Вплоть до современной эпохи в китайской истории не было периода, когда страна в такой степени оказалась бы открыта иностранному влиянию, как при танской династии. После монгольского завоевания в Китай пришло немало чужестранцев — как поселенцев, так и наемников, но все они в глазах китайцев были захватчиками, которых одновременно боялись и презирали. Их влияние оказалось кратковременным и преходящим, ибо ему сопротивлялась большая часть нации. Танский же двор приветствовал иностранцев, интересовался чужими религиями и обычаями и раскрывал двери перед миссионерами и путешественниками с Запада. Поэтому и искусство, и мысль танской эпохи находились под воздействием тех народов, с которыми Китай поддерживал отношения. Эта эпоха была свободной от бремени "китайской исключительности". Танские императоры, уверенные в своем прочном положении и в своей способности отразить агрессию, не считали иностранное проникновение угрозой государству. Царивший тогда дух любопытства и терпимости определял благосклонное отношение к религиозным и художественным течениям, приходившим из-за рубежа. Вплоть до последних дней династии двор поддерживал дипломатические отношения с крупными державами Западной Азии. Торговцы и священнослужители из этих стран легко проникали во все уголки танской империи. При Тан мир стал гораздо лучше известен китайцам и более доступен. То, о чем при Хань знали лишь понаслышке или благодаря отдельным опасным экспедициям, теперь стало хорошо знакомым. На улицах Чанъани можно было встретить самых разных людей — от обитателей Сибири до жителей южноиндийских джунглей, а также греков, арабов, персов и японцев. Япония, о которой в ханьские времена едва знали, по- прежнему оставалась малоизвестной, хотя она стала направлять посольства в Китай и с энтузиазмом заимствовать культуру и политические институты танской империи. Южные земли: Индокитай, острова Ост-Индии, Цейлон да и сама Индия, до которых в ханьские времена добирались нечасто, стали обычными маршрутами для китайских торговцев и буддийских паломников, искавших святыни и санскритские тексты. Индия, пожалуй, была в ту эпоху лучше известна китайцам, чем в ходе всей последующей и традиционной истории. Чанъань поддерживала дипломатические контакты со многими государствами севера Индии и не единожды вмешивалась в индийские дела. Пока в самом Китае танская династия набирала силу, великие события изменили карту Западной Азии. Битва при Нехавенде в 642 году решила судьбу Персии, павшей под мусульманским натиском. Китайцы знали Персию уже очень давно. Сасанидская империя и северокитайская династия Вэй поддерживали тесные отношения. Великой империи, единственной, успешно соперничавшей с Римом, суждено было уступить место Омейядскому халифату, принесшему мусульманскую веру в сердце Центральной Азии. Эти события напрямую касались Китая, ибо танская империя на западе доходила до границ персидского государства. На западе мир заканчивался для китайцев "царством Фулинь" — Византийской империей. Китайцы знали эту страну очень хорошо, во всяком случае лучше, чем греки знали их самих. Танские историки зафиксировали четыре византийских посольства между 643 и 719 годами, когда на Византию впервые обрушились армии арабских халифов. Не может быть сомнений, что эти посольства ставили целью сподвигнуть китайцев на войну с мусульманами. Насколько двор заинтересовался этим, остается невыясненным. Танские армии не пошли против арабов, но возможно, что греки переняли у китайцев некоторые технические знания, ведь Китай в то время шел в своем развитии впереди западного мира. В 643 году, когда в Китае правил Тай-цзун, в Чанъань пришло посольство от "Бодэли, царя Фулиня", и предложило красное стекло и золотую пыль. В то время императором Восточной Римской империи был Констанций II, еще ребенок. "Бодэли" — явно не его имя. Предполагается, что транскрипция передает слово "патриарх". В таком случае миссия должна была быть духовной. Но китайские историки однозначно утверждают, что посольство было послано царем. Нити управления