Порывы ледяного ветра несли из пустыни Гоби мелкий песок. Он забивался во все щели и хрустел на зубах. Солдаты цинской армии — маньчжуры, монголы и китайцы — зябли и жались к слабому пламени костров. Сюда, в малонаселенную и открытую всем ветрам Южную (Внутреннюю) Монголию, войска императора Сюанье вернулись из успешного похода 1696 г. в Халху (Северная Монголия). Тогда в июне в битве у Чамдо на р. Терельджин-гол они наголову разгромили войско ойратского правителя Галдана Бошокту-хана, стремившегося объединить под своей властью всех монголов —. ойратов, халхасов и южан. Теперь же, зимой, армию разместили, по сути, под открытым небом. Палатки, шатры, навесы и жалкие костры не спасали от холода и ветра. К крепким морозам добавилась нехватка продовольствия и фуража для лошадей и верблюдов.
В войсках начался приглушенный ропот, от солдат и офицеров он перекинулся к военачальникам. Было о чем призадуматься! Все знали, что находящийся при армии император в своей ставке в г. Нинся жаждет захватить самого Галдана живым или мертвым. Что уже есть приказ Сына Неба опять идти походом на Халху, чтобы добыть голову ойратского хана. Но в Халхе выпал такой глубокий снег, что кони не могут копытами добывать себе оставшуюся с осени траву. Поход зимой на север был сопряжен с невероятными трудностями. Понимая все это, военачальники — маньчжурские князья не сразу решились обратиться к императору с просьбой отложить выступление. Их разногласия с Сюанье по поводу ведения войны назревали давно. Сюанье хотел вести войну по-своему, а они — совсем иначе. Ему нужна была скоротечная, рискованная и беспощадная кампания, рассчитанная на уничтожение Галдана и его войска. Им же желательна была затяжная борьба без особого риска — так и опасности потерпеть поражение меньше, и наград получить больше. Поначалу, т.е. с 1690 г., они именно так и действовали, но в 1696 г. Сюанье взял руководство в свои руки, создал 85-тысячную армию, перебросил ее через пустыню Гоби и глубоко вторгся в Халху. Началась «императорская» война. Тогда военачальники-князья решили вернуться к своему «спокойному» варианту. В мае 1696 г. дядя императрицы — князь Сонготу, канцлер Исанъа, дядя богдохана по материнской линии князь Дунговэй и другие сановники, якобы боясь за жизнь Сына Неба, подали ему доклад с советом вернуться в Пекин. Мол, не дело, когда богдохан покидает столицу и как обычный полководец ведет войска в глубину суровой северной страны, лежащей далеко за Великой стеной! Для этого есть опытные военачальники! Император же должен править, сидя в своем дворце, на «драконовом троне»! Сыну Неба следует вернуться в Пекин! Прочитав сей документ, Сюанье понял, зачем его так заботливо хотят удалить из армии. Им надо избавиться от него, от его контроля, чтобы пустить войну в безопасное русло и до бесконечности затянуть ее. Устроив себе спокойную жизнь без особого риска. Не выйдет!
Когда авторов доклада торжественно впустили в желтый огромный шатер Сына Неба, едва они закончили обычную церемонию коленопреклонения и падения ниц, разразилась буря. Богдохан вскочил с походного кресла-трона. Всегда сдержанный и уравновешенный, Сюанье топал ногами и в бешенстве кричал над их склоненными головами: «Мы казним тех, кто не идет отважно вперед! Мы покараем топчущихся на месте и отступающих! Раз наша армия прибыла уже сюда, Галдана нужно схватить и уничтожить! Как же можно трусливо отступать?!» Он был страшен в неистовом гневе. Таким его никогда не видели, и это поразило их больше всего. Поняв, что перечить и бесполезно и опасно, князья и сановники, пятясь и низко кланяясь, покинули шатер.
И вот в декабре 1696 г. конфликт возник снова. Князья и сановники все же решились вежливо перечить своему повелителю. Они собрались в одном из внутренних двориков местного ямэня в Нинся, превращенном во временную резиденцию богдохана. Вместе с несколькими чиновниками императорского двора их провели в покои Десятитысячелетнего Господина. Едва выйдя к ним, он все понял. и его лицо окаменело. После обычных коленопреклонении и земных поклонов наступило тягостное молчание. Тогда вперед вышел один из чиновников Дворцового управления. Пав на колени, он подал Сюанье доклад, почтительно, но твердо сказав при этом, что армия уже ощущает недостаток продовольствия и в случае похода скоро кончатся съестные припасы, предназначенные для Сына Неба и его свиты. Подтекст сказанного был предельно ясен — бросок в Халху надо отложить! И вновь, как в мае, повторилась сцена августейшего гнева. Однако на этот раз ярость, клокотавшая в императоре, вылилась не в крик, а в действие. Скомкав доклад в руке, Сюанье кивнул на смельчака и негромко приказал: «Схватить бунтовщика. Плаху под мои окна. Казнить. Палача сюда. Живо». В наступившем мертвом молчании дерзкого вывели во двор, под окнами появилась переносная плаха, глухо прозвучал точный удар тяжелого изогнутого двуручного меча, и палач за косу поднял отрубленную голову. Все молчали. Тогда заговорил Сюанье: «Я лучше буду есть только один снег, но не поверну обратно свои войска. Запомните это!» Тем не менее император отложил зимний поход.
