Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
(ок. 715?) Письмо об отставке
Ханский историограф Лю Цзы-сюань (661-721), известный больше под своим первым именем Лю Чжи-цзи, — одна из наиболее колоритных фигур среди китайских историографов второй половины I тысячелетия н. э. В своем единственно дошедшем до нас сочинении «Ши тун» («Проникновение в историю») он сумел проанализировать работы историков предшествующих веков, формы и стиль их трудов, оценил качество сделанного, проследил, как ученые использовали источники и подходили к толкованию фактов. Большое внимание Лю Чжи-цзи уделил правдивости описаний событий и деятельности исторических лиц. В ряде глав он подверг критике многословие, цветистость языка, пустоту содержания и прямые искажения.
Современный историк Фу Чжэнь-лунь, характеризуя методы работы Лю Чжи-цзи и принципы его подхода к исторической литературе, выделяет следующие моменты: 1) владение методом синтезирования различных исторических материалов; 2) стремление к объективной оценке фактов; 3) активная критика недостатков предшественников; 4) сомнение в достоверности ряда моментов в имеющихся описаниях древнего периода истории Китая; 5) выступление за самостоятельность своей дисциплины, за отделение ее от литературы; 6) учет требований времени и правдивое отображение обстановки описываемых эпох; 7) расширение рамок историографии, привлечение более широкого круга источников; 8) призыв к более подробному и тщательному освещению новейшего периода и более краткому описанию далеких древних событий [см. 1, 98-99]. Хотя в этой характеристике есть некоторые элементы модернизации, главные черты метода Лю Чжи-цзи подмечены правильно. Разумеется, сжатый, тезисный перечень приемов и подходов ученого к историографии не исчерпывает всего богатства содержания «Ши тун» и идей Лю Чжи-цзи. Перед советской синологией стоит задача глубоко и всесторонне исследовать его серьезный труд.
«Ши тун» — первое крупное историко-критическое сочинение в китайской историографии, в котором на высоком научном уровне обобщено и осмыслено богатое наследие древнего и раннесредневекового Китая. Появление в VII-VIII вв. такого выдающегося ученого, как Лю Чжи-цзи, было вполне закономерно. Ведь китайская историография к эпохе Тан насчитывала [63] по меньшей мере восемь-девять веков непрерывного существования. Богатая иероглифическая письменность, изобретение кисти (III в. до н. э.), туши, создание бумаги (конец I в. н. э.), использование бамбуковых дощечек и шелка для записей, гравировка текстов древних канонических книг и исторических трактатов на камне (со II в. н. э.), организация государственных библиотек, книгохранилищ, архивов и, наконец, специальных историографических учреждений — все это заложило базу для развития среди прочих наук и историографии. К периоду жизни автора «Ши тун» уже существовали сотни исторических трудов, велась повседневная запись событий при царских дворах, в архивах покоились многочисленные материалы и документы. Естественным было стремление как-то осмыслить сделанное. Элементы критической оценки предшественников оформились, конечно, до Лю Чжи-цзи. Достаточно напомнить о Ян Сюне (53 г. до н. э. — 18 г. н. э.), Ван Чуне (27-100), Бань Гу (32-92), Цяо Чжоу (IV в.), Лю Се (465-522), которые высказывали свои критические суждения, нередко весьма резкие, в отношении целого ряда исторических сочинений. Однако так полно и глубоко охватить почти все историографическое наследие за ряд веков оказалось под силу лишь Лю Чжи-цзи. В этом нашел свое отражение процесс дальнейшего роста исторической науки в танскую эпоху, обусловленный общим развитием средневекового феодального общества Китая, его экономики и культуры.
Мы уже имели возможность в предыдущие годы высказаться о творчестве Лю Чжи-цзи и его месте в истории критицизма [см. 1, 436-441; 33; 2, 64-67]. Дальнейшее знакомство с «Ши тун» и изучение взглядов и методов его автора обогащают наши представления об этом примечательном труде. При чтении «Проникновения в историю» поражает исключительная начитанность Лю Чжи-цзи, знание им всех или почти всех сочинений, созданных начиная с эпохи Чжоу. Разбирая композицию этих книг, рассматривая содержание анналов и биографий, одобрительно оценивая лучшие образцы исторической прозы, критикуя стиль отдельных авторов, нарушение ими исторической правды или пропорций, Лю Чжи-цзи свободно оперирует многочисленными примерами не только из канонических произведений древних книг типа «Шан шу», «Цзо чжуань», «Го юй», «Гулян чжуань» и других, но и еще большим числом отрывков из десятков династийных историй дотанского периода, всякого рода записями и описаниями с мест. При этом особенно важно отметить, что, подкрепляя какую-то свою мысль примером или цитатой, Лю Чжи-цзи нередко приводит их из трудов, ныне уже давно утраченных, что дает возможность сопоставления данных отрывков с существующими текстами и интерпретациями и тем самым более полно раскрывает содержание историографии тех эпох. И всю эту массу сочинений танский историк сумел [64] перечитать и осмыслить еще до изобретения книгопечатания, т. е. перебирая нагромождения бамбуковых дощечек или шелковых свитков, на которых указанные тексты были зафиксированы. Эрудиция и колоссальная работоспособность автора в данном случае несомненны.
До полного перевода труда Лю Чжи-цзи полезно знакомить советских историков с отдельными, наиболее интересными и важными частями его сочинения. Ниже приводится перевод с комментариями оригинального документа — прошения историка об отставке, содержащегося в заключительном параграфе 20-й главы «Ши тун», озаглавленном «Противостоящий времени» \ «Прошение об отставке» — интересный, насыщенный реалиями и, несомненно, подлинный документ, что подтверждается и его содержанием, совпадающим с историей жизни и деятельности автора, с именами действовавших тогда официальных лиц, него формой и оборотами языка.
В 13-м параграфе кроме самого письма об отставке имеются небольшая вводная часть, в которой историк знакомит нас с предысторией своего прошения, и небольшое заключение, говорящее о Лю Чжи-цзи в третьем лице и затрагивающее события последующего периода его жизни, уже после завершения им «Ши тун». Можно предположить, что заключение, состоящее всего из нескольких строк, было добавлено позднее не автором труда.
Обратимся теперь к рассмотрению содержания переведенного отрывка. В кратком вводном разделе Лю Чжи-цзи объясняет мотивы, по которым он пришел к мысли подать заявление об отставке главному инспектору по составлению династийной истории, помощнику главы императорского секретариата Сяо Чжи-чжуну. Мотивы следующие: в годы правления императрицы У-хоу его, Лю Чжи-цзи, плохо использовали на службе, не продвигали в чинах, а когда в 706 г. императорский двор покинул Лоян и перебрался в Чанъань, историка в течение трех лет не вспоминали, и он, всеми забытый, оставался в бывшей восточной столице. Такое отношение к себе Лю Чжи-цзи воспринял болезненно. Получив запоздалый вызов в Чанъань в связи с написанием истории династии, он по приезде нашел, что «в это время [при дворе] пути низких людей процветали, законы и установления с каждым днем все больше приходили в упадок? «Служить среди всего этого было очень нерадостно и глупо», — заключил ученый. Столь резкое заявление о положении при танском дворе было достаточно смелым и, по-видимому, отражало реальную ситуацию в столице. Нельзя, однако, не видеть и того, что недовольство Лю Чжи-цзи во многом подогревалось чисто личными мотивами — неуспехами служебной карьеры. Позднее он много лет прослужил при дворе, порядки которого так обличал.
Текст письма об отставке Лю Чжи-цзи начинает с [65] перечисления научных школ и их крупнейших представителей I-IV вв. Этим он стремится продемонстрировать свою эрудицию и знания и одновременно сказать о достижениях отечественной историографии, имеющей столь славные имена. Ученый упоминает о том, что «трижды... становился историографом, дважды входил в ... историографическое бюро», но полноправно участвовать в завершении истории династии ему все же не давали. Исходя из этого, Лю Чжи-цзи пишет о своем решении уйти в отставку и называет пять главных причин, тормозящих, на его взгляд, всю работу историографов и мешающих, в частности, лично ему служить и стать активным участником большого государственного дела.
