Конь боевой мой
С седлом не расстанется! Нет!
В панцирь надежный
Я круглые сутки одет!
Цао Цао (155-220)
Бешеный топот копыт возник будто внезапно. Стремительно нарастая, он заложил уши. Шедшие в город люди в страхе бросились кто куда, роняя то, что несли из окрестных деревень на рынок. А по дороге, пригнувшись к гривам, молча нахлестывая лошадей плетьми, неслись к городским воротам всадники. У подножия надвратной башни уже заметалась в испуге стража, пытаясь опустить тяжелую деревянную решетку. Не успели! Быстрые стрелы пронзили четырех солдат в спину и двух в грудь — остальные бросились бежать. Взяв яростным рывком ворота и сбивая зазевавшихся горожан, грозный отряд вихрем ворвался на рыночную площадь и, опрокидывая лотки, корзины, навесы, ринулся к входу в ямэнь — уездную управу. Когда последний всадник исчез за ее стенами, с колен поднялся старый крестьянин и, позабыв о своих рассыпавшихся по земле овощах и зелени, поднял вверх руки. Лицо его, худое, загорелое, морщинистое, осветилось злорадством и безграничным торжеством, а из ощерившегося, почти беззубого рта вырвался истошный крик восторга: «Братья Лю! Братья Лю! Молодцы! Удальцы Лю! Храбрые ребята!»
Да, те два вожака, что неслись впереди ватаги, оба крупные, с непокрытыми головами, в чешуйчатых железных нагрудниках и с луками в руках, были знаменитые братья Лю Шестой и Лю Седьмой. Кто же не слышал об этих страшных разбойниках?! Кто не дивился их лихим делам и дерзким набегам?! Кто же не знал: за головы атаманов обещана груда серебра, а за пособничество им — тюрьма и каторга?! Тогда о них судачили все. Да и как иначе, ведь братья действовали почти в окрестностях Пекина — столицы Минской империи! О братьях Лю говорили по-разному. Одни — со злобой и ужасом, другие — с одобрением и даже восторгом, третьи качали в сомнении головой: чем все это кончится?
В ту пору в Китае властвовал тупой и жестокий император Хоучжао (1505-1521). Тех, кто осмеливался ему возражать, ожидало строгое наказание: «придворные батоги», т.е. битье палками, или «арест», что означало допрос под пыткой. В это мрачное царствование, во всяком случае до 1510 г., все дела в государстве вершил временщик — главный дворцовый евнух Лю Цзинь. Нарастал произвол чиновников. Сбор налогов превращался в открытый грабеж. У крестьян отбирали все «лишнее», так что «нигде не оставалось ни петуха, ни собаки». Деревню терзали и стихийные бедствия, особенно засухи. Население глухо волновалось. Крайне напряженным было положение в столичной провинции. Здесь, к югу от Пекина, император и его фаворит надумали превратить частные земли в казенные, обрекая тем самым свободных владельцев на полукрепостную зависимость.
Крестьянские земли отбирались под императорские поместья! Да еще силой! Раз здесь замешан сам Сын Неба, то жаловаться некому! Значит, надо браться за оружие! Как всегда в таких случаях, первой поднялась деревенская молодежь. А куда ей идти? Конечно, к «разбойникам»! Так власти именовали тех, кто сеял «смуту», — и шайки воров, и отряды повстанцев, и разбойную вольницу, и крестьянское войско с его вождями. Таких осенью года Змеи (1509) на юге столичной области появилось особенно много. Именно здесь, по свидетельству источника, «жители стали крайне дерзкими. Они любили скакать на конях и стрелять из лука, часто грабили на дорогах. Их называли конными разбойниками. К этому времени они собрали очень много сообщников».
Среди атаманов особенно выделялись братья Лю. Старшего, Шестого, звали Лю Чун, а младшего, Седьмого, Лю Чжэнь. Оба — уроженцы уезда Вэньань близ Пекина. Отчаянные храбрецы, они к тому же превосходно стреляли из лука, виртуозно владели мечом и слыли отличными наездниками. Их удаль и слава притягивали в отряд все новых и новых повстанцев. К ним шли местные удальцы и беднота, даже многие солдаты правительственных войск переходили на их сторону. В год Змеи братья Лю объединились с известным атаманом Ци Яньмином и начали в окрестностях Пекина настоящую войну против чиновников и богачей. У них были самые крупные конные ватаги, прочие возглавляли Син по прозвищу Старый Тигр, Ян Тигр и Лю Третий. Особым авторитетом пользовался атаман Чжан Мао, к которому примкнули такие вожаки разбойной вольницы, как Ли Лун и Ян Ху.