Византийской империей находились тогда в руках военачальников, носивших титул "патриций". Поэтому более вероятно, что именно один из этих полководцев и отправил миссию в Китай, а "бодели" — транскрипция "патриция". Китайское название Византийской империи "Фулинь" произошло от "Византии", ибо в произношении VII века "Фулинь" звучало как "Бутцзан" . В танских историях есть раздел, посвященный Фулинь, который, хотя и включает частично ханьское описание Дацинь (Римской империи), но дополняет его новыми сведениями, полученными от этих посольств или же от других путешественников. В истории нет свидетельств того, что какое-нибудь китайское посольство достигало Константинополя. Отрывки из таких описаний скорее напоминают наблюдения уличной жизни города, чем отчет посла: "Фулинь — это древний Дацинь. Находится на берегу Западного моря. На юго-востоке граничит с Персией, на северо-востоке — с землями западных тюрков. В государстве много городов и людей. Стены, окружающие столицу, выложены из гладких камней, а в городе живет более 100 тысяч семей. Ворота высотой в 200 футов полностью покрыты бронзой [Золотые ворота]. В императорском дворце есть золотая фигура, которая каждый час бьет в колокол. Дома украшены стеклом, хрусталем, золотом, костью и ценным деревом. Крыши плоские и сделаны из извести. В летнюю жару водяные машины поднимают воду на крышу. Вода льет сверху перед окнами, подобно дождю. Царю в управлении помогают двенадцать министров. Когда царь покидает дворец, за ним следует человек с сумкой, куда каждый может положить прошение. Мужчины остригают волосы и носят раскрашенные одежды, оставляющие правую руку открытой. Женщины заплетают волосы в форме короны. Народ Фулинь ценит богатство, любит вино и яства. Каждый седьмой день никакую работу делать нельзя [христианское воскресенье]. Из этой страны приходят виссон, кораллы, асбест и многие другие диковинные вещи. В ней есть искусные фокусники, умеющие выдувать изо рта пламя, выливать из рук воду и бросать жемчужины ногами. Также в ней есть искусные знахари, лечащие некоторые болезни, извлекая из головы червей". Это описание, явно составленное на основе наблюдений очевидца, является, к сожалению, единственным в танских записях рассказом о европейских народах. Любопытно, что ничего не говорится о религии греков, хотя в то время китайцы знали о христианстве немало. Путешественник, побывавший в Константинополе, едва ли знал причину, по которой жители "каждый седьмой день не работают". Первые сведения об исламе были принесены в Китай посольством Йездигерда III, последнего сасанидского царя Персии, пришедшим в Чанъань в 638 году. Персидский правитель, отчаянно защищая последний уголок своей империи — Мерв, обращался к Китаю с просьбой помочь в борьбе с арабами. Тай-цзун не откликнулся на просьбу, полагая, что его собственное государство, лишь недавно очнувшееся после гражданских войн и набегов тюрков, слишком нуждается в мире, а Персия слишком далека, чтобы посылать туда армию. Тем не менее, не получивших военной помощи персов готовы были принять как беженцев. Фируз, сын Йездигерда, которого китайцы продолжали называть царем, прибыл в Чанъань в 674 году, когда арабы полностью захватили его родину. Он был обласкан при дворе и сделан генералом императорской гвардии. Некоторое время спустя он умер в Чанъани. Его сын Ни Ни-ши (известно только китайское имя) также жил в Чанъани и упоминается в историях. Персидским беженцам разрешалось строить храмы и исповедовать зороастрийскую веру, процветавшую среди диаспоры долгие годы. От этих беженцев и, возможно, от китайских путешественников двор узнал о мусульманстве и об исповедующих его арабах. Аравия называлась "Даши", от персидского "Тази". "Даши, — сказано в "Синь Тан шу", — ранее была частью Персии. У людей там большие носы и черные бороды. Они носят серебряные мечи на серебряном поясе. Они не пьют вина и не слушают музыку. Женщины у них — белые и скрывают лицо, когда выходят из дома. Большие залы для поклонения вмещают несколько сот человек. Пять