов. Но они здесь, в Китае, этого не делали.
Все же рядовые солдаты показали приличное знание дорожного дела, строительства мостов, способов разбивки и отрывки окопов. Удовлетворенные их ответами, мы выехали на ночлег в Иншань, где располагался штаб генерала Ли Пин-сяна, одного из приближенных генерала Ли Цзун-жэня. Ли Пин-сян военной подготовкой не блистал и среди китайских генералов авторитетом не пользовался. Но зазнайства и гонора у него было предостаточно. После боев под Сюйчжоу он был назначен командующим правым крылом 5-го военного района, куда входили гуансийские войска, и без его согласия появиться в районе Хуанмэй — Гуанцзи на тыловом рубеже обороны было невозможно.
Ли Пин-сян принял нас, как хлебосольный хозяин. На обед были приглашены все высшие офицеры штаба. Мы получили полную информацию о положении дел на фронте, о подготовке рубежей, о планах командующего на ближайшее будущее. Кстати, когда нас знакомили с обстановкой, Ли Пин-сян, рассматривая мою карту, заметил:
— Линия фронта у вас нанесена неправильно. Удивляюсь Генеральному штабу, который отстает от жизни на неделю.
Очевидно, это замечание мы должны были намотать на ус. Дело в том, что Генеральный штаб за Ли Пин-сяном числил ряд «грехов»: в первую очередь медленное выполнение приказов. А здесь обратный случай — отстает не Ли, а Генеральный штаб.
Мы поблагодарили за справку и попросили офицера штаба нанести изменения.
Наутро с сопровождающим офицером мы выехали в Гуанцзи, в штаб 143-й пехотной дивизии, которой командовал генерал-лейтенант Лин Цзы-чжи. Дорога на Сусун — Гуанцзи как раз покрывалась щебенкой, и мы продвигались медленно. В штаб прибыли только к обеду. План нарушился. Было принято решение долго не засиживаться и сразу отправиться на осмотр рубежа. Командир дивизии был удручен нашей поспешностью: сорокаградусная жара располагала к послеобеденному отдыху в тени, к беседам, но не к выезду на рубеж.
Китайские генералы, как правило, на рекогносцировку рубежа не выезжали, а лишь намечали его по карте. Все остальное — дело командиров полков, батальонов, рот. В данном случае китайская вежливость восторжествовала: Лин Цзы-чжи был подан паланкин, нам — малорослые верховые лошадки, и вся кавалькада тронулась в путь. До захода солнца нам удалось побывать в трех точках, осмотреть начертание переднего края и оценить выполнявшиеся работы. В штаб вернулись усталыми.
Все фортификационные работы вела пехота: рыли окопы, противотанковые рвы, строили пулеметные гнезда и наблюдательные пункты. Саперы к работам привлечены не были. Нам объяснили это тем, что в дивизии нет колючей проволоки, мин и ВВ. У нас сложилось впечатление, что китайские офицеры хорошо знают технику отрывки окопов, постройку наблюдательных пунктов и огневых точек. Но при этом они совершенно не были знакомы с общими принципами инженерного оборудования местности для боя и, самое главное, не умели выбирать передний край главной полосы обороны. Первая линия окопов проходила по топографическому гребню высот!
Забраковать рубеж — значило бросить тень на подготовленность генерала и его подчиненных, а это по китайским понятиям невежливо. Но и уезжать, не высказав своего мнения, было не в наших правилах.
Мы набросали на листе бумаги принципиальную схему фортификационного оборудования полкового участка обороны, сделали разрез по местности, показали, где и какие сооружения надо располагать и почему, и все это преподнесли генералу с такими словами:
— Господин генерал! Вы прекрасно наметили место (мы не сказали линию) для обороны. Ваши офицеры, как мы убедились, достаточно хорошо знают инженерное дело, но, если позволите, мы сделаем небольшие замечания.
Лин Цзы-чжи расплылся в улыбке. И мы начали перечислять замечания:
— Желательно линию боевого охранения отнести от первой линии окопов главной полосы обороны на 2–3 км. Первую линию главной полосы обороны опустить вниз, к подошве горы. В современных армиях не принято располагать позицию на топографическом гребне. Между линией охранения и главной полосой обороны нужно сделать заграждения, при этом они должны обороняться огнем. Надо создать глубину обороны и отсечные позиции.