Всесильный Лю Цзинь в гневе потребовал немедленно уничтожить «бандитов». Однако облеченные высочайшим доверием три инспектора отнеслись к поручению с прохладцей. Один взял с собой в поход семью. Другой на пару с начальником местного гарнизона ударился в разгул. В окружении певичек и танцовщиц оба «героя» под музыку и пение неутомимо вливали в себя вино и водку. Злой завистник донес об этих невинных забавах в столицу. Временщик пришел в ярость. Веселого инспектора разжаловали, послав простым стрелком из лука в один из гарнизонов. Третий инспектор предавался удовольствиям не столь вызывающе и потому сохранил должность.
После кары, постигшей собрата, два уцелевших чиновника взялись за ум и стали спешно арестовывать «разбойников». Причем не столько самих удальцов, сколько их сторонников, сочувствующих, а то и вовсе ни в чем не повинных людей. Не было дня, чтобы не хватали таких «преступников» и под конвоем, в шейных колодках не приводили в управы. Солдаты, шедшие впереди, трубили в рог и били в барабаны. Трубный рев и бой барабанов не прекращались часами. За такое рвение оба инспектора получили повышение по службе.
Казалось, вольница поутихла. Многие атаманы со своими ватагами возвестили о своей покорности, однако с повинной не явились, а оружие и коней не сдали. Лю Цзинь и послушный ему император требовали от чиновников и военачальников искоренить «разбойников». А они тем временем нашли общий язык с теми из дворцовых евнухов, кто были уроженцами уезда Вэньань, откуда происходили, как уже упоминалось, братья Лю и некоторые другие лихие атаманы. Как издавна повелось в Китае, земляки очень дружили и старались помогать друг другу в трудную минуту. Вскоре между «разбойничьими» главарями и дворцовыми кастратами установились тесные связи. А добытое атаманами серебро, перетекавшее в карманы евнухов, надежно скрепило это «родство душ». Неким подобием штаба «смутьянов» служило жилище почитаемого ими Чжан Мао — большой двухэтажный дом с прочными двойными стенами и глубоким погребом. Здесь вожаки собирались, обсуждали дальнейшие планы и пировали. Чжан Мао приходился соседом семье одного из главных евнухов по прозвищу Северная Могила. Эти два достойных человека побратались. Затем Чжан Мао с помощью Северной Могилы сумел подкупить еще нескольких евнухов. Один из них — Гу Даюн был близок с самим императором.
Такого рода взаимоотношения резко расширили возможности Чжан Мао. С помощью евнухов и их слуг этот удалец частенько проникал в императорский дворец в Пекине, куда простой смертный и не надеялся попасть. Однажды атаман даже вошел в зал Баофан и видел, как Сын Неба играет в мяч.
После этого случая Чжан Мао стал еще более дерзким. Ватаги его собратьев тогда терпели поражения от солдат одного из военачальников, и Чжан Мао обратился за помощью к Северной Могиле. Тот устроил в своем доме пир, пригласил военачальника и Чжан Мао, посадил их друг против друга и, подняв чашу, ласково сказал отважному воеводе: «Он действительно мой брат, с ним нужно ладить, и не нужно его преследовать». После чего, наполнив чашу еще раз, Северная Могила повернулся к Чжан Мао и строго произнес:
«Главнокомандующий (хозяин дома щедро повысил своего гостя сразу на два-три звания. — Авт.) с тобой в хороших отношениях, и ты отныне не приноси беспокойства!» Полководец боялся Северную Могилу и не осмелился возразить ему. Остальные военные, видя, как осторожен их сослуживец, также избегали активных действий. Так на время евнухи и атаманы парализовали усилия правительственных войск.
Инспектор Нин Гао узнал о причинах странного затишья и решил покончить с «разбойничьим гнездом». По его приказу один смельчак из чиновников полицейско-сыскного ведомства проник в дом Чжан Мао под видом музыканта, играющего на лютне. Ублажая слух пирующих, лазутчик подробно изучил расположение комнат, входы и выходы. Скоро «лютнист» стал вхож в «логово разбойников». Именно он и. открыл дверь подобравшимся к дому солдатам. Ворвались они внезапно, но тут же встретили яростное сопротивление. В завязавшейся стычке ударом боевой секиры солдаты сломали ногу Чжан Мао. Раненый был схвачен и доставлен в Пекин — на допрос, суд и расправу. Его друзья-атаманы решили любой ценой вызволить своего собрата. Тайно пробравшись в столицу, они связались с Северной Могилой, который вместе еще с одним евнухом якобы просил за Чжан Мао императора, что весьма сомнительно. Скорее всего, скопцы пали в ноги своему патрону — всемогущему Лю Цзиню. Тогда «сверху» последовал «милостивый» ответ: «Пусть поднесут в подарок двадцать тысяч лянов серебра, и тогда возможно помилование». А тайный посредник предполагаемой сделки — слуга временщика сверх того потребовал себе десять тысяч лянов.
