Михаил Ринский (об авторе)
Трагедия евреев во Внутренней Монголии
В августе 1945 года японцы и белоэмигранты зверски убили в городе Хайларе группу советских граждан, в том числе 12 евреев. О жизни некоторых из них и их потомков повествует этот очерк.
Переселенцы из белорусского местечка
Восстания, бунты и погромы начала ХХ века привели в движение местечковое еврейство западных губерний Российской империи. Доведённые до отчаяния безработицей, нищетой, унижениями и погромами, не видя никакого просвета в убогой жизни, целые семьи покидали свои старые лачуги и уезжали буквально на край света: кто в Америку, а кто в Сибирь. Самые отчаянные и смелые ехали в далёкий край, только ещё осваиваемый Россией – на Китайско-Восточную железную дорогу – КВЖД. Построив её в самом конце XIX века для кратчайшего выхода к Тихому океану и для захвата богатейших китайских Маньчжурии и Внутренней Монголии, царские власти поощряли переселение евреев из перенаселённых местечек, рассчитывая использовать их предприимчивость для быстрого налаживания торговли, роста вывоза в Россию и снабжения городов и станций вдоль КВЖД.
Лейб и Мария Фридманы ещё до Первой мировой войны покинули белорусское местечко Латаки и после длительного трудного пути осели на станции Хайлар. В этом в те годы небольшом городке занялись откормом скота: покупали у местных монголов и китайцев коров и овец, откармливали, забивали, замораживали туши и отправляли в крупные города. Вторым важным источником доходов была пушнина.
Со временем в семье было уже пятеро детей: три дочери и два сына. Второй из сыновей, Давид, родился в 1920 году. Семья жила зажиточно, советские органы на КВЖД не препятствовали их торговле. Но в городке было и немало белоэмигрантов, бежавших в Китай во время и после гражданской войны. Антисемитизм в их среде процветал и очень мешал жить местным евреям, которых в небольшом Хайларе было немного, не более двухсот. Была скромна синагога, учебных заведений еврейских не было. Все дети русскоязычных семей учились в единственной русской школе – десятилетке. Преподаватели были хорошие, из бывших российских дворян.
Среди друзей семьи Фридманов были Меир и Сара Генькины, приехавшие из Белоруссии в Хайлар в 1927 году, уже с советскими паспортами. Точнее, Сара в Хайлар вернулась. С первым мужем она приехала в этот город несколькими годами раньше, у них в 1924 году родился сын Абраша. Но муж был убит местными бандитами-кочевниками – хунгузами. Оставив ребёнка в семье своей сестры, Сара уехала в Белоруссию, в родной Кричев. В семье Лейба и Альты Левитанов своих детей не было, они тепло приняли маленького Абрашу и усыновили его. Семья была также богатой, Левитан торговал пушниной. Лейб очень полюбил мальчика. Так что когда Сара со вторым мужем Меиром Генькиным вернулась в Хайлар в 1927 году, её сын так и остался, с обоюдного согласия, в семье Левитанов и с их фамилией.
Меир Генькин занялся тем же делом, что Лейб Фридман. Дети не замедлили появиться на свет: в 1928 году Сара родила дочь Лию, а уже в следующем – Зельду.
Жизнь и быт евреев на станциях КВЖД в двадцатые годы зависели во многом от советского гражданства – в гораздо большей степени, чем в центре дороги – Харбине. Если в большом городе многочисленная община могла себя защитить, имела свою школу, больницу, спортивные площадки, сильные общества "Бейтар" и "Маккаби", то в Хайларе евреи были в окружении белоэмигрантской среды, и у них не было другого выхода, как искать защиты в учреждениях КВЖД, для чего требовалось советское гражданство. И Фридманы, и Левитаны, и многие другие еврейские семьи его приняли.