Генерал все старательно записал и поблагодарил. Мы покинули его штаб с облегчением: первый экзамен по китайской вежливости был выдержан.
Впоследствии излишнюю церемонность с генералами мы отбросили. Нам потребовался год, чтобы научить генералов выбирать рубежи и правильно располагать на местности окопы полосы обороны. Зато год спустя я с удовольствием прочитал в американском журнале «Тайм» от 1 августа 1939 г. такие слова, посвященные китайской армии: «Иностранные наблюдатели приходят к выводу, что в настоящее время китайская армия значительно улучшила свою боевую и техническую мощь... Окопы китайских войск уже не представляют собой наскоро вырытые ямы, а сооружены по последнему слову западноевропейской техники. Улучшена техника переброски воинских составов...».
Правда, мы, советские советники, не считали, что китайцы в 1938 г. вместо окопов «рыли ямы», но выбор позиций, действительно, был далек от современных требований.
Из Гуанцзи мы выехали рано утром на Мачэн с тем, чтобы осмотреть горный хребет Дабешань и выйти на дорогу Люань — Синьян. Это направление, по оценке китайского генштаба, было одним из главных, и на его изучение нам потребовалось два дня. Вечером, приводя в порядок свои путевые заметки, мы обнаружили, что направление Лоян, Наньян, Шаши у нас выпадает. Я предложил Чижову выехать с утра в Наньян.
— Потратим день, начальство ругать не будет!
— Правильно, — согласился Чнжов.
Со стороны сопровождавших нас офицеров возражений не было. Дело приняло иной оборот у начальника уезда, куда мы были приглашены на завтрак. Все шло по плану: масса закусок, китайская водка, тосты, шутки... до тех пор, пока мы не объявили, что едем не в Ухань, а в Наньян. Начальник уезда сделал вопросительную гримасу. Он начал что-то быстро доказывать нашим сопровождающим офицерам. Мирный ход беседы нарушился. Мы сначала не могли понять, в чем дело.
Наконец переводчики выдавили из себя:
— По радио сообщили, что сегодня японцы начали наступление на Аньцин. Может быть, нам следует вернуться в Учан?
— Если после каждой атаки мы будем менять свои планы, японцам будет много чести.
Офицеры поняли, что решение наше непреклонно, и решились рассказать об истинных причинах беспокойства начальника уезда.
В провинции Хубэй, там, где она вдается в территорию Хэнани, действуют около 1000 хунхузов. Они убивают путников, грабят торговцев, нападают даже на небольшие воинские отряды. Дорога из Синьяна на Наньян как раз и пересекает этот район — ехать опасно. Начальник уезда при этом дважды подчеркнул, что бандиты действуют на территории провинции Хубэй, а в Хэнани, куда относится Синьян, спокойно. Нам от этого было не легче. Не все ли равно, на какой территории действуют бандиты, с ними все равно надо бороться!
— Мы писали в Учан, — сказал начальник, — но нам ответили, что бандиты действуют на территории Хэнани и пусть губернатор Хэнани выделяет силы.
— А что ответил губернатор Хэнани?
— Он заявил, что бандиты действуют в Хубэе и борьба с ними не его дело.
Феодальные нравы не позволяли двум губернаторам договориться. Кроме того, в конце беседы выяснилось, что хунхузы — это дезертиры. Солдаты одной из сычуаньских бригад, направлявшихся на фронт, разбежались и избрали этот район для грабежей.
И все же мы твердо решили ехать. Нельзя было дать повод подумать, что советские советники — трусы. К счастью, все обошлось благополучно, и к обеду мы уже подъезжали к городским воротам. Здесь нас встретила весьма странная процессия: во главе нее шли два здоровенных полицейских, которые несли на длинных шестах отрубленные человеческие головы. Они намеревались установить шесты на городской стене. За ними двигалась толпа любопытных.
— Кого казнили? — спросил наш переводчик.
— Разбойников.
