Взрыв атомной бомбы
Японские правители пренебрегли содержавшимся в Потсдамской декларации требованием демократических сил мира о прекращении войны и, поглощенные интригами, целью которых было сохранение императорской власти, не обращали внимания ни на жертвы, ни на несчастья японского народа. Теперь они снова требовали от него невиданных жертв.
6 августа около 8 часов утра над Хиросимой появились два бомбардировщика Б-29. Сигнал тревоги был дан, но, видя, что самолетов мало, все подумали, что это не крупный налет, а разведка. Люди продолжали работу, не заходя в убежища, и разглядывали вражеские самолеты. Когда бомбардировщики достигли центра города, один из них сбросил небольшой парашют, после чего самолеты улетели прочь. Немедленно после этого в 8 часов 15 минут раздался оглушительный взрыв, который, казалось, в одно мгновение разорвал небо и землю.
Ослепительная вспышка и страшный грохот разрыва — после чего весь город покрыли огромные тучи дыма. Среди дыма, пыли и обломков один за другим вспыхивали деревянные дома, до конца дня город был объят дымом и пламенем. И когда, наконец, пламя улеглось, весь город представлял собой одни развалины. Это было ужасное зрелище, которого до сих пор не видела история. Всюду громоздились обугленные и обожженные трупы, многие из них застыли в той позе, в которой их застал взрыв. Трамвай, от которого остался один остов, был набит трупами, державшимися за ремни. Многие из тех, кто остался в живых, стонали от ожогов, покрывавших все тело. Повсюду можно было столкнуться со зрелищем, напоминавшим сцены из жизни ада.
Одна эта бомба в одно мгновение разрушила до основания 60 процентов города Хиросима. Из 306545 жителей Хиросимы пострадало от взрыва 176987 человек. [203]
Погибло и пропало без вести 92 133 человека, тяжелые ранения получили 9428 человек и легкие ранения — 27997 человек. Эти сведения были опубликованы в феврале 1946 года штабом американской оккупационной армии в Японии. Стремясь уменьшить свою ответственность, американцы насколько возможно занизили число жертв. Так, при подсчете потерь не было учтено число убитых и раненых военнослужащих. Кроме того, надо иметь в виду, что многие из тяжело и легко раненных через несколько дней, месяцев или даже лет погибли от лучевой болезни. Поэтому в действительности число погибших, по-видимому, превышает 150 тысяч человек. Различные здания в радиусе 2 километров от эпицентра взрыва были полностью разрушены, а в радиусе 12 километров подверглись более или менее значительным разрушениям. Люди погибали или получали сильные ожоги в пределах 8,6 километра, деревья и трава обуглились на расстоянии до 4 километров. В результате взрыва и последовавших вслед за ним пожаров было превращено в пепел до 9/10 всех домов города, которых насчитывалось 95 тысяч. Никогда в прошлом человеческое воображение не могло представить подобных размеров ущерба и подобной жестокости.
Эта бомба была атомной. Идея искусственного расщепления атомного ядра и использования его энергии в военных целях уже давно являлась предметом исследований ученых — военных специалистов многих стран. Следовательно, возможность появления атомной бомбы не была столь неожиданной. Сомневались лишь только в том, хватит ли времени и средств для завершения исследований до окончания второй мировой войны. В Японии после начала войны на Тихом океане армия и флот проводили секретные исследования, но эти исследования были прекращены после того, как пришли к выводу, что они потребуют огромных средств и много времени и не смогут быть использованы в данной войне.
Наиболее успешных результатов в этой области исследований первой добилась Германия. Известие о ходе этих исследований вызвало тревогу среди союзников. 11 октября 1941 года американский президент Рузвельт [204] предложил Англии осуществить совместные исследования. Это явилось началом сотрудничества американских и английских ученых с целью создания атомной бомбы. 17 июля 1942 года уже после вступления Соединенных Штатов в войну Рузвельт по рекомендации Исследовательского комитета приказал ассигновать на исследования по созданию атомной бомбы громадную сумму в 2 миллиарда долларов. Это дало возможность построить огромные секретные заводы с колоссальными сооружениями, на которых работало 125 тысяч человек. И наконец. 15 июля 1945 года было успешно проведено испытание первой атомной бомбы. Вторая бомба была сброшена на Хиросиму.
На следующее утро 7 августа (по японскому времени; 6 августа по американскому) по радио было передано заявление президента Трумэна. В заявлении говорилось, что сброшенная на Хиросиму бомба была атомной и что, если Япония не капитулирует, на нее вновь будет совершено атомное нападение. Но эти угрозы делались в тот момент, когда США обладали лишь двумя атомными бомбами. Только что закончились испытания, и атомные бомбы в техническом отношении еще не были достаточно подготовлены к использованию. Вряд ли в этот момент существовала стратегическая необходимость сбрасывания атомной бомбы. Военное поражение Японии было уже предрешено, важнейшие стратегические объекты разрушены и не оставалось целей, оправдывавших применение атомной бомбы. Планы вторжения американской армии на территорию Японских островов предусматривали высадку в октябре 1945 года на острове Кюсю и весной 1946 года в районе Канто. Не было и тактической необходимости в сбрасывании атомной бомбы для подготовки вторжения.
