Контроль над культурой
Жесткий военный контроль был установлен в Японии также и в области идеологии, культуры и развлечений. Усилилась цензура над печатью, стало осуществляться прямое вмешательство в работу издательств. Об этом можно сулить хотя бы по запрещению издания повести Исикава Тацудзо «Живой солдат» (опубликована в марте 1938 года в журнале «Тюокорон») только за то, что в нем были описаны зверства японских солдат в Китае. В том же году было запрещено заниматься литературной деятельностью писателям Миямото Юрико и Накано Сигэхару. Позднее ряд прогрессивных писателей и других деятелей культуры был брошен в тюрьмы.
1 октября 1939 года в Японии по примеру нацистской Германии был принят «Закон о кинофильмах» и установлен контроль в области музыки и театра. Он осуществлялся под предлогом «обеспечения всего народа здоровыми развлечениями». Нечего и говорить, что в установленных рамках контроля не могли рождаться выдающиеся произведения литературы и искусства. Об этом ясно можно судить хотя бы по киноискусству, которое представляет собой наиболее массовый вид искусства. До того как был принят «Закон о кинофильмах», японское киноискусство переживало, можно сказать, золотой век. Одна за другой появлялись на экранах выдающиеся кинокартины. Но «Закон о кинофильмах» подчинял производство фильмов воле властей (то есть целям агрессивной войны), запрещал показ теневых сторон жизни общества, считал ненужным вводить в фильмы любовный сюжет, запрещал выражение индивидуалистических идей. Этот закон требовал создания главным образом фильмов националистического характера, призывавших «связать судьбу народа с судьбой государства». «Закон о кинофильмах» ограничивал число выпускавшихся кинокартин, устанавливал систему лицензий на кинопроизводство [250] и вводил в практику предварительную цензуру сценариев. Он неизбежно вел к лишению фильмов элементов свободного творчества и художественности, реалистичности и драматизма. В результате в Японии стало возможным выпускать лишь фильмы наподобие «Отряд морской пехоты в Шанхае», «Земля и солдаты», «Эскадра на реке Янцзы» и т. п.
Усилился государственный контроль и над религией. На строительство и реконструкцию синтоистских храмов ассигновались огромные суммы, тогда как другие религии искоренялись. На них было объявлено гонение, как на религии, осквернявшие достоинство императорского дома и разлагавшие религиозные братства{186}.
В «Армии спасения» была создана правая раскольническая группировка, требовавшая утверждения автономии японской «Армии спасения».
В августе 1936 года в Берлине открылись XI Олимпийские игры. Япония послала в Берлин около трехсот своих спортсменов и по примеру нацистской Германии использовала эти игры для разжигания в народе националистических настроений. После Олимпийских игр в Японии стали придавать серьезное значение спорту как средству воспитания из молодежи «здоровых солдат». По всей стране начали проводиться различные спортивные соревнования. Молодежь обучали драться на длинных деревянных мечах и т. п.
Воспитание было неразрывно связано с движением за всеобщую мобилизацию национального духа и подчинено интересам войны. В декабре 1937 года был создан так называемый «Государственный педагогический совет», в задачу которого входила коренная реформа обучения «в интересах прогресса культуры и вечного процветания Японии с учетом положения внутри страны и за рубежом». Внешне это учреждение как будто выступало за рационализацию прежней системы обучения и обеспечение более высокого уровня развития народных масс. [251]
Но его действительная цель с самого начала состояла в усилении милитаризации обучения в соответствии с милитаризацией всей государственной системы Японии, начало которой было положено японо-китайской войной. На основании предложений «Государственного педагогического совета» в 1938 году была введена система обязательного обучения, которая предусматривала привлечение к учебе в школах более 80 процентов японских детей. Введение системы обязательного обучения ставило своей целью приобщить детей к делу «усиления обороноспособности страны» путем военного обучения и участия в «развитии производства и расширения производительных сил». В то же время эта система ставила целью воспитание «кадров», которые в будущем должны были обеспечить фашизацию жизни на периферии. В марте 1940 года был опубликован указ о народных школах, ставивший своей целью, «исходя из задач империи, обеспечить всеобщее начальное обучение и физическую закалку народа». Срок обязательного обучения был продлен до восьми лет. Программа обучения состояла из следующих разделов: народоведение, физика и математика, физическое воспитание, искусство, профессиональное обучение. Таким образом, указ о народных школах обеспечивал единую систему воспитания, подчиненного «задачам империи». В 1940 году был организован Молодежный союз великой Японии. При этом подчеркивалось, что «необходимо создать всеобъемлющую систему военного обучения... которая соответствовала бы требованиям государства наипрочнейшей обороны». Все эти мероприятия способствовали внедрению в школах постоянного военного обучения. В апреле 1937 года министерство просвещения издало и распространило по школам брошюру «Сущность национального государственного строя». Эта книга стала настоящей библией воспитания японских детей в духе тэнноизма.