Дети старшего поколения, ещё дореволюционной волны еврейской эмиграции, поступили и учились в русской школе – десятилетке ещё в те годы, когда советская администрация держала в руках власть и являлась какой-то защитой от белоэмигрантских выпадов. Но затем всё стало по-другому…
Из Иркутска в Хайлар
Первая мировая война – в самом разгаре. Россия "беременна революцией". В далёком холодном Иркутске коммерсанту всё труднее закупать лошадей и скот у бурятов и тунгусов, а ещё сложнее перепродавать оптовикам-антисемитам, особенно военным поставщикам, которые под предлогом войны творят произвол. Вот и решили Литвины всей семьёй перебраться в тогда ещё только осваиваемый Россией край – Внутреннюю Монголию. Китайско-Восточная железная дорога сделала перспективным этот скотоводческий район.
Семён Литвин хорошо знал своё дело, мог безошибочно определить возраст лошади по её зубам. Он владел монгольским и тунгусским языками, приобретёнными им в общении с бурятами и тунгусами. Так что, когда семья обосновалась в небольшом городке Хайларе на КВЖД, Семён быстро освоился на новом месте и приобрёл друзей среди своих поставщиков. Правда, разбогатеть не удалось: были подъёмы и спады в коммерции. Но жизнь в Хайларе была недорогой: жена Семёна Рахиль могла купить на рынке целую корзину продуктов за рубль. Так что семья не бедствовала. В ней было три дочери, а в 1920 году родился ещё и сын Хаим.
В регионе обстановка была нестабильной: революции в России, гражданская война, наплыв беженцев… Создание в 20-х годах советской администрации и введение советских законов на КВЖД в то время приветствовалось евреями в малых городках вдоль дороги, включая Хайлар. Оно обеспечивало защиту от антисемитов - белогвардейских эмигрантов, пользование советскими учреждениями, в том числе медицинскими, учёбу детей в единственной в Хайларе русской школе-десятилетке. В Харбине мощная, богатая еврейская община могла постоять за себя, в отличие от периферии. В Хайларе к 30-м годам на 10 тысяч "европейского" населения было всего не более 70 еврейских семей.
Осложнения бывали, в том числе и международные. Так, по воспоминаниям Х. Литвина, в 1929 году во время конфликта, очевидно, с одной из враждующих между собой группировок Китая Красная армия была введена в Хайлар. Маршировали по городу с песней: "Красная винтовочка, бей буржуя, не жалей". Были и аресты, в том числе был временно арестован и Семён за то, что заступился за соседа. У некоторых из тех, кто побогаче, кое-что конфисковали. Через месяц Красная армия ушла.
Евреи Хайлара приняли советское гражданство почти все. Власти не мешали заниматься скупкой лошадей и скота у местных скотоводов и перепродажей его в большие города, в основном через Харбин. Сначала Семён вёл свои дела самостоятельно, но затем несколько таких, как он, коммерсантов объединились в компанию, помогая друг другу. В те годы советское гражданство не мешало евреям соблюдать свои традиции. В семье Семёна и Рахили соблюдали еврейские праздники, в субботу не работали, посещали синагогу. Готовили традиционные еврейские блюда.
Подрастали дети, по очереди находя свой жизненный путь. Старшая дочь Блюма окончила школу с отличием, но единственную положенную золотую медаль отдали, конечно, не еврейке. Блюма уехала в Харбин, там училась и стала фармацевтом. Её дальнейшая судьба поучительна: выйдя замуж, она с мужем и двумя детьми в 1937 году уехала в Советский Союз, где муж, как и многие харбинцы, был репрессирован, а Блюма, скрываясь, оказалась в Подмосковье, где работала фармацевтом. Её подросшая дочь вышла замуж за армянина, с которым ещё училась в школе. Уже живя в Израиле, Хаим через его родственников-армян связался с сестрой. Блюма приехала на ПМЖ в Израиль, но в 1967 году, во время шестидневной войны, запаниковала и уехала назад. Так до конца жизни и прожила в России.
Лея, средняя дочь, вслед за сестрой училась на фармацевта в Харбине, затем вернулась в Хайлар. Вышла замуж за отличного портного Лёву Апатова: никто в Хайларе не мог так, как Лёва, скроить и сшить мужской костюм. Лея родила сына Давида. Жили они в одном доме с родителями и Хаимом. В доме было восемь комнат. У Апатовых был отдельный дополнительный выход, но жили дружно, единой семьёй. О трагической судьбе Лёвы мы ещё расскажем.