Борьба с Ойратским (Джунгарским) ханством из-за Северной Монголии (Халхи) потребовала от молодого властелина тонкого расчета, хитрости, лицемерия, терпения, смелости, решительности, мобилизации всех духовных сил. Сюанье всемерно стремился предотвратить возникновение на северо-западной границе Цинской империи Единого Великого Всемонгольского государства. В нем богдохан видел реальную опасность и грозное препятствие для будущей маньчжурской экспансии. В самой Халхе Сюанье умело натравливал одних ханов на других, а когда те слабели во взаимной борьбе, стремился стать арбитром, потихоньку подчиняя себе и тех и других, готовя тем самым захват всей Северной Монголии. Феодальная раздробленность и постоянные междоусобицы делали эту страну доступной для иностранного подчинения. Грозным претендентом на эту лакомую добычу и опасным соперником Сюанье явился ойратский хан Галдан (правил с 1671 по 1697 г.), стремившийся объединить под своей властью всех монголов. В этом ему всячески помогали иерархи ламаистской церкви Тибета и правители Лхасы, давшие своему воспитаннику и союзнику титул Бошокту-хан, т.е. Благословенный владыка. На первой, дипломатической, стадии борьбы против него в споре между Галданом и враждебными ему феодалами Халхи Сюанье проявил себя тонким и умным политиком старой китайской имперской школы. Им в ход было пущено все — нарочитая поза «миротворца», справедливого посредника, вдохновенного моралиста, и «отеческое» увещевание, и аффектация «дружеских» чувств к врагу. Лицемерие, вероломство и обман сочетались с умелым разжиганием конфликта, направлением его в нужное Пекину русло. А параллельно велась скрытая подготовка грозной воинской силы для неожиданного удара по обманутому пышной риторикой Галдану. Своим советникам Сюанье говорил: «Если... я лично не схвачу и не уничтожу этого бандита, то буду сожалеть», а самому «бандиту» в то же самое время официально предлагал «установить навеки мир и дружбу».
При этом навязчиво повторялся тезис об изначальной подчиненности всех монголов династии Цин, о необходимости присылать «дань» и самим приезжать на поклон к богдохану. Только Сын Неба может разрешить запутанные и кровавые дрязги халхаских ханов и тай-джи, а главное — их конфликт с ойратами. Только он в состоянии разобраться со своими «данниками». Как и все императоры Китая, Сюанье считал себя всемирным монархом — правителем всей суши, т.е. Поднебесной. «Мы (т.е. Сюанье. — Авт) управляем Вселенной. Народы всей земли — наши дети», — провозглашал он, подчеркивая свое одинаковое «отеческое» отношение как к своим («внутренним»), так и к чужим («внешним») народам — «детям». Претензии Сюанье на мировое господство и восприятие «внешних» стран и государей только как изначальных «данников» династии Цин проистекали из древней концепции «мироустроительной миссии», провиденциального предназначения богдохана, его «священного» права и сакральной обязанности перед Небом мирить и карать, поощрять и порицать, увещевать и поучать, судить и миловать правителей соседних стран, в том числе Монголии. Маска миротворца и благодетеля, воспитателя и честного судьи, слова о милосердии, «забота» о судьбах монголов и ведение двойной игры — все было пущено в ход Сюанье. Он показал себя коварным и умным, хитрым и целеустремленным, лицемерным и гибким дипломатом, дальновидным и реалистичным политиком, мастером внешнеполитического обмана. Когда началась халхаско-ойратская война 1687-1688 гг., Сюанье и не подумал прийти на помощь своим «детям»-халхасам, а умело разыграл роль нейтрального и объективного арбитра. Прежде всего ему надо было поставить на колени строптивных, гордых и заносчивых потомков Чингис-хана в Халхе. Сознательно подведя их под разгром со стороны Галдана, Сюанье сделал их более послушными. После сокрушительного поражения местных феодалов в сражении у озера Ологой (Олохой-нор) 28-29 августа 1688 г. сотни тысяч их подданных, бросив скот и кибитки, бежали в Южную (Внутреннюю) Монголию под защиту Сюанье. Это поставило светских и духовных иерархов Халхи в безвыходное положение. Они были вынуждены принять подданство Цинской империи, тем более что самовластие Галдана страшило их больше, нежели маньчжурское господство. Тем самым Сюанье получил великолепный предлог для покорения Халхи под видом ее «защиты» от Галдана. Только после того как разгромленные им ханы, князья и церковные владыки Халхи осенью 1688 г. признали над собой власть императора, Сюанье вступил в Халху во главе большой армии. Ему уже не надо было ее завоевывать, но следовало защитить свое новое приобретение от рук соперника. Обстановка складывалась удачно для Сюанье — в тылу Галдана восстал его племянник Цэван Рабдан, захвативший власть в Джунгарии. Сюанье поддержал последнего, а также противников Галдана в Лхасе.