раз в день они молятся божеству Неба. Каждый седьмой день [пятница] их правитель [халиф], сидя на возвышении, обращается к подданным: "Погибшие в бою возродятся в раю. Храбро сражающиеся обретут счастье". Поэтому они — очень храбрые воины. Земля скудная, и на ней не вырастишь урожая. Они охотятся, едят мясо и собирают мед среди скал. Их жилища похожи на верхи повозок. Виноград там порой вырастает с куриное яйцо. В период Да-е правления династии Суй (605–616) один человек из западного народа (ху), персидский подданный, пас овец в горах недалеко от Медины. Человек-лев [архангел Джебраил] сказал ему: "К западу от этой горы, в пещере, есть меч и черный камень (черный камень Кабы) с белыми письменами. Кто обладает этими двумя, правит миром". Человек пошел туда и нашел то, что было предсказано. Буквы на камне говорили: "Подними". Он взял камень и провозгласил себя царем. Его соплеменники пытались сопротивляться, но он победил их всех. Затем Даши стало могущественно. Оно уничтожило Персию, нанесло поражение царю Фулиня, вторглось в Северную Индию и напало на Самарканд и Ташкент. Их империя простирается от юго-западного моря до наших западных границ". Вскоре эти сведения дополнились непосредственным контактом с новой державой. Между 707 и 713 годами Кутайба, полководец халифа Валида, начал завоевание Центральной Азии и Афганистана, бывших, как то доказывает путешествие Сюань- цзана, буддийскими. Самаркандское и Бухарское царства, а также западные тюрки обратились за помощью к Китаю. Центральноазиатские государства признавали сюзеренитет Чанъани или же спешили это сделать перед лицом неминуемого мусульманского вторжения. Танский двор только что пережил последовавшие за смертью У-хоу волнения, поэтому новый император Сюань-цзун был более расположен принять предложение арабского посла о мире, чем слушать соседей. В 713 году ко двору прибыли посланники халифа и были любезно приняты, несмотря на то, что гордые чужеземцы отказались выполнить ритуал "кэу тоу", "простирания ниц", который был положен по китайскому этикету всем в присутствии императора. Мусульмане заявили, что они падают ниц только перед Богом, а в присутствии царя лишь кланяются. Мудро решив, что "придворные церемонии во всех странах различны", император все же принял их. Более тысячелетия спустя манчжурский двор отказал в такой же милости английскому послу, лорду Амхерсту, что и положило конец его миссии. Арабы не хотели, чтобы Китай помогал центральноазиатским государствам, и, были ли китайцы слишком испуганы, чтобы противостоять мусульманам, как говорят арабские историки, или же двор посчитал расстояние слишком большим, чтобы вмешиваться, но цели своей они достигли — китайские императоры в то время ничего не сделали для сдерживания продвижения арабов. Однако в 751 году китайская империя все-таки столкнулась с новым Аббасидским халифатом. У аббасидов были черные флаги, поэтому китайцы называли их "черными арабами". Один офицер-кореец, находившийся на китайской службе и командовавший войсками в Туркестане, был послан двором разрешить разногласия между двумя маленькими государствами в верхнем течении Инда. Китайская армия, выполнив приказ, на обратном пути вошла в ташкентское царство, что не было санкционировано двором. Командующий, видимо, считал, что на таком удалении от столицы он может делать все, что ему вздумается. В Ташкенте он совершил предательство, пленив правителя царства после заключения договора о дружбе. Этот поступок вызвал возмущение всех центральноазиатских государств, уставших от сюзеренитета Китая, ничего не делавшего для того, чтобы защитить их от мусульман. Маленькие государства заключили союз и призвали на помощь арабов. Соединенные силы полностью уничтожили китайцев в долине Или, и это событие, вкупе с последовавшим вскоре мятежом Ань Лу-шаня, положило конец китайскому влиянию в Туркестане. Западные царства были сметены мусульманскими нашествиями, а восточные попали в руки тибетцев. В этой войне, где арабской армией командовал полководец Зияд, преданный халифу