Младшая дочь Семёна и Рахили, Дина, осталась с родителями в Хайларе. Вышла замуж за местного коммерсанта Абрама Ушеровича, родила двоих детей. В 1958 году семья уехала в Австралию.
Хаим рос непутёвым сыном. В 14 лет, обвинённый директором школы в "плохом воздействии" на одноклассников, Хаим оставил школу и занялся коммерцией. Сначала случайными заработками, потом мелкой перепродажей скота. К этому времени он в достаточной степени знал китайский и монгольский. В 16 лет, когда дядя дал ему три тысячи рублей на развёртывание своего дела, Хаим стал участвовать в оптовой скупке-продаже скота.
Японская оккупация
Обстановка резко изменилась, когда в начале 30-х годов японцы оккупировали Маньчжурию и создали марионеточное государство Маньчжуго. Советский Союз продал Японии остававшуюся у него часть акций дороги, и большая часть советских граждан покинула Маньчжурию.
Японские войска и полиция стали вести себя всё более жёстко: чуть что – били по лицу, оскорбляли. О том, на какую жестокость были способны оккупанты, говорит то, что, расправляясь с русскими и монгольскими бандами, орудовавшими в зоне КВЖД ещё до их прихода, японцы без суда и следствия безжалостно отрубали головы захваченным и головы выставляли на всеобщее обозрение. Невдалеке друг от друга были русское, татарское и еврейское кладбища – их закрыли, объявив "военной зоной".
Японские власти относились к тем или иным группам эмигрантов не так по национальному признаку, как по стране исхода. Формально они вполне терпимо относились к евреям, но имело значение, откуда они приехали. Например, евреи – эмигранты из Германии, союзницы Японии, имели те же льготные продуктовые карточки, что и немцы. В худшем положении были советские граждане, независимо от национальности. Белоэмигранты, с попустительства японских властей, распоясались, всё больше третируя советских граждан, в том числе и евреев. Сами японцы хотя бы в первые годы не мешали предпринимательской деятельности, но они и закрывали глаза на грабежи, поджоги, избиения антисемитами евреев, тем более – советских граждан.
Из рассказа Хаима Литвина:
Притеснение постепенно усиливалось. Семёну, подросшему Хаиму, как и всем евреям-коммерсантам, торговать становилось всё труднее. Начиная с 1938 года японцы и сами стали всё активнее участвовать в коммерческих операциях со скотом, создавая свои конторы. И в то же время они всё больше ограничивали в правах местных коммерсантов, особенно советских граждан. Хаиму пришлось прекратить торговлю скотом, купить верблюдов и заняться перевозками, в основном муки, китайской водки и сена.
Но положение всё ухудшалось, особенно с началом мировой войны, а ещё более – после нападения гитлеровцев на Советский Союз. Белогвардейцы создавали боевые отряды, маршировавшие по улицам. Носили схожую с японцами форму, не скрывали своих антисоветских и антисемитских настроений. Возглавлял их бюро эмигрантов в Хайларе генерал Бакшеев, а их вооружённые отряды в этом городе - бывший хорунжий Пешков. Не говоря уже о постоянных оскорблениях, всё чаще были случаи избиения советских граждан и евреев. Многие молодые евреи боялись ходить на вечера и танцы. Хаим Левин был из смельчаков, и хотя и ему доставалось, но и он давал сдачи.
Евреи жили обособленно, не смешиваясь с местным эмигрантским населением. Хотя русские девушки с удовольствием встречались с еврейскими молодыми людьми, был лишь единственный случай смешанного брака. Но и в этом случае русская красавица Ольга перешла добровольно в еврейскую веру, сменила имя на Рахель. С мужем – евреем и детьми она уехала в Свердловск в 50-х годах.