С середины 1690 г. Сюанье, сбросив маску миротворца, включился в войну за Халху. Однако 21 июля 1690 г. цинские войска были разбиты Галданом в сражении на р. Урхуй (Ульхун) близ Великой Китайской стены. Все помыслы Сына Неба сосредоточились теперь на уничтожении Галдана. Ненависть к хану была столь велика, что, будучи больным, Сюанье осенью 1690 г. лично возглавил свою армию. Он опасался, что его военачальники упустят Галдана. Противника следовало удерживать в непосредственной близости от старых цинских границ у Великой стены, не дать ему уйти на север, где он стал бы недосягаем для богдохана. Император всеми силами стремился избежать опасной для себя долгой изнурительной маневренной войны в бескрайних степях Халхи. Война должна быть скоротечной. Для достижения этого Сюанье вновь проявил первоклассные способности дипломата. Он уверял ненавидимого им хана, что цинские войска напали на него без санкции императора, что они были посланы только для «беседы» с Галданом и для установления «дружбы» с ним. Дабы усыпить бдительность врага, Сюанье затеял «деловую» переписку с Галданом об их якобы предстоящей встрече, серьезных переговорах, выполнении им требований хана и установлении «вечной дружбы». Усыпив таким образом бдительность Галдана, Сюанье нанес ему неожиданный удар. 3 сентября 1690 г. цинские войска под командованием князя фуцюаня застали врасплох и разбили силы ойратов у Улан-Бутуна (во Внутренней Монголии). Борьба за Халху оказалась наполовину выигранной. Сюанье поспешил политически оформить результаты своей победы. В последних числах мая 1691 г. в окрестностях озера Долон-нор он организовал съезд (чулган) ханов, дзасаков и нойонов Северной и Южной Монголии, где было объявлено о включении Халхи в состав Цинской империи. Сюанье восседал на троне, а монгольские феодалы совершили перед ним «три коленопреклонения и девять земных поклонов». Затем они сели строго по степени знатности семью рядами на коврах и войлоках, постеленных на земле перед Сыном Неба. Началось угощение. Находившиеся в первых трех рядах получили чаши с вином прямо из рук Сюанье, а остальным вино разнесли маньчжурские военачальники из «восьмизнаменного» войска. Долоннорский съезд покончил с политической независимостью Халхи. Здесь вводилась, как это произошло ранее со Внутренней (Южной) Монголией, маньчжурская «знаменная» (хошунная) система организации населения и войска. Угощение халхаских феодалов на съезде явилось, по сути, поминками по былой свободе и независимости Монголии. Розданные затем подарки — серебро и шелк — стали как бы платой за совершенное на Долоннорском съезде. И пившие богдоханово вино гордые потомки Чингис-хана скоро почувствовали на своей шкуре, как тяжела рука у маньчжурского владыки.
Теперь предстояло покончить с Галданом, отвоевать у него большую часть Халхи, особенно западную. Дабы предотвратить уход противника далеко на север — в Халху, император вновь пустил в ход лесть, и щедрые посулы, и лицемерие. Готовясь к новому походу, Сын Неба постоянно заявлял о своем страстном стремлении к миру, к созданию счастья и рая на земле для всех народов. При этом Сюанье поддерживал врагов Галдана, а торговой блокадой и голодом ослаблял силы противника перед решительной схваткой. Рядясь в тогу миротворца и пытаясь усыпить бдительность хана, Сюанье до последнего момента не порывал с ним дипломатических отношений. Император «по-дружески» предлагал Галдану передвинуться ближе к цинской границе и провести личную встречу. Делалось все, чтобы заманить хана в хитро расставленные сети и расправиться с ним без особого труда. На фоне такого лицемерия, коварства и двуличия Галдан — жестокий, прямолинейный, недалекий и безрассудно смелый степной хищник — выглядел чуть ли не благородным рыцарем и честным бойцом. Только когда хан во второй раз не угодил в приготовленную для него западню и Отступил через Гоби в Халху, Сюанье двинул против него войска.
Перед этим, проявив большие организационные способности и железную волю, он собрал и перебросил через пустыню Гоби 85-тысячную армию с множеством пушек и огромным обозом. Сюанье возглавил одну из трех колонн — центральную — и совершил трудный переход через мертвые пески и полупустынные пространства, жестко пресекая все разговоры о возможности отступления. Галдан даже не предполагал, что через Гоби может пройти такое огромное войско и что его поведет сам император. Сюанье не имел боевого опыта и не был столь самонадеян, чтобы взять командование всеми тремя колоннами на себя. Общее руководство он предусмотрительно возложил на опытного военачальника Фэйянгу в чине главнокомандующего (дацзянцзюнь), ему же была доверена и наиболее мобильная западная колонна. Именно он— Фэйянгу 12-13 июня 1696г. у Чамдо на р. Терельджин-гол (южнее Урги) наголову разгромил Галдана. Лишь ночью с небольшим отрядом всадников ему удалось вырваться из окружения. Победители захватили много пленных и гигантский обоз — множество кибиток и около 60 тыс. голов скота. Сюанье — жестокий и беспощадный к поверженному врагу — приказал обезглавить несколько тысяч пленных ойратов.