Абу'л-Аббасу, китайцы и арабы единственный раз за всю историю сошлись на поле боя. Дружественные отношения с халифом вскоре восстановились, ибо посланные в 756 году Абу Али Джафар ал-Мансуром воины помогли танскому императору нанести поражение Ань Лу-шаню и выбить его из столицы. Впоследствии этим миссионерам суждено было сыграть в истории Китая еще более важную роль, ибо именно они основали китайскую мусульманскую общину. После окончания войны арабские войска не вернулись на родину, потому ли, что воины переженились на китаянках и не захотели сами, либо же, согласно арабским источникам, они боялись, что соотечественники будут презирать их как долго проживших в стране, где едят свинину. Как бы то ни было, они остались в Китае, смешались с китайцами, но сохранили веру. К сожалению, точных данных об их изначальной численности нет. По разным сведениям она варьируется от четырех до ста тысяч. Удивительно, что в китайской истории зафиксировано появление несторианства и манихейства, хотя вскоре они исчезли, а о возникновении ислама, распространенного в Китае до сих пор, нигде не сказано. Эта тема — одна из самых темных в позднекитайской истории. Ныне мусульман очень много в Ганьсу, где они составляют большинство, а также в Шэньси и Юннани. Мусульманская диаспора есть во всех провинциях, хотя в южных (кроме Юннани) они немногочисленны. Однако очень мало известно о происхождении и распространении этой диаспоры. Мусульманская стела в главной мечети Чанъани помечена танской датой, но, к несчастью, это всего лишь подделка под подлинную несторианскую стелу, выполненная в эпоху Мин (1368–1644). Мусульманской традиции доверять нельзя, ибо она полагает, что ислам пришел в Китай при династии Суй. Сегодня мусульмане одеваются и говорят по-китайски. И хотя они полностью, за исключением религии, натурализовались, инородное происхождение просматривается по-прежнему. Мусульмане Юннани не похожи на китайцев, а в исламской общине Чанъани преобладает армянский тип. Густые бороды и орлиные носы резко отличают их от гладколицых китайцев. Число мусульман значительно увеличилось при монголах, ведь в то время многие народы устремились вслед за ними в Китай. Тогда они нередко покупали китайских детей и воспитывали их в своей вере. Этот обычай разбавил кровь общины, и теперь мусульманина не всегда можно узнать по внешнему облику. Лишь немногие взрослые китайцы принимали новую веру, да и то не в первые столетия ее существования. Арабский путешественник, посетивший Китай в конце Тан, сообщает, что он не слышал ни об одном китайце, который принял бы ислам, хотя и нашел мусульманские общины процветающими. Ислам избежал религиозных гонений конца Тан, нанесших смертельный удар другим инородным вероучениям. Непонятно, почему была проявлена такая снисходительность, ибо в записях той эпохи он не упоминается. Возможно, потому, что халиф был слишком могущественным соседом, который не позволил бы столь вольно обращаться с единоверцами, а возможно, мусульман просто оставили в покое, потому что они иностранцы. Как бы то ни было, количество новообращенных медленно росло в течение последующих столетий, и, несмотря на кровавое подавление мусульманских восстаний в Юннани и Ганьсу в XIX веке, ислам сегодня процветает в Китае и гораздо более тесно контактирует с мусульманскими центрами Западной Азии, чем в предшествующие века. Мятеж Ань Лу-шаня, завоевание тибетцами Восточного Туркестана и неспокойная обстановка в Центральной Азии после арабского завоевания — все это привело к тому, что Великий шелковый путь оказался в запустении, и предпочтение отдавалось новому морскому маршруту, ведшему в Кантон (Гуанчжоу). Этот фактор также повлиял на подъем южных провинций и одновременный упадок Шэньси и северо-запада. В ханьские времена китайцы мало пользовались морским путем, хотя египетские греки доходили им до Тонкина (часть Вьетнама). В период раздробленности значение морского пути возросло, ибо на северо-западе царил хаос. Фа-сянь и другие пилигримы-буддисты путешествовали в Индию и Цейлон по