Мы не стали выяснять подробности. Для гоминьдановского Китая, как сказал нам переводчик, картина обычная. Решение казнить принимает начальник уезда, и для этого не требуется формальностей.
Наньян — захолустный, провинциальный городишко. Европейцы здесь были редкими гостями. Когда мы шли по улице, за нами буквально валили толпы. Люди забили улицу, магазины. Все рассматривали нас, как диковинку. Пришлось поспешить в гостиницу, но и здесь не было отбоя от любопытных. Спасение пришло неожиданно: командующий прислал со своим офицером приглашение посетить театр. Офицер сообщил, что идет современная пьеса. Приглашение мы приняли с благодарностью, но попросили перевести нас для ночлега в другое место. Офицер заверил, что все будет устроено.
Я не буду описывать театр, артистов, порядки в зале и т. д. Остановлюсь только на пьесе. Ее содержание было оригинальным и до некоторой степени заполнявшим те пробелы политического воспитания, о которых мы рассказали.
На сцену вышли двое: здоровенный детина в китайской национальной одежде и маленький человек, облаченный в национальный японский костюм. В течение нескольких минут китаец бьет себя до изнеможения. Падает, немного отдыхает и вновь избивает себя. Зрители понимают, что это — гражданская война. На протяжении всей этой сцены японец ходит и потирает руки, а когда ослабевший китаец падает на пол, маленький японец подбегает и выхватывает у него из-за пазухи бумагу. Затем, улыбаясь, показывает ее зрителям и кладет в карман. На бумаге изображены Корея, Тайвань, Маньчжурия и т. п. Зрителям ясно, что, пока идет междоусобная война, Япония потихоньку забирает чужие земли.
Не довольствуясь этим, японец выводит на сцену солдата. Этим обозначается ввод японских частей в Китай и начало интервенции 7 июля 1937 г. Солдат начинает бить китайца и вытаскивать у него очередные «провинции». Китаец ослаб, и ему трудно бороться. В это время на сцене появляются несколько человек, одетых в хорошие европейские костюмы (они символизируют США, Англию, Францию и другие капиталистические страны), и один, одетый просто, в спецовке, в кепи, похожий на рабочего (он изображает СССР). Европейцы начинают уговаривать китайца отдать бумажки-»провинции» японцу и помириться с ним. К китайцу они относятся брезгливо, с неуважением, а к японцу дружелюбно. Рабочий же к китайцу относится с сочувствием. Когда китаец падает, рабочий подает ему руку и подымает с пола, утешает, поит водой. Ободренный китаец вновь бросается на японского солдата. У китайца плохая палка в руках, да и та сломана. Рабочий уходит за сцену, выносит большую дубинку и подает ее китайцу, который начинает избивать японца и под дружные аплодисменты зрителей изгоняет его со сцены.
Зрители встают и выкрикивают лозунги: «Да здравствует СССР и его дружба с китайским народом! Долой японский империализм! Да здравствует победа!».
Пьеса была поставлена примитивно, но имела глубокий политический смысл и понравилась нам своей актуальностью. Уезжая со спектакля, мы так и не узнали: поставлена ли эта пьеса специально для нас или ее показывают солдатам. На наш вопрос офицер ответил так:
— Пьеса новая. Я смотрю ее в первый раз.
После спектакля он проводил нас на другую квартиру за городом. Свое слово он сдержал, но, к нашему удивлению, помещение нам было предоставлено в буддийском храме. Среди статуй Будды и бодисатв, напыщенно важных, с усами и длинными бородами, мы наконец обрели долгожданный покой. Переводчики и охрана разместились отдельно, в подсобных помещениях.
Необычность обстановки, масса впечатлений вызвали у нас оживленный обмен мнениями, и разговор затянулся далеко за полночь.
Утром встали с восходом солнца. Надо было спешить. До Учана шесть часов езды, да часа три уйдут на осмотр направлений. Во всяком случае, в Ханькоу мы думали быть засветло — 320 км расстояние небольшое, дорога хорошая. Явился старший переводчик полковник Ян Ди-хуан, он был в приподнятом настроении.
— Вы долго не спали, — обратился он к нам. — Что-нибудь мешало вам?
— Очевидно, богам не нравилось наше присутствие в храме, — пошутили мы.