Всё больше притесняя советских граждан, японские власти руками белогвардейцев и с их подсказок жёстко ограничивали выезды за город. Ещё ранее они стали выдавать визы на выезд по коммерческим делам всего на неделю. Каждый год требовалось пролонгировать советский паспорт в консульстве в городе Маньчжурия. Японцы силами русских эмигрантов устраивали слежку. Хаима затем допрашивали, что он делал и о чём разговаривал в советском консульстве. На воротах советских граждан прикрепили дощечки с красными буквами: "СССР".
А с 1942 года стали вызывать рабочих - погонщиков верблюдов и требовать от них оставить работу у советских подданных. Пришлось продать верблюдов за полцены тем же японским коммерсантам. Хаим впервые положил вырученные деньги в банк, и все они, конечно же, пропали. К 1944 году в семье оставались две коровы и две лошади. К этому времени вообще для них передвижение ограничивалось границами города. Именно нарушение этого условия было одной из надуманных причин арестов.
Из рассказа Зельды и Давида Фридманов:
Братьям Борису и Давиду Фридманам, Абраму Левитану немало доставалось в старших классах. Всё-таки им удалось закончить школу, и Давид уехал учиться в Харбинский Северо-Маньчжурский университет, а Абрам – в один из престижных колледжей Тяньцзиня, где к тому же стал активным сионистом – бейтаровцем. А вот старшей из сестёр Давида, Гене, несмотря на все отличные оценки, в школе медаль не дали. Затем детей советских граждан вообще перестали принимать в школу, а уже учившихся – исключали.
Сёстрам Лие и Зельде Генькиным в жизни пришлось пережить многое. В 1939 году у них умерла мама Сара, и их, как и в своё время Абрашу, взяли к себе в дом те же Левитаны. В семье Левитанов соблюдались еврейские традиции, особенно в праздники. Соблюдался кашрут, менялась и разделялась посуда.
Занимались девочки в той же единственной русской школе. Поступили и учились в начальных классах они ещё до разгула антисоветизма и антисемитизма. В школе для православных были и уроки Закона Божьего. Евреям разрешали уходить с этих уроков. Девочки часто оставались, особенно когда проходили Ветхий Завет.
По мере ужесточения со стороны властей и белоэмигрантского руководства школы, девочек не раз то исключали из школы, то вновь принимали. В возможностях Левитанов было нанимать им частных преподавателей, и сёстры не отставали от школьной программы. Но белоэмигрантские прихвостни японцев и здесь чинили препятствия, ограничивая преподавание даже в частном порядке. Тем не менее, Лия к лету 1945 года закончила школьный курс, Зельда должна была закончить через год. Им, как и Абраму, тётя Альта была, как родная мать, но и она умерла уже в начале 40-х годов. Это было большим горем для семьи. Но, в то же время, смерть оградила её от трагедии мученической смерти мужа и сына.
Нечеловеческая жестокость
Ещё в 1943 году за многими советскими гражданами японцы начали усиленную слежку. Велась она и за Хаимом Литвиным: четверых, ходивших за ним по очереди, он знал в лицо. Следили и из окна дома напротив. Хаим, как и многие советские граждане, русские и евреи, ждал ареста в любое время.
8 января 1944 года, в семь часов утра, в их дом вошла группа, в составе которой – палач, который фигурировал, как "присяжный поверенный". Рахиль заплакала, "присяжный" грубо толкнул её, и Хаим, не сдержавшись, ударил негодяя. Ему сразу же надели мешок на голову и увезли в жандармерию.
Начались изощрённые пытки и избиения. Били специально заготовленными сучковатыми прутьями по голове, и сучья застревали в волосах, вырывая их с корнем. Хаим обливался кровью. Из бутыли йод выливали ему на голову, невыносимо жгло раны. Курят и окурки гасят, прижимая к лицу Хаима. Пьют чай, и остатки хлещут в лицо. От Хаима требовали сознаться в том, что он, в нарушение закона, выезжал за город. Привели бывшего рабочего из русских, который "свидетельствовал" против Хаима, а потом избил его. Связывают Хаиму руки и ноги, заливают воду через ноздри, и когда уже совсем захлёбывается, - нажимают на живот, вызывая рвоту. Досками ударяют по локтям – руки на несколько дней повисают…
Арестовали и зятя, Абрама Ушеровича. Его тоже пытали, пробили голову, рана загноилась, но он выжил. Признания Хаима было бы достаточно для любого приговора. Одному из не выдержавших пыток и "признавшихся" тут же, в камере, сколотили гроб, вывели и расстреляли. Но Хаим стойко держался.