Правители Японии, ставя под контроль все сферы жизни народа, безжалостно расправлялись с теми деятелями культуры, которые не подчинялись их фашистскому милитаристскому господству. Это прежде всего проявилось в репрессиях, обрушившихся на движение за возрождение [252] разгромленной Лиги японской пролетарской культуры. Вслед за арестом Миямото Юрико и Кубокава Инэко были арестованы все члены левых литературных кружков на периферии. Один за другим были закрыты «Бунка сюдан», «Сякай хёрон», «Бунгаку хёрон» и другие журналы, продолжавшие традиции пролетарских писателей Японии. В июле 1936 года подверглось репрессиям издательство «Наука», сделавшее большой вклад в дело издания пролетарской литературы. Его руководителей арестовали. Тогда же были арестованы тридцать три члена так называемой группы «Кюкодзаха», в том числе Ямада Сэйтаро, Хирано Ёситаро, Кобаяси Ёсимаса, Сакураи Такэо, Табэ Контиро, Ким Ду Ён и др. Правительство считало, что члены этой группы намеревались сыграть в Японии роль коммунистической академии — руководящего органа по вопросам культуры при Коминтерне. Эти аресты произошли как раз в то время, когда члены группы «Кюкодзаха» готовили к изданию серию книг о японском феодализме. Арест членов этой группы явился первым случаем применения закона «О поддержании общественного спокойствия» к сфере легальной литературной деятельности. За первой волной арестов сторонников народного фронта (15 декабря 1937 года) последовала новая волна (1 февраля 1938 года), которая свидетельствовала о том, что репрессии распространились и на учебные заведения. В этот период по обвинению в нарушении закона «О поддержании общественного спокойствия» были арестованы члены Рабоче-крестьянской группы профессоров (Роноха кёдзю гурупу) Оути Хёэ, Арисава Хироми, Вакимура Еситаро (Токийский университет), Абэ Исаму (университет Хосэй), Минобэ Рёкити, Уно Хиродзо (университет Хококу) и ряд других. В январе 1938 года было распушено Общество по изучению материализма, издававшее главный марксистский теоретический журнал «Юйбуцурон кэнкю» («Изучение материализма»). В марте было запрещено издание этого журнала. В апреле он стал издаваться под названием «Гакугэй» («Наука и искусство»), а в ноябре были арестованы сотрудничавшие в этом журнале Ока Кунио, Тосака Дзюн, Кодзай Есисигэ и др. В январе [253] 1938 года был ликвидирован Клуб независимых писателей — единственное место, где еще могли собираться пролетарские писатели. В марте 1938 года вынужден был закрыться Клуб нового театра Японии. В результате прогрессивные деятели культуры, лишившиеся всех организационных связей, пытались каждый по-своему противостоять темным силам реакции и защитить свет совести, но впоследствии и они вынуждены были капитулировать. В то время господствующие круги Японии с каждым днем все больше расширяли сферу применения репрессий. Их не избежал даже Каваи Эйдзиро, главный организатор «надлежащего руководства мыслями студентов», которое проводилось министерством просвещения для борьбы с «полевением и покраснением» студентов. В октябре 1938 года на основании статьи 19 закона «О печати» была запрещена публикация четырех работ Каваи как произведений, «нарушающих спокойствие и порядок»: «Критика фашизма» (1934), «Основы политики улучшения общества» (1935), «Современное положение и либерализм» (1935) и «Вторая жизнь студентов» (1937). В январе 1939 года