Ян Ди-хуан был суеверным человеком и ответ принял всерьез.
— Я убежден, — заявил он, — что к вам приходил лис (злой дух), и вы счастливо от него отделались.
Мы посмеялись, но Ян Ди-хуана не разубеждали: лис так лис.
В это время по дороге, идущей в город, проходила длинная цепочка людей, явно изнуренных длительным походом. Они были босы, одеты в тряпье и связаны друг с другом. Конвоировали их вооруженные солдаты.
— Что за люди? — спросили мы переводчика.
— Это добровольцы, которые следуют в армию на пополнение.
— Почему же они связаны?!
— Чтобы не разбежались, так как они еще недостаточно хорошо сагитированы.
Впоследствии нам не раз приходилось наблюдать подобных «добровольцев». Пришлось согласиться с переводчиком, что эти граждане и в самом деле «еще недостаточно хорошо сагитированы». Мы пошли на завтрак.
К концу завтрака переводчик вдруг подал нам записку. На клочке бумаги было написано по-русски: «Друзья, выручайте, погибаем в китайской тюрьме». Подписи не было. Китаец, принесший записку, скрылся. Мы решили, что записка от наших летчиков, сбитых во время боя и не опознанных китайцами. Поспешили к воротам тюрьмы. Явился начальник уездной полиции. Мандат, подписанный Чан Кай-ши, распахнул для нас двери застенка. Перед нами открылась такая картина: в железной клетке сидели два европейца, заросших бородами, в рваном обмундировании. Увидев нас, они съежились. Мы были в форме гоминьдановской армии, и это удивило их. Их злобный вид, нахмуренные брови говорили о том, что записка предназначалась не нам. Выяснилось, что это семеновны, которые служили в японской армии и были захвачены в плен. После нашего разговора с пленниками начальник полиции спросил:
— Знаете ли вы этих господ?
— Эти господа — белогвардейцы. Они наши враги и враги Китая. Они служили в японской армии, и с ними следует поступить так, как этого требуют китайские законы.
Тюремное начальство оживилось и наш ответ приняло с видимым удовольствием. Начальник полиции предложил нам осмотреть тюрьму, давая необходимые пояснения о режиме содержания заключенных. Было три вида режима: первый — в железной клетке на поверхности земли, второй — в яме, глубиной примерно в два человеческих роста. При этом как в железной клетке, так и в яме заключенным надевали на шею кангу — тяжелую деревянную рогатку в виде хомута, к которому иногда прикрепляли руки и ноги. Это своего рода китайская пытка, так как заключенный спать с такой рогаткой не может. Заключенным третьей группы просто вешалась рогатка на шею. Это считалось самым легким видом заключения, и таких заключенных можно было встретить гуляющими по улице города или базарам и собирающими подаяние. Мы, естественно, не расспрашивали, кто сидит и за что и какая судьба ожидает заключенных. В тюрьму можно было попасть за неуплату долга, за самое робкое высказывание о несправедливости помещика. Дезертирам, как и разбойникам, просто рубят головы. Их в тюрьме не держат, пояснил нам переводчик. Что такое «разбойник», понять было трудно. Это определение достаточно емкое.
Поблагодарив начальника полиции, мы одновременно попросили извинить нас за доставленные хлопоты. Произошло недоразумение. Нам надо было спешить. Солнце уже высоко поднялось в небе.
В Учан мы приехали поздно вечером и сразу позвонили Михаилу Ивановичу Дратвину:
— Задание выполнено, материал разрешите доложить завтра?
— Хорошо, — заявил звонкий голос Дратвина. — Я завтра буду в Учане, и там все обсудим.
Усталые, мы легли спать.
На другой день к приезду Михаила Ивановича мы подготовили полный отчет о поездке, оценку оперативных направлений и предложения по рубежам обороны.
Ознакомившись с материалами, главный советник полностью одобрил наши заключения и подготовил свои предложения Военному комитету о подготовке рубежей обороны. Они были приняты, и даны соответствующие указания войскам.
Ниже мы даем лишь краткое их описание с тем, чтобы было удобнее следить за ходом событий.