Каковы же в таком случае причины, побудившие США в спешном порядке использовать только что созданную атомную бомбу, несмотря на отсутствие технической и военной необходимости? В своем сообщении Соединенные Штаты объясняли это желанием ускорить капитуляцию Японии и избежать ненужного кровопролития при вторжении на Японские острова. В действительности [205] же поспешное принятие решения о применении атомной бомбы (хотя до предполагаемого вторжения оставалось три месяца) объяснялось тем, что приближалось время, когда по условиям Ялтинского и Потсдамского соглашений в войну должен был вступить Советский Союз. В этот период, когда поражение Японии было предрешено, Соединенные Штаты стремились в одиночку осуществить оккупацию Японии, чтобы обеспечить себе после войны стратегическое превосходство над Советским Союзом. Таким образом, применение атомной бомбы имело целью подавить боевой дух японцев до вступления в войну Советского Союза и осуществить оккупацию Японии в одиночку. Итак, использование атомной бомбы было для Соединенных Штатов скорее не последним военным действием во второй мировой войне, а первым серьезным сражением в холодной войне, которую они ведут против России{419}.
Однако ни колоссальная мощь атомной бомбы, ни вызванная ею гибель 100 с лишним тысяч мирных жителей не воздействовали на стремление японского правительства и Главной ставки продолжать войну в такой степени, в какой этого хотели американцы. Так как связь с Хиросимой была прервана, подробности о нанесенном ущербе стали известны в Токио лишь на следующий день — 7 августа. К этому времени по радио уже было передано заявление Трумэна и ставка убедилась, что это и есть та самая атомная бомба, о которой уже давно поступали сообщения.
Но ставка скрыла этот факт от народа. Она ограничилась сообщением о бомбардировке Хиросимы бомбой нового типа и о значительных потерях. Органы противовоздушной обороны для успокоения населения опубликовали инструкцию, рекомендовавшую меры предосторожности по отношению к бомбе нового типа. В ней говорилось, например, что достаточно одеть белую одежду или укрыться в убежище, чтобы избежать опасности, или что необходимо соблюдать осторожность даже в [206] том случае, когда в налете участвует небольшое количество самолетов. Военное командование ограничилось лишь посылкой в Хиросиму комиссии для расследования. Оно по-прежнему было занято подготовкой к решительному сражению на территории Японских островов. Правительственные органы также весьма слабо реагировали на это событие: не был даже собран кабинет министров, а намеченное заседание Высшего совета по руководству войной было отменено. Руководители правительства интересовались не атомной бомбой — их интересовало только одно: чем закончится встреча в Москве посла Сато с министром иностранных дел Советского Союза Молотовым, которая намечалась на вечер 8 августа.
На следующий день, 9 августа, на город Нагасаки была сброшена вторая атомная бомба. Она добавила еще свыше 70 тысяч жертв.
Вступление в войну Советского Союза
Как уже отмечалось выше, Ялтинское соглашение предусматривало вступление СССР в войну против Японии через три месяца после капитуляции Германии. На Потсдамской конференции это решение было конкретизировано. Вечером 8 августа правительство СССР опубликовало следующее заявление в связи с объявлением войны Японии:
«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны.
Требование трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение Японского Правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву.
Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому Правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество [207] жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира.
Верное своему союзническому долгу, Советское Правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года.
Советское Правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции.
Ввиду изложенного Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9-го августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».
Одновременно такое же заявление министр иностранных дел Молотов сделал послу Японии Сато.
В 0 часов 9 августа армия Советского Союза, дислоцировавшаяся на Дальнем Востоке, начала военные действия против японской армии в Маньчжурии, Корее и на Сахалине. Само собой разумеется, что основной удар Советской Армии был направлен против дислоцировавшейся в Маньчжурии Квантунской армии. В этот момент Квантунская армия была значительно ослаблена переброской войск на южный театр военных действий, а также в Японию для участия в предполагавшемся решительном сражении на ее территории. Но с другой стороны, в результате тотальной мобилизации почти всех японцев, проживавших в Маньчжурии, было сформировано значительное количество новых частей и к концу июля реорганизация Квантунской армии была в общих чертах завершена. Основу 750-тысячной Квантунской армии составляли 2 фронтовых объединения, 6 армейских корпусов, 24 дивизии, 9 отдельных бригад. Кроме того, с началом военных действий против Советского Союза предполагалось перебросить несколько дивизий из японской экспедиционной армии в Китае. Однако эта огромная армия по своей подготовке и снаряжению имела [208] мало общего с прежней отборной Квантунской армией. Все кадровые части, входившие в ее состав до войны, были переброшены в другие районы. Армия состояла из недостаточно обученных мобилизованых солдат и не была как следует укомплектована снаряжением.
