Столица — в убранстве узорном.
Чертоги сияют, как пламя.
И даже зимою придворных
Сады одаряют цветами.
Цао Сы [250-300)
В то зимнее утро улицы Пекина, как всегда, были полны народа. Кто спешил по делам. Кто шел за покупками. Кто криком выхвалял свой товар или предлагал свои услуги. Зеленый паланкин со столичным сановником несли четыре носильщика. Паланкин слегка покачивало на ухабах пекинских улиц. Холодный порывистый ветер задувал сквозь задернутые занавески. Ветер был со снегом и желтоватой пылью, принесенной бурей из пустыни Гоби. Хотя под длинным парадным халатом скрывалась меховая одежда, седока чуть знобило от страха. Сердце жалобно ныло в груди. Еще бы! Было от чего! Ведь он срочно вызван к самому императору! Да к тому же в первый день двенадцатой луны, а цифра один, как известно, приносит несчастье! Бодисатва Гуаньинь, спасительница от страданий, защитница от злоключений, отведи гнев Священного Владыки, не дай угодить в опалу! В ушах навязчиво звучали пословицы и изречения: «Быть возле императора — все равно что спать с тигром!», «Когда государь оскорблен, чиновники умирают!», «Всяк да повинуется со страхом и трепетом!». Что ждет его у подножия Драконового трона? Чем вызвана такая спешка? Упущения по службе?! Вскрылись тайные хищения и взятки?! Донос злобного завистника?! Милосердная Гуаньинь, помоги и спаси!
Трепет сановника, вызванного к императору, можно было понять. Ведь никто из смертных, помимо придворных и родни государя, не смел поднять глаза на повелителя Поднебесной! Даже врачи не имели права его осматривать и ставили диагноз по руке августейшего больного, которая высовывалась из-за задернутого полога, скрывавшего кровать. Император обладал властью абсолютной: он распоряжался судьбами своих подданных как ему заблагорассудится, никому не давая в этом отчета. Его словам внимали с благоговением. Любое приказание исполнялось предельно быстро. Его окружали почтительность, раболепие и страх. Считалось, что он царствует не только в пределах Цинской империи, но и на всей земле. «Император получает власть от Неба на правление миром!» — такая формула провозглашалась при возведении на трон каждого нового государя. Монарх в Китае носил титул хуанди, что означало «Великий Владыка» или «Августейший Повелитель». В официальных документах его именовали Сыном Неба (Тяньцзы) и Небесным Царем (Тяньван). В императоре видели не человека, а некое необыкновенное существо, облеченное небесной праведностью, — Святого Императора, Священного Владыку, Будду Наших Дней и Святого. В силу «святости» государя его личное имя запрещалось произносить вслух и писать. За нарушение сего запрета грозила казнь. При жизни монарха называли по девизу его правления, а после смерти давали ему храмовое имя. Кроме того, здравствующий государь носил титулы Великого, или Почитаемого, а также Повелителя Великого Пространства. Ему провозглашалась здравица «Десять тысяч лет жизни!». Поэтому его нарекли Десятитысячелетним Господином. Кроме того, маньчжурские императоры присвоили себе монгольский титул богдохана (Священный Государь). Маньчжурский богдохан считался «Всемирным Монархом и Господином Вселенной, коему все (народы) должны подчиняться». Властители соседних и дальних стран не шли ни в какое сравнение с Сыном Неба, который самого себя называл Единственным Государем, или Единственным Человеком.
И вот теперь перед этим высшим полуземным, полунебесным существом предстояло пасть ниц. Паланкин слегка тряхнуло, его стали разворачивать направо. Сановник отодвинул занавеску — все, прибыли! Вот они, Ворота Небесного Спокойствия с величественной надвратной башней, с двумя огромными каменными львами и двумя монументальными триумфальными колоннами. Не дожидаясь команды, опытные носильщики плавно опустили паланкин на землю у одного из четырех малых проходов в массивной темно-красной стене. Дальше ехать нельзя, ибо за воротами уже начинается Императорский город. Дворцовая стража — солдаты привилегированного «Желтого знамени», вооруженные мечами, копьями и луками со стрелами, строго оглядели сановника. Но их офицер, прочитав официальное «приглашение», почтительно склонил голову: «Проходите!».
На ватных от волнения ногах вельможа вышел на широкую, выложенную каменными плитами, прямую, как стрела, Императорскую, или Нефритовую, дорогу. По ней в паланкине или верхом может ездить лишь Сын Неба, а все прочие должны идти только пешком. Заметаемая желтоватой от гобийской пыли поземкой, Императорская дорога ведет к главному входу в Запретный город — Полуденным Воротам с возвышающейся над ними Башней Пяти Фениксов. Здесь опять стража и опять проверка. Еще долго идти сановнику — через огромную дворцовую площадь, минуя Три Большие Тронные Палаты и Три Задних Дворца, — пока через Внутренние Правые Ворота он не приблизится к Дворцу Воспитания Сердца.