Указывая на невозможность дальше работать официальным историографом, Лю Чжи-цзи прежде всего отмечает, что в древности все истории создавались индивидуальными авторами или семьями историков, а не большими коллективами, как в его время. Он обличает непомерное самомнение массы дворцовых историков, считавших себя чуть ли не равными наиболее крупным и талантливым ученым предшествующих эпох. В среде историков, собранных в группы по приказу императора, царят, согласно его убеждению, взаимная зависть, подозрительность, леность и безответственность. Нет ничего удивительного, отмечает он, что «мы, положив кисти, все смотрим друг на друга и, подержав [кончики кистей во рту], так ничего и не решаемся [написать]».
В качестве второй причины Лю Чжи-цзи называет недостаток материалов с мест, узкий круг источников, на которые опираются историки. В противовес положению при ханьских династиях, когда вся документация областей и владений поступала прежде всего к придворному историографу и обрабатывалась им, теперь, констатирует Лю Чжи-цзи, историкам и составителям сводного труда приходится полагаться больше на собственные розыски материалов. Даже ежедневные записи о деятельности императора и двора недоступны составителям. В данной связи представляет интерес заявление автора, что, с одной стороны, историкам не удается получить документы и бумаги богатых домов китайской феодальной знати, а с другой стороны, они страдают от недостатка материалов об обычаях и нравах на местах, т. е. записей о народной жизни. Из этого видно, что Лю Чжи-цзи хорошо представлял себе объем, номенклатуру и характер источников, необходимых для создания полноценной истории.
Третья причина, побудившая его подать заявление об отставке, была связана с условиями деятельности официальных историографов при танском дворе, с отношением к ним императорского окружения. Как пишет в письме Лю Чжи-цзи, ученых отгораживали от внешнего мира, помещая в отдаленные дворцовые помещения за запретными воротами и препятствуя их [66] общению с людьми. Среди историографов, собранных в этих палатах в значительном числе, дарило стремление выслужиться, практиковались взаимная слежка и доносы. В результате каждое критическое слово или запись становились известными окружению императора и навлекали беду на историка. Указывая на пострадавших в прошлом от ненависти знати историографов Сунь Шэна (IV в.) и Ван Шао (VI-VII вв.), Лю Чжи-цзи как бы намекает и на свою судьбу.
Четвертая причина невозможности работать мотивируется существующими недостатками руководства. Если ранее, как утверждает Лю Чжи-цзи, каждый историк или историческая школа, несмотря на определенные трудности и слабости, имели какое-то свое лицо, свой стиль и метод, то теперь все стирается, историографы не имеют собственного мнения и стремятся лишь выполнить указания инспекторов двора. А поскольку опекающих много и дают они разные, а порой и прямо противоречивые приказания, историографы в растерянности и не знают, какой линии держаться. «Когда на десять баранов приходится девять пастухов, то трудно исполнять команды последних», — иронически замечает Лю Чжи-цзи.
Просьба об отставке имеет еще одну причину, связанную с отсутствием необходимой специализации, наличие которой могло бы повысить качество отдельных разделов коллективного труда. Историографов не учат композиции материалов, умению отобрать самое нужное и важное. В итоге их деятельность носит замедленный характер и качественно весьма слаба. «Люди работают кое-как, стараются увильнуть [от ответственности]. Пока они так сидят, жара сменяет холод и попусту проходят месяцы и годы».
Изложив свои пять «не могу [служить]», Лю Чжи-цзи подчеркивает, что он передал лишь самую суть мотивов отказа от должности историографа двора.
Дополнительно Лю Чжи-цзи высказал еще ряд мыслей. В заключительной части заявления он, возвращаясь к организации работы, вновь критикует подбор историографов и особенно инспекторов, в число которых попадали чиновники высших рангов, занятые делами управления, да к тому же мало компетентные в научных вопросах. Значительное место в этом разделе занимают жалобы Лю Чжи-цзи на невнимание к нему, на отсутствие хорошего титула и жалованья, на невыполнение обещания. Из письма видно, что неожиданный вызов в столицу после трехлетнего забвения, благоприятные оценки его трудов со стороны непосредственного руководителя работ Сяо Чжи-чжуна, назначение его одним из составителей истории государства были вначале восприняты Лю Чжи-цзи как свидетельство полного признания его талантов и высокого места среди остальных историографов. Не случайно он напоминает о сходных судьбах видных ученых эпохи Хань — Цзя И и Цзи Бу, суйского [67] Лю Сюаня, тоже испытавших горечь непризнания и лишь позднее призванных ко двору. Однако действительность не оправдала его надежд. «Когда потребовался способный историк, то меня нашли за тысячи ли, — пишет Лю Чжи-цзи, — когда же речь идет о служебном поприще, то меня и за десять лет послужив не продвинули». «Нуждаясь во мне, ставят меня выше Бань Гу и Сыма Цяня; принимая же меня, ставят ниже простого солдата!» Очевидно, острый ум историка, его нелицеприятное отношение к начальству, откровенные критические высказывания вызвали недовольство в историографическом бюро и временно отразились на его служебной карьере. Аттестуя сам свои положительные качества, старание в работе, способности, Лю Чжи-цзи откровенно признает неудовлетворенность своей должностью, получаемым им содержанием и тем, что пришедшие позже ставятся выше его. По-человечески можно понять обиды Лю Чжи-цзи и его стремление занять более высокое и достойное его знаний положение среди государственных историков, хотя неприкрыто выраженное стремление к карьере в какой-то степени снижает критический накал его высказываний и демонстрирует известную противоречивость личных позиций, тем более что в общем служебная карьера Лю Чжи-цзи, если исключить три года пребывания в одиночестве в Лояне, сложилась не так уж плохо.
Следует подчеркнуть, что представленный в переводе отрывок, как и весь труд, отличают яркость и богатство языка, свободные и удачные экскурсы в историю и историографию, эмоциональная выразительность и критический настрой. Текст Лю Чжи-цзи всегда предельно насыщен, имеющиеся в нем образы, сравнения, кальки с древних изречений делают мысль более емкой и глубокой, чем это может показаться при буквальном переводе отдельных иероглифов.
Письмо Лю Чжи-цзи об отставке проливает свет на некоторые стороны деятельности танских историографов и на состояние дел в официальной науке в конце VII — начале VIII в. Именно при Танах, как известно, завершился процесс этатизации историографии, передачи последней под всесторонний контроль специальных органов государства. Как мы видим из письма, двор и бюрократия активно вмешивались в дела историков и создавали немало затруднений ученым, стремившимся более правдиво описывать события.
Господство конфуцианских взглядов и жесткий контроль со стороны императорской власти во многом определили форму и содержание династийных историй последующих эпох, закрепили устойчивые стереотипы и традиционные приемы их составления.
Из краткого послесловия мы узнаем, что отставка Лю Чжи-цзи не была принята. А когда те, кто препятствовал его работе, оказались в немилости и были казнены, Лю Чжи-цзи смог [68] продолжать свою историографическую деятельность. В 710 г. он закончил труд всей своей жизни «Ши тун», в 712-714 гг. участвовал в редактировании «Син цзу лу» («Описания фамилий и родов»), в 715 г. — в составлении записей о правлении Хуй-цзуна, У Цзэ-тянь, Чжун-цзуна. Можно с уверенностью сказать, что главным и определяющим в его критике было не столько недовольство своим служебным положением, сколько неудовлетворенность самой обстановкой работы, подходом к составлению историй, к их содержанию. Это ясно видно из основных глав «Ши тун», в которых критически проанализировано все историографическое наследие. В этом свете следует воспринимать и письмо Лю Чжи-цзи об отставке.
ПРОТИВОСТОЯЩИЙ ВРЕМЕНИ 2
[29, цз. 20, § 13]
ВВОДНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ
В годы нашего императора Сяо-хэ кланы Вэй и У злоупотребили властью, и тогда мать и дочь стали управлять государством 3. Все, кто был приближен к ним, так поднялись в своем положении, что стали носить красные и пурпурные одежды [высших чиновников] 4. Так как я не был в союзе с кем-либо и ни на кого не опирался, меня в то время отказались использовать [на службе]. Будучи чжун-юнем — наставником наследника, я в течение четырех лет не имел продвижения 5. Случилось так, что Сын Неба возвращался в [Западную] столицу и масса придворных пожелала последовать за ним 6. Я попросил установить мой черед так, чтобы день [моего] выезда пришелся на то время, когда императорский кортеж [уже уедет]. Поэтому я задержался, [сразу] не поехал, [как бы] блюдя дела бюро в Восточной столице. Фактически же я закрыл ворота и не расчищал дорожки, [ведущие к дому].