Советская Армия начала наступление на Квантунскую армию с трех сторон — востока, севера и запада. Пограничные укрепления с мощными опорными пунктами были прорваны за два дня — 9 и 10 августа. 12 августа фронт был прорван на всех направлениях. По оперативному плану Квантунской армии предусматривалось, что вначале японские войска, опираясь на укрепленные районы на границе и в приграничной полосе, будут задерживать продвижение противника, после чего перейдут к затяжной сдерживающей обороне в укрепленном районе на маньчжуро-корейской границе вблизи Тунхуа. Но первая линия обороны очень быстро рухнула, и стало ясно, что части не успеют вовремя сконцентрироваться в укрепленном районе на маньчжуро-корейской границе. В связи с этим командующий войсками 3-го направления генерал Усироку, которому была поручена оборона укрепленного района, отказался от заранее намеченного плана и произвел перегруппировку войск, намереваясь сражаться до последнего солдата на центральной равнине. Но советские моторизованные части, вторгнувшиеся с запада со стороны Монголии, продвигаясь со скоростью 100 километров в сутки, вскоре достигли района Чанчуня. Поэтому командующий Квантунской армией генерал Ямада Отодзо 12 августа поспешно перевел свой штаб в Тунхуа и отдал приказ частям, находившимся на центральной равнине отступить к укрепленному району. Такая сумятица в командовании дезорганизовала главные силы Квантунской армии. Разрозненными группами они вступали в бой с продвигавшимися советскими войсками и терпели поражение за поражением. Не прошло и недели с начала военных действий, как главные силы столь многочисленной Квантунской армии были разгромлены.
Об объявлении войны Советским Союзом в Токио узнали в 4 часа 9 августа через перехваченную радиопередачу. [209] Это известие явилось ошеломляющим ударом для руководителей японского правительства, возлагавших свои последние надежды на переговоры Сато с Молотовым, которые должны были состояться в эту ночь. Даже при появлении атомной бомбы государственная политика, определенная Высшим советом по руководству войной, не претерпела никаких изменений (27 июля Высший совет по руководству войной принял решение определить свое отношение к Потсдамской декларации лишь после того, как станут ясны намерения Советского Союза). Но вступление в войну Советского Союза развеяло все надежды на продолжение войны. Лишь теперь у императора, министра хранителя печати Кидо, премьер-министра Судзуки, министра иностранных дел Того, морского министра Ионай, а также у других дзюсинов и руководящих деятелей правительства появилось твердое намерение прекратить войну.
Как уже отмечалось выше, правящие классы Японии больше всего опасались не поражения в войне, а беспорядков и революции, которые могли вспыхнуть в результате поражения. Для них ничего не значили лишения народа, вызванные войной, больше всего они боялись кризиса императорской системы, как организации, обеспечивавшей господство над народом. Вступление Советского Союза в войну означало, что их опасения начинают оправдываться. Теперь у них был единственный выход — капитулировать перед американцами и англичанами до прихода Советской Армии, содействовать США в их односторонней оккупации Японии и тем самым противостоять угрозе коммунистической революции и способствовать сохранению императорской системы. Эта их решимость подкреплялась перспективой углубления разногласий между Советским Союзом и США, которые обнаружились вскоре после поражения Германии. Кроме того, эта решимость подкреплялась благоприятным отношением общественного мнения в США к императорской системе.
Осуществлению этих намерений «сторонников мира» мешали непримиримые сторонники продолжения войны [210] из среды военщины. Однако уничтожение сухопутных и военно-морских сил привело к относительному ослаблению к этому времени влияния военщины в органах государственной власти. После потери Японией боевой мощи на море и в воздухе военщина аргументировала свое требование продолжать войну следующим: она утверждала, что, когда начнется решительное сражение на территории собственно Японии, совершенно нетронутые силы сухопутной армии, находящейся на материке, позволят Японии продержаться в течение длительного времени. Но эти аргументы потеряли под собой всякую почву после вступления в войну Советского Союза. Главная ставка немедленно отдала приказ начать боевые действия против Советского Союза, однако это были последние судорожные усилия, продиктованные отчаянием. Распоряжения, отданные Квантунской армии, приказ экспедиционной армии в Китае перебросить войска на помощь Квантунской армии — все это осталось на бумаге. Главная ставка полностью утратила контроль над операциями на советско-японском фронте, и ей оставалось только, сложив руки, наблюдать за разгромом Квантунской армии. Капитуляция Японии перед США и Англией была предопределена в результате вступления в войну Советского Союза.
Решение о принятии Потсдамской декларации
Утром 9 августа, когда стало известно о вступлении в войну Советского Союза, были поспешно предприняты первые конкретные шаги по осуществлению капитуляции. Рано утром министр иностранных дел Того посетил премьер-министра Судзуки, а затем морского министра Ионай и убедил их в необходимости принять условия Потсдамской декларации. Министр хранитель печати Кидо доложил императору о необходимости прекращения войны, после чего немедленно приступил к согласованию конкретных действий с премьер-министром Судзуки.
В 10 часов 30 минут того же дня открылся Высший совет по руководству войной. Впервые на повестке дня [211] совета открыто стоял вопрос о принятии Потсдамской декларации, то есть о безоговорочной капитуляции. Ситуация, создавшаяся в результате вступления в войну Советского Союза, полностью изменила позицию военных руководителей. Теперь уже не стоял вопрос: продолжать ли войну или вести мирные переговоры. Нужно было решить: следует ли оговаривать условиями принятие декларации и если следует, то какими. Военный министр Анами, начальник Генерального штаба Умэдзу и начальник Главного морского штаба Тоёда настаивали на выдвижении четырех условий: сохранение существующего государственного строя, наказание военных преступников самими японцами, самостоятельное разоружение и, наконец, недопущение оккупации Японии союзниками, а если оккупация неизбежна, то она должна быть непродолжительной, осуществляться небольшими силами и не затрагивать города Токио. Министр иностранных дел считал, что следует ограничиться первым условием, иными словами, сохранением государственного строя. Заседание затянулось до второй половины дня и наконец закрылось, так и не придя к какому-либо решению.