Каваи лишили права преподавать на экономическом факультете Токийского университета, а в феврале того же года он был отдан под суд. Инцидент с Каваи послужил поводом к обострению борьбы на экономическом факультете Токийского университета между «группой рационалистов», защищавшей Каваи, и «группой обновления», которая выступала против Каваи и замышляла осуществить фашизацию университета. Вынужден был уйти из университета также профессор Яутихара Тадао, который был подвергнут репрессиям за выступление в печати. Яутихара явился жертвой интриг профессоров «группы обновления» (Хидзиката Сигэёси, Мотоида Ёсио, Хасидзумэ Акио и др.), которые были связаны с полицейскими властями и правыми группировками и предавали честных профессоров. Репрессии извне и предательство внутри университета грозили уничтожить последние остатки свободы образования. В целях пресечения всяких дальнейших споров на экономическом факультете ректор Токийского университета Хирага Юдзуру применил к лидеру «группы обновления» [254]Хидзиката те же меры, что и к Каваи. Но, поскольку Хирага заставил уйти Каваи и Хидзиката, не имея на то санкции ученого совета и нарушив тем самым правила самоуправления учебных заведений, сторонники «группы рационалистов» Ямада Фумио и Окоти Кадзуо и сторонники «группы обновления» Мотоида Ёсио, Такабэ, Тадао и другие — всего семь человек — подали в отставку. В результате экономический факультет Токийского университета полностью оголился.
Японское правительство, всеми силами стремившееся навязать народу «национальное самосознание», мобилизовало весь свой пропагандистский аппарат, выдвинувший такие лозунги, как «восемь углов под одной крышей», «восточно-азиатская сфера совместного процветания», «строительство нового порядка в Восточной Азии» и т. п. С 1 сентября 1939 года в Японии первое число каждого месяца было объявлено «днем служения процветанию Азии». Одним из видов подобного «служения» были «Хиномару бэнто»{187}, «прекращение на один день работы продовольственных магазинов» и т. п. Повсюду исполнялся «Патриотический марш», санкционированный информационным бюро кабинета министров (1937). В 1939 году вылетел в недельное кругосветное путешествие воздушный корабль «Ниппон». Даже борьба «сумо» стала всячески поощряться как «чисто национальное искусство». Так, используя все средства, японское правительство стремилось добиться «роста национального самосознания» народа. Но, несмотря на то, что представители Союза резервистов, Патриотического женского союза и других фашистских организаций вели активную пропаганду среди народных масс, последние, внешне подчиняясь контролю и терпя его, в глубине души не могли согласиться с «национализмом», прикрывавшим милитаризм и агрессию. Пассивное сопротивление народа проявилось, например, в сентиментальных оттенках, проникших в милитаристские песни (пожелание вернуться с [255] войны домой, а не погибнуть, отдав жизнь за императора и т. п.), в различных амулетах, предохранявших от гибели (например, лоскуток, который прятали на груди; он якобы предохранял от пуль) и т. п.
В общем, правительству так и не удалось добиться того, чтобы рост национального самосознания происходил в виде активного движения снизу.
Однако не следует обходить молчанием и тот факт, что в Японии почти не было активной антивоенной борьбы и дело ограничивалось лишь отказом народа от открытой поддержки агрессии.
