В XVIII в. в Китае широкое распространение получают теоретические взгляды поэта Ван Ши-чжэня (1634—1711). Он трактовал поэзию как мистическую духовную гармонию, как тайну, которая не может быть выражена в словах и не может быть постигнута. Его взгляды развивал поэт и литературный критик Шэнь Дэ-цянь (1673—1769), который основой в поэтическом произведении считал мелодику (гэдяо). По его мнению, поэзия призвана возрождать нравственный кодекс и стиль древних. Поэтические средства должны быть традиционными, заимствованными у классиков, ибо новизна губит поэзию. По его словам, поэзии чужда сатира, как и вообще всякое обличение: в стихах должна быть «скорбь», а не «гнев», чувства должны быть умеренными, сдержанными, мягкими. Отрицая ценность народной поэзии, Шэнь Дэ-цянь признавал только те поэтические произведения, которые ни по форме, ни по содержанию не были связаны с фольклорной традицией.
Сходных взглядов придерживался прозаик Фан Бао (1668—1749), основатель поддерживаемой цинским правительством «Тунчэнской школы». Вместе со своими земляками (уроженцами города Тунчэн, в провинции Аньхой) Лю Да-куем (1698—1779) и Яо Наем (1731—1815) он ратовал за древний стиль (гувэнь), за возрождение классической высокой прозы на архаическом языке. Так же как Шэнь Дэ-цянь, тунчэнцы, ограничивавшие свое творчество высокой прозой, не признавали народную литературу и игнорировали роман и драму, поскольку в этих жанрах использовался разговорный язык.
Фан Бао выступал за «возрождение древности», призывая писателей ориентироваться на конфуцианский канон, на «Исторические записки» Сыма Цяня (см. т. I наст. изд.), на произведения «восьми великих эпох Тан и Сун» (960—1279) (см. т. II наст. изд.). Подчиняя литературу господствующей неоконфуцианской идеологии, стремясь утвердить ортодоксальные идеи «чистоты, искренности, изысканности и прямоты», Фан Бао выдвинул тезис и фа, т. е. единства «принципа [изображения]» (идейного содержания произведения) и «закон [воплощения}» (формы, стиля), иначе говоря, единства классической формы и ортодоксального содержания. Недаром он предпочитал функциональные жанры-наставления, жизнеописания, славословия, письма, в которых морально-этические принципы и оценки выступали на первый план. Очень показательно письмо Фан Бао мыслителю Ли Гуну (1659—1733), даже под страхом смертной казни не согласившемуся служить маньчжурам: вместо выражения соболезнования по поводу смерти старшего сына Ли Гуна, Фан Бао утверждал, что это — наказание, ниспосланное небом Ли Гуну за его критику неоконфуцианства.
Последователь Фан Бао — писатель Яо Най подходил к литературным произведениям с философских позиций; он выдвинул тезис о гармонической сущности словесности, слиянии в произведении противоположных сил инь и ян — тьмы и света, мягкости и твердости, расслабления и напряжения. Как и Фан Бао, он требовал, чтобы литература отражала конфуцианские идеи и отрицал роль творческой индивидуальности. Функцию литературы он видел в «помощи государю в управлении народом». В этом свете понятно, почему Яо Най не отделял конфуцианский канон от классической прозы: «Шестикнижие» (см. т. I с. 192), по его мнению, это словесность, созданная мудрецами, в ней слились искусство и Дао (Путь), трактуемый тунчэнцами как всеобщий закон бытия.
Таким образом, тунчэнцы не отделяли в своей литературной теории бессюжетную художественную прозу от исторической и философской, а в своих произведениях избегали освещения конкретных реальных событий. Тем примечательнее тот факт, что сам Фан Бао, заключенный по ложному обвинению в тюрьму, написал «Заметки о пребывании в тюрьме», в которых излагал реальные факты. Он возмущенно рассказывает о том, что палачи берут взятки за «быструю казнь», за выдачу родным трупа казненного, за то, чтобы не очень сильно бить палками преступника, а чиновники за крупную взятку соглашаются изменить в списках имя арестованного или приговор, что условия существования заключенных чудовищны — грязь, вонь, духота, скученность, эпидемии. Фан Бао, видимо, впервые воочию увидел пропасть между конфуцианскими этическими принципами, крторые он проповедовал, и тем, как они претворялись в жизнь. В этом плане «Заметки о пребывании в тюрьме» разительно отличаются от других произведений Фан Бао.