Вместе с Хаимом такие же пытки пережили ещё несколько арестованных евреев. Все тяготы вместе с Хаимом пережил Яша Оникул, которого обвинили в прослушивании передач радио и распространении их содержания. После семи месяцев кошмара в Хайларе устроили "суд". Хаиму дали 13 лет, Яше – 10 лет, после чего их перевезли в Харбин, где они, как заключённые, работали на лесопилке. Издевательства продолжались и здесь. В той же тюрьме находились и захваченные партизаны Восьмой армии Мао Цзэ-Дуна. Их командиров просто душили верёвкой в тюремном дворе, остальным – бессрочное тюремное заключение.
Перед приходом в Харбин советских войск японцы подготовили уничтожение заключённых. Предвидя это, заключённые устроили бунт, забаррикадировались в тюрьме и, с помощью организации русских эмигрантов, спасли себя от массовой казни.
В эти же дни в Хайларе произошла страшная трагедия, ещё раз показавшая, на что способны японские оккупанты. О ней рассказали автору Зельда и Давид Фридманы и, кроме того, сохранились свидетельства, в том числе Хаима Литвина.
6 и 9 августа американцы взорвали атомные бомбы над Хиросимой и Нагасаки, и 9 августа Советский Союз объявил войну Японии. И в тот же день в Хайларе японцы и белоэмигранты совершили изуверское преступление, о котором автору лично рассказали Давид и Зельда Фридманы и, кроме того, сохранились свидетельства очевидцев и родственников, в частности Хаима Левина.
Ещё ранее дворы советских граждан в Хайларе были помечены специальными наклейками на воротах. Японские жандармы быстро шли от двора к двору, их сопровождал наводчик, белогвардеец Каевич, знавший всех. Японцы хватали всех подряд мужчин – советских граждан. Почти все, кто успел бежать из города, остались живы. Скотопромышленник Меерович успел запрячь лошадь и вывезти семью – сейчас его сын проживает в канадском Монреале. Лабковский, убегая, предупредил и Когана, но тот ответил, что не уйдёт из своего дома.
Семён Литвин и его зять Лев Апатов решили, уходя, предупредить своих на соседней улице – и попали прямо в руки палачей. Не избежал ареста и родной брат Рахили Борис Барковский. Задержали отца Яши Оникул Нахума и младшего брата Залмана. Хаим Литвин и Яков Оникул в эти дни ещё были в харбинской тюрьме, иначе, скорей всего, они бы оказались вместе со своими отцами.
Арестовали и Лейба Фридмана и его старшего сына Бориса. Мог с ними оказаться и Давид, который собирался как раз приехать к своим из Харбина.
Добрый дядя Лейб Левитан, приютивший и воспитавший Абрама, Лию и Зельду, был схвачен вместе с его приёмным сыном – Абрам как раз приехал из Таньцзиня на каникулы.
Внезапная облава застала врасплох и Меира Генькина, отца Лии и Зельды..
Всего в этой облаве японские жандармы при активном участии белоэмигрантов схватили 42 советских гражданина, в том числе 12 евреев. Всех их на грузовике вывезли за город, где на территории губепнского управления уже была выкопана большая яма. Всех зверски казнили, отрубив им головы. Тела сталкивали в яму, которую тут же засыпали.
Фридманы Лейб и Борис, Левитаны Лейб и Авраам, Генькин Меир, Литвин Семён, Оникул Нахум и Залман, Апатов Лев, Коган Яков, Григерман Рафаил, Барковский Борис.
Всё имущество казнённых было разграблено. Матери, жёны, дети вынуждены были покинуть дома и скрываться у приютивших их родственников и знакомых до прихода советских войск.