В операции между реками Тола и Керулен император проявил определенные стратегические способности. Тем не менее его победа была предрешена заранее и добыта за счет других факторов. Во-первых, за счет фатальных политических и стратегических просчетов самого Галдана, переоценки им своих сил, чрезмерного силового давления на халхаских феодалов, неосторожности и доверчивости по отношению к Сюанье. Во-вторых, за счет политической дальновидности и дипломатического таланта Сюанье. В-третьих, за счет огромного численного перевеса и технического превосходства цинской армии, имевшей большее число пушек, мушкетов и аркебуз. О «военных подвигах» Сюанье и его «военной доблести», о которых так много писали, говорить трудно. Сам он лично не участвовал ни в одном из сражений, так и не понюхал пороха. Даже в день битвы у Чамдо возглавляемая им центральная колонна оставалась вдали от поля боя. Для Сюанье, как для истинного маньчжура, было мало выигранного сражения и победоносной войны. Ему нужен был сам Галдан, живой или мертвый, — для публичной казни или надругательства над его трупом. Сюанье был буквально одержим этой мыслью и готов был лично отправиться с войском на поимку бежавшего ойратского владыки. Император успокоился, лишь когда попавший в безвыходное положение Галдан 3 мая 1697 г. покончил жизнь самоубийством, приняв яд. После этого вся Хал-ха — от Алтая до Барги оказалась в руках Сюанье. Развеялся призрак Единой и Великой Монголии. К империи отошла огромная территория. Присоединив Тайвань, всю Северную и Центральную Маньчжурию, всю Северную Монголию (Халха), а затем и Тибет, Сюанье окончательно обрел репутацию великого воителя и полководца.
Сосредоточив в своих руках светскую и духовную власть над всей Монголией, богдохан стал верховным владетелем всех монгольских земель, что означало восстановление государственной собственности на землю. Начиная с Долоннорского сейма 1691 г. Сюанье ввел для ханов и дзасаков Халхи маньчжурскую шкалу титулов — иерархию князей шести степеней, а также ежегодное жалованье (серебром и шелком) в зависимости от степени. Чтобы ослабить власть ойратских ханов и князей, Сюанье пытался раздробить их владения, подчинить «знаменной» системе, усилить роль ламаистской церкви, предлагал новому хану — Цэван-Рабдану стать «данником» Пекина и разделить единое государство на четыре полусамостоятельных княжества. Во время второй ойратско-цинской войны полководцы Сюанье изгнали в 1720 г. из Тибета захвативших его ойратов, поставили страну под цинский контроль, передав власть ставленникам Пекина. Если первая война с Ойратским ханством (1690-1697) была победоносной для Сюанье, то вторая (1715-1738) стала затяжной и трудной для Цинской империи. Ее армии терпели поражения, огромные военные расходы разоряли страну. Поток поборов и повинностей обрушился на Халху, вызывая ропот и растущее недовольство монголов. Былая военная слава Сюанье явно потускнела.
Внутри империи Сюанье приступил к покорению неханьских народностей Юго-Западного Китая, превращению их из «данников» в обычных подданных империи, замене их правителей общекитайской бюрократией, наступлению на их земли, доходы и автономию. В собственно китайских провинциях сохранялось спокойствие, и только восстание 1721 г. на Тайване, охватившее весь остров, знаменовало собой конец мирного периода и безропотного подчинения китайцев маньчжурам.
Между тем перед Сюанье стояла задача возродить разрушенную войной экономику. Он создал льготные условия для тех, кто распахивал заброшенные земли — залежи и пустоши, временно отменял налоги, соблюдал режим бюджетной экономии, избегал больших трат на роскошь императорского двора. Зато большие средства он направлял на строительство и ремонт дамб, плотин, водоотводов, оросительных систем и каналов. Только на возведение и укрепление защитных и ирригационных сооружений богдохан ежегодно отпускал свыше 3 млн. лянов серебра. Особое внимание он уделял восстановительным и профилактическим земляным работам на р. Хуанхэ, стремясь свести к минимуму ее разрушительную силу и повысить судоходность Великого канала. Он совершил шесть поездок в провинции долины Янцзы (с 1684 по 1707 г.), чтобы лично инспектировать ход этих работ, принуждая чиновников к большей добросовестности. В районах стихийных бедствий он зачастую отменял сбор налогов. Такого рода недобор с 1662 по 1705 г. составил свыше 90 млн. лянов серебра. После завоевания Тайваня Сюанье отменил введенную его отцом Фулинем политику «морского запрета», которая привела к обезлюдению и опустошению широкой полосы вдоль морского побережья и превращению ее в «мертвую зону». Согнанному в глубь страны населению богдохан разрешил вернуться на прежние места жительства, заниматься морским каботажем и торговлей, в том числе с европейцами — «заморскими варварами».