Как реакция на идеи тунчэнцев возникла так называемая «Янхуская школа» литераторов (выразитель ее принципов — Юнь Цзин, 1757—1817, родился в г. Янху). Друзья и единомышленники Юнь Цзина — Чжан Хуэ-янь (1761—1802) и Ли Чжао-ло (1769—1846) — были зачинателями возвращения к так называемому «параллельному стилю» (пяньли), процветавшему в III—VI вв. Проза, написанная в этом стиле, отличалась особой «красивостью» (ли), достигавшейся архитектоникой и эвфонией произведения, употреблением изысканных выражений и классических аллюзий. Тщательная балансировка двух следующих друг за другом фраз, соблюдение смыслового, иероглифического, фонетического параллелизма и симметрии, а также обязательное чередование шести- и четырехсловных предложений почти стирали разницу между прозой и стихами (явление уникальное в мировой литературе).
В возрождении увлечения «параллельным стилем» большую роль сыграли Цзэн Юй (1759—1830) и Ван Чжун (1744—1794). Стремясь свести к минимуму различия между цветистым стилем пяньли и строгим древним стилем (гувэнь), Цзэн Юй ратовал за очищение «параллельного стиля» от избыточной красивости. Ван Чжун на практике осуществлял идеи Цзэн Юя: он сумел соединить традиции лучших произведений в «параллельном стиле» III —VI вв. со своей индивидуальной манерой; перемежая прозу стихами, он чередовал нейтральный, суховатый тон изложения с эмоциональными пассажами. Большой популярностью пользовались его «Хвала разбойнику Цю» и «Эпитафия певичке Ма», в которых чуть ли не пародийно используются такие традиционные жанры гувэнь, как восхваление и эпитафия.
Эпитафию певичке (жившей в конце правления династии Мин, т. е. в начале XVII в. и прославившейся своими картинами, изображавшими орхидеи) предваряет предисловие: «В 1783 г. я временно проживал в южном предместье Нанкина. Входя в город и выходя из него, я проходил мимо храма Отраженного света. Слева от него находился заброшенный сад, окружавший живописные руины. Там протекал чистый холодный ручей и росли одичавшие деревца на лужайках. Дома разрушены, лишь полуживая древняя сосна стояла среди плывущего тумана, да несколько камней причудливой формы виднелось в зарослях диких трав. Среди руин находились остатки жилища певички Ма Шоу-чжэнь. Ее изящная красота и таланты еще служат темой рассказов многих старцев, которые основывают свои слова на устной традиции. Я видел ее рисунки и нашел в них следы вдохновения и такого искусства, которое преодолевало возможности бумаги и туши. Я глубоко оценил ее талант и скорблю о том, что родился слишком поздно». Дальше Ван Чжун указывает на то, что печальная судьба Ма Шоу-чжэнь была результатам стечения неблагоприятных обстоятельств и неправильно упрекать ее в том, что она не покончила с собой, чтобы не стать певичкой. Он сравнивает судьбу талантливой женщины, вынужденной искать «покровителей», с положением литераторов-неудачников (вроде его самого), которые вынуждены постоянно переезжать с места на место вслед за своими сановными патронами или искать новую службу в качестве писца у других.
Кроме Ван Чжуна, экспериментировал с «параллельным стилем» поэт Хун Лян-цзи, славившийся своими познаниями в области исторической географии и конфуцианского канона. За критику коррупции он был сослан, и, возможно, это сыграло известную роль в конформизме его литературных вкусов. Во всяком случае, его произведения — особенно письма в стиле пяньли — свидетельствуют о желании освободить прозу в «параллельном стиле» от жестких регламентаций. Некоторые из его писем носили лирический характер, другие походили на рассуждения или аргументы в споре, но почти все они написаны четырехсловной строкой, которая создает эффект четкого единства стиля. Таково, например, письмо к другу — мастеру стиля пяньли Сунь Син-яню: «В будущем году я перееду поближе к могилам предков, по соседству с моей старшей сестрой... Лесные цветы будут радовать мою душу, водяные утки обогатят мой дух. Я буду приглашать в гости стариков и юношей, прогонять собак моих соседей... Двери будут выходить на восток, чтобы приветствовать солнце и луну, а моя могила будет смотреть на запад, чтобы я находился ближе к покойным родителям. Под сенью единственной сосны я посажу сливовые деревья. В моем рыбном садке я установлю ловушку для крабов...».
Хун Лян-цзи прибегал иногда к классическим намекам, усложнявшим понимание и требовавшим комментариев, — это было в традициях старых мастеров «параллельного стиля».