Дабы раздобыть нужную сумму, Лю Шестой, Лю Седьмой и Ян Тигр решили ограбить, причем тайно и тихо, одно из областных казначейств. Однако то ли случайно, то ли вынужденно Ян Тигр поджег одно из казенных зданий. В ямэне подняли тревогу. Поняв, что дело сорвалось, Лю Шестой и Лю Седьмой благоразумно бежали. Чжан Мао был казнен, а братья оказались в тяжелом положении. Зная это, местные чиновники предложили им действовать сообща против других «разбойников». Делать нечего — лихая парочка перешла в лагерь недавних преследователей и весьма успешно противостояла своим вчерашним товарищам, получая за это разного рода награды.
Вскоре в правительственном лагере сочли, что «разбойники» в столичной области стоят на краю гибели, а наиболее ретивые служаки даже советовали начальству уничтожить «корень зла», т.е. Лю Шестого и Лю Седьмого. Прознав об этом, оба удальца внезапно скрылись. Тогда их объявили в розыск. Нарисовали и разослали портреты братьев, арестовали их жен и сыновей, заодно совершенно разорив их дома. Храбрецы не встали на колени и вступили в войну с властями, попутно грабя богачей и купцов.
В конце года Лошади (1510) был казнен всемогущий Лю Цзинь и императорским указом обещана амнистия «разбойникам», явившимся с повинной. Оба Лю решили рискнуть и вскоре вместе с 34 соратниками пришли в областной центр. Об их капитуляции доложили самому государю. Братьев помиловали, но приказали им схватить других «разбойников», дабы тем самым искупить свою вину. Лю уже имели печальный опыт на сей счет и больше искушать судьбу не хотели. Тайно уйдя из правительственного лагеря, они примкнули к лихому атаману Бай Юню, а вскоре стали действовать самостоятельно.
Новая ватага быстро росла и вскоре превратилась в мощный боевой отряд, который в январе года Овцы (1511) ринулся на уездный центр, где в темнице томился вожак Ци Яньмин. Налет удался — еще один атаман обрел свободу. В итоге под командованием воинственной троицы через десять дней собрались несколько тысяч человек. «Шалости» разудалой вольницы перерастали в народное восстание, участников которого власти именовали теперь не только разбойниками, но и мятежниками. Весной того же года к ним присоединился будущий знаменитый атаман Чжао Суй. Этот студент-книжник обладал необыкновенной силой и отвагой и часто заступался за обиженных. Когда отряд Лю Шестого и Лю Седьмого взял его родной город, он, защищаясь, вошел в воду вместе с женой и детьми. Разбойники схватили его жену и собирались обесчестить ее. Тогда Чжао Суй в гневе бросился на них и ранил двух человек. Однако братьям Лю удалось скрутить смельчака. Оценив его мощь и смелость, они стали уговаривать Чжао Суя примкнуть к их отряду. В конце концов тот согласился, был отпущен домой, а вслед за тем вместе с двумя своими братьями собрал отряд в пятьсот человек и присоединился к повстанцам. Их силы окрепли, а зона налетов значительно расширилась — вплоть до границ Шаньдуна. И вот тогда во дворце забили тревогу.
Против повстанцев, помимо местных частей, бросили тысячу отборных солдат из столицы. Поскольку у правительственных войск конница была слабой, император разрешил забирать лошадей у населения. Но это только подлило масла в огонь, и борьба разгорелась еще сильнее. В марте года Овцы мятежники, численность которых превысила сто тысяч человек, уже хозяйничали более чем в пяти округах и пяти уездах, захватив десять городов. Так возникло самое крупное вооруженное крестьянское восстание в средний период правления династии Мин. Храбрецы обычно нападали внезапно, врасплох, в тех местах, где правительственных войск было мало, а потому достойного сопротивления не встречали. Главнокомандующий неприятельскими частями Чжан Вэй был избалован, труслив и воевать не умел, а посему ему требовался умный, смелый и деятельный помощник. Таковым стал Ма Чжунси — штатский чиновник и ученый. После чего все эти воеводы «отправились походом на разбойников».