Так прошло три года. Кто-то пустил клевету, что хотя я и являюсь историографом, но государственные дела не записываю, а занимаюсь в свое удовольствие домом и садом и составлением собственного сочинения. Поэтому меня вызвали и на перекладных доставили в столицу, где приказали заниматься: исключительно написанием истории. В это время [при дворе] пути низких людей процветали 7, законы и установления с каждым днем все больше приходили в упадок. Служить среди всего этого было очень нерадостно и глупо, и тогда я подал письмо с просьбой об отставке главному инспектору по составлению истории государства Сяо Чжи-чжуну и другим [инспекторам] 8.
[ПИСЬМО ОБ ОТСТАВКЕ]
В самые юные годы я слушал, [как читали] «Ши цзин» и «Ли цзи»; когда подрос — занимался литературой, но с особенно большой радостью я отдавался всему тому, что говорило об [69] истории. Как известно, то, что [записывали] левый и правый писцы, называлось «Чунь-цю» и «Шан шу» 9. Одаренный добродетелями владыка [ — Конфуций] и одаренный добродетелями сановник [ — Цзо Цю-мин] изъяснялись утонченно и мягко, целеустремленно и осторожно 10. Бань [ Гу], Се [Чэн], Чэнь [Шоу] и Си [Цзо-чи] раскрыли политику двух столиц [Хань] и трех царств 11. Ван [Инь], Лу [Цзи], Гань [Бао], Сунь [Шэн] описали происшедшее при дворах центральных царств и тех, что располагались южнее Янцзы 12.
Дома Лю и Ши присвоили себе титулы [императоров], записи о них сосредоточились в руках Хэ [Бао] и Чжана (Тянь Юна) 13. Династии Сун и Ци [претендовали на то, что] владеют мандатом Неба, солидные истории о них принадлежат кисти Сяо [Цзы-сяня] и Шэнь [Юэ] 14. Вместе с тем появились древние записи, [обнаруженные в] могиле в Цзи, и остатки сочинений из пещеры [великого] Юя 15. Все, что было утрачено Мэн-цзянем, Гэ Хун поместил в своих сборных записях 16. То, чего недоставало у Сю-вэня, собрал [Сюнь] Се Чо, восполняя упущенное 17.
Все эти школы [историков] по своим направлениям широко различаются, и у каждой из них свои глубокие истоки и корни. [Я] проследил их последователей и учеников (ветки и листья) от самого начала до конца, чтобы полностью узнать все о них. Если взять Лю Цзюня, составлявшего жизнеописания, то в рассказе о себе он восхваляет свой полемический талант 18; а Фань Е при написании письма [племяннику] в пышных словах кичится стилем своих эпилогов к главам 19. И все-таки они выполняли долг человеколюбия, не перекладывая это [на других], почти как [мудрые] философы прошлого 20.
Однако, с тех пор как мое имя занесли в число служилых, я, находясь на службе, [постоянно] ожидаю, что [меня обвинят] в преступлении. Трижды я становился историографом, дважды входил в Дунгуань — историографическое бюро, но в конечном счете не смог участвовать в завершении государственного труда [по истории] в качестве своего дара будущему 21. Почему же? Когда я спокойно рассуждаю и думаю об этом, то должен назвать пять причин.
Каковы же эти причины? Истории государства в древности все выходили из-под кисти одного историка. Таковы [Цзо] Цю-мин в Лу, Цзы-чжан (Сыма Цянь) в Хань, Дун Ху из Цзинь и Нань-ши из Ци 22. Все они смогли занести [на дощечки] нестареющие поучения и сохранить свои сочинения [в толще] знаменитой горы 23. И еще никто не слышал, [чтобы они] пользовались услугами множества других людей для завершения своих писаний. Только при восточноханьской [династии] в павильоне Дунгуань были собраны во множестве конфуцианцы — ученые, [признавшие, что] в написании [историй] и изложении событий отсутствует главное, а в построении историй по главам нет [70] порядка 24. Поэтому Бо-ду надсмехался [над историями], которые не соответствовали действительности, а Гун-ли [ — Чжунчан Тун] считал даже, что их можно сжечь 25. Двое историков — Чжан [Хэн] и Цай [Юн] в свое время занимались выправлением историй, а Фу [Сюань] и Фань [Е] в последующем высмеивали их 26. Ныне в Управлении по историографии используют ученых мужей вдвое больше, чем [когда-то] в Восточной столице, каждый считает себя [равным] Сюнь [Юэ] или Юань [Хуну], семьи историков сами называют себя [равными] Чжэну (Лю Сяну) и Цзюню (Лю Синю) 27.
А каждый раз, когда нужно записать какое-то событие или занести в анналы чьи-то слова, то мы, [историографы], положив кисти, все смотрим друг на друга, и, подержав [кончики кистей во рту], так ничего и не решаемся [написать]. Вот почему хотя наши головы могут поседеть, но так и не настанет день [заполнения] готовых для письма дощечек. Вот первая [причина], по которой я не могу [служить].
При Ранних Ханях фискальные записи областей и владений прежде всего посылались придворному историографу (тайши), а первому советнику (чэнсяну) подавались копии. При Поздних Ханях все, что отбирали высшие сановники — гуны ицины, сначала собиралось в казенных палатах, а уж потом передавалось в Ланьтай — дворцовую библиотеку 28. Таким образом, историографы при составлении своих трудов имели обширный выбор зафиксированных [в документах] фактов. Но такая практика с недавнего прошлого больше не применяется. Теперь официальные историки, составляя записи, полагаются только на собственные розыски и сборы. Более того, левый и правый историографы имеют недостаточную [возможность] пользоваться записью ежедневных дел императора 29. Что же касается семей знати, то редко можно проникнуть в их дела и положение. [Если историк] ищет сведения об обычаях и нравах в областях и округах, то он видит и слышит не то, что нужно; если он доискивается до перемен [на местах], то это трудно обнаружить в книгах на полках императорской библиотеки. Пусть даже и появился бы вновь Конфуций, и ему, видимо, пришлось бы писать на узком круге материалов. Как же я, ваш покорный слуга, ограниченный средними способностями, могу преуспеть в обширном знании явлений? Вот вторая [причина], по которой я не могу [служить].
В прошлом Дун Ху дал образец [правдивой] записи, чтобы показать ее при дворе; Нань-ши сделал запись об убийстве правителя и, взяв дощечку с записью, отправился [в столицу]. За последние века в историографическом бюро все историографы заносятся на особую доску и [проходят через] запретные ворота, помещаются в глубине императорского дворца, чтобы их не видели люди. Смысл таких действий, вероятно, сводится к тому, чтобы историков отгородить от чужого взгляда и [71] воспрепятствовать приглашению к ним и влиянию на них [других лиц]. Но ныне в историографическом бюро сочинителей так же много, как деревьев в лесу, все они стремятся высунуть свои языки, чтобы поболтать, и не слышно, чтобы кто-то из них стремился прикусить свой язык. Но стоит только сделать [запись] о начале правления 30 и написать хотя бы одно слово, похожее на порицание, причем выражение еще и не высказано до конца, как оно становится известным при дворе императора и всем вокруг; кисть еще не опустилась на стол, а уже все носящие пояса чиновники повторяют [это слово].
Ведь Сунь Шэн, составив правдивые записи, навлек на себя ненависть влиятельных людей, а Ван Шао из-за прямых и откровенных описаний стал ненавистен аристократам 31. Такова натура этих людей. Разве можно этого не бояться? Вот третья [причина], по которой я не могу [служить].
В древности, когда решали составлять историю, формировали одну школу [историков], однако стиль и система работы у каждого [историка] отличались, направление и цель работы были различными. Ведь «Книга истории» учила главным образом тому, как раскрыть всеобщее и познать далекое; значение «Весны и осени» состояло прежде всего в том, чтобы предостеречь от зла и побудить к добру. В «Исторических записках» принижались ученые-отшельники и выдвигались вперед коварные герои 32, в «Истории первых Хань» умалялись преданные чиновники и прикрывались недостатки правителей 33. Все это, вместе взятое, является примером достоинств и недостатков [историй] прошлого времени, служит мерилом правоты и неправоты хороших историков. Об этом [различные] авторы уже подробно говорили. В последнее время официальные историки, составляя или комментируя записи, в большинстве случаев следуют приказам инспекторов. Лингун Ян говорил: «Обязательно пишите откровенно». А шаншу Цзун приказывает: «Следуетбольше скрывать зло» 34.