В чем же причины этого? Основные причины отсутствия в этот период активной антивоенной борьбы в Японии коренились в том, что в результате жесточайших репрессий были разгромлены народные партии и демократические организации, а их руководители брошены в тюрьмы или уничтожены. Поэтому требования масс не могли быть организационно оформлены и энергия народа бесполезно распылялась. Важной причиной была также внутренняя слабость самого народа. Нельзя сбрасывать со счетов и того, что проповедники монархо-фашистского режима в Японии искусно использовали в своих целях скрытые чувства народа. Они играли на чувствах, которые народ издавна питал к императору, стремясь таким путем увести народные массы от основного противоречия капиталистического общества — противоречия между буржуазией и помещиками, с одной стороны, и пролетариатом, беднейшим крестьянством и арендаторами — с другой, представить это противоречие в искаженном свете. Они делали вид, что нападают на представителей имущих «классов, выдвигая лозунг: «Роскошь — враг!». Таким путем они усыпляли классовое сознание народа, стремясь обратить скрытый протест, характерный для беднейших классов, считавшихся отбросами общества, в «чувство превосходства», поскольку эти классы волей-неволей первыми «сотрудничали» с правительством в государственной политике, призывавшей отказаться от минимума жизненных благ. Они усыпляли классовое сознание народа, называя рабочих «бойцами производства», а семьи, у которых мужчина ушел воевать, «домами славы [256] «. Они затуманивали сознание народа красивыми фразами, вроде «император за народ, а народ за императора», «сто миллионов — одно сердце» и т. п. Проповедники тэнноизма и фашизма с помощью жестоких репрессий и бесстыдной демагогии обманывали большую часть народа, пытались убедить народ в «важности» и «нужности» агрессивной войны, принудить его к оказанию помощи в ведении этой войны, использовать народ в интересах увеличения своих прибылей.
Сотрудничество деятелей культуры в вопросах ведения войны
Наряду с контролем, установленным правительством в области идеологии, литературы и развлечений, наряду с репрессиями, которым были подвергнуты честные литераторы, правители Японии потребовали добровольного сотрудничества писателей в идеологической пропаганде, направленной на приукрашивание и обоснование агрессивной войны. В Японии оказалось немало литераторов, которые ответили на это требование господствующих классов согласием не потому, что они вынуждены были подчиниться требованиям политической власти. Немало японских писателей добровольно согласились выполнять роль пособников агрессии. Подобное добровольное сотрудничество этих, с позволения сказать, «литераторов» в деле подогревания агрессивного «патриотизма» сыграло довольно значительную роль в вовлечении народных масс в Тихоокеанскую войну, результатом которой явилось поражение и порабощение Японии.
Добровольное сотрудничество писателей с правительством прежде всего проявилось в их репортажах с театра военных действий. В сентябре 1938 года по приказу информационного бюро кабинета министров на Уханьский фронт направились двадцать два писателя, в том числе Исикава Тацудзо, Нива Фумио, Сугияма Хэйсукэ, Фукада Хисая, Сакакибара Дзюн и др. Несколько раньше, в августе 1937 года, в Северный Китай и район Шанхая были направлены Одзаки Сиро и Хаяси Фусао (от журнала «Тюокорон»), а также Ёсия Нобуко (от женского [257] журнала «Сюфу-но томо»). Прибыв в Китай, они начали регулярно писать репортажи в свои журналы. От журнала «Бунгэй сюндзю» на материк прибыли писатели Кобаяси Хидэо и Кисида Кунио, которым было поручено вручить находившемуся в действующей армии писателю Хино Асихэй премию Акутагава. Исикава Тацудзо в качестве корреспондента журнала «Тюокорон» принимал участие в операциях по захвату Нанкина. Посылка крупнейшими газетными и журнальными издательствами в Китай наиболее известных писателей в качестве своих специальных корреспондентов и публикация их репортажей превратили так называемую «репортажную литературу» в модное среди писателей течение. Следует отметить, что эта репортажная литература на протяжении всего военного периода занималась пропагандой агрессивной войны.