Вслед за этим в 2 часа дня 9 августа открылось первое чрезвычайное заседание кабинета министров. На заседании в течение 7 часов продолжались те же споры — следует ли выдвигать одно условие или четыре. И на этот раз решение не было принято. Министр иностранных дел настаивал, что абсолютным условием является сохранение государственного строя, во имя этого народ, армия должны вынести все страдания. Выдвигать другие условия — это значит сделать невозможным быстрое достижение мира и, следовательно, осуществление первого условия. Против министра иностранных дел выступили военный министр и начальники штабов, которые утверждали, что если четыре условия не будут выдвинуты, то Япония окажется в совершенно беззащитном положении, а в таких условиях нельзя гарантировать сохранение государственного строя.
Короче говоря, разногласия между обеими сторонами возникли в связи с вопросом о способах сохранения императорской системы. В данном случае затрагивались [212] непосредственные интересы военных кругов, именно поэтому они проявляли особое упорство. Встретившись со столь сильным противодействием военного министра и не надеясь получить большинства голосов, премьер-министр, министр иностранных дел и их сторонники закрыли заседание, так и не приступив к голосованию.
Таким образом, состоявшиеся 9 августа заседание Высшего совета по руководству войной и заседание кабинета министров не смогли прийти к единому решению. Это обстоятельство очень обеспокоило дзюсинов и приближенных императора. Было ясно, что каждый день, прошедший после вступления Советского Союза в войну, усиливает его право голоса в вопросах, касающихся Японии, а это было не выгодно с точки зрения сохранения императорской системы. В связи с этим они начали особенно остро ощущать необходимость оказания нажима на военных, чтобы заставить их снять предложение о принятии декларации на четырех условиях. С этой целью они предприняли акцию, в которой была сделана ставка на абсолютный авторитет императора. Бывший премьер-министр Коноэ обсудил этот вопрос с принцем Такамацу и бывшим министром иностранных дел Сигэмицу. После этого каждый из них (Коноэ и Сигэмицу непосредственно, а принц Такамацу по телефону) изложил министру хранителю печати Кидо свое несогласие с выдвижением четырех условий. Министр хранитель печати во второй половине дня дважды докладывал об этом мнении императору.
В тот же день в половине двенадцатого ночи, после того как придворные и дзюсины, в том числе и премьер-министр Судзуки и морской министр Ионай, подготовили почву, состоялось заседание Высшего совета по руководству войной в присутствии императора. В начале заседания премьер-министр зачитал заранее заготовленный проект заявления: «Японское правительство готово принять условия декларации трех держав от 26 июля. Японское правительство понимает, что эта декларация не содержит требований, ущемляющих прерогативы императора как суверенного правителя Японии». Из членов совета этот проект поддержали премьер-министр, министр [213] иностранных дел и морской министр; военный министр и начальники штабов выступили против проекта, председатель Тайного совета Хиранума занял неопределенную позицию.
Заседание затянулось до двух часов ночи, а члены совета по-прежнему придерживались двух мнений. Тогда по заранее намеченному плану выступил премьер-министр, заявив, что «ждет высочайшего решения, которое и явилось бы решением совета». Император, который уже советовался с министром хранителем печати и другими деятелями, высказал свое согласие с проектом. В 2 часа 30 минут ночи заседание закончилось. Вслед за этим на внеочередном заседании кабинета министров была выработана вся необходимая процедура, после чего в 7 часов утра 10 августа японское правительство передало по телеграфу правительствам Швейцарии и Швеции уведомление о своем согласии принять условия декларации. Таким образом было наконец принято первое решение о капитуляции Японии, но это вовсе не означало, что в самой Японии разногласия по этому вопросу были ликвидированы.
12 августа после полуночи из перехваченной радиопередачи стал известен ответ американского правительства на это уведомление. Ответ на тот пункт уведомления, в котором японское правительство говорило о своем понимании декларации в том смысле, что она не ущемляет прерогатив императора как суверенного правителя Японии, был составлен в крайне туманных выражениях: «С момента капитуляции власть императора и японского правительства в отношении управления государством будет подчинена верховному командующему союзных держав. Конечная форма правления в Японии будет установлена свободно выраженной волей народа».