Когда на десять баранов приходится девять пастухов, то трудно исполнять команды последних. Если в одном царстве три главы, то за кем из них надлежит следовать? Вот четвертая [причина], по которой я не могу [служить].
По моему мнению, что касается назначения в историографии инспекторов над составителями историй, то хотя [подобное явление] и не имеет примера в древности, но если вникнуть в их наименование и титулы, то это может быть принято и объяснено. Ведь когда говорят об инспекции, то, вероятно, имеют в виду общее руководство. Например, когда составляют анналы по годам, то каждый год имеет свои границы; когда составляют вчерне жизнеописания и повествуют о событиях, то фактов бывает либо изобилие, либо ограниченное число, иногда же то, что можно сократить, не сокращается, а то, что следует записать, не записывается. Тут играет роль умение включить или сократить [материал]. При составлении фраз и композиции [72] событий нужно в равной степени применять сильные или облегченные выражения, так же как, водя кистью с тушью, надо равно чередовать напряженные и ослабленные [черты]. Какую-то часть или главу вмените в обязанность писать этому; какую-то биографию или описание передайте другому историку. Таков должен быть порядок распределения работы. Вместе с тем во всем этом необходимо установить четко правила, точно определить область [деятельности каждого]. Если члены группы [историков] сами решат приложить все усилия, то книга может быть быстро завершена. Ныне же те, кто осуществляет контроль, не дают ясных указаний, а те, кто составляет истории, не имеют, чему почтительно следовать. Это приводит к тому, что люди работают кое-как, стараются увильнуть [от ответственности]. Пока они так сидят, жара сменяет холод и попусту проходят месяцы и годы. Вот пятая [причина], по которой я не могу [служить].
Все эти «не могу» могут быть подкреплены множеством фактов. В коротких словах я передал суть, остальное каждый сам может себе представить 35. Как же в нынешних толках и суждениях о предмете [люди] могут смеяться надо мной, [заявляя, что] ничего не слышали о составленных мной трудах? Недавно я обнаружил, что Вы, Ваша светлость, безостановочно привлекаете людей и требуете усердия в выполнении ими долга. Вы как будто сказали: «Создание книг — дело сложное, будьте старательны и вдумчивы». И еще вы как будто спросили: «Прошло уже много лет, когда же вы кончите работу?» Я полагаю, что коль скоро основные правила и порядок не установлены, то и всякий контроль за работой будет бесполезен. Пусть даже Вы будете внушать страх применением телесных наказаний или поощрять людей обещанием наград золотом, в конце концов все равно не добьетесь цели. В «Лунь юе» сказано: «Если можешь проявить свои способности, занимай место в ряду [чиновников], если же не в состоянии этого сделать, откажись» 36. В силу этого я и раскрыл свои чувства ближайшим друзьям, не раз противостоял господам чиновникам, несколько раз отказывался от поста чиновника, держащего кисть, желая оставить должность историографа. Именно в этом и была причина [моих действий].
Но все-таки есть то, чего я еще не понимаю. Покамест упомяну еще об одном-двух делах. Недавно я получил ваше высокое повеление, по которому мне было приказано войти в число [историографов], чтобы составлять историю. Но обязанности историков неодинаковы. Например, шаншу Чжан, Цуй и Цэнь из палаты чинов, Чжэн из палаты жертвоприношений и другие вынуждены заниматься своими чиновничьими обязанностями и не могут отдать себя делам по написанию историй 37. Вследствие того что мои обязанности в ведомстве были большей частью номинальными, мне приказали заняться исключительно написанием [73] истории. Если безделье и скуку считать критерием для того, чтобы посылать [таких людей] записывать события и речи, то почему дворцового управителя Лю, директора императорской библиотеки Лю и Сюя из палаты церемоний оставили вне этих назначений? Они [умеют] собрать своих сторонников и распорядиться ими, но в их канцеляриях на столах дела не громоздятся, почему же на каждого из них не возложена узда [таких же] обязанностей? 38.
Если скажут, что составление и редактирование [историй] не сильная сторона этих мудрых чиновников, а я, ваш покорный слуга, умею как-то кроить и орнаментировать [материал] 39 и поэтому меня выдвинули первым, то на такое суждение у меня тоже есть что сказать. Почему же получилось так? Я в юные годы поступил на службу и рано вошел в группу служилых 40 при дворе. Когда нынешний император только вступил на трон и начал заниматься делами всех частей империи и не успел еще лично ознакомиться с множеством дел, я в то время твердо стоял за честность и прямоту, не примыкая к коварным и дурным людям. Это привело к тому, что мое чиновное положение стало подобным глиняной корове, [которую колотят весной], или соломенному чучелу собаки, которое выбрасывают [после жертвоприношений] 41. Когда императорские экипажи двинулись на запад и все чиновники двора последовали за ними, я, понимая незначительность своего поста и занятий, попросил оставить меня на месте. Располагаясь в своем доме, я часто говорил себе: «При императорском дворе меня не знают, государство во мне уже не нуждается».
Разве можно было предположить, что в одно прекрасное утро я неожиданно удостоюсь милостивого указания, управитель округа навестит меня, посланцы [из столицы] перекрестят свои пути [у моего дома]. И вскоре я уже мчался на четверке лошадей [на запад], вступил в заставу Ханьгуань, пересек тысячи ворот в ответ на призыв Сына Неба. Так когда-то привлекли Цзя И в залу Сюаньши и тем признали его талант, так призвали Цзи Бу из Хэдуна и тем заставили еще более устыдиться [двор] 42. Вы, Ваша честь, находитесь на высоком посту во главе всех чиновников, ваша репутация высоко ценится среди ваших помощников, их взлет или падение зависят от вашего отношения к ним, их слава или позор определяются вашим взглядом на этих людей. Но Вы никогда не докладывали трону [обо мне], чтобы на меня простерлось милостивое внимание государя, Вы не обсуждали с чиновниками, носящими за поясом памятные дощечки, каким образом с помощью хорошего титула привязать меня к работе [в бюро]. Когда мы с вами встретились, Вы лишь сказали: «Уже давно недостает ваших исторических писаний. В книгохранилище Шицюй 43 мы очистили вам место, и надеюсь, что вы будете там усердно трудиться. Именно по этой причине мы ныне послали за вами». [74]
Неужели Вы, Ваша светлость, никогда не слышали о словах Лю Сюаня, касавшихся Шу-вана? Ранее Лю Сюань служил дому Суй, будучи чтецом у Шу-вана. Шаншу Ню Хун как-то спросил его: «Как обходится с вами ваш правитель, как он соблюдает этикет?» [Лю Сюань] ответил: «Ожидая меня, ван считает меня выше Чжоу-гуна и Конфуция, но, принимая меня, он обращается со мной хуже, чем с рабом». [Ню] Хун не понял его слов и попросил объяснить их смысл. [Лю] Сюань пояснил: «Каждый раз, когда у моего вана появляется что-то, в чем он сомневается, он первым делом стремится увидеть и расспросить меня, значит, нуждаясь во мне, ван ставит меня выше Чжоу-гуна и Конфуция. Когда же во время пиршества все его приближенные насыщаются яствами, а мои губы не орошает даже оставшаяся капля вина, значит, в обращении со мной ван ставит меня ниже раба» 44.
Я, ваш покорный слуга, отнюдь не пытаюсь сам себя оценивать, я лишь осмеливаюсь сопоставить себя с простым сородичем 45. Почему? Когда потребовался способный историк, то меня нашли за тысячи ли, когда же речь идет о служебном поприще, то меня и за десять лет по службе не продвинули. Разве смысл [этих действий] не таков же? Нуждаясь во мне, ставят меня выше Бань Гу и Сыма Цяня; принимая же меня, ставят ниже простого солдата! К тому же при оценке качеств человека больше всего ценят знание его характера. А как же Вы, Ваша светлость, рассматриваете мое отношение к славе и выгоде? Когда я сидел и [от безделья] насвистывал в Лояне, где не был ни отшельником, ни мелким чиновником, я лишь стремился сохранить то, чего я, глупый, уже достиг, и хотел лишь перенести трудности и сохранить свои помыслы. Ныне я прилагаю старания в работе, привязан к своей службе, и императорский двор сполна использует мои способности, однако, отношение ко мне все-таки никак не улучшилось. Разве так осуществляется порядок назначения содержания? Если бы поменяли со мной местами и назначили сюда такого спокойного и бесстрастного мужа, как Янь Цзюнь-пин, или такого чистого и бескорыстного мужа, как Дуаньгань Му 46, то и они бы устали от постукивания по рукояти меча [в ожидании] и были бы переполнены негодованием, видя, что пришедшие после них ставятся выше их 47. Тем более я, ваш покорный слуга, не в состоянии освободиться от обычных чувств. Разве я могу не испытывать досады в своем сердце?
