header left
header left mirrored

В погоне за ореолом идеального правителя. Император Хунли

Бокщанин А.А., Непомнин О.Е. Лики Срединного царства ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Под гнетом чужеземцев. Эпоха Цин - В погоне за ореолом идеального правителя. Император Хунли

Лето 1722 г. буйствовало в охотничьих угодьях цинских богдоханов в Жэхэ. Здесь, к северу от Великой Китайской стены на исходе одного из июньских дней завершалась очередная облавная охота. Усталый и довольный император Сюанье сидя в седле, собрался было подать команду к возвращению домой, как произошло неожиданное. Загонщики подняли бурого медведя — матерого и страшного в своей ярости. Это был редкий гость в тех местах. Видимо, он спустился со склонов Яньшаня. Зверь принял свой последний бой, как и подобает смертнику — жестко и яростно. Раненный сразу несколькими стрелами, он бросился на врагов, распоров бок одной из лошадей и изувечив двух егерей. В этой суматохе слились ржание, рев, крики, стоны. Сюанье любил опасность и, вынув охотничий нож с серебряной рукоятью, уже хотел сойти с седла, как вспомнил, что рядом с ним должен быть его любимый внук — 12-летний Хунли, четвертый сын его четвертого сына Иньчжэня. Оказалось, что подросток не удрал. Спокойно сидя на своем пони, он левой рукой сдерживал его поводьями, а в опущенной вниз правой сжимал боевой маньчжурский кинжал — подарок деда. Губы сжаты, брови сдвинуты, оружие держит правильно — клинком вперед, взгляд сосредоточен на медведе. Восхищенный Сюанье на миг даже забыл о звере. Ловчие наконец свалили ревущего бурого и кончали его последними ударами, вымещая на нем свой недавний страх и злобу. «Снять у него шкуру!» — приказал старый император и, глядя на внука, вновь просветлел лицом: «Я не ошибся! Весь в меня! Достойный наследник драконового трона! Клянусь, он станет Сыном Неба!». Вечером после охоты он вызвал к себе Иньчжэня и приказал: «После тебя править Поднебесной будет Хунли. Это моя воля. Запомни!». Зимой того же года Сюанье умер, и следующие тринадцать лет (1722-1735) правил Иньчжэнь. Чуя близкий конец, за день до смерти — в октябре 1735 г. он сделал Хунли своим наследником. Такова одна из версий.

18 октября того же года исполнилась воля Сюанье — Хунли взошел на трон. Тогда ему было 25 лет, и ему предстояло, как все тогда говорили, блестящее царствование. С девизом его правления Цяньлун (Непоколебимое и Славное, 1735-1795) ассоциируется наивысший расцвет Цинской империи, предельное расширение ее границ. Страна, казалось, находится в зените своего могущества и процветания. Отсюда тот огромный интерес к личности этого пятого императора династии Цин — монарха, более 60 лет олицетворявшего собой «величие и славу эпохи Цяньлун».

Судя по сохранившимся портретам, у Хунли было довольно полное лицо, кустистые брови, толстый нос с горбинкой, редкие вислые усы, едва заметная бородка, резко очерченные губы и тяжелый властный взгляд узких глаз. Таким он сидел на императорском троне в длинном, до пят, парадном одеянии, расшитом драконами, и в круглой маньчжурской шапке.