По поводу толкования этого ответа — следует ли запросить разъяснений или нет — вновь возникли те же разногласия. Опасаясь реакции военных кругов и народа, министерство иностранных дел слова «subject to» (будет подчинена) перевело как «будет ограничена», а «ultimate form of government in» (конечная форма правления в Японии), как «конечная форма правительства [214] в Японии». Но это не дало никакого результата, так как армия и флот сами слушали заграничные радиопередачи. Представители армии и военно-морского флота в Главной ставке немедленно заявили, что они против принятия условий декларации, так как американский ответ является неприемлемым. 12 августа в девятом часу начальники Генерального штаба и Главного морского штаба доложили об этом императору. На заседании кабинета министров, открывшемся во второй половине дня, военный министр заявил о неудовлетворенности ответом и упорно настаивал на повторном запросе. Большинство на заседании кабинета начало склоняться в пользу мнения о необходимости повторного запроса. Министр иностранных дел, настаивавший на немедленном принятии условий декларации, видя, что создается неблагоприятная обстановка, предложил продолжить обсуждение после получения официального ответа. На этом заседание кабинета закончилось.
Курс национальной политики на принятие декларации, который, казалось, был уже принят в результате вмешательства императора, вновь поколебался благодаря разногласиям, возникшим по поводу толкования американского ответа. Отправив первое телеграфное уведомление о согласии принять условия декларации, правительство начало постепенно подготавливать народ к мысли о возможности прекращения войны, чтобы не ошеломить его неожиданным известием. С этой целью 10 августа Информационное управление опубликовало заявление своего начальника, который сказал: «Правительство, разумеется, принимает все меры, чтобы отстоять последние рубежи, на которых можно будет должным образом защитить наш национальный государственный строй и поддержать честь нации; оно ожидает также, что и наш стомиллионный народ преодолеет все трудности, во имя защиты национального государственного строя».
Одновременно в армии было опубликовано обращение военного министра «Ко всем генералам, офицерам и солдатам армии», в котором подчеркивалась необходимость «довести до конца священную войну». 11 августа утренние газеты поместили одновременно заявление [215]начальника Информационного управления, составленное в крайне туманных выражениях, и обращение военного министра, который призывал к продолжению войны. В этих уклончивых правительственных заявлениях народ смутно угадывал приближение конца войны и догадывался о борьбе мнений.
Узнав о содержании американского ответа, армия заняла еще более непреклонную позицию. Когда армиям, находившимся за пределами Японии, стало известно о начале переговоров о капитуляции, они одна за другой стали передавать в центр свой решительный протест против этих переговоров. 12 августа всем армиям была разослана телеграмма за совместной подписью военного министра и начальника Генерального штаба, в которой выражалась решимость продолжать войну: «Ранним утром сего дня, 12 августа, стала известна американская радиопередача, являющаяся ответом на предложения, сделанные императорским правительством неприятельской стороне относительно войны в Великой Восточной Азии. Ввиду того что эта радиопередача противоречит подлинным стремлениям армии отстоять национальный государственный строй, армия решительно отвергает этот ответ. Она осуществляет политику нации, придерживаясь твердой позиции, все ее помыслы направлены исключительно на продолжение войны. В этих условиях все армии должны решительно выполнять свой боевой долг».
С 12 августа вокруг военного министерства начал формироваться заговор. Заговорщики намеревались устранить лидеров «сторонников мира» с целью продолжения войны. Сторонники продолжения войны развернули активную деятельность, стремясь привлечь на свою сторону дзюсинов и других видных деятелей. Не менее активной была и деятельность «сторонников мира».
Официальный ответ союзных держав был получен от американского правительства вечером 12 августа. Желая выиграть время, министерство иностранных дел датировало получение ответа утром 13 августа. В это время премьер-министр, министр иностранных дел и министр внутренних дел усиленно совещались друг с другом. [216]
Утром 13 августа открылось второе заседание кабинета для обсуждения ответа. Мнения по-прежнему расходились, и во второй половине дня был устроен перерыв. В перерыве министр иностранных дел встретился с императором, чтобы принять последние меры. На вновь открывшемся в 16 часов заседании кабинета разногласия ликвидировать не удалось, и премьер-министр закрыл заседание, заявив о необходимости вторично прибегнуть к высочайшему решению.
В это время «сторонники мира» осуществляли последний зондаж относительно возможности сохранения императорской системы и предпринимали усилия, чтобы переубедить «сторонников продолжения войны». С 13 августа американские военные самолеты начали сбрасывать на Японию листовки, в которых сообщалось относительно переговоров о капитуляции. Иностранное радио осуждало Японию за промедление с ответом. Мало-помалу население стало догадываться о переговорах, и среди него появилось беспокойство. «Сторонники мира» получили информацию о планах переворота, замышлявшегося военщиной. Вызывала беспокойство и оттяжка принятия решения о капитуляции. Это могло привести не только к беспорядкам в стране, но и сделать союзников более неуступчивыми и, следовательно, повредить интересам сохранения императорской системы. В это время от посла в Швеции Окамото была получена телеграмма, которая еще сильнее укрепила позиции «сторонников мира». В телеграмме сообщалось о газетных откликах на американский ответ Японии. Этот ответ рассматривался как победа американской дипломатии, преодолевшей противодействие Советского Союза, и по существу как согласие с условиями, выдвинутыми Японией{420}.
Борьба между «сторонниками мира» и «сторонниками продолжения войны» внешне была крайне ожесточенной, но ее сущность заключалась лишь в разногласиях по вопросам тактики: каким способом закончить проигранную [217] войну. «Сторонники мира» особенно рьяно настаивали на сохранении императорской системы, на защите национального государственного строя. Благоприятная обстановка, складывавшаяся в пользу сохранения императорской системы, сделала абсолютным преимущество «сторонников мира».