В настоящее время династия призвала способных людей, государство назначает много служилых, у подножия известных гор прекрасные мужи трудятся плечом к плечу, в книжных хранилищах и павильонах работают выдающиеся и удивительные умы. Коль скоро я, ваш покорный слуга, в трудах ущербен и в творениях неумел, так и не завершив намеченного труда, я, видимо, напрасно истощал запасы главного интенданта и попусту [75] тратил рис в Чанъани. Прошу освободить меня от основных обязанностей, [разрешить мне] вернуться туда, где я жил. Я премного благодарен вам за ваши рекомендации, но прошу дозволить уйти с пути более достойных. Только бы Вы, Ваша светлость, проявили сочувствие и разрешили мне уйти.
[ПОСЛЕСЛОВИЕ]
Когда [Сяо] Чжи-чжун получил письмо, он был сильно смущен и не дал на него благоприятного ответа. К тому же, дорожа талантом [историка], он не разрешил [Лю Чжи-цзи] освободиться от обязанностей историографа. Однако Цзун Чу-кэ, Цуй Ши, Чжэн Инь вознегодовали, услышав о своих недостатках, [отмеченных в письме], они все возненавидели Лю Чжи-цзи. Но вскоре Сяо [Чжи-чжун], Цзун [Чу-кэ] и другие один за другим были казнены. Лишь тогда [Лю Чжи-цзи] смог избежать беды 48.
Литература
1. Вяткин Р. В. О китайском историографе Лю Чжи-цзи. — «Историко-филологические исследования. Сборник статей к семидесятилетию академика Н. И. Конрада». М., 1967.
2. Вяткин Р. В. Письмо Лю Чжи-цзи об отставке. — Сб. «Четвертая научная конференция "Общество и государство в Китае". Тезисы и доклады», вып. 1. М., 1973.
3. Бэн ши (История северных династий). — ЭУШ, т. IV. Шанхай, 1936.
4. Ван Чун. «Лунь-хэн» цзи-цзе («Лунь-хэн» с комментариями). Шанхай, 1957. 4а. Гулян чжуань. — ШЦЧ, т. 35. Пекин, 1957.
5. Да Тан лю-дянь (Свод законов великой танской династии). Киото, 1724.
6. Жэнь-мин да цыдянь (Большой словарь имен и фамилий). Шанхай, 1931.
7. Ли цзи (Книга обрядов). — ШЦЧ, т. 23, Пекин, 1957.
8. Лунь юй (Беседы и суждения). — ШЦЧ, т. 36. Пекин, 1957.
9. Лю Чжи-цзи. Ши тун (Проникновение в историю). Пекин, 1961.
10. Лян шу (История [царства] Лян). — ЭУШ, т. 2. Шанхай, 1936.
11. Пу Ци-лун. Ши тун тун ши (Общие пояснения к «Ши тун»). Гонконг, 1964.
12. Суй шу (История [династии] Суй). — ЭУШ, т. 3. Шанхай, 1936.
13. Сун шу (История [царства] Сун). — ЭУШ, т. 2. Шанхай, 1936.
14. Сыма Цянь. Ши цзи (Исторические записки), т. IV-VI. Пекин, 1959.
15. СюйЦзянь (сост.). Чу сюэ цзи (Собрание текстов для первоначального обучения), кн. 3. Пекин, 1962.
16. Такигава Камэтаро. Ши цзи хуй-чжу као-чжэн (Свод комментариев и критических исследований «Исторических записок»). Пекин, 1956.
17. Фу Чжэнь-лунь. Лю Чжи-цзи нянь-пу (Биография-хронология жизни Лю Чжи-цзи). Шанхай, 1956.
18. Хань шу (История [династии] Хань). — ЭУШ, т. 1. Шанхай, 1936.
19. Хоу Хань шу (История [династии] Поздняя Хань). — ЭУШ, т. I. Шанхай, 1936.
20. Хуаян го чжи (Описание владений на юге Китая). Шанхай, 1958.
21. Цзинь шу (История [династии] Цзинь). — ЭУШ, т. 2. Шанхай, 1936. 22 Цзинь юй-фу Чжунго шисюэ ши (История исторической науки в Китае). Шанхай, 1954.
23. Цзо чжуань. — ШЦЧ, т. 29, 30. Пекин, 1957.
24. Цзю Тан шу (Старая история [династии] Тан). — ЭУШ, т. IV. Шанхай, 1936.
25. Чжаньго-цэ (Планы воюющих царств), ч. I. Шанхай, 1938.
26. Чжоу и чжэн-и (Чжоуская «Книга перемен» с комментариями). — ЧЦЦ, т. I. Пекин, 1957.
27. Чжу Си-цзу, Цзи чжун шу као (Исследования текстов, найденных в могиле в Цзи). Пекин, 1956.
28. Чжуан-цзы. — ЧЦЦ, т. 3. Пекин, 1956.
29. ЯнИнь-шэнь. Чжунго вэньсюэцзя лечжуань (Жизнеописания китайских литературоведов). Шанхай, 1939.
30. Янь Кэцзюнь. Цюань шан-гу Сань-дай, Цинь, Хань, Саньго, Лю-чао-вэнь (Полное собрание текстов периодов глубокой древности, трех династий, Цинь, Хань, трех царств и шести династий), т. I. Пекин, 1958.
31. A T'ang Historiographer's Letter of Resignation. Transl. and Annot. by W. Hung. — HJAS, vol. 29, 1969.
32. Traite des Functionnaires et Traite de de 1'Annee. Trad. par R. des Rotours, t. I-II, Leyde, 1947-1948.
33. Vуatkin R. Historical Criticism in China, the Initial Stage of Development. — «XXVIII International Congress of Orientalists (Canberra, January 6-12, 1971», М., 1971.
Комментарии
1. Данный параграф носит автобиографический характер и может рассматриваться в качестве продолжения автобиографии историка, помещенной им в § 36 10-й главы. Письмо об отставке написано скорее всего в 708 г.
2. Перевод сделан на основе нового издания «Ши тун» [см. 9], являющегося копией с наиболее надежного минского ксилографа 1577 г., подготовленного Чжан Чжи-сяном (1507-1587), по более раннему сунскому изданию. В переводе и особенно при комментировании существенную помощь оказали комментарии цинского Пу Ци-луна (1679-1761) [см. 11], а также перевод на английский язык и обстоятельные комментарии этого параграфа, сделанные известным знатоком «Ши тун» китайским ученым, проживающим в США, Уильямом Хуном [Хун Е] [см. 31, 5-52]. Пользуясь случаем, приношу искреннюю благодарность сотруднику отдела Китая Института востоковедения АН СССР Ду И-сину за ценные консультации при переводе.
3. Император Ли Сянь (650-710) был сыном императора Гао-цзуна и императрицы У-хоу. Он известен под храмовым именем Чжун-цзуна. Сяо-хэ — его посмертный титул. Чжун-цзун вступил на престол в 684 г., но через два месяца был свергнут своей матерью У-хоу и заменен братом Ли Данем, известным под храмовым именем Жуй-цзуна. У-хоу сначала объявила себя регентшей, потом императрицей. После того как в 705 г. У-хоу скончалась, Ли Сянь вернулся на трон и правил до 710 г., когда был убит своей женой Вэй-хоу и дочерью Ань-лэ [см. 24, цз. 6-7, 3075-3077].
4. В Танской империи существовала 30-ступенная лестница рангов. Чиновники с 19-го до 24-го ранга имели право носить красные одежды, а с 25-го ранга и выше — пурпурные [см. 5, цз. 2 и 4].