Из произведений, порожденных течением «репортажной литературы», наибольшей популярностью пользовался репортаж Хино Асихэй «Хлеб и солдаты» (август 1938 года, журнал «Кайдзо»). В этом репортаже, написанном в форме дневника солдата — участника боев за Суйчжоу, правдиво показаны тяжелые испытания, которые выпадают во время войны на долю солдата, описываются военные действия и походная жизнь солдат. Этот репортаж вполне угождал вкусам народных масс «тыла», жаждавших узнать, что же представляла война, которую Япония вела в Китае. Вслед за «Хлебом и солдатами» Хино написал «Земля и солдаты» (октябрь 1938 года, журнал «Бунгэй сюндзю») и «Цветы и солдаты» (печатался в газете «Токио асахи симбун» в 1938–1939 годах). После этого Хино сразу же выдвинулся в первый ряд представителей военной литературы. Отметим кстати, что именно в связи с успехом репортажа «Хлеб и солдаты» информационное бюро при кабинете министров приняло решение об отправке вышеупомянутой группы писателей в действующую армию.
Исикава Тацудзо использовал свои впечатления как участника операции по захвату Нанкина в репортаже «Живой солдат» (март 1938 года, журнал «Тюокорон»). В этом произведении Исикава показал бесчеловечность [258] войны, нарисовав образ солдата, теряющего из-за войны человеческий облик. Несмотря на то, что Исикава в своем репортаже в конечном счете признает и утверждает необходимость бесчеловечности во время войны, военщина запретила дальнейшее публикование его репортажа из-за правдивого показа в нем действительности, а самого Исикава привлекла к суду. Этот факт явился как бы напоминанием многим писателям, как трудно и. опасно идти по пути активного сопротивления войне. Он говорил им, что единственный безопасный путь — это путь беспрекословного сотрудничества с военщиной. Позднее Исикава попытался смыть с себя «пятно», наложенное репортажем «Живой солдат», и написал репортаж «Уханьская операция» (1938), в котором клялся в своей преданности милитаризму.
Среди наиболее выдающихся произведений «репортажной литературы» того времени можно также назвать произведения «Желтая пыль» (сентябрь 1938 года, журнал «Тайрику») и «Бао Чин-чин» (август 1938 года, журнал «Тюокорон») Уэда Хироси; «Не вернувшаяся рота» (декабрь 1938 года, журнал «Тюокорои») Нива Фумио; «Усунская отмель» (февраль 1934 года, журнал «Тюокорон») Хибия Сиро; «Пловучий госпиталь» (1939) Отакэ Ясуко и др.
После временного расцвета «репортажная литература» из-за своей тенденциозности стала приедаться читателям и вскоре почти исчезла.
В то время как многие литераторы (одни по своей воле, другие насильно) вступили на путь «беззаветного служения» и «сотрудничества в государственной политике», критики-приспособленцы, группировавшиеся вокруг журнала «Бунгакукай» (он начал выходить с октября 1933 года), стремились идеологически обосновать справедливость агрессивной войны и героизировать участников жестоких агрессивных действий. Журнал «Бунгакукай», в котором сотрудничали такие писатели, критики и поэты, как Аоно Суэкити, Мики Киёси, Хаяои Фусао, Ибусэ Масудзи, Накадзима Кзндзо, Миёси Тацудзи, Накамура Мицуо, Хино Асихэй и другие, был также главной трибуной, с которой выступали представители так называемой[259] школы «японского романтизма» (Камэи Кацутаро, Асано Акира, Хода Ёдзюро и др.), проповедовавшие реставраторский национализм. Используя популярность журнала, они добились того, что пропагандировавшиеся ими идеи фашистского патриотизма во время войны занимали ведущее место на страницах журнала. Ясно, что предоставление журналом «Бунгакукай» на своих страницах места для активной пропаганды фашизма еще более затруднило ценную работу тех писателей, которые, несмотря на жесточайшие репрессии, продолжали стоять на страже справедливости.