Чтобы преодолеть сопротивление оставшихся наиболее упорных сторонников продолжения войны и части армии, был вновь пущен в ход авторитет императора как абсолютного правителя. Утром 14 августа министр внутренних дел доложил о своем мнении императору, затем совещался с премьер-министром, в результате чего были выработаны меры по убеждению сторонников продолжения войны. 14 августа в 10 часов император созвал объединенное совещание Высшего совета по руководству войной и кабинета министров. Это было первое исключительное по своему характеру совместное заседание после императорской конференции 1 декабря 1941 года, на которой было принято решение о начале войны.
Премьер-министр зачитал на совещании проект уведомления о принятии декларации. Против него выступили военный министр и начальники Генерального и Главного морского штабов, которые потребовали сделать вторичный запрос и в случае неприемлемости условий капитуляции продолжать войну. Император в соответствии с планом «сторонников мира» выразил мнение о необходимости немедленного принятия условий капитуляции. Говорят, что в этот момент император сказал: «Пусть меня ожидает любая участь. Я больше не в силах терпеть страдания народа». Тем не менее единственным условием принятия декларации, которое упорно выдвигали император и японское правительство, была гарантия прерогатив императора, а не гарантия жизни народа. Разногласия в Главной ставке и правительстве, продолжавшиеся в течение 6 дней, начиная с 9 августа были также связаны с борьбой, происходившей исключительно вокруг этого условия.
Сторонники продолжения войны во главе с военным министром, полностью утратив в результате уничтожения [218] военного потенциала веру в решительное сражение, в конце концов также согласились с этим решением, облеченным в форму императорской воли. На последующих заседаниях кабинета обсуждались технические вопросы, связанные с обнародованием манифеста об окончании войны и т. п. В 23 часа 14 августа в Швейцарию была отправлена срочная телеграмма, в которой четыре державы уведомлялись о принятии Японией условий Потсдамской декларации{421}.
Безоговорочная капитуляция
Решение о принятии условий Потсдамской декларации положило конец агрессивной войне японского империализма, начавшейся четырнадцать лет назад с оккупации Маньчжурии и закончившейся всеобщим поражением. Однако армия, которая готовилась к решительному сражению и на территории собственно Японии и вне ее, не могла так легко примириться с безоговорочной капитуляцией. Кроме того, она уже не в силах была поддерживать порядок в своих рядах, признаки крушения которого уже появились.
Сторонники продолжения войны, во главе которых стояла военщина, главным образом офицеры военного министерства, готовили заговор против «сторонников мира». Ввиду того что 14 августа правительство пришло в конце концов к решению о принятии условий декларации и военный министр Анами в соответствии с волей императора подчинился правительству, сторонники продолжения войны решили прибегнуть к оружию, чтобы помешать осуществлению капитуляции. Ночью 14 августа офицеры военного управления военного министерства в сговоре с офицерами штаба 1-й гвардейской дивизии, охранявшей императорскую резиденцию, убили командира этой дивизии и при помощи подложного приказа заняли императорский дворец силами дивизии. Их целью было прервать сообщение императорского дворца с внешним миром и прекратить доступ во дворец видным [219] деятелям из числа «сторонников мира». Заговорщики намеревались захватить запись выступления императора по радио, помешать опубликованию сообщения о капитуляции и тем самым поднять всю армию на продолжение войны. Но хотя заговорщикам удалось временно захватить дворец, однако, когда обстановка начала проясняться и стало известно, что приказ является подложным, части и подразделения, входившие в состав дивизии, перестали подчиняться заговорщикам. Их никто не поддержал, никаких шансов на успех переворота уже не было. Военное командование уговорило зачинщиков заговора покончить жизнь самоубийством, и на утро следующего дня 15 августа путч был подавлен.
Кроме этого путча, по всей стране произошли менее серьезные выступления и волнения сторонников продолжения войны, но каждый раз дело ограничивалось действиями кучки фанатически настроенных военных и правых элементов. Нереальность планов продолжения войны была ясна даже самой армии, которая все еще кичилась своей мнимой мощью. Тем более эти действия не могли найти ни поддержки, ни сочувствия у народа, измученного войной и с нетерпением ожидавшего мира.
15 августа читкой императорского эдикта по радио правительство впервые сообщило народу о капитуляции. С какими же словами обратился император к народу по случаю окончания этой несправедливой агрессивной войны, принесшей японскому народу и народам стран Восточной Азии невиданные в истории бедствия? Император заявил, что Япония капитулировала, «вынеся невыносимое», и радовался по поводу того, что «удалось сохранить и защитить национальный государственный строй». Он требовал, чтобы народ и впредь «умножал славу национального государственного строя». Ни жертвы, ни страдания народа, ни горе, причиненное народам соседних стран, — ничто, кроме сохранения императорского строя, не принималось во внимание. Сам характер этого эдикта уже говорил о сущности войны, о значении капитуляции.