5. Как явствует из биографических материалов о Лю Чжи-цзи, он в 691-695 гг. работал чжубо — архивариусом в уезде Хоцзя, в 699 г. стал чиновником по делам армии и зернохранилищ у одного из князей. В 702 г. Лю Чжи-цзи занимает должность чжуцзо цзолана — помощника редактора (по Р. Ротуру: «Secretaire assistant du service de redaction» [см. 32, 207]) и становится членом группы государственных историографов. В 703 г. он цзоши — левый историограф. В 704 г. Лю Чжи-цзи на время назначается одним из секретарей главной императорской канцелярии — фэнгэ шэясэнь. В период смещения Ли Сяня по-прежнему работает при дворе, кроме занятия историографией некоторое время исполняет обязанности тай-цзы чжун-юня — наставника наследника. В 705-706 гг. Лю Чжи-цзи участвует в составлении «Правдивых записей о правлении У-хоу», однако в числе отмеченных за хорошую работу он не числится [см. 24, цз. 92]. Недостаточное продвижение по службе вызывало недовольство Лю Чжи-цзи и явилось поводом для написания прошения об отставке, хотя в дальнейшем его включают в число составителей «Истории династии Тан», в 708 г. переводят на должность помощника директора императорской библиотеки, т. е. он все время остается в составе историографов и чиновников двора [см. 17].
6. Двор покинул Восточную столицу, Лоян, в ноябре 706 г. и прибыл в Чанъань в декабре [см. 24, цз. 7].
7. Выражение, заимствованное из «И цзина», где говорилось, что «пути низких людей процветают, а пути благородных исчезают» [см. 26, цз. 2, 109].
8. В мае 708 г. ряд высших чинов: шичжуны — главы императорской канцелярии Вэй Цзюй-юань и Цзи Чу-на, глава императорского секретариата Ян Цзай-сы, глава военного ведомства (бу-бин шаншу) Цзун Чу-кэ и помощник руководителя секретариата (чжуншу шилан) Сяо Чжи-чжун — были назначены инспекторами-редакторами по составлению династийной истории [см. 24, цз. 102, 3387]. По-видимому, указанные высокопоставленные чиновники порученным делом не занимались, поэтому заявление Лю Чжи-цзи адресовано непосредственному руководителю работ Сяо Чжи-чжуну.
9. С эпохи Чжоу встречаются упоминания о наличии при чжоуском ване должностей двух скрибов — правого и левого; правый якобы записывал речи правителя, левый — его действия [см. 7, цз. 29, 1301]. В «Хань шу» Бань Гу их функции поменял [см. 18, цз. 30, 433]. В данной фразе более поздние труды «Чунь-цю» и «Шан шу» представляют формально два типа записей — действий и речей. Сейчас подобное деление признается искусственным.
Фактически «Чунь-цю» («Весны и осени») — летопись княжества Лу, излагающая события с 722 до 480 г. до н. э., редактирование которой приписывается Конфуцию, а «Шан шу» («Книга истории») содержит описание действий и главным образом речей легендарных и самых древних вождей и правителей.
10. В тексте — Су-ван — беспорочный, одаренный добродетелями, но не занимающий царского поста владыка (так именовали Конфуция) [см. 28, цз. 13, 81], Су-чэнь — беспорочный чиновник, не назначенный министром (так именовали Цзо Цю-мина, которого считали составителем «Цзо чжу-ань»). Словосочетания вэй вань — «утонченно и мягко», чжи хуй — «целеустремленно и осторожно» могли быть заимствованы историком из «Цзо чжуань» [см. 23, 1094].
11. Под двумя столицами имеются в виду: Чанъань — столица Западной Хань в 206 г. до н. э. — 8 г. н. э. и Лоян — столица Восточной Хань в 25-220 гг. Бань Гу (32-92) — составитель «Хань шу» («Истории [династии] Хань»); Се Чэн (III в.) из царства У — составитель «Хоу Хань шу» («Истории Поздней Хань»), позднее утраченной; Чэнь Шоу (233-297) — составитель «Саньго чжи» («Истории троецарствия»); Си Цзо-чи (IV в.) — составитель летописи периода Хань и Цзинь «Хань Цзинь чунь-цю».
12. Речь идет о периоде Цзинь, делившемся на две части: Западная Цзинь (265-317), когда столица империи была в Лояне, и Восточная Цзинь (317-420), когда столица империи была в Цзянькане на Янцзы.
Ван Инь (IV в.) — составитель «Цзинь шу» («Истории [династии] Цзинь») [см. 12, цз. 33, 2445]; Лу Цзи (261-303) — составитель «Цзинь цзи» («Записи по истории династии Цзинь»); Гань Бао (IV в.) — тоже принимал участие в составлении «Цзинь цзи», и он же автор «Соу шэнь цзи» («Записи о поисках духов»); цзиньский Сунь Шэн (334-369) — составитель «Вэй-ши чуньцю» [«Летописи Вэйского дома»] и «Цзинь ян-цю» [«Осени царства Цзинь»].
13. Лю Юань основал одно из царств периода северных и южных династий, которое существовало в 304-329 гг., имело столицы в Лиши и Пинъяне и носило название Северное Хань, а с 318 г. — Раннее Чжао. Ши Ле основал царство Позднее Чжао, существовавшее в 327-351 гг. со столицами в Сянго и Е.
Под Хэ, по всей вероятности, имеется в виду Хэ Бао — составитель истории царства Хань и Чжао — «Хань Чжао цзи» (упоминается в «Цзю Тан шу» [см. 24, цз. 46, 3262]). Что касается описаний деяний Ши Ле, то в библиографических главах «Суй шу» и «Цзю Тан шу» составителем историй Чжао назван Тянь Юн [см. 12, цз. 33, 2446, и 24, цз. 46, 3262]. Лю Чжи-цзи или допустил ошибку, или имел в виду какое-то другое, не отмеченное в библиографиях сочинение.
14. Царство Сун, основанное Лю Юем, существовало с 420 по 479 г. Царство Ци, основанное Сяо Дао-чэном, существовало с 479 по 502 г. Сяо Цзы-сянь (489-537) — историк и литератор, составитель истории Южного Ци «Нань Ци шу». Шэнь Юэ (441-513) — известный и плодотворно работавший историк, автор многих книг, в том числе истории царства Сун «Сун шу».
15. В последние века до нашей эры и в первом тысячелетии нашей эры были обнаружены многие записи древнего происхождения. Так, в 280-281 гг. в одной из могил в уезде Цзисянь (совр. пров. Хэнань) обнаружены записи на бамбуковых дощечках, сделанные древним стилем сяочжуанъ и содержавшие более 10 тыс. знаков. Могила принадлежала вэйскому Сян-вану. Мнения ученых о подлинности этих надписей разделились. Чжу Си-цзу (1879-1945) считает их аутентичными [см. 27].
Еще Сыма Цянь упоминал о посещении им так называемой «пещеры Юя» на горе Гуйцзи в совр. уезде Шаосин пров. Чжэцзян [см. 16, 5196]. Однако ни Сыма Цянь, ни кто-либо позднее не отмечали каких бы то ни было находок в этом отдаленном районе. Происхождение слов цань бянь — «остатки сочинений» установить трудно.
16. Мэн-цзянь — второе имя автора «Хань шу» Бан Гу. Гэ Хун (290-370), по прозвищу Бао Пу-цзы, — один из первых эклектиков Китая, пытавшийся соединить положения даосизма и конфуцианства в своем труде «Бао Пу-цзы». Но Лю Чжи-цзи в данном случае имеет в виду не этот, а другой его труд — «Си-цзин цза-цзи». («Разные записи в Западной столице») [см. 29, 89].
17. Сю-вэнь — второе имя историка Шэнь Юэ (см. прим. 14). Автором книги «Сун ши и» («Восполнения упущенного в истории Сун») здесь назван Сюнь Чо. Это очевидная ошибка, так как, согласно библиографической главе в «Суй шу», им был Се Чо [см. 12, 2446]. Ошибку отметил и цинский Пу Ци-лун [см. 11, цз. 20, 97].
18. Лянский Лю Цзюнь (462-521) известен комментариями труда «Гао-ши вэй люэ», при составлении которых он использовал более 160 ханьских и вэйских сочинений. В его биографии приведены высокие оценки своих историографических знаний [см. 10, цз. 50, 1832].
19. Фань Е (398-445), составитель «Хоу Хань шу». Его письмо из тюрьмы племяннику цитируется в «Сун шу» («Истории царства Сун») [см. 13, цз. 69, 1600].