Фронт, занимаемый 5-м военным районом, можно было разбить на три участка: Северный — равнинный, Центральный — гористый и Южный — долина Янцзы. Лето здесь знойное, в июне-августе жара достигает 40°.
Плотность населения, знать которую важно при мобилизации населения на строительство рубежей, равна примерно 150–190 человек на 1 кв. км. Лесов нет, если не считать небольших бамбуковых рощ в восточном Хубэе.
По центру северного участка протекает Хуайхэ. Ее ширина в полноводье достигала 180 м при глубине до трех метров. С севера в нее впадает ряд притоков. Эти водные преграды, а также описанный поворот Хуанхэ в старое русло исключали активные действия японцев севернее Хуайхэ. Ширина южных притоков колебалась в пределах 50–100 м, а глубина не превышала метра, и они были проходимы вброд в любое время года.
Основным операционным направлением на Северном участке было шоссе Люань — Гуши — Лошань — Синьян. Оно являлось кратчайшим путем к железнодорожной рокаде Бэйпин — Ханькоу. Выход японцев в район города Синьяна, в обход Ушэнгуаньского горного кряжа, угрожал окружением всему Уханьскому укрепленному району.
Для обороны китайские войска теоретически могли здесь использовать четыре выгодных рубежа:
1. По западному берегу р. Бихэ, протяженностью до 80 км. Рубеж перехватывал движение на Гуши. Забегая вперед, отмечу, что на рубеж были поставлены 51-я армия и одна дивизия 71-й армии. Фортификационное оборудование местности было проведено наспех, а как только японская 13-я дивизия начала наступление, китайские войска оставили рубеж без боя.
2. По западному берегу р. Цзюйхэ от устья до Гуши. Рубеж перехватывал два направления: от Гуши на Синьян и от Гуши на Шанчэн — Мачэн. Подготовлен он фактически не был, и на нем китайские части не задержались.
3. По левому берегу р. Байлухэ протяженностью в 60 км. Защищала этот рубеж 59-я армия, которая провела поспешное укрепление местности и, оказав незначительное сопротивление 10-й пехотной японской дивизии, отошла на юго-запад.
4. По восточным склонам Силошань и далее на юг. Рубеж был удален от железной дороги Бэйпин — Ханькоу на 40 км. Овладев им, японская армия открывала себе путь на запад, к Синьяну, и на юг, к Уханьскому укрепленному району.
Центральный участок представлял собой горный район северо-восточной части провинции Хубэй. Высота гор от 1200 до 2500 м. Спуски и подъемы крутые. Лесов нет, высоты голые, каменистые. Это ставило в тяжелые условия обороняющиеся части. Дорожная сеть была довольно развита.
Рубеж обороны предлагалось провести по горным кряжам, вплоть до знаменитого Ушэнгуаня («Ворот Ханькоу»). Этот рубеж мы считали основным. С потерей его китайские части могли лишь временно задержать японские войска арьергардными боями.
Южный участок занимал восточную часть провинции Хубэй до северного берега Янцзы. Рельеф здесь резко пересеченный, с высотами до 1000–1500 м. Часть гор покрыта хвойными и лиственными деревьями. Кругом рисовые поля, заполненные водой.
На единственном сквозном направлении, выводящем японские части к Уханю по северному берегу Янцзы, имелось лишь старое, узкое, во время дождя с трудом проходимое, щебенистое шоссе Тайху — Хуанмэй — Гуанцзи — Цичунь и далее — на Ухань. С выходом японских войск в Гуанцзи открывалась возможность атаки по сухопутному фронту крепости Тяньцзячжэнь. Я подчеркиваю это особо, ибо крепость, а точнее, форт строился из расчета обороны Янцзы против судов, идущих по фарватеру. Янцзы считалась самостоятельным операционным направлением, и инженерная подготовка ее находилась в ведении управления береговой обороны.
Рубежи обороны предлагалось возвести по восточным склонам горных кряжей на фронте Чэншань — Тяньцзячжэнь общим протяжением около 160 км.
Такова была наша оценка направлений. Предложения по созданию рубежей в основном были приняты. Оставалось лишь организовать строительство и вывести на рубежи резервные войска.