Останки 42-х убитых, сваленных и засыпанных в яме, были случайно обнаружены одним из советских военных, когда он заметил торчащую из земли ногу. Когда обнаружили яму с останками, советские военные власти произвели эксгумацию и опознание тел и – жутко писать – голов казнённых. Один из местных жителей - евреев, второй зять Литвиных, Абрам Ушерович был привлечён к опознанию трупов. Останки перезахоронили сначала в городском саду, в братской могиле, установили там памятник. В то время ещё не было возможности похоронить убитых евреев на еврейском кладбище, которое при японцах считалось военной зоной и было закрыто. На могиле установили общий памятник. Позднее всех 12 евреев перезахоронили на еврейском кладбище.
Жизнь продолжается
9 августа 1945 года, в день ареста отца Генькина, Лейба и Абрама Левитиных, сестёр Лию и Зельду Генькиных вывезли из города, спасаясь и сами, русские соседи – советские граждане. Дом их был до основания разграблен, возвращаться было некуда, да и небезопасно.
Пострадавших приютила добрая еврейская семья, и какое-то время жили вчетвером в небольшой квартирке вдова Лейба и мать Давида Фридмана Мария, две сестры и ещё одна еврейка.
После освобождения от Японии Лия, окончившая школу ранее, по приглашению друзей уехала в Харбин, там устроилась на работу в Дальбанк, а вечерами училась на фельдшерско-акушерских курсах. Зельда окончила школу в декабре 1945 года: выпускникам досрочно устроили экзамены и выдали аттестаты. Зельда уехала в Харбин и поступила в Политехнический институт, на железнодорожный факультет. Какое-то время сёстры жили у друзей, а потом Лие дали комнату от Дальбанка. В 1950 году Лия, выйдя замуж за молодого инженера-строителя, уехала с ним в Пекин, где стала преподавать русский язык китайцам в университете. У них родилась дочь. А в 1956 году молодая семья уехала в Австралию и прекрасно там устроилась.
Зельда по окончании Политехнического института также приехала в Пекин преподавать китайцам русский язык. В 1954 году, уже имея австралийскую визу, всё-таки предпочла репатриироваться в Израиль. Приплыла по морю через Италию. По приезде Зельду направили в лагерь Шар-а Алия, но благодаря друзьям она сразу оказалась в кибуце, где совмещала работу и учёбу в ульпане. Вскоре ей удалось устроиться по специальности, приобретённой в институте: по движению поездов.
Давид Фридман, окончивший Харбинский университет в начале 40-х годов, диплом не получил по той же причине – советский гражданин, еврей. Устроился на работу в Еврейский народный банк в Харбине. Уже после смерти отца и брата, при советских властях, после закрытия ими Еврейского банка, получил работу экономиста в судоремонтных доках города Дальнего.
После трагической смерти мужа и сына мать Давида Мария некоторое время жила с Лией и Зельдой в Хайларе, а затем переехала к нему в город Дальний. Там после войны активную работу развернула еврейская организация Джойнт, и с её помощью в 1953 году Давид вместе с матерью репатриировались в Израиль. Здесь, в Хадере,. уже была его младшая сестра Неся с мужем и ребёнком. А две другие сестры уехали из Китая в Австралию. В Израиле Давид начал с ульпана, затем устроился бухгалтером на фабрику под Хадерой. Ему повезло: пригласили на работу экономистом предприятия по сборке и ремонту самолётов, где он проработал 35 лет, до самой пенсии.
Давид знал о приезде Зельды в Израиль, но тогда он, приехавший годом раньше, сам был ещё не у дел. Но уже в 1955 году Давид сделал предложение Зельде, они сняли квартиру в Тель-Авиве. Переквалифицировавшись, Зельда стала работать в конструкторском бюро по проектированию автодорог. Там проработала до 1961 года, когда родилась первая дочь Ирит. Дочь подросла, и Зельда устроилась в муниципалитет Тель-Авива. В 1964 году прибавилась дочь Сарит.
Дочери Давида и Зельды состоялись. Старшая окончила Тель-Авивский университет и работает на радио, в редакции новостей на арабском языке. Младшая - художник, педагог, окончила Институт искусств в Рамат а-Шароне. У Давида и Зельды – три внучки.