...В покоях китайских императоров, казалось, царил желтый туман. Подстилки на стульях, подкладка на одежде, кушаки, фарфоровая посуда, ватные чехлы для крытых мисок с едой, обертки для книг, занавески, стекла — все вокруг было ярко-желтым. Это исключительное право на «блестящий желтый цвет» укрепляло в императоре чувство избранности, необыкновенности и непохожести на остальных людей. Желтый цвет был символом Земли, а император — верховным собственником всей земли в Китае. В Храме земледелия, где Священный Владыка творил молитвы и жертвоприношения в честь Земли — супруги Неба, преобладал желтый цвет — цвет почвы Северного Китая. Крышу покрывала желтая черепица, такого же цвета была ритуальная посуда, храмовые нефрит, шелк и бумага с написанными на ней молитвами. Каждую весну Сын Неба сам открывал полевые работы, проводя первую борозду на поле, принадлежавшем Храму земледелия. Богдохан шел за желтым плугом, куда впрягали желтого вола. В руке император держал бич, сплетенный из желтого шелка. Осенью обмолоченное зерно с этой нивы ссыпалось в желтые шелковые мешки. Их складывали в дворцовую Житницу Божественного Духа. Вместе с тем желтый цвет означал могущество, богатство и источник силы. Одежду желтого цвета могли носить только те, кто непосредственно служил Сыну Неба (евнухи, гвардейцы-телохранители), или его родня. Причем обилие желтого в нарядах князей императорской крови соответственно сокращалось по мере снижения титулов и удаленности семей от основного ствола генеалогического древа рода Айсинь Гиоро. Китайцы же получали право на желтые элементы в своем одеянии лишь за особые заслуги перед династией Цинн. Самой высшей наградой для сановника-китайца считалась куртка желтого цвета.
Императорским символом в Китае был Дракон — мифическое животное с головой верблюда, рогами оленя, глазами зайца, ушами вола, чешуей карпа, лапами тигра, когтями ястреба, брюхом морского чудовища, с шеей и хвостом змеи. На его спине грозно торчал восемьдесят один шип. Были среди этих существ и крылатые и бескрылые. Осенью Дракон погружался в водяную пучину, а весной взмывал на небо и летом пребывал в облаках. Создавая ветер, он посылал на землю дождь и прекращал его. Мог быть зримым и невидимым, наказующим и милостивым.
В Пекине был возведен особый храм, посвященный Дракону. Во время засухи император на коленях молился здесь, прося ниспослать дождь. Считалось, что оба, и Дракон и Сын Неба, воспаряли под облака — первый каждую весну, а второй — в день своей кончины. Причем именно Дракон возносил душу умершего ввысь, когда тот превращался в «небесного гостя».
Дракон был и государственным гербом Цинской империи. Бескрылое чудовище с изогнутым туловищем, рогами на голове, разинутой пастью, с четырьмя лапами и пятью когтями на каждой — таким он выглядел и на треугольных императорских знаменах, и на стенах дворцов, и на личных вещах Сына Неба.
Изображение Дракона встречалось везде — на посуде, ширмах, декоративных вазах, на паланкинах и платье богдохана — на груди, спине и плечах желтого шелкового халата, а у парадного, или тронного, одеяния еще и на краях рукавов. Целый хоровод этих существ шел по нижней части длинного, до пят, церемониального халата. На конической шапке императора один над другим располагались три маленьких золотых дракончика с четырьмя жемчужинами на каждом.
Зная, как суеверный народ восхищается Драконом, как боится и чтит его, императоры приписывали себе черты этого таинственного существа. Полагали, что у Сына Неба — лик Дракона, очи Дракона, его пальцы — когти Дракона, а дети — потомство Дракона. Одеяния монарха именовались Драконовым покрывалом, а его престол — Драконовым троном. Словом, любые принадлежавшие Десятитысячелетнему Властелину предметы считались «драконовыми». Всеми доступными средствами Сын Неба наделял себя «силой» всемогущего Дракона.
Символом императрицы — Матери Государства служила фантастическая, одетая в перья пяти цветов птица Феникс. У нее могла быть голова и утки и петуха. Шея — и змеи и черепахи, а туловище — Дракона. Тем не менее она слыла самой красивой и самой почитаемой среди пернатых в Китае, ибо олицетворяла солнце и тепло, лето и урожай, добродетель и милосердие. Очень часто Дракона и птицу Феникс изображали вместе, играющими жемчужиной. Эта пара воспринималась не только как государственный символ (император и императрица), но и как свадебный (жених и невеста).