А между тем восстание разрасталось. Как только чиновники слышали о приближении «разбойников», они впадали в панику. Жители сами открывали ворота городов и впускали мятежников. По этой причине, сообщает современник, «между Севером и Югом прервалась всякая связь. Народ волновался и шумел». Из Пекина на места послали приказ — восстановить городские стены, очистить рвы и пополнить войска, причем надлежало набрать «смельчаков из народа», дабы «разбойникам» не удалось привлечь их к себе. В городах и деревнях спешно формировали отряды самообороны и возводили укрепления. Власти расположили войска вдоль Желтой реки — Хуанхэ, чтобы предупредить прорыв «бандитов» в горы Тай-хан, где, как опасались, они могли создать свою опорную базу. Весной того же года усилились народные волнения на юге провинции Цзянси, а летом отряды Чжао Суя, Сина Старого Тигра, Лю Третьего и Яна Тигра ушли в Хэнань, а также действовали в Шаньси. Затем они вернулись в столичную провинцию и через Шаньдун отправились на юго-запад — вверх по реке Янцзы. Повстанческое войско, ведомое Лю Шестым, Лю Седьмым и Ци Яньмином, вторглось в Шаньдун и Хэнань, а затем, пройдя не одну тысячу километров, вступило в богатые рисом и пшеницей провинции Хубэй и Хунань.
Здесь с 1507 г. бушевало крупное восстание крестьян, которым удалось занять обширную территорию и овладеть рядом городов. Испуганные власти собрали значительные силы на границах этих провинций, стараясь не пропустить мятежников в соседние области. Войско братьев Лю вплотную приблизилось к Учану, однако на штурм этого крупного города не решилось и двинулось вниз по реке Янцзы — в Цзянси. После стремительного рейда на север отряды Лю Шестого, Лю Седьмого и Ци Яньмина достигли Чжэньцзяна. Казалось, они перережут Великий канал и прервут сообщение между Севером и Югом. Повстанцы угрожали Нанкину — Южной столице Минской империи, вызвав здесь сильнейшую панику. Всего за один год Овцы они победоносно прошли по семи провинциям, трижды подступая на севере к Пекину. Так начиналась обычная для средневекового Китая маневренная крестьянская война против прогнившей бюрократии.
Народ всячески помогал братьям Лю, которые, по свидетельству источника, «появлялись так же внезапно, как и исчезали. Сила их была подобна буре! Верхом на конях они налетали мгновенно, как вихрь. Ночевали они в поле и не задерживались в городах и селениях. Нападали там, где не было войск. Не укреплялись в каком-то очередном месте. Всякий раз, вступая в бой... гнали впереди себя... пленных. В атаку бросались с громкими криками. Правительственные войска обычно в страхе отступали, а атаманы, преследуя, смеялись над их трусостью. Повстанцы убивали чиновников и грабили богачей. Если начинался бой, то идущие впереди пленные погибали. А сами атаманы, имея отборную конницу, решали: отходить им или наступать. Властям невозможно было предугадать их действия. Правительственные войска, хотя и одерживали незначительные победы, несли большие потери. Наиболее хитрые чиновники брали с захваченных „разбойников" выкуп и освобождали их».
Видя, что подавить мятежников не удается, за дело взялся помощник главнокомандующего Ма Чжунси. Честный, умный и смелый человек, он решил переманить повстанцев на свою сторону, умиротворить их и отпустить по домам. При этом Ма Чжунси делал ставку на свою незапятнанную репутацию и усталость атаманов от кочевой жизни и опасностей. Ма широко распространял объявления. В них говорилось, что если Лю Шестой и другие повстанцы появятся в родных местах, то разрешается не задерживать их и давать им продовольствие. А ежели кто из «разбойников» надумает сложить оружие, то таковых не предавать смерти. Услышав об этом, атаманы прекратили набеги и стали выжидать. Никто не знал, верить написанному или нет. Тогда Ма Чжунси, взяв с собой нескольких солдат, поехал в стан противника и стал уговаривать храбрецов бросить свое опасное занятие и сдаться на милость императора. Лю Шестой и другие атаманы, в свою очередь, посетили этого уважаемого человека в его военном лагере. То, что он, окруженный своими офицерами и солдатами, мог легко арестовать вожаков и не сделал этого, укрепило их доверие к нему. Вот тут среди атаманов и начался разброд. Лю Шестой имел намерение покориться, а Лю Седьмой, напротив, считал заманчивое предложение ловушкой. Как можно верить?! Государственные дела находятся в руках евнухов, и Ма Чжунси не сможет выполнить своего обещания! Тогда их ждет плаха!