В ответе четырех держав от 13 августа излагались конкретные условия капитуляции, включая немедленное [220] прекращение боевых действий. После принятия решения о капитуляции 19 августа для подготовки официального подписания акта о капитуляции в Манилу была направлена делегация во главе с полномочным представителем генерал-лейтенантом Кавабэ Торасиро. Делегация договорилась относительно оккупации Японии армией союзников и относительно подписания акта о капитуляции. В соответствии с этой договоренностью 28 августа на аэродром Ацуги в префектуре Канагава прибыл передовой отряд американской армии, 30 августа в Японию прибыл верховный командующий союзных держав генерал Макартур. 2 сентября на борту американского линкора «Миссури», находившегося в водах Токийского залива, состоялась церемония подписания акта о капитуляции. С японской стороны присутствовали представитель японского правительства Сигэмицу Мамору, представитель Главной Ставки Умэдзу Ёсидзиро, от союзных держав Макартур и представители девяти стран — США, Англии, СССР, Китая, Франции, Голландии, Австралии, Канады и Новой Зеландии. Была издана директива верховного командующего союзных держав за № 1 по случаю официальной капитуляции, в которой говорилось о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил и осуществлении Потсдамской декларации. Так была достигнута безоговорочная капитуляция Японии.
Прекращение в связи с капитуляцией боевых действий войск, находившихся за пределами Японии, шло с некоторыми осложнениями, но военные круги направили в страны Юго-Восточной Азии и в Китай членов императорской фамилии, которые убедили командование японских частей в «необходимости уважать императорский манифест». Японские войска в порядке капитулировали перед американской, английской армиями и армией Чунцина. Иное положение сложилось в Маньчжурии и Северном Китае. Командование Квантунской армии, настроенное исключительно враждебно к Советской Армии, продолжало оказывать отчаянное сопротивление даже после разгрома штабов и дезорганизации системы управления. Разрозненные бои продолжались еще сорок дней после решения о капитуляции. В связи [221] с этим японская армия понесла громадные потери. Так как в Японии не могли разобраться в создавшейся обстановке, то погибших в этих боях рассматривали как пропавших без вести. После войны, когда возник вопрос о репатриации, это послужило материалом для антисоветской пропаганды.
В Северном Китае японская армия также продолжала бои против китайской коммунистической армии. Чанкайшисты не стали разоружать японские войска. Они бросали их в бой против коммунистов в прежнем составе, целыми тактическими соединениями. Таким образом, до следующего, 1946, года армии и дивизии японской армии продолжали бои во всех провинциях Северного Китая, действуя в качестве антикоммунистических наемников чунцинского правительства. В этих боях было убито много японских солдат.
Неизбежность военного поражения
Если неизбежность, вызвавшая войну, коренилась в японском полуфеодальном капитализме и императорском строе, то неизбежность военного поражения также была порождена ими.
Отсутствие единства между верховным командованием и государственным управлением; раздоры между армией и флотом в области военного командования и управления; кастовая борьба, пронизывавшая политические и военные круги — все это проистекало из самой сущности императорской системы. Номинальное сосредоточение всей власти в руках императора — бога в образе человека — способствовало развитию кастовости. Среди правящих классов это вело к взаимным раздорам и борьбе самых различных каст и группировок, являвшихся составными элементами системы господства. При этом божественный авторитет императора использовался в качестве фигового листка. По мере углубления противоречий в системе господства, вызванных войной, внутри обеспокоенных правящих классов все более обострялись раздоры, проистекавшие из сущности императорского строя и принимавшие почти открытую, почти «легальную» [222] форму. И поэтому императорская власть была уже не в силах ликвидировать их.
В боевых операциях армии и флота сплошь и рядом отсутствовала плановость и целесообразность. Причиной этому был ярко выраженный феодальный характер японского милитаризма. В армии переплетались между собой присущая императорскому строю система разделения людей по их социальному положению и система бюрократической иерархии. Это был крайне консервативный бюрократический мир, где значение имели только ранг и титул. Здесь не могло иметь место назначение человека на пост по его способностям. Пока в армии вопросы решались формально, по-канцелярски, пока каждый нес лишь частичную ответственность в пределах своей должности, считая ее своей привилегией и храня ее в тайне, нельзя было достигнуть ни плановости, ни преемственности в боевых операциях. Предпринимавшиеся действия носили случайный, соответствующий лишь данному моменту характер. Дело двигалось вперед лишь в результате похожих на сделку компромиссов между отдельными участками работы. В то же время не допускалось никакой критики армии со стороны народа. Армия пребывала в самодовольстве, пользуясь независимостью верховного командования. Все это неминуемо вело к снижению боевых качеств армии.
Высшими руководителями армии и флота становились люди, которые постепенно поднимались по служебной лестнице и не допускали «серьезных оплошностей» в течение своей долголетней службы. Все они обладали административными способностями и осознавали свою ответственность в административных рамках, но выше этого они не могли подняться: им недоставало качеств политического деятеля, им была незнакома политическая ответственность. Руководство войной осуществлялось такими людьми неумело и небрежно. И это вполне понятно.