Хунли получил прекрасное классическое конфуцианское образование и титул князя первой степени (циньван), но особого опыта управления страной не имел. На первом этапе его царствования — до 1749 г. — ему помогали нести государственные заботы два опытных политика — Оэртай (до 1745 г.) и Чжан Тинъюй (до 1749 г.). После смерти первого и отставки второго следующие 30 лет (1750-1780) Хунли правил самостоятельно. Так же как его дед и отец, он являл собой образец сильного волевого монарха, вникавшего во все дела государства. Его первые министры — шурин Фухэн и позже Юй Миньчжун были всего лишь его «письмоводителями» и исполнителями воли богдохана и боялись ему возражать. «Их единственная обязанность в том, чтобы точно переписывать указания императора», — говорил он. Следуя во всем примеру своего гениального деда (о своем отце он старался не говорить), Хунли претендовал на роль образцового государя — идеального конфуцианского правителя. Был трудолюбив и усидчив. Каждое утро в начале одиннадцатого он входил в свой рабочий кабинет, расположенный, как и его жилые покои, внутри «палаты» Янсиньдянь в Запретном городе — дворцовом комплексе Пекина. До обеда Хунли прочитывал, просматривал, подписывал (либо отклонял) или диктовал секретарю множество разного рода документов, а также работал с министрами, т.е. главами Шести ведомств (Любу), и сановниками. Оставшаяся после него (и изданная) огромная деловая документация (300 томов) свидетельствует о его рассудительности, образованности, проницательности, сильном характере и чувстве ответственности. Хунли выступал образцовым «первым чиновником» огромного бюрократического аппарата Цинской империи. При всем том он не был заражен вирусом семейственности и непотизма — ни одному из своих многочисленных сыновей он не доверял важных государственных дел. Был очень строг с дворцовыми евнухами и не позволял им вмешиваться в дела правления, к чему они всегда стремились.

Хунли не был закоснелым ретроградом и оставался восприимчивым к велениям своего времени. Так, он продолжил линию Сюанье на осуществление административно-налоговых преобразований. Налоговые реформы, проведенные дедом (1712г.) и отцом (1724г.), Хунли дополнил учетной реформой 1741-1742 гг. С этого времени в реестрах учитывались не только «тягловые» (дин), т.е. мужчины с 16 до 60 лет, но и «нетягловые» (коу), т.е. женщины, дети, старики, инвалиды и отчасти национальные меньшинства Китая. Когда Хунли стал стареть, период наивысшего «блеска и процветания империи» (60-70-е годы) сменился эрой господства фаворита Хэшэня (с 80-х годов). Управление империей все более переходило к всемогущему временщику и сопровождалось разложением госаппарата. По мере передачи власти Хэшэню стареющий император терял реальное представление о состоянии дел, становясь жертвой ложной информации. Хотя империя уже вступила в полосу кризиса, старому богдохану внушали, что его последний период правления столь же блестящ, как и предыдущий, что империя как никогда сильна своей военной мощью и «моральным совершенством». Наиболее ярким примером ложной информации служили многочисленные реляции о «победах» над «религиозными бандитами» — повстанцами секты «Белый Лотос» в начавшейся Крестьянской войне 1796-1804 гг.

Хунли страстно мечтал о славе полководца, о лаврах завоевателя, подражая в этом Сюанье. Однако, в отличие от деда, он сам на войне не был и никогда не приближался к театру боевых действий. «Воюя», сидя в Пекине и в летней резиденции Мулань в Жэхэ, Хунли составил список десяти своих «великих военных побед». Самыми крупными из них были завоевание Джунгарии и Кашгарии, т.е. разгром Ойратского ханства (1755-1758) и ликвидация мусульманского государства в Восточном Туркестане. Между тем обе эти победы были обусловлены не военной мощью империи и полководческим «талантом» Сына Неба, а феодальной раздробленностью и междоусобицей в этих двух регионах, что сделало их легкой добычей Хунли. Тем не менее цинской казне «эти блестящие победы» обошлись в 23 млн. лянов серебра.