Хаим Литвин и Яша Оникул спешили из Харбина домой. Семьсот километров удалось преодолеть только за трое суток, подсаживаясь на военные поезда – другие ещё не ходили. Не раз по пути их сгоняли с платформ и паровозных тендеров под угрозой оружия, но немало было и тех, кто сочувствовал бывшим заключённым и даже предлагал солдатскую еду. Свой дом Хаим нашёл пустым и разграбленным. Все оставшиеся в живых члены его семьи теснились в маленьком домике Абрама и Дины Ушеровичей.
Хайлар ещё переживал тяжёлую трагедию: как кровоточащая рана свежа была память. Хаим и Яша приняли участие в захоронении и увековечении памяти казнённых.
После возвращения домой надо было продолжать зарабатывать на жизнь: теперь Хаим был ответственным за мать, вдову-сестру и её сына. Дом был разорён. Знакомые китайцы и монголы предлагали помощь местным евреям, потерявшим всё. Хаим от помощи отказался. Занялся покупкой и продажей, с одной стороны, вещей, продаваемых солдатами, с другой – товаров китайцев и монгол.
В 1946 году Хаима, Яшу Оникул и ещё двух евреев Хайлара вызвали в советское консульство в городе Маньчжурия, на границе с СССР. Коммерсантам предложили взять крупный подряд на поставку большого поголовья скота, шерсти, топлёного масла, любой пушнины. От оплаты оккупационными деньгами опытные подрядчики отказались, а попросили ткани, ружья – дробовики и дробь, сахар, соль, чай, свечи, керосин – словом, всё то, что необходимо было китайским и монгольским поставщикам. Организовали свою крупную базу, даже пункт по дезинфекции шкурок пушного зверька сурка, как того требовали советские приёмщики. В 1948 году, когда вся власть перешла к китайцам, большие партии мануфактуры, полученной за подряд, продали с немалой выгодой китайской армии.
Как раз к тому времени, в 1947 году, Хаим женился. Первенец Шимон, названный в честь деда Семёна, не заставил себя ждать. Надо было жить дальше. Занялись привычным делом: выращиванием и откормом скота. Закупили технику, в том числе американские сенокосилки. На свободной монгольской территории построили большое хозяйство, привлекли русских рабочих. В 1954 году советское консульство настойчиво предлагало гражданам СССР вернуться на родину, но слишком свежи были примеры трагических судеб возвратившихся.
У Хаима окончательно созрело желание уехать на историческую родину, где крепло и развивалось еврейское государство. И в 1963 году Литвины всей семьёй приехали в Израиль. Абсорбция была, как и у многих, нелёгкой. Но Хаим уже предусмотрел свою "ячейку" в новой жизни.
Ещё будучи в Гонконге по пути в Израиль, Хаим обратил внимание на магазины антиквариата и восточных изделий, которых там было в избытке. В Израиле он стал заказывать подобные изделия по каталогам, и они относительно хорошо раскупались. С годами, по мере роста доходов населения и зажиточной его прослойки, укреплялось и дело Хаима Литвина.
Когда подрос старший сын Шимон, он стал механиком, открыл свой магазин по автомобильным запасным частям. Сейчас работает как специалист этого дела в крупной компании. Воевал в Шестидневной и Войне Судного дня. У Шимона двое детей. Воевал в 1973 году и младший сын Иосиф. Он избрал себе профессией боевые виды спортивной борьбы. Сейчас живёт в Австралии, работает инструктором каратэ.
Хаим и Рина Литвины живут в Нагарии в достатке, обеспечены их сыновья и внуки. В своём почтенном возрасте Хаим прекрасно помнит все периоды сложной и полной опасностей жизни, и в том числе тяжёлую трагедию в Хайларе, гибель своего отца.