Желая разузнать обо всем подробнее, атаманы послали в столицу надежного человека, но ответ он принес неопределенный. Тогда захваченные в Шаньдуне серебро и золото доставили в Пекин и раздарили влиятельным евнухам и сановникам, прося взамен подтвердить сведения о помиловании. Золото и серебро охотно взяли, а вот ни помилования, ни гарантий не предоставили. Убедившись, что деньги и время потрачены впустую, братья Лю и их товарищи с особой силой и яростью возобновили набеги. Это послужило сигналом к резкому подъему повстанческой борьбы, собравшей под свои знамена десятки тысяч бойцов. Правительственные войска ничего не могли поделать с летучими кавалерийскими отрядами «бандитов». Как всегда в таких случаях, стали искать козла отпущения. Им, естественно, оказался Ма Чжунси. Против него использовали слухи, клевету и доносы. Не вел с разбойниками борьбы! Держал вверенные ему войска только для собственной охраны! Был в сговоре с атаманами! Ведь запретили же они своим людям разграбить и сжечь дом Ма Чжунси! Это ли не доказательство?! Заодно приплели к делу сибарита и труса Чжан Вэя. Обоих арестовали, бросили за решетку и приговорили к казни. Ма Чжунси умер в тюрьме, а его начальник вышел на волю, потеряв лишь титул и должность.
В августе 1511 г. Лю Шестой, Лю Седьмой, Ци Яньмин и Ян Тигр объединили свои отряды в мощный кавалерийский полк численностью в две тысячи всадников. Эта конная лавина наводила ужас на богачей и власть имущих. Повстанцы убивали всех чиновников. Страх, особенно на местах, еще более усилился после расправы с одним из уездных начальников. Во главе карательных войск срочно поставили первого евнуха Гу Даюна. На подавление «разбойников» мобилизовали лучших военных и штатских чиновников, перебросили отборныэ войска с северной границы. Было объявлено: сдавшие свой город власти отныне карались отсечением головы.
Меж тем боевые действия приближались к самому Пекину и Тяньцзиню. В столице ввели военное положение. Повстанцы наступали. Ситуация стала критической. Испуганный император Хоучжао вызвал к себе влиятельнейших сановников и устроил им разнос. «Разбойники на востоке, а войска отправились на запад! — кричал он. — Из-за своей медлительности они не смогут выполнить задачи!» Был дан приказ о новой переброске войск, и правительственная армия получила явный перевес. В двух последующих сражениях повстанцы понесли потери и отступили на юг. Угроза Пекину была снята.
Наступил год Обезьяны (1512) — время крайнего ожесточения борьбы. Время решительной схватки. Против «бандитов» были посланы новые карательные войска. Император грозил казнями, однако ни запугать, ни расколоть мятежников не удалось. Подавить же движение силой долго не представлялось возможным. Стремительные отряды «бандитов» всякий раз уходили от лобового удара.
Только ценой огромного напряжения власти смогли переломить ситуацию в свою пользу. Не выдержав мощного напора, после ряда поражений повстанческие армии рассыпались на отдельные отряды.
Когда кольцо вражеских войск стало сжиматься, братья Лю повели свою колонну на запад. Они рассчитывали пробиться в горы Тайхан и уйти в провинцию Шаньси. Однако под Синтаем им пришлось принять бой. Последний бой. В самом его начале пал отважный Ци Яньмин. Крестьянская пехота не выстояла под ударом превосходящих сил противника и обратилась в бегство. И тогда наперерез ей во главе трехсот всадников ринулся Лю Шестой. Поднявшись в стременах, он бешено кричал: «Стойте! Заячьи души! Назад! Трусы!» Когда стрела пронзила ему горло, атаман захрипел, захлебываясь кровью и заваливаясь назад в седле. Лавина бегущих смяла, а затем вражеская конница опрокинула его отряд. Кто-то из гвардейцев наотмашь ударил Лю Шестого мечом. Он упал на стерню под копыта мятущихся коней — во взбитую ими пыль. Как погиб Лю Седьмой, никто не знает. Видели только, как он в окружении верных друзей ринулся в гущу сражающихся. Из этой сечи вырвался только его буланый конь под алым седлом поверх леопардовой шкуры. Так ушли в мир теней легендарные атаманы, не ведавшие страха. Но еще многие годы люди вспоминали дерзкие набеги лихих всадников. Не верили в их гибель. Полно! Такие удальцы не умирают. Просто братья скрылись в дальнем буддийском монастыре. Когда придет час, они сбросят желтые рясы монахов и стремительным рывком окажутся в седлах. И вновь раздастся их окрик: «Эй, там! Прочь с дороги!»ф