С окончательным подчинением Тибета, завоеванием Джунгарии и Кашгарии в состав Цинской империи вошли земли общей площадью до 3 млн. кв. км. Правда, в основном это были пустыни, полупустыни и бесплодные горы. Но это не помешало Хунли раззвонить о своей «безупречной военной доблести», считать себя великим завоевателем. Поскольку Цинская империя находилась тогда в зените своего расцвета, удачливый богдохан ощущал себя вершителем судеб почти всего мира, чуть ли не его властелином. Его буквально распирало от сознания собственного величия, а эйфория «военного могущества» надолго стала главным состоянием богдохана. Именно на этой блаженной волне всевластия он решил наказать «заморских варваров» и «закрыл» Китай для европейских и американских купцов, оставив этим «длинноносым» и «рыжеволосым чертям» одно «окошко» — порт Гуанчжоу. Ощущая себя почти всемирным владыкой, он не сомневался в своем высшем праве «наказывать» и «усмирять», т.е. приводить в русло «китайского порядка» соседние страны и их государей. Исходя из этого, Хунли охотно склонялся к новым войнам, дабы продемонстрировать свое «военное могущество» и «моральное совершенство». Начав войны с Бирмой (Авское государство) в 1768-1769 гг. и с Вьетнамом (Аннам) в 1788-1789 гг., Хунли был взбешен поражениями своих войск в этих странах, и только формальное признание ими «даннического» статуса по отношению к Пекину несколько примирило воинственного императора с положением дел на южных границах. Эти две неудачные войны поколебали ореол «непобедимости» Хунли, и лишь более успешная война с Непалом в 1792 г. восстановила дух самомнения и зазнайства, выпестованный богдоханом в себе самом. Скромная победа над маленьким и слабым Непалом как бы вернула прежнюю иллюзию всемогущества Хунли как правителя центра Вселенной, т.е. Поднебесной империи.

В число своих «десяти побед» Хунли записал подавление восстаний тибетских племен Цзиньчуани (западная Сычуань) в 1747-1749 и 1771-1776 гг., а также китайцев на Тайване (1787-1788). Эти «победы» стоили крайне дорого. Так, покорение Цзиньчуани обошлось втрое дороже завоевания Джунгарии и Кашгарии. Такого рода финансовые потери, учитывая также расходы на путешествия Хунли в провинции долины Янцзы и недобор налоговых сумм из-за стихийных бедствий и голода, составили около 200 млн. лянов серебра — сумму, по тем временам колоссальную. Кроме того, в 1782 г. Хунли увеличил регулярную армию на 60 тыс. человек, что обернулось ежегодной нагрузкой на бюджет страны в 3 млн. лянов. Избалованный победами — реальными и мнимыми, Хунли крайне болезненно воспринял поражения своих войск от повстанцев в начале Крестьянской войны под руководством секты «Белого Лотоса» («Байляньцзяо») в 1796-1798 гг. Сын Неба со столь большими претензиями не мог не сознавать, что конец его «блестящего правления» смазан успехами этих «религиозных бандитов».

Считая себя оплотом конфуцианства, его высшим авторитетом и покровителем, Хунли всячески поддерживал ученых и шэньши при компилировании и переиздании древних и средневековых текстов. Для этого он организовал гигантские «литературные работы». Издание одной только серии «Сыку цюаньшу» («Библиотека императорских рукописей по четырем разделам») в 36 тыс. томов дало заработок множеству интеллектуалов. При всем том император выступал как ярый враг инакомыслия и свободного творчества, как жесткий цензор и беспощадный каратель, поднявший «литературную инквизицию», или «письменные судилища» (вэньцзыюй), до апогея. По его приказам происходили аресты, допросы, пытки, казни и ссылки ученых и литераторов, историков и поэтов. По его распоряжению в огонь было брошено 14 тыс. запрещенных сочинений.