Как говорил Клаузевиц, «война является продолжением политики иными средствами», поэтому военное руководство не может осуществляться при отсутствии политических качеств у военных руководителей. [223]
Основой боевых действий японской армии было внезапное нападение. Это, конечно, было связано с плохой оснащенностью армии, однако более серьезные причины коренились в феодальном «спиритуализме», который был характерным для императорской армии. Тактика, предусматривавшая засылку отрядов смертников, пользуясь потерей бдительности противника, объяснялась, во-первых, тем, что вместо составления рациональных планов боевых операций постоянно делалась ставка на голый риск в надежде на «небесное провидение и божественную помощь» и, во-вторых, бесчеловечным пренебрежением к человеческой жизни. Типичным проявлением этой тактики были действия отрядов смертников, тактика «бамбуковых пик». Вполне естественно, что боевые действия, состоявшие из внезапных нападений, в целом не могли быть плановыми и целесообразными.
Безграничная вера в «дух Ямато» выразилась в презрении к материальным возможностям. Вместо того чтобы строить боевые операции на трезвой оценке слабости производительных сил Японии, военные руководители умышленно пренебрегали этим фактором и старались не замечать его. Так называемое поощрение науки, работающей на войну, сводилось к поддержке техники, непосредственно связанной с производством вооружения. Оно не означало стремления к развитию всей науки, связанной с производством вооружения или же создающей его основу. Наоборот, вера в «дух Ямато» отрицала научность, рациональность. Вследствие этого Япония начала отставать в развитии военной науки от великих держав, где она развивалась быстрыми темпами в соответствии с развертыванием военных действий.
Ошибочность оценки своей и неприятельской военной мощи явилась неизбежным возмездием за лишение народа свободы мысли и слова. Пропаганда разжигала воинственность народа, внушая ему мысль о слабости боевого духа американцев, которые надеются якобы исключительно на свои материальные возможности. В конце концов сама армия стала пленником этой пропаганды, она впала в ошибку, начав презирать разумную силу военных операций, проводимых Соединенными Штатами. [224]
Чтобы иметь возможность делать преувеличенные сообщения о военных успехах, целью которых было скрыть от народа военное поражение, армия и флот скрывали друг от друга истинное положение вещей, присылали в центр ложные сведения. Армия очутилась в затруднительном положении: пытаясь обмануть других, она сама оказалась обманутой. Требования боевого устава, посылавшего солдат на верную смерть, превратились в путы, связывающие саму японскую армию: они не позволяли применять гибкую тактику своевременного отхода для перегруппировки. На обширном фронте части японской армии оказывались разбитыми поодиночке и погибали бессмысленной «славной» смертью. Это один из примеров, показывающих отсутствие у полуфеодальной военщины способности вести современную войну.
Военная экономика, базировавшаяся на феодальном фундаменте, характеризовалась низким уровнем развития производительных сил и очень скоро достигла предела своих возможностей. Тем не менее армия, не считаясь с действительным состоянием экономики, возложила на нее непосильное бремя. К тому же армия и флот вели между собой борьбу за контроль над предприятиями и за обладание материальными ресурсами. Все это усиливало хаос в экономике, углубляя процесс ее разрушения. Известно, что военному поражению предшествовало крушение военной экономики — это показывает, насколько глубоко лежали корни неизбежного поражения Японии. Крах военной экономики был заложен именно в особенностях социальной структуры Японии, в ней же коренились и отставание военной науки и нерациональность ведения военных операций.
Конечно, личные качества отдельных военных руководителей играли роль так же, как играл роль фактор случайности в отдельных сражениях, но необходимо подчеркнуть, что в конечном счете решающее значение имела неизбежность поражения в войне, вытекавшая из самого характера японского капитализма и императорского строя. Иными словами, ответственность за поражение в войне должны нести императорский строй и капитализм — все правящие классы. [225]
Армия неправильно оценила боевую мощь Китая, Советского Союза и США, что явилось решающим промахом в ее стратегии. Это означало, что армия была не в состоянии осознать, насколько велика сила антифашистской борьбы народных масс Китая, Советского Союза и Соединенных Штатов. И именно поэтому Япония оказалась способной развязать безрассудную войну, восстановившую против нее все мировое общественное мнение. Это была несправедливая, агрессивная война, которая, с одной стороны, угрожала демократии и независимости всех народов мира, а с другой — лишала свободы японский народ. Поэтому она должна была окончиться поражением и окончилась им.
В феврале 1942 года в разгар тяжелых сражений на советско-германском фронте Сталин выступил со следующим заявлением: «У немецкого солдата нет возвышенной и благородной цели войны, которая могла бы его вдохновить и чем он мог бы гордиться. И, наоборот, любой боец Красной Армии может с гордостью сказать, что он ведет войну справедливую, освободительную, войну за свободу и независимость своего отечества...
В этом сила Красной Армии.
В этом же слабость немецко-фашистской армии»{422}. Эти слова, сказанные о войне, которую вели немецкие фашисты, точно так же справедливы и для войны, которую вели фашисты японские.
В 1938 году Мао Цзэ-дун писал: «Империалистическая природа социально-экономического строя Японии обусловила империалистический характер войны, которую она ведет, — войны реакционной и варварской... Реакционный и варварский характер войны, которую ведет Япония, — вот основной довод, говорящий о неизбежности поражения Японии в войне»{423}.
Это высказывание Мао Цзэ-дуна — не что иное, как указание на историческую необходимость падения японского империализма в результате войны. [226]