20. Данное выражение (дан жэнь бу жан) в усеченном виде заимствовано из «Лунь юя», где сказано: «Выполнение долга человеколюбия нельзя перекладывать даже на своего учителя» [24, цз. 15, 359]. На этом кончается первая часть письма Лю Чжи-цзи, в которой им дан обзор работ и методов своих предшественников. В биографии историка в 102 г. «Цзю Тан шу» его заявление об отставке цитируется с этого места [см. 24, цз. 102, 3387].
21. Говоря о своей трехлетней службе историографом, Лю Чжи-цзи в предисловии к своему труду отмечает сходные эпизоды в судьбах других известных историков. Он пишет: «В прошлом Ма Юн трижды входил в историографическое бюро Дунгуань, и в период Хань его прославляли; Чжан Хуа дважды был официальным историографом и удостоился похвал при династии Цзинь» [9, предисл. 1]. Сопоставление с Ма Юном и Чжан Хуа позволяло Лю Чжи-цзи считать, что он также имеет право на признание своего историографического таланта в эпоху Тан. Этого, однако, он так и не дождался.
22. Дун Ху — летописец в княжестве Цзинь в эпоху Чжоу. В 607 г. до н. э. он занес в анналы факт убийства князя его первым советником. В «Цзо чжуань» приводятся слова Конфуция с высокой оценкой Дун Ху за нелицеприятное фиксирование фактов [см. 23, т. 29, 862]. Другой летописец в княжестве Ци тоже занес в анналы запись об убийстве правителя княжества его сановником Цуй Ши. Последний убил летописца, а за ним и двух его братьев, возобновлявших эту запись. Лишь позднее, когда с такой же решимостью их дело продолжил самый младший из братьев, убийца отступился.
Летописец Нань-ши, услышав о гибели историографов, решил отправиться в столицу по этому делу, но вернулся, узнав, что запись об убийстве все же оставлена [см. 23, т. 30, цз. 36, 1450-1451]. Эти примеры верности долгу летописца часто приводятся в конфуцианских сочинениях средних веков в морализирующих целях. В последующие века имя Дун Ху приобрело как бы нарицательный смысл и использовалось для прозвищ честных историков. Так, Гань Бао, составившего «Записи о поисках духов», цзиньский Лю Тань назвал «гуй Дун Ху» («Дун Ху по духам»); танского У Цзина (VIII в.), составителя «У-хоу ши-лу» («Правдивых записей о правлении императрицы У-хоу»), называли «цзинь Дун Ху» («современный Дун Ху»),
23. Выражение ли янь бу сю («оставлять поучения, которые не исчезнут») скорее всего составлено Лю Чжи-цзи на основе текста «Цзо чжуань», в котором сказано: «Великие люди утверждали добродетели, идущие за ними утверждали заслуги, а те, кто шел за последними, оставлял» поучения. Если их [дела, заслуги и поучения] долго не исчезали, их называли нетленными» [23, т. 30, 1424].
Под «знаменитой горой», о которой упоминал еще Сыма Цянь в «Ши цзи» в связи с сохранением своих трудов, имеется в виду скорее всего царский архив, располагавшийся вне столицы, в укрытом месте.
24. Дунгуань (Восточный павильон, или Восточная башня) — название главной императорской библиотеки в Лояне во второй половине I в., ставшей центром историко-литературной деятельности эпохи. Работавшие в этом библиотеке именовались «чжуцзо Дунгуань». Ими, в частности, были составлены «Хань цзи» («Ханьские записи»), позднее утраченные.
25. По мнению Пу Ци-луна, Бо-ду — прозвище ханьского Ду Цао (он ссылается при этом на сочинение «Юань Цзянь гу-вэнь бэнь чжу», составленное Юй Ань-ци в 1711 г. на основе минской «Тан лэй хань»). По другим данным, это ханьский Ду Ду. В работе цзиньского Чан Цзюя «Хуаян го чжи» («Описание владений на юге Китая») в описании видных мужей района Ханьчжун приводятся данные о Ли Фа, имевшем второе имя Бо-ду, который при Хуань-ди служил чиновником и за критику составленных ранее историй был разжалован в простолюдины [см. 20, цз. 10, 167]. Вероятно, именно об этом Бо-ду и упоминает Лю Чжи-цзи, к данной точке зрения склоняется и исследователь его творчества У. Хун [см. 31, 23].
Гун-ли — второе имя ханьского ученого Чжунчан Туна (179-219). Его жизнеописание помещено в «Хоу Хань шу» [см. 19, цз. 79, 808-809]. Известен своим сочинением «Чан янь» («Прямые речи»), от которого сохранились лишь отдельные фрагменты (они собраны Янь Кэ-цзюнем [см. 30, цз. 88-89, 948-957]). У него действительно встречаются фразы, свидетельствующие о критическом настрое.
26. Чжан Хэн (78-139) — известный ученый, астроном эпохи Хань, биография которого дана в «Хоу Хань шу» [см. 19, цз. 89, 827-830]. Вопросов историографии он коснулся в письме о выправлении трех основных историй «Бяо цю хэ чжэн сань-ши», процитированном позднее танским Сюй Цзянем [см. 15, 503].
Цай Юн (133-192) — ханьский поэт и ученый, биография которого дана в «Хоу Хань шу» [см. 19, цз. 90, 832-835].
Фу Сюань (217-278) — один из составителей «Вэй шу» («История [царства] Вэй»), Его биография имеется в «Цзинь шу» [см. 21, цз. 47, 1209-1211]. Он критиковал прежние истории, в частности «Хоу Хань шу». Историк XX в. Цзинь Юй-фу отмечал критику Фань Е в адрес Бань Гу [см. 22-54] и считал, что после наказания Фань Е эти разделы его замечаний были утрачены. У. Хун полагает, что во времена жизни Лю Чжи-цзи указанные критические пассажи еще существовали, так как ранее в 4-й главе своего труда Лю Чжи-цзи дает соответствующую характеристику критики Фань Е [см. 31, 24, прим. 47].
27. Сюнь Юэ (148-209) — ханьский историк, составитель «Хань цзи» («Ханьских записей»). Его жизнеописание помещено в «Хоу Хань шу» [см. 19, цз. 92].
Юань Хун (328-376) — составитель «Хоу Хань цзи» («Записей о периоде Поздних Хань»). Его жизнеописание помещено в «Цзинь шу» [см. 21, цз. 92, 1321-1322]. Оба они — представители анналистической школы, продолжавшей традиции «Цзо чжуань».
Чжэн — усеченное второе имя Цзы-чжэн ханьского историка и компилятора Лю Сяна (80-9 гг. до н. э.). Цзюнь — усеченное второе имя Цзы-цзюнь его сына Лю Синя (46 г. до н. э. — 23 г. н. э.). Оба они известны как систематизаторы, комментаторы и интерполяторы, проделавшие большую работу по собиранию всей предшествующей литературы и ее обработке. Лю Сян — автор ряда работ, в их числе «Синьсюй» («Новое введение»), «Ле нюй чжуань» («Биографии женщин») и др. Лю Синь составил резюме к философским трудам «Чжу цзы люэ» («Обзоры сочинений всех философов»). Оба Лю высоко ставили труд Сыма Цяня и его комплексный метод описания.
28. В 11-й главе своего труда Лю Чжи-цзи уже упоминал о том, что при Мин-ди (правил в 58 — 75 гг.) Бань Гу был назначен на пост историографа государственной библиотекиЛаньтай линши. В
«Хань шу» указано, что этот чин был одним из помощников главного цензора — юйши дафу [см. 18, цз. 19, 352]. О существовании библиотеки и книгохранилища Ланьтай упоминал и Ван Чун в связи с рассказом о сочинении Ян Цзы-шаня [см. 4, цз. 20, 410]. С 80-х годов, с периода правления Чжан-хэ, главным местом работы историков, очевидно, становится павильон Дунгуань [см. прим. 24].