Сюанье стабилизировал бюджет, его расходная часть стала меньше доходной — иногда на 7 млн. лянов ежегодно. Накопления казны возросли, по разным оценкам, в 2,5-5 раз. Своему наследнику он оставил более 50 млн. лянов и большие запасы зерна в казенных амбарах. Стремясь укрепить денежное обращение, Сюанье в 80-х годах установил твердый официальный курс обмена серебра на медную монету. Отныне 1 лян серебра равнялся 1 тыс. медных монет. Этот неизменный курс стал обязательным как для казенных, так и для частных расчетов. С 1688 г. право на отливку монеты Сюанье объявил монополией центрального казначейства, чем пресек рост бесконтрольной медноденежной эмиссии на местах — в провинциях и наместничествах.
В 1712 г. Сюанье провел налоговую реформу. Ставки налогов и уровень обложения на 1712г. были объявлены постоянными и неизменными, что способствовало восстановлению сельской экономики. Налоговая реформа проводилась постепенно, распространялась на все новые провинции и растянулась до конца XVIII в. Начиная с 90-х годов XVII в. Сюанье повел борьбу с укрытием частных — помещичьих и крестьянских — полей от регистрации в земельных кадастрах и от налогообложения. Виновные подлежали суровому наказанию. В ходе этой кампании был проведен обмер полей и вскрыты огромные массивы неучтенных земель. Проводимая Сюанье экономическая политика способствовала быстрому возрождению сельского хозяйства, ремесла, торговли, транспорта и горнодобывающей промышленности, характеризуя его как заботливого и рачительного хозяина, как прогрессивного и «честного чиновника».
Завершив завоевание Китая, Сюанье встал перед необходимостью покончить с глубокой пропастью, разделившей маньчжуров и покоренных им китайцев. С окончанием военных действий грубые силовые методы по отношению к населению, особенно китайской элите, становились опасным пережитком. Еще верный слуга монгольских завоевателей Китая Елюй Чуцай (1190-1244), один из советников Чингис-хана, Угэдэя и Хубилая, говорил: «Хотя мы империю получили, сидя на лошадях, управлять ею, сидя на лошадях, невозможно». Между тем маньчжуры долго не хотели «сойти с лошадей». Особенно жестко придерживался старых силовых приемов Обой, что обострило политический кризис. Ища выход из него, Обой еще больше ужесточал репрессии, загоняя «болезнь» внутрь. Поняв, что это тупиковый вариант, Сюанье запретил наиболее грубые методы насилия над китайцами. В первую очередь он положил конец практике «окружения земли», т.е. прямого захвата полей, жилищ и имущества, приглянувшихся завоевателям. Произволу он противопоставил силу закона, ибо ему нужен был гражданский мир в разоренной стране. Желая привлечь на сторону завоевателей как можно больше состоятельных китайцев, Сюанье разрешил продажу им ученых степеней и званий. Если Фулинь, Обой и Сонготу видели в китайских шэньши и интеллигенции только завоеванных, Сюанье рассмотрел в них будущую опору цинского режима. По его приказу в 1679 г. впервые после более чем сорокалетнего перерыва состоялись экзамены на ученые звания. Когда же многие из патриотов демонстративно отказались участвовать в них, Сюанье сделал вид, что не заметил этого. В конце концов одумаются!
Восстановив китайскую экзаменационную систему и сеть конфуцианских учебных заведений, Сюанье всячески привлекал ко двору авторитетных ученых-конфуцианцев. Даже маньчжурская знать теперь вынуждена была давать своим детям классическое китайское образование. По распоряжению богдохана на маньчжурский язык были переведены китайские классические книги, изданы маньчжурско-китайский и монголо-китайский словари. Вместе с тем он беспощадно пресекал всякое смешение маньчжурской крови с китайской, боясь растворения малочисленной касты победителей в гигантской среде побежденных. Чтобы привлечь китайских шэньши и интеллигенцию на сторону цинского режима, Сюанье организовал массовые «литературные работы» — подготовку многотомных энциклопедий, антологий, словарей и комментариев к древним текстам. По его указанию переиздавались произведения древней и средневековой китайской литературы. Над всем этим трудилось множество ученых — историков, литературоведов, филологов, а также редакторов, писателей, поэтов, каллиграфов, художников и граверов. На эти цели богдохан выделял большие средства из казны. Такого рода масштабной, хорошо оплачиваемой работой, выгодными литературными и редакторскими заказами Сюанье стремился погасить неприязнь шэньши и ученых к завоевателям, переключить этот огромный интеллектуальный потенциал на службу династии Цин, занять интеллигенцию конкретным делом.
В этом проявилась сама натура императора. Получив классическое китайское образование, богдохан приобрел многие черты интеллигента-гуманитария — любовь к знаниям, учебе, стихосложению и чтению. Перенял у китайцев своего рода «культ кисти, тушечницы, бумаги и иероглифа». Сын Неба сам стал, по сути, «ученым мужем», шэньши. Он искал и привлекал выдающихся ученых и каллиграфов к себе в секретари, концентрировал их в своем Императорском кабинете (Наньшуфан) — личной канцелярии. Для выявления талантов он организовал специальные экзамены, а выдержавшим испытание поручил написать многотомную «Историю династии Мин» («Мин ши»). Тысячи ученых были заняты составлением «Полного собрания книг старых и новых времен» («Гуцзинь тушу цзи-чэн»), словаря «Канси цзыдянь», «Собрания дотанской исторической литературы» («Юньцзянь лэйхань»), словаря рифм «Пэйвэнь юньфу» и других изданий.