О других жертвах и их потомках
О некоторых из 12-ти евреев Хайлара – жертв кровавого злодеяния японцев, к сожалению, автору удалось узнать немногое, и всё от того же Хаима Левина, несмотря на почтенный возраст сохраняющего не только отличную память, но и связи с потомками убиенных. Борис Барковский и Нахум Оникул, Яков Коган и Рафаил Григерман – все они были далеко не крупными купцами – скотопромышленниками, посредниками между монголами-скотоводами и крупными закупочными конторами. Монголы, пригонявшие скот и лошадей и привозившие пушнину, продав всё это таким перекупщикам, останавливались на ночлег на постоялых дворах китайцев. За ночлег они не платили, зато у китайцев закупали чай, одежду и другие необходимые им товары., оставляя хозяевам деньги, вырученные у перекупщиков.
Борис Барковский, родной брат матери Хаима Литвина, приехал в Монголию в одно время с родителями Хаима. Он предпочитал заниматься пушниной. После его трагической смерти жена его Хая с двумя сыновьями в 50-хгодах репатриировались в Израиль. Во время шестидневной войны Иосиф по ложному вызову покинул укрытие и когда направлялся к указанному месту, был убит арабами. Остались двое детей. Давид успешно работал в кибуце, на опытном поле.
Семья Оникул приехала в Хайлар, скорей всего, из европейского местечка: Нахум и его жена Фрейда отличались от евреев – сибиряков набожностью: соблюдали кашрут. Да и ели меньше мясного и больше молочного. У них было три сына. Старший Александр уехал учиться в европейскую Россию, где у семьи оставались родственники. Там, как и многие приехавшие с КВЖД, был арестован и «получил срок». Сын Залман был обезглавлен вместе с отцом. Яков, переживший все ужасы и выдержавший пытки японской тюрьмы вместе с Хаимом Ливиным, затем вместе с ним же занимавшийся коммерцией по заказам Советской армии, затем увлёкся работой в отделении общества советских граждан – они были созданы СССР ещё до передачи Китаю КВЖД и продолжали функционировать даже после массового отъезда советских граждан. Яша стал заместителем председателя отделения в Хайларе и так полюбил эту свою работу, что не спешил уезжать, несмотря на всё усложнявшуюся для советских граждан обстановку.
В 1962 году, в период обострения отношений с СССР, китайцы в один день арестовали функционеров сразу всех отделений общества. Яша оказался в тюрьме рядом с собственным домом: через окошко камеры он слышал голоса своих близких, детей. Полтора года продержали его китайцы якобы за «шпионаж», за это время обстановка, в том числе психологическая, привела к развитию у Яши болезни Паркинсона. Тесть вместе с женой и детьми ждали его освобождения и затем сразу уехали в Австралию. Два сына и дочь Якова живут там безбедно.
Рафаил Григерман и его жена Зина приехали в Хайлар из Сибири. У них были два сына и дочь. Ещё в 30-х годах все трое детей, повзрослев, уехали в СССР. И все трое там оказались в лагерях. После трагедии 9 августа 1945 года вдова Рафаила уехала к детям, которые к тому времени отбыли свои сроки, возможно досрочно из-за войны.
Перекупщиком скота и пушнины был и Яков Коган, ещё один из 12-ти зверски убитых нелюдями. Жена его Дора преподавала иврит при синагоге Хайлара. Дочь Якова и Доры Ирина вышла замуж в Харбине и уехала с мужем в СССР. После смерти мужа в Казахстане уехала с сыном и его семьёй в Австралию. Младший брат Якова Залман Коган женился, после чего в двухдневный срок был выслан китайскими властями в СССР, запретившими браки с гражданами Советского Союза.
Судьбы героев очерка и их потомков – один из примеров, характерных для нашего народа: трагедии прадедов, дедов и отцов в первой половине ХХ века, нелёгкая эмиграция и абсорбция их потомков в молодой стране, а для кого – и в диаспоре. К сожалению, многих из тех, кто вернулся в СССР, ждали лагеря, тюрьмы. Но из тех, кто выжил, многие если не сами, то их потомки – уже за его бывшими границами. У приехавших в Израиль «китайцев», как правило, – спокойная старость в достатке и устроенность детей и внуков. Они – в своей стране.
Ссылка на статью в сетевом журнале "Заметки по еврейской истории"