Вскоре после начала японо-китайской войны Симаки Кусаку опубликовал свой роман «Поиски жизни» (1937). В 1938 году вышло в свет продолжение этого романа. Роман «Поиски жизни» повысил интерес писателей к деревне и крестьянам. В результате с 1937 по 1940 год были опубликованы многочисленные произведения так называемой «крестьянской литературы». Период расцвета «крестьянской литературы» дал такие положительно встреченные тогдашними литературными кругами произведения, как «Плодородная земля» Вада Дэн (опубликована в 1937 году, получила премию «Синтё»), а также произведения Ито Эйносукэ «Сова» (1937) и «Соловей» (этот роман был опубликован в 1938 году и также получил премию «Синтё») и др. Однако следует иметь в виду, что главная причина расцвета «крестьянской литературы» заключалась в том, что вопросу увеличения производства сельскохозяйственных продуктов для войны, как одному из звеньев государственной политики, придавалось серьезное значение. Особенно ярко тенденция развития новой «крестьянской литературы», отражающей интересы государственной политики, проявилась в деятельности Общества крестьянской литературы (создано в октябре 1938 года). Это общество было организовано под руководством, при содействии и материальной поддержке тогдашнего министра сельского хозяйства и лесоводства Арима. Общество ставило своей целью создание «крестьянской литературы», соответствующей государственной политике в области сельского хозяйства. В него входило более тридцати представителей «крестьянской литературы», [260] в том числе Вада Дэн, Симаки Кэнсаку, Ито Эйносукэ, Фудзимори Сэйкити, Хаяма Ёсики (Кадзю), Хасимото Эйкити, Маруяма Ёсидзи и др. Находившаяся под влиянием идей этого общества «крестьянская литература», будучи подчинена ошибочной политике агрессивной войны, не могла создать ярких реалистических произведений. Серенькие произведения «крестьянской литературы» изображали приспособившихся к «обстановке» оптимистически настроенных кретинов, не имеющие ничего общего с действительностью прекрасные условия жизни, радость труда и т. п. В этом отношении «крестьянская литература» ничем не отличалась от возникшей в тот же период «производственной литературы» (произведения, написанные в интересах политики расширения производства), «материковой литературы» (пропагандировавшей политику переселения японцев на материк и его колонизации), «морской литературы» (произведения, написанные в интересах политики расширения рыболовства) и т. п. Подобные произведения, полные тенденциозности, были не способны доставить читателю художественного наслаждения. Народу они вскоре наскучили, и начиная с 1940 года такого рода «литература» стала влачить жалкое существование.
В этом потоке псевдолитературы, проповедовавшей политику общенационального сотрудничества в агрессивной войне, естественно, оказалась и так называемая бульварная литература. Мало того, именно этот род литературы наиболее откровенно раздувал в простом народе шовинистические настроения. Бульварная литература самыми различными путями способствовала проникновению милитаризма в народную жизнь. Этому содействовали, в частности, многочисленные «занимательные истории из жизни героев», которые стремились воспитать любовь мечтательной и чувствительной молодежи к «священной императорской армии», а также пресловутые «повествования о девушках страны воинов Ямато», воспевавшие сладость и добродетель жертвования материнской любовью и человеколюбием ради «патриотизма» и т. П. Как раз в этот период в газете «Токио асахи симбун» с 1935 по 1937 год печатался вышедший впоследствии отдельной [261] книгой роман Ёсикива Эйдзи «Миямото Мусаси», пользовавшийся большой популярностью в Японии. В романе описан жизненный путь известного бойца на мечах Миямото Мусаси. По своему характеру он представлял собой типичное произведение бульварной литературы с многочисленными действующими лицами, сложным сюжетом и драматическими дуэлями. Через Миямото Мусаси, проповедовавшего совершенствование человека путем соединения техники владения мечом с философией самурайства, автор утверждал свои взгляды на мораль и справедливость. Проходящая красной нитью через все произведение мысль автора о том, что человек, страдающий в условиях феодального строя, в конечном счете находит выход в самоотречении, перекликалась с идеологией правителей Японии, требовавших растворения жизни каждого индивидуума в системе фашистского тоталитаризма, который выдвигал лозунг «беззаветного служения родине».