Работа по сбору и упорядочению культурного наследия прошлого использовалась Сюанье в политических целях. Она была рассчитана на укрепление позиций неоконфуцианства, на пресечение самостоятельности мышления, творческого подхода и тяги к актуальным проблемам. Насаждая компиляторство, абстрактное мудрствование и всемерное подражание древности, Сюанье воспитывал безвольных исполнителей, бездумных верноподданных и конфуцианских конформистов, столь необходимых династии Цин. Организация широких «литературных работ» была связана с проведением селекции, цензурованием и карательными мерами. Из публикуемых произведений вычеркивались все крамольные места. Таковыми являлись вольнолюбивые мысли, неудобные факты и явные намеки, направленные против маньчжуров и других иноземных завоевателей, на укрепление национального самосознания китайцев.
Специальные комиссии и коллегии осуществляли цензурование и фальсификацию произведений, к чему прилагал руку и сам император. С теми шэньши и учеными, кто не покорился маньчжурам, Сюанье был беспощаден. Из книжника и интеллигента он превращался в восточного деспота, слегка прикрытого лоском конфуцианской образованности. Так, в 1711 г. был брошен в тюрьму, судим и четвертован Дай Минши, включивший в свой труд описание антиманьчжурской борьбы. Члены семьи ученого и его друзья — всего более ста человек — сложили свои головы на плахе. Тем самым Сюанье продолжил «литературную инквизицию», или «письменные судилища» (вэньцзы юй), начатые Обоем. В то же время он расширял участие шэньши и помещиков в штатской администрации, что вело к постепенному укреплению позиций китайского чиновничества и снижению роли «восьмизнаменного» военного аппарата. Таким образом, Сюанье начал медленную планомерную «китаизацию» маньчжурского режима, видя в этом залог долговечности господства династии Цин. Под маньчжурскую военную машину он подводил прочный штатский фундамент централизованной бюрократической деспотии.
Будучи ревностным конфуцианцем, Сюанье особое внимание уделял идеологии. Он был сторонником консервативного неоконфуцианства (лисюэ) эпохи Сун (960-1279), и прежде всего его наиболее идеалистического и реакционного направления, созданного Чжу Си (1130-1200) и его последователями. Чжусианство основной упор делало на жесткой регламентации взаимоотношений людей в обществе, на закреплении их обязанностей, т.е. на укреплении порядка при консервации существующей системы. Именно это и привлекло Сюанье. Император объявил Чжу Си выше «десяти мудрецов», особо выделил его для почитания, а его труды превозносил как образец для подражания. Канонизация Чжу Си превратила чжусианство в ортодоксальную школу и государственную догму. В 1712 г. Сюанье особым указом присвоил Чжу Си посмертный титул «выдающегося гения».
Большое внимание богдохан уделял контролю за настроениями покоренного китайского населения. Он всемерно укреплял созданную еще до него систему «собеседований» (сянъюэ), регулярно проводимых особыми «беседчиками». Для этих «собеседований» Сюанье составил набор поучений из 16 заповедей, а в 1670 г. опубликовал их в виде специального «Священного указа» («Шэнъюй»). Помимо сугубо моральных правил новый документ содержал ряд наставлений фискально-полицейского характера. В них Сын Неба убеждал крестьян и горожан полностью уплачивать налоги, участвовать в полицейской системе круговой поруки (баоцзя), «подавлять воров и разбойников», не укрывать беглых и т.д.
Приверженец конфуцианства, Сюанье проявлял явную веротерпимость. Прекратив начатые при Обое гонения на христиан, богдохан эдиктом 1692 г. разрешил проповедь учения Христа, вернул из ссылки европейских миссионеров, сделав одного из них главой Астрономической коллегии. Вплоть до конца XVII в. иезуиты оставались доверенными советниками "Сюанье, оказывая Китаю помощь в литье пушек, точных науках, переводах с западных языков и в дипломатии. Отношение богдохана к иезуитам стало особенно милостивым с 1693 г., когда они при помощи хины вылечили его от малярийной лихорадки. Сюанье ценил знания отцов-иезуитов, любил проводить время в ученых беседах с ними, открывал для них дворцовое собрание редкостей, а с одним из них — Ф.Вербистом в 1682-1683 гг. путешествовал по Южной Монголии. С неподдельным интересом и усердием Сюанье под руководством иезуитов изучал геометрию, тригонометрию, астрономию, естествознание, философию, физику и медицину. Сын Неба постигал «варварские науки», коих маньчжуры и китайцы не знали и демонстративно чурались. Император страстно любил учиться новому, хотя в европейских науках и искусстве мало преуспел. По приказу богдохана лучшие, с его точки зрения, европейские сочинения переводились на китайский и маньчжурский языки. В ряде случаев он сам просматривал перевод и исправлял его слог. В последнее десятилетие своего правления Сюанье даже организовал специальную группу молодых китайцев и маньчжуров, которым преподавали ученые-иезуиты. Эта группа под патронажем императора опубликовала коллективную работу — сводный труд по математике, европейскому календарю и музыке. Особое внимание миссионеры, естественно, обращали на проповедь христианства. Однако склонные к религиозному синкретизму китайцы-неофиты сочетали культы Христа и Конфуция с поклонением предкам. Миссионеры не раз обращались к Сюанье с просьбой запретить новообращенным сохранять китайские верования. Богдохан отклонил это явное вмешательство во внутренние дела Цинской империи, но они продолжали настаивать на своем. Разгневанный Сюанье принял жесткие меры — один из папских легатов умер в тюрьме, а другой был выслан из Китая. Тем не менее проповедь христианства Сын Неба не запретил. В Пекине и других городах миссионеры, в основном иезуиты и францисканцы, по-прежнему несли китайцам слово Божие и открывали церкви.