Хунли считал себя гениальным поэтом, выдающимся каллиграфом и художником, знатоком искусства и высшим авторитетом в этой сфере. Он везде желал быть первым, и пресмыкавшиеся перед ним придворные укрепляли его в этом заблуждении. Будучи буквально помешанным на литературном творчестве, Хунли вошел в историю как царственный графоман. Он издал 40 тыс. своих стихотворений и поэм, став самым плодовитым из самых посредственных рифмоплетов в истории китайской литературы. Фантастическое обилие августейших творений компенсировалось их заурядностью. Всего богдохан издал шесть своих поэтических сборников (454 цзюаня, или главы) плюс четыре сборника своей прозы (92 цзюаня), а также еще 30 цзюаней прозы и поэзии. До сих пор остается загадкой, как богдохан физически смог это написать один. Если он был не один, то кто ему в этом помогал и почему в свои соавторы он избрал таких же посредственностей, как он сам? Как и Сюанье, Хунли покровительствовал художникам, их было много при дворе. Среди них европейский миссионер-иезуит Джузеппе Кастильоне, писавший стилизованные портреты императора. Миссионеры-иезуиты служили архитекторами и художниками при создании павильонов, зданий, парков и фонтанов в итальянском стиле в летней резиденции Юаньминъюань. Именно при Хунли этот дворцово-парковый комплекс приобрел законченный и роскошный облик. Богдохан сам рисовал посредственные картины в традиционном духе и, как подражатель одного из стилей каллиграфии, занимался этим чисто китайским видом искусства. Кроме того, как крупнейший в стране меценат, он собрал огромную коллекцию живописи и каллиграфии. Император увлекался музыкой и театром, поощрял искусство фарфора, перегородчатой эмали, резьбы по нефриту и слоновой кости.

Следуя во всем примеру своего деда Сюанье, Хунли претендовал на роль ревностного конфуцианца-гуманиста. Богдохан кичился своей гуманностью как одной из высших добродетелей. Между тем за этой импозантной маской скрывался настоящий маньчжурский завоеватель, палач и каратель, для которого десятки и сотни тысяч загубленных жизней ничего не значили. На его совести истребление огромных масс людей. Так, при подавлении восстания народности мяо в 1735-1736 гг. погибло около 500 тыс. человек, а при покорении Джунгарии по его приказу было вырезано без малого 600 тыс. Гекатомбы трупов стали своего рода памятниками императорской «гуманности». Противники и мятежники воспринимались им как недостойные существования нарушители высшей, установленной Небом гармонии с ее венцом в лице самого Хунли — Сына Неба.

Поразительная жестокость к врагу, повышенная страсть карать ослушников, тяга к мучительным казням, стремление внушать не просто страх, а панический ужас были в духе Хунли. Он любил назначать самые изощренные пытки, любил вселять страх в подданных и «варваров», живущих в пределах империи.

Как всякий восточный деспот, Хунли делил всех людей на две категории — на подвластных ему подданных и иностранцев. С первыми он был высокомерен, требователен и жесток, властен и немногословен. Исключение составляли «знаменные», т.е. высшее сословие завоевателей, прежде всего маньчжуры, их он всячески опекал. В глазах же иностранцев — «заморских варваров» — европейцев и азиатских «данников», приезжавших на поклон в Пекин, Хунли выглядел иначе. С ними он разыгрывал роль великого властелина, но скромного человека и простого в обиходе мудреца, могущественного завоевателя, но гуманного интеллектуала и внимательного собеседника, образцового конфуцианского правителя, но радушного, щедрого и заботливого к гостям хозяина. С европейцами, например, он умел держаться без обычного высокомерия, говорить без чванства, старался расположить к себе. Умело подчеркивал свою конфуцианскую образованность, то и дело цитируя изречения древних мудрецов и максимы из классических сочинений. Мог себе позволить на неофициальном портрете выглядеть добрым, простодушным и улыбчивым стариком. И в то же время хотел, чтобы его изображали в виде Будды, даосского монаха, китайского ученого за занятием каллиграфией.

Хотя Хунли жил в сказочной роскоши, по природе своей он был стяжателем. Его алчность не знала границ, он мог отобрать у богатых купцов серебро, у своих прислужников-скопцов — накопленное ими богатство, которое порой не уступало состояниям маньчжурских князей. Так, в гробнице главного евнуха Сыном Неба были обнаружены удивительные сокровища, а среди них статуя из чистого золота. Когда повстанцы секты «Белого Лотоса» начали наступление, создав угрозу столичной провинции и Пекину, Хунли поспешил вывезти свои богатства в Маньчжурию, где они были закопаны на дне специально отведенной в сторону реки, после чего воду вновь пустили по старому руслу. Когда же дело касалось любимца Хэшэня, щедрость императора не знала границ. Этого фаворита старый богдохан осыпал богатствами, построил для него огромный и роскошный дворец.