морю. При Тан Кантон превратился в крупный центр морской торговли, находившийся в основном в руках арабов. В городе были арабские и многие другие общины. Мусульмане сами выбирали кади и подчинялись суду шариата, им и вершимому. Это, пожалуй, самый ранний прецедент экстерриториальности. Абу Саид, арабский путешественник, посетивший Китай в конце Тан, свидетельствует, что когда в 879 году армия Хуан Чао захватила город, 120 тысяч иностранцев: мусульман, иудеев, зороастрийцев и христиан, — были убиты вместе с китайским населением. Абу Саид, возможно, и преувеличил число жертв, но это все равно свидетельствует о существовании в Кантоне в то время значительной иностранной диаспоры. Интересно упоминание иудеев. В танской истории о евреях не говорится ничего, и если Абу Саид прав, то его сведения — первые о евреях в Китае. Разграбление Кантона и резня, устроенная войсками Хуан Чао, кладет конец эпохе взаимных контактов Китая и Запада. Многие годы морская торговля не могла оправиться от этого удара, а когда при сунской династии порядок был восстановлен, на первое место уже вышел порт в Ханчжоу. При танской династии тесные отношения поддерживались не только с мусульманскими государствами, представлявшими самую близкую и значительную политическую силу. Беженцы из Персии принесли свою религию — зороастризм, который, хотя особых препятствий ему не чинили, так и не смог завоевать сердца людей. Зороастрийские храмы были построены в Чанъани и, может быть, в Кантоне, ибо Абу Саид упоминает об "огнепоклонниках". Более влиятельным и получившим распространение оказалось другое персидское вероучение — манихейство, просуществовавшее несколько веков. Основателем религии, заимствовавшей элементы и христианства, и зороастризма, был перс Мани, казненный в 274 году. После его смерти она распространилась на запад — до Франции, где ее исповедовали еретики-альбигойцы, и на восток до Китая, где она впервые упоминается в 694 году. В 732 году буддисты пытались было инициировать гонения на манихеев, но их действия не получили поддержку правительства, жаждавшего снискать расположение центральноазиатских "ху", ее последователей. Раз буддисты увидели в новой религии соперника, значит, она имела определенное влияние. Решение двора было обусловлено тем, что новый, доминирующий тюркский народ — уйгуры — почти поголовно являлись манихеями. Во время войны с Ань Лу- шанем они очень помогли императору, дав ему конницу. В благодарность за это их единоверцам, жителям империи, были сделаны послабления. Археологические находки в Центральной Азии показывают, что манихейство довольно прочно укрепилось в Турфане и других местах и не ограничивалось кругом живших в Китае иностранцев. В 768 и 771 годах были изданы специальные указы, разрешающие строительство манихейских храмов, причем во втором даже перечисляются города — Цзинчжоу в Хубэе, Янчжоу, Нанкин и Шаосин. Все эти города находятся в бассейне Янцзы, отнюдь не там, где проживало много иностранцев или кочевников-уйгуров. Среди членов общин было немало и китайцев. Манихейство оставалось в силе, пока были могущественны его защитники уйгуры. Когда же поддержка прекратилась, с ним быстро покончили. Чуть раньше манихейства теплый прием в Чанъани оказали еще одной западной религии. Несторианская стела рассказывает об истории появления и последующей судьбе этого направления христианства в Китае, и сведения в основном подтверждаются китайскими документами. В 635 году несторианский монах по имени Олобэнь (в китайской транскрипции) — о. Вигер полагает, что его звали Рубен, — прибыл ко двору Тай-цзуна. Император принял его и приказал перевести его книги на китайский язык. Некоторое время спустя монах был удостоен аудиенции, на которой изложил императору суть своего вероучения. Произведенное христианством благоприятное впечатление побудило Тай-цзуна в том же году выпустить следующий эдикт: "У Дао не одно имя. В мире не один совершенномудрый. Учения в различных землях отличаются друг от друга, их благодеяния распространяются на всех людей. Олобэнь, человек