В отличие от стран Европы, в Китае не существовало таких регалий, как корона, скипетр, держава или меч. Не знали здесь и церемонии коронации. Вместо этого умирающий или отрекающийся Сын Неба должен был передать своему наследнику вырезанную из нефрита Императорскую Великую Печать. На ее круглой или квадратной поверхности гравировались иероглифы благопожелания: «Вечная жизнь, процветание и мир», «Воцарение — дар Неба, сопровождающийся долголетием и вечным благоденствием». Императорская Великая Печать символизировала высшую власть в Китае. Вместе с ней новому властелину вручался также символический Золотой свиток. Затем богдохана облачали в парадное одеяние и вели в Тронную Палату Высшей Гармонии, где торжественно усаживали на престол. Объявлялся новый девиз правления, и Будда Наших Дней Принимал поздравления князей императорской крови, сановников и крупнейших военачальников. С тех пор ему оказывали высочайшие почести и за ним всегда носили большой ярко-желтый церемониальный зонт, а летом опахало из павлиньих перьев.
...И вот вызванный на аудиенцию добрался наконец до парадного входа во Дворец Воспитания Сердца. Здесь — жилые покои и рабочие помещения Августейшего Повелителя. Здесь вельможу встречает заранее извещенный о его приходе евнух и подводит к высоким и массивным дверям тронного зала. Владыка ждет своего «раба»! От Ворот Небесного Спокойствия до Дворца Воспитания Сердца надо пройти целый километр. Облаченные зимой в тяжелые меховые одежды, немолодые уже сановники после такой «прогулки» представали пред «драконовы очи» Священного Владыки все в поту. А после пребывания в холодном тронном зале частенько простужались и болели.
Попав в тронную палату (а их в Запретном городе было шесть), все, включая князей императорской крови, должны были пасть ниц даже перед пустым троном, даже перед желтыми ширмами с изображениями дракона и черепахи (последняя символизировала долголетие). То же самое надлежало совершать и перед личными вещами Десятитысячелетнего Властелина — креслом, платьем и т.д. По представлениям китайцев, Воля Неба приходила с севера, а Небесная Энергия — с юга. Как единственный носитель их на земле, богдохан восседал на троне лицом к югу. Туда же были обращены главные ворота императорских дворцов.
На приеме у Сына Неба даже его ближайшая родня, в том числе братья и мать — вдовствующая императрица, обязана была пасть на колени, а князья императорской крови — еще и троекратно коснуться лбом пола. Сановники же трижды становились на колени и каждый раз. трижды били челом об пол. Эта церемония называлась «саньгуй цзюкоу» — «три коленопреклонения и девять земных поклонов».
Возникший в древности, этот обряд должен был защитить царя (вана) от неожиданного нападения вошедшего заговорщика. Дело в том, что с колен нанести удар намного труднее, нежели из положения стоя. В присутствии богдохана стояли лишь чиновники Дворцового ведомства, маньчжурские гвардейцы-телохранители и евнухи. Но и они при разговоре со Священным Владыкой обязаны были преклонять одно колено.
При появлении Сына Неба или при входе его в тронный зал ближайшее окружение (как и приглашенные на аудиенцию) приветствовало Августейшего Правителя возгласом «Десять тысяч лет жизни!» («Ваньсуй!»), т.е. желало ему «безграничного долголетия». Во время бесед с императором и в письменных обращениях к нему местоимение «я» исключалось полностью. Каждый именовал себя не иначе как «раб». В присутствии Десятитысячелетнего Властелина только и слышалось: «Раб слушает...», «Раб не знал...», «По незрелому мнению раба...», «Раб повинуется...».
Евнух подводил к огромным дверям тронного зала вызванного к богдохану, открывал их и, став на колени, объявлял фамилию, имя и должность прибывшего. Тот входил и в три приема совершал положенные церемонии. Евнух удалялся, закрыв за собой дверь, а сановник оставался на коленях перед тронным возвышением. Полы здесь были каменные и зимой становились почти ледяными. Стоять всю аудиенцию на коленях было просто опасно, а потому одни заблаговременно обертывали их толстым слоем ваты, другие же давали взятки евнухам, которые потихоньку подкладывали специальные подушечки. Последние полагались только князьям императорской крови и членам Военного совета (Цзюньцзичу) — высшего государственного органа. Зачастую Будда Наших Дней говорил с вельможей не напрямую, а через одного из князей — членов Военного совета. По окончании аудиенции приглашенный отвешивал три земных поклона и, встав с колен, выходил из зала, пятясь задом к дверям, ибо строжайше запрещалось поворачиваться спиной к Сыну Неба. «Всяк да повинуется со страхом и трепетом!»