Свет совести
Длительные и жестокие репрессии со стороны господствующих классов Японии одну за другой уничтожали организационные связи народных масс, отравляли существование и угрожали самой их жизни. Но даже в этот ужасный период были люди, которые продолжали борьбу. Они хотели сохранить и пронести через все невзгоды свет человеческой совести. Эта борьба велась из последних сил, она принимала разные формы, была слабой, часто происходила под маской компромисса. Но борьба эта велась, и нельзя не учитывать тех следов, которые оставили люди, шедшие в труднейших условиях по очень опасной и узкой дороге сопротивления.
В этой связи в первую очередь следует отметить пьесу Кубо Сакаэ «Вулканическая земля» (1937–1938 годы, журнал «Синтё»). Местом действия пьесы является один из сельскохозяйственных городов на острове Хоккайдо. Главное действующее лицо пьесы — агроном, который ведет борьбу за повышение урожайности почвы необычного характера, так называемой «вулканической земли». [262]
В пьесе показаны образы крестьян, которые, объединившись вокруг агронома — человека большой научной добросовестности и гуманизма, в труднейших условиях ведут борьбу против господствовавшей в деревнях феодальной системы производства. В июне 1938 года первая часть этой пьесы была поставлена театральным коллективом «Синкёгэкидан». В июле того же года вторая часть ее игралась в Малом театре Цукидзи. Во время представления из рядов зрителей наряду с аплодисментами раздавались поощрительные возгласы, свидетельствовавшие о том, что зрители восприняли основную идею пьесы. Кубо писал свою пьесу в период, когда в связи с японо-китайской войной усилились репрессии и стал еще более жестким контроль над литературной деятельностью. Он писал, несмотря на тяжелую болезнь. Писатель вложил в произведение весь свой энтузиазм и знание сценического искусства, сочетая все это с тщательным изучением материала. В эпоху, когда большая часть драматургической литературы служила целям военщины и все более теряла свою художественную ценность, «Вулканическую землю» Кубо можно отметить как выдающееся произведение, запечатлевшее практическую победу социалистического реализма. В этом произведении Кубо удалось с большим искусством осуществить «единство научной теории и поэтической формы». Ряд других пьес, хотя и пассивных по своему характеру, также явился значительным вкладом в новую драму, испытывавшую в те времена немалые трудности. Среди них можно отметить пьесы Фудзимори Сэйкити «Сдача замка Эдо» (1938), Хисита Эйдзиро «Северо-восточный ветер» (1937) и «Святое семейство» (1939), Миёси Дзюро «Хикороку смеется» (1936) и «Жар земли» (1937) и ряд других.
Как уже было отмечено выше, в прозе господствовали связавшие себя с властями представители «репортажной литературы». Вместе с тем в творчестве ряда писателей наблюдалась тенденция отстоять свои позиции в художественной литературе. Это прежде всего относится к старым крупным писателям, творившим еще в период Мэйдзи и Тайсё, таким, как Токуда Сюсэй, Кода Робан, Танидзаки Дзюнитиро, Сига Наоя, Масамунэ Хакутё, [263] отгородившихся в это время от бурных событий современности. Такая же тенденция была характерна для Кавабата Ясунари, Хори Тацуо, Ибусэ Масудзи, которые своим творчеством старались защитить художественность литературы. В этот же период расцветает жанр исторического романа, что было обусловлено стремлением ряда писателей уйти от трудностей, которыми сопровождалось создание произведений, показывающих в художественной форме правду современной действительности, а также требованиями властей о написании произведений, которые пробуждали бы «дух национальных традиций». К такого рода произведениям относится книга Хондзё Муцуо «Исикаригава» (1939), в которой автор защищал, хотя и в пассивной форме, добросовестность в литературе и выразил таким образом в какой-то степени идеи сопротивления войне. В декабре 1936 года Токунага Сунао заявил, что не будет публиковать свои старые произведения. Позднее он вынужден был подчиниться общему течению и даже опубликовал наблюдения о жизни японских колонистов на материке («Передовой отряд», опубликован в 1939 году в журнале «Кайдзо»). Но Токунага не мог до конца подчиниться веяниям эпохи. Он бежит от современности в область исторической литературы, пишет роман «Среди чужих» и ряд исторических романов о рабочих.