великой добродетели из Дацинь, издалека привез свои образы и книги, чтобы показать их в нашей столице. Изучив их, мы нашли это учение глубоким и мирным. Узнав о его принципах, мы нашли их благими и значительными. Его учение немногословно и обоснованно. Оно несет добро всем людям. Пусть его свободно исповедуют в нашей империи". Не стоит однако думать, будто император стал христианином. Тай-цзун также принял и почтил буддийского паломника Сюань-цзана, поддерживал даосизм, благоволил конфуцианцам и разрешал зороастризм. В этом отношении Тай-цзун оставался человеком своей эпохи. Тем не менее, несторианство нашло в Китае немало последователей, и особенно, в отличие от других инородных религий, среди простых людей. Надпись на стеле гласит, что при Гао-цзуне, сыне и преемнике Тай-цзуна, в каждой области были построены церкви. Это означает, что в VII веке христианство получило большее распространение, чем сейчас. В 698 году, в правление императрицы У-хоу, ревностной буддистки, несторианство попало в немилость благодаря буддистам, чувствовавшим в нем сильного конкурента. Однако уже по восшествии на престол Сюань-цзуна гонения прекратились, а император даже поручил своим братьям проследить за восстановлением алтаря в главной церкви Чанъани. Последующие императоры следовали Тай-цзуну и не единожды посещали несторианские церковные богослужения. К 781 году — времени создания стелы — несторианская церковь процветала, а среди ее благодетелей и защитников был знаменитый Го Цзы-и, главнокомандующий армией и первый министр империи, которому танские императоры были обязаны восстановлением трона. Го Цзы-и — один из самых ревностных поборников верности и преданности в китайский истории. Если, как позволяет предположить стела, этот великий человек действительно был несторианином, то христианам посчастливилось обрести своим покровителем самого могущественного и честного человека в Китае. Считается, что он жертвовал большие суммы на восстановление и перестройку церквей, давал милостыню монахам и священникам и участвовал в диспутах с несторианскими иерархами. Если Го Цзы-и и не крестился, то, во всяком случае, был близок к христианской вере. Кажется странным, что, имея таких покровителей — первых лиц двора (ибо дочь Го Цзы-и была императрицей, а его сын женат на принцессе), христианство полностью исчезло в течение столетия после этого. Католические теологи объясняют это "ересью" несторианства, но такой аргумент, который в любом случае едва ли удовлетворил бы апологетов протестантства, игнорирует тот факт, что буддизм, не являясь даже христианской ересью, благополучно пережил преследования, которым подвергся наравне с несторианством и другими чужеродными религиями и которые оказались для них фатальными. Великие гонения, положившие конец религиозной терпимости Тан, начались в 843 году с манихейства. Оно существовало только благодаря могущественным уйгурам. Но после того, как в 840 году уйгуры потерпели поражение от киргизов, император У- цзун, ревностный даос, немедленно подавил манихейскую веру. В Чанъани было казнено 70 монахинь, храмы уничтожены, земли конфискованы в пользу государства, а священнослужителей заставили сменить свои одеяния на одежду мирян. Манихейство не выдержало такого удара. Хотя случайные упоминания о нем относятся еще к монгольскому периоду, а отдельные замкнутые общины в горах продолжали совершать ритуалы и еще несколько столетий спустя, манихейство быстро угасло и полностью исчезло на Дальнем Востоке. Два года спустя, в 845 году, император принялся и за остальные инородные религии, включая буддизм, самую распространенную из них, который разрешили исповедовать, но при жестких ограничениях: в городе должно быть не более одного монастыря, а количество монахов не может превышать тридцати. Всех остальных священнослужителей вернули в мир, а храмы и монастыри разрушили. Христианские и зороастрийские церкви смели все без исключения, священникам запретили проповедовать учения, а монахов насильно обратили в мирян. Всего было уничтожено 4 600 