29. Использованный в тексте термин Ци-цзюй чжу обычно понимается как «Записи о деятельности и отдыхе [государя]» («The Diary of Activity and Repose»). Эти ежедневные записи о деятельности правящего дома производились специальными чиновниками и хранились в государственном архиве. Более или менее регулярно они стали вестись, очевидно, со времени династии Суй, так как в конце данного периода в списке чиновников появились два ци-цзюй шэжэня, коим вменялось в обязанность делать эти записи, находясь в составе императорского секретариата Нэйшишэн. Танский Тай-цзун в 628 г. учредил при канцлере должности цицзюйланов с аналогичными обязанностями (эти должности упоминаются в «Цзю Тан шу» [см. 24, цз. 42, 3242]). В VII-VIII вв. к ежедневным записям добавились «Ши чжэн цзи» — «Записи о текущих делах правления».
30. Лю Чжи-цзи использовал здесь выражение у ши чу чэн — доел, «когда пять начал впервые оформляются», которое употреблено было в комментарии Ян Ши-сюня к трактату «Гулян чжуань» и символизировало начало правления истинного правителя. Толкования говорят, что в понятие пяти начал входят: изначальное — начало миропорядка; весна как начало сезонов; ван как начало получения «мандата Неба»; первый месяц власти как начало управления и воспитания народа; вступление на престол как начало государства [см. 4а, цз. 1, 1].
31. Сунь Шэн (IV в.) — цзиньский историк, составитель «Вэй-ши чунь-цю» («Хронологической истории рода Вэй») и «Цзинь ян-цю» («Истор. Цзинь»), В его биографии в «Цзинь шу» говорится о свойственной прямоте и стремлении рассказывать правду. Чтобы избежать беды, он спрятал написанное им в Ляодуне, но не пожелал внять уговорам и изменить текст [см. 21, цз. 82, 1296]. Этот же факт приводится и в «Ши тун» [см. 11, цз. 7, 30].
Ван Шао (ок. 544-612) — суйский историк, составитель части историк Северных Ци и Суй, знаток канонов. Его биография помещена в «Суй шу» [см. 12, цз. 69, 2509-2510]. В ней подчеркивается присущая ему смелость и правдивость, приверженность к простой народной речи, к фольклору.
32. Критические слова относительно «Ши цзи» принадлежат Бань Гу (в его послесловии к биографии Сыма Цяня [см. 18, цз. 62, 513]) и по существу отражают взгляды его отца Бань Бяо, изложенные в биографии последнего [см. 19, цз. 70, ч. 1, 783].
33. Критика «Истории первых Хань» Бань Гу, неоднократно встречающаяся в главах «Ши тун», по мнению Хуна, принадлежит перу цзиньского ученого Фу Сяня (239-294). Фрагменты этих высказываний найдены в «И линь» («Лесе мыслей»), составленном Ma Цзуном в эпоху Тан, и в других сочинениях [см. 31, 28].
34. Лингун — обращение к высокопоставленному чину, нечто вроде «Ваша светлость, Ваше превосходительство». В данном случае оно адресовано главе императорского секретариата Ян Цзай-сы, назначенному инспектором в 708 г. Шаншу Цзун — глава военного ведомства Цзун Чу-кэ, тоже назначенный инспектором в историографическое бюро.
35. В данном тексте Лю Чжи-цзи использовал выражение из «Лунь юя» — сань юй цзы фань [см. 8, 155]. Текст суждения Конфуция гласил: «Тому, кто не в состоянии по одному углу [предмета] составить представление об остальных трех углах, не следует повторять [истины моего учения] ».
36. Конфуций в своих рассуждениях ссылался на летописца Чжоу Жэня [см. 8, гл. «Цзи-ши», 371].
37. Согласно «Истории [династии] Тан», шаншу Чжан — это Чжан Си, который при императоре Чжун-цзуне занимал одновременна должности главы палаты общественных работ (гунбу шаншу) и государственного историографа (сю го-ши) [см. 24, цз. 85, 3349]. Цуй, т. е. Цуй Ши, — с 708 г. помощник главы палаты чинов [см. 24, цз. 74, 3328].
Цэнь, т. е. Цэнь Си, — тоже один из руководителей палаты чинов, потом государственный историограф, составитель «Правдивых записей о правлении Чжун-цзуна» [см. 24, цз. 70, 3319]. Под Чжэном, по мнению Пу Ци-луна, имеется в виду Чжэн Инь, упоминаемый в биографии Цэнь Си [см. 24, цз. 70, 3319] в должности помощника главы палаты жертвоприношений (тайчан шаоцин) [см. 11, 153]. В 709 г. назначен членом императорского секретариата.
38. Функции чанши с эпохи Хань неоднократно менялись. С периода Тан он входил в состав императорского секретариата (нэйшишэн) и ведал указами, дворцовым распорядком, а также, по-видимому, охраной дворцов. Чаще всего на этом посту находился евнух. Лю, по предположению Пу Ци-луна, — Лю Цзэ. У. Хун, основываясь на «Истории [династии] Тан», считает, что речь идет о Лю Чуне, служившем в 707-710 гг. левым управителем дворцовых дел (цзо саньци чанши) и одновременно членом историографического бюро [см. 24, цз. 189, 3578]. Второе, вероятно, ближе к истине.
Должность бицзяня, или, более полно, бишу-цзяня — директора императорской библиотеки была учреждена еще в период Восточной Хань. У. Хун предполагает, что в тексте упоминается Лю Сянь. Однако в биографии последнего о таком назначении не упоминается [см. 24, 3582],. поэтому твердая идентификация пока невозможна.
Кто был Сюй из палаты церемоний, также неясно. У. Хун предполагает, что речь идет о Сюй Цзяне (659-729), который в 708 г. служил якобы какое-то время помощником главы палаты церемоний (либу шилан). Однако ни в его биографии, ни в биографии Вэй Юань-чжуна упоминаний о занятии Сюй Цзянем этой должности мы не обнаружили [см. 24, цз. 92 и 102]. Вместе с тем и Лю Сянь, и Сюй Цзянь назначались историографами. Следовательно, Лю Чжи-цзи правильно упомянул их в качестве государственных историографов, но мог ошибиться в названии их основных должностей.
39. Выражение цян-цян цзяо-цзяо трудно передать в данном контексте точно. Первая пара знаков имеет значение «звон колоколов, звон металла», но оно явно не подходит (замена их в некоторых изданиях на «чжэн-чжэн» существа значения не меняет). Вместо второй пары знаков иногда пишется другое цзяо-цзяо — «хороший». Однако, если оттолкнуться от значения цян — «наведение золотых и серебряных линий на сосудах, насечка» и значения цзяо — «резать, оправлять чернью», можно истолковать эти повторы-биномы как намек Лю Чжи-цзи на свое умение компилировать материал, орнаментировать и украшать текст, что и принято в переводе.
40. В тексте стоит тун бань, приравниваемый У. Хуном к биному дэн чао — «отправиться во дворец, войти в состав придворных» [см. 31, 31].
41. Ту ню — так называемая весенняя корова, которую в древности лепили из глины, позднее делали из бумаги. В первый день весны корову приносили уездному или областному начальнику, который несколько раз ударял ее плетью в знак изгнания зимы. Чу гоу — чучело собаки из травы или соломы, употреблявшееся при жертвах Небу или при молении о дожде.
42. Автор стремится провести известную параллель между своей судьбой непризнанного таланта и судьбами двух деятелей ханьского Китая — Цзя И (201-169 гг. до н. э.) и Цзи Бу (II-I вв. до н. э.), жизнь которых описана в «Исторических записках» Сыма Цяня [см. 14, т. V, цз. 84 и 100, 2502-2503, 2729-2732]. Оба они пережили горечь непризнания, будучи прославлены позднее.
43. Шицюйгэ — павильон Шицюй, построенный ханьским Сяо Хэ для рукописей и карт. С периода царствования императора Сюань-ди (73-49 гг. до н. э.) павильон стал местом дискуссий о классических книгах. По мнению Янь Ши-гу, находился на севере всего комплекса столичных дворцов Вэйянгун в совр. пров. Шэньси, недалеко от Сиани (упоминается в «Хань шу» [см. 18, цз. 36, 450]).
44. Лю Сюань (ум. в 613 г.) служил Шу-вану по имени Ян Сю в конце VI в. Его биография помещена в двух династийных историях: «Суй ши» (в главе о конфуцианцах) [см. 18, цз. 75, 2521-2522] и «Бэй ши» («Истории северных династий» [см. 12, 43, 82, 2999-3000]). Приведенного в тексте разговора там нет. Очевидно, Лю Чжи-цзи пользовался другими источниками.
Биография Ню Хуна помещена в «Истории династии Суй» [см. 12, цз. 49, 2477