Сегодня следует особенно высоко оценить позицию критиков Курахара Корэхито и Миямото Кэндзи, а также деятельность писателей Миямото Юрико и Накано Сигэхару, которые, находясь в тюрьме, честно и преданно защищали свои идеи, тогда как многие ранее выдающиеся деятели пролетарской литературы отреклись от своих взглядов и, подобно Хаяси Фусао, отдали свое перо агентам фашизма или, как это произошло с Симаки Кэнсаку, углубились в мистику и психоанализ. С конца 1937 года в течение около полутора лет Миямото Юрико, которой вместе с Накано Сигэхару было запрещено заниматься писательской деятельностью, несмотря на усилившийся контроль, вела решительную борьбу в защиту гуманизма, разоблачая консервативную литературу, которая стала на службу агрессивной войне и произвола [264] Миямото Юрико писала свои публицистические статьи и романы вплоть до начала Тихоокеанской войны, когда ее арестовали и бросили в тюпьму. Среди работ, написанных Миямото Юрико в 1939 году, следует отметить повесть «Изгородь из криптомерий» (ноябоь, журнал «Тюокорон») и публицистические статьи: «Восприимчивость обычаев и анализ современных обычаев» (газета «Митасимбун»), «Общность ощущения человеческой жизни — о литературе, которая нужна» («Бунгэй»), «Действительность и литература. Сознательное ощущение жизни» (газета императорского университета «Тэйкоку дайгаку симбун»), «Современная литература я литературные премии» («Кэнсёкай») и др. О чувствах и взглядах Миямото Юрико в то время можно судить по опубликованному после войны сборнику «Письма за 12 лет», в котором собрана тогдашняя переписка между Миямото Юрико и ее мужем Миямото Кэндзи. Даже по этим письмам можно понять, как трудно было в то время Миямото Юрико вести борьбу в литературе. Мы уже отмечали выше, что одновременно с Миямото Юрико запретили заниматься литературной деятельностью и Накано Сигэхару. Накано Сигэхару, несмотря на давивший его тяжелый и сложный груз «отречения» от прежних взглядов, продолжал оказывать решительное сопротивление и как поэт, и как писатель, и как критик. Высоко поднимая звание поэта, Накано Сигэхару облекал скопившийся в его душе дух сопротивления в художественные одежды. Он оставил многочисленные произведения, в которых в присущем ему и на первый взгляд трудно воспринимаемом стиле вел серьезную борьбу в защиту японской литературы, разрушавшейся фашизмом. Среди произведений, написанных Накано Сигэхару в 1939 году, надо отметить повести «Фантазер и сценарий» («Бунгэй») и «Расставание с песней» («Какусин»), а также стихи «Импровизация», напечатанные в июльском номере журнала «Кайдзо». Нельзя также обойти молчанием его небольшие «поэтические» по характеру критические статьи, написанные в характерном для него стиле «литературной смеси». Эти статьи были собраны и опубликованы после войны в сборнике «Веселый разговор». [265]
Среди других писателей, поэтов и критиков, ведших борьбу против фашизма, можно отметить публициста Кубокава Цурудзиро, написавшего критическую работу «Современная литература» (1939 год, издание «Тюокоронся»), поэта Канэко Мицухару, который писал антифашистские стихи, стоя на позициях нигилизма. Из его произведений можно отметить изданные после войны сборники «Парашют», «Песня чертенка», «Моль» и др. Нельзя умолчать также и об Окума Хидэо, который, несмотря на болезнь, боролся с фашизмом своими сатирическими стихами. За всю свою жизнь он ни разу не посрамил своего имени рабочего поэта и продолжал писать до самой смерти.
Несчастье Японии, приведшее к гибельным для народных масс последствиям, заключалось в том, что полная трудностей борьба этих людей против фашизма не прорвалась наружу в едином мощном потоке. Но самое наличие этого глубинного течения, этих страстных стремлений к антифашистской борьбе явилось серьезной силой, способствовавшей движению колеса истории вперед. [266]