Копируя своего деда, Хунли много путешествовал по стране. Так, с 1751 по 1784 г. он совершил шесть поездок в провинции бассейна Янцзы, а кроме того, путешествовал по Северному Китаю и Маньчжурии. Все эти вояжи были крайне разорительны для казны и влетели ей в копеечку. Как и Сюанье, Хунли безумно любил охоту верхом, когда в огромных императорских охотничьих угодьях в Жэхэ сотни и тысячи загонщиков «поднимали» зайцев, лисиц, оленей, антилоп, волков и кабанов, сгоняя их в центр облавы — под стрелы, копье и аркебузу августейшего охотника. Хунли был хорошим наездником, метким стрелком, необычайно крепким и здоровым человеком. До глубокой старости он сохранял бодрость и работоспособность. Так, за два года до смети, в 86 лет, он еще выезжал на охоту верхом. Вплоть до последнего своего часа он читал и писал как обычно. Его долголетие во многом объяснялось строгим распорядком дня, никогда не изменяемым. Вставал он в 9 часов утра и после длившегося почти час завтрака садился за деловые бумаги в своем кабинете в палате Янсиньдянь. После часового обеда читал, писал стихи, рисовал. Перед сном следовал легкий ужин.

Женщины не играли какой-либо роли в его жизни, хотя, будучи молодым, Хунли очень любил свою первую жену — императрицу Сяосянь (Мишань). После ее смерти он сделал своей женой Ула Нару, но через пятнадцать лет супружеской жизни она посмела противоречить ему. Тогда Хунли постриг ее в монахини, объявив сумасшедшей, что вызвало массу кривотолков, ибо выставило Сына Неба и «образцового конфуцианца» в нежелательном свете. Гарем Хунли состоял из трех главных наложниц, девяти наложниц второго ранга, двадцати семи третьего и восьмидесяти одной четвертого ранга, не считая множества фрейлин и прислужниц. Одним словом, выбор у богдохана был широкий. Жены и наложницы родили ему очень много детей, но до отрочества дожили только 17 сыновей и 10 дочерей. В свое время Хунли официально заявил, что если Небо подарит ему долголетие, он не будет находиться на троне более 61 года, т.е. сколько правил страной Сюанье. На исходе этого срока — в октябре 1795 г. он объявил о передаче власти сыну и наследнику Юнъяню, а в феврале 1796 г. провел церемонию его восхождения на престол. Наступила эра Цзяцин (Прекрасное и Радостное правление, 1795-1820), но эра Цяньлун оставалась в пределах дворца до конца дней Хунли, коего теперь именовали «Верховный Император» (Тайшан Хуанди). Отец продолжал давать сыну указания, инструкции и «поучения» в государственных делах вплоть до своей смерти. Хэшэнь сохранил свою власть «теневого монарха» и готовил указы от имени «Верховного Императора». Таким образом, Хунли правил 63 года, дольше, нежели любой император Китая начиная с древности. В своей сверхдолгой жизни он стал свидетелем жизни семи поколений — от своего деда до своего праправнука. По достижении 70 лет Хунли взял себе прозвище «Сын Неба, коего редко встретить начиная с древности» (Гуси Тяньцзы). При всей внешней помпезности эры Цяньлун фигура Хунли оказалась как бы на историческом переломе. Первая треть его правления еще оставалась в русле общего подъема империи, середина царствования пришлась на вершину могущества, а в последнюю треть началось сползание к очередному циклическому кризису китайского феодализма, грозным предвестником которого явилась Крестьянская война под руководством секты «Белый Лотос».


 

Top
 
 

© Материалы, опубликованные на сайте, являются интеллектуальной собственностью и охраняются законодательством об авторском праве. Любое копирование, тиражирование, распространение
возможно только с предварительного разрешения правообладателя.
Информационный портал по Китаю проекта АБИРУС

Карта сайта   "ABIRUS" Project © All rights reserved
Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100 Яндекс цитирования