Между тем Сюанье беспокоила успешно развивавшаяся торговля с европейцами. Стремясь ее максимально сузить и поставить под контроль, он в 1720 г. создал в Гуанчжоу полуказенную, получастную гильдию «Гунхан» («Кохонг»), объединявшую местных «казенных торговцев» (гуаньшан). Это были купцы-откупщики, получившие от казны право торговать с иностранцами или купившие его за деньги. Гильдия «Гунхан» обрела монопольное право на торговлю с «заморскими варварами». Корпорация осуществляла контроль за европейцами и сбор таможенных пошлин, но сама находилась под строгим надзором властей. Купцы, не входившие в «Гунхан», не могли напрямую иметь дело с иностранцами и должны были продавать свои товары членам корпорации. Ее создание стало одним из шагов к «закрытию» Китая для европейцев.
Сильным и самостоятельным правителем Сюанье стал не сразу. Лишь в 1677 г., т.е. за два года до отстранения Сонготу от власти, молодой император создал свой собственный «штаб» — Императорский кабинет (Наньшуфан). Здесь оформлялся ряд указов, не проходивших через Совет князей-регентов и сановников, роль которого резко упала. Умелый администратор, умный политик и хитрый дипломат, Сюанье сконцентрировал всю власть в своих руках, непосредственно руководил Шестью ведомствами (Любу) и сам решал важнейшие вопросы. Делал он это так искусно, что оставался в полном согласии с Советом маньчжурской аристократии. Он умел выбирать себе опытных, способных и умных советчиков. Запрашивая мнения Совета, император тщательно их взвешивал и окончательное решение принимал сам. Высоко ценя способных помощников из числа маньчжуров, богдохан тем самым как бы компенсировал подспудное недовольство «восьмизнаменных» крепнущим политическим союзом императора с китайской элитой, его усиливающейся опорой на сословие шэньши.
Когда требовали обстоятельства, осторожный и терпеливый, склонный к уступкам и лавированию, Сюанье становился решительным, жестким и бескомпромиссным политиком. Нелегкая школа, пройденная им при правлении Обоя и Сонготу, сделала из него сдержанного, скрытного и волевого властителя. Он никогда не позволял чувствам брать вверх над разумом. Даже в гневе оставался рационалистом-политиком. Сюанье был человеком золотой середины, противником крайностей. «Если действовать без выдержки, то ничего хорошего не получится. Вообще хорошее управление всегда основывается на золотой середине и искренности. Если стоять посреди, то всегда можно быть справедливым», — считал он. Среди своих сыновей Сюанье стремился заранее определить наиболее подходящего для трудной роли наследника. Он всячески старался быть образцовым конфуцианским правителем. Ни евнухи, ни женщины, ни клики маньчжурских аристократов, ни группировки сановников, сложившиеся вокруг его сыновей, не могли вывести его из равновесия. Все госучреждения находились под его непосредственным контролем. Сюанье, как и Петр I, лично вникал во все дела и сам отдавал распоряжения, являя собой пример честного труженика на троне.
Будучи хорошим управителем, он старался вести строгую экономию казенных средств. Преследуя пустое расточительство, богдохан гордился скромностью своих личных трат. Бережливый и практичный, он слыл добросовестным исполнителем своих «служебных обязанностей», «честным чиновником», выделявшимся примиренческим отношением к подчиненным, толерантностью и умеренностью. Сюанье не вел беспощадной борьбы с коррупцией. Однако в первую очередь выдвигал на повышение тех, о ком докладывали как о честных и неподкупных служаках. Перед такими богдохан открывал блестящую карьеру. Его природная любознательность зачастую отодвигала в сторону официальный этикет и дипломатический протокол. Так, он запросто, по-деловому беседовал с интересными ему людьми, например с чрезвычайным посланником Петра I капитаном лейб-гвардии Преображенского полка Львом Измайловым и с миссионерами-иезуитами. Он симпатизировал пленным русским, взятым при штурме Албазина. По его приказу в 1685-1686 гг. их поселили в Пекине и в качестве особой роты (Русской сотни) включили в «восьмизнаменные» войска.