храмов трех религий, 265 тысяч служителей и монахов вернули к мирской жизни. Из этого числа христианских церквей — 200, зороастрийских — 1000, остальные — буддийские. Процент монахов среди верующих-буддистов был намного выше, чем христианских священников по отношению к их пастве, поэтому точно определить количество христиан трудно. Однако гонения, хотя и жестокие, оказались непродолжительными. В следующем году У-цзун умер, а его преемник изменил политику по отношению к почитаемым им буддистам. Буддизм моментально вернул себе утерянные позиции. Но христианство и зороастризм — нет. В 987 году, сто лет спустя, арабский писатель Абу Фарадж писал, что незадолго до того встретил в Багдаде вернувшегося из Китая монаха-несторианца, посланного туда партиархом, чтобы разузнать о состоянии вероучения при только что воцарившейся династии Сун. Монах нашел церкви разрушенными и опустевшими, христианскую общину — вымершей. Так как единоверцев, которым он мог бы помочь, просто не было, он возвратился в Багдад. Все-таки христианство оставило какую-то память о себе у китайского двора, свидетельством чему является показанное императором И-цзуном хорошее знание чужеродных религий, когда в 872 году, тридцать лет спустя после гонений, он принял арабского путешественника Ибн Вахаба из Басры, рассказавшего об этом по возвращении в Ирак Абу Саиду: "Когда я получил аудиенцию у императора, — говорил Ибн Вахаб, — он попросил переводчика спросить меня, могу ли я узнать своего Учителя, если увижу его. Я ответил: "Как я могу увидеть его, ведь он на небесах вместе со всемогущим Аллахом". — "Я говорю о его образе", — сказал император. "Тогда я бы узнал", — ответил я. Затем император попросил принести ящик со свитками, поставил его перед собой и подал свитки переводчику: "Дайте ему посмотреть его Учителя". Я узнал портреты пророков и произнес молитву. "Почему вы двигаете губами?" — спросил император. "Потому, что я славлю пророков". — "Как вы узнали их?" — спросил он. "По их признакам, вот это, например, Ной со своим ковчегом, в котором спаслись он и его семья, когда Бог ниспослал Потоп на землю". Тут император рассмеялся и сказал: "Конечно, Ноя вы узнали. Но мы не верим в Потоп. Воды не покрыли весь мир. Они не дошли ни до Китая, ни до Индии". — "Это Моисей со своим народом", — сказал я. "Да, но он не был велик, а людей у него было немного". — "Здесь, — сказал я, — Иисус на осле в окружении апостолов". — "Да, — сказал император. — Он жил недолго, ведь он проповедовал всего тридцать месяцев". Наконец я увидел Пророка и его спутников на верблюдах. Растроганный, я прослезился. "Почему вы плачете?" — спросил император. "Потому что я вижу Пророка, моего предка". — "Да, это он, — сказал император. — Он и его люди основали великую империю. Ему не суждено было увидеть дело завершенным, но это удалось его преемникам". Над каждой картиной была надпись [по-китайски], которая, думаю, описывает историю. Я видел и другие картины, но не знал, кто изображен на них. Переводчик сказал, что это пророки Китая и Индии". При дворе была библиотека с обширными материалами о западных религиях, но еще интереснее то, что сам император был хорошо знаком с основными событиями и действующими лицами этих религий. Аудиенция происходила всего за несколько лет до того, как восстание Хуан Чао бросило империю в пучину хаоса и раздробленности. Международные контакты в то время значительно уменьшились и были восстановлены лишь столетия спустя, когда династия Сун восстановила порядок. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Это очень сомнительное утверждение, поскольку "Византийской" (по названию древнегреческого города Византий) Восточную Римскую империю стали называть впервые только французские историки XVII века, до этого же она официально называлась Римской (Ромейской), а неофициально — Греческой или Константинопольской (Цареградской). — Прим. ред. 2 Имеется в виду Лео Вигер (1856–1933) — выдающийся ученый-китаевед и миссионер-иезуит, автор многих трудов по истории религий Китая. — Прим. ред.