В отличие от Фулиня, безвыездно сидевшего в Пекине, Сюанье совершил шесть поездок в провинции долины Янцзы. Кроме того, он неоднократно путешествовал по Южной Маньчжурии и Южной Монголии. В конце своей жизни он писал: «Теперь я нахожусь на троне шестьдесят первый год... Я стремился к установлению мира в стране, шел к этому неустанно, осторожно, не допуская ослабления своего внимания. Десятилетия я прожил в заботах и стараниях, как один день. Это едва ли можно полностью исчерпать словами „труд" и „тяжесть". В цвете лет я мог натянуть очень тугой лук и выстрелить тринадцатью стрелами одновременно. Я хорошо знаю военное дело, умело вел сражения и никого не убил зря... Средства, скопленные Ведомством налогов, никогда не расходовал не по назначению, кроме тех случаев, когда была война или неурожай, так как я считаю, что все это кровь мелкого люда. Поэтому, строя летние дворцы, я не делал особых украшений... Если сравнить это с расходами на ирригацию... то получится менее одной тысячной доли от последнего». Далеко не все в этой «исповеди» правда, но перед нами встают реальные черты живого Сюанье — человека и монарха.
До конца дней своих он сохранил ясность мысли и полный контроль за ситуацией в стране. Однако лет за десять до смерти в его характере произошел психологический перелом — своего рода угасание активности. Он видел, как в госаппарате нарастают коррупция и разложение, как сановники и чиновники объединяются в группировки и клики, как нарастает яростная склока среди его сыновей — грызня за место наследника престола, как вяло и бестолково ведется вторая война с ойратами. Он наблюдал за развитием ситуации, держал ее под контролем, и только. Он вскипал, лишь когда Ватикан пытался ограничить его власть над подданными. Но это не было безволием или слабостью — до последнего вздоха он оставался сильным правителем. Просто он уже смотрел на происходящее из одного ему понятного далека. То ли произошло пресыщение властью, то ли это служило подготовкой к уходу в вечность, то ли пришла высшая мудрость, то ли наступил возрастной перелом? Так же было и с Александром 1 в последние годы его жизни.
Будучи склонным к интеллектуальному творчеству, Сюанье претендовал на славу ученого и литератора. Он писал стихи, прозу, комментарии и предисловия к переиздававшимся по его приказу древним и средневековым произведениям. Император был посредственным поэтом, плохим писателем и бесцветным каллиграфом. Видимо, он все же хотел блистать в этих сферах творчества, ибо не пресекал холуйского восхваления в свой адрес, а также публиковал не только собственные стихи и прозу, но и произведения придворных литераторов под своим именем. Так, в 1704 г. была опубликована такая «смешанная» поэзия в 28 цзюанях (частях, главах, тетрадях), а в 1711 г. — подобная проза в 150 цзюанях. Сюанье считал себя выдающимся музыкантом и математиком, но ничего не смыслил в музыке и усвоил лишь азы математики. При всем том он был щедрым меценатом, покровительствовал искусствам и наукам. В своих дворцах богдохан собирал художников и архитекторов, давая им высокооплачиваемую работу. Здесь трудились миссионеры, в основном иезуиты—художники, граверы, часовщики и механики.
Его страстью были охота и загородные дворцы. Как маньчжур-воин, Сюанье отдавал предпочтение конной охоте. Начиная с 1683 г. Сюанье ежегодно летом жил и охотился в Мулани (провинция Жэхэ), где построил любимый им парк-дворец — «Горная усадьба, спасающая от жары», ставший затем официальной летней резиденцией цинских императоров. К западу от Пекина Сюанье восстановил старый парк-дворец периода Мин и назвал его «Парк Вечной Весны». Он проводил здесь по нескольку месяцев в году. Здесь он и умер от гриппа 20 декабря 1722 г. До Сюанье при цинском дворе следовали маньчжурскому похоронному обряду — тела правителей, членов их семей и высших сановников сжигали на ритуальном костре, а золу и кости в специальных фарфоровых урнах погребали в землю. Сюанье восстановил похоронный обряд династии Мин — тело Сына Неба в большом гробу помещали в усыпальнице, наполненной богатой утварью и драгоценностями, а поверх гробницы насыпали высокий могильный курган. Начиная с Сюанье маньчжурских императоров и их родню хоронили по китайскому обычаю. У Сюанье было много детей, но до совершеннолетия дожили только 20 сыновей и 8 дочерей. За исключением одного сына от императрицы, все остальные были рождены от наложниц нижних рангов, бывших фрейлин и служанок императорского гарема.
Его царствование формально длилось около 60 лет (1661-1722), а фактически — почти 43 года (1679-1722). За это время ему удалось сделать очень многое. Своему наследнику он оставил централизованную империю, резко расширенную за счет новых завоеваний, стабилизированную государственную власть, возрожденную экономику и полную казну. С «эпохи Канси» началось восхождение Цинской империи к вершине своего могущества. Последующая история Китая показала, что Сюанье остался наиболее выдающимся богдоханом династии Цин — объектом подражания для последующих обладателей «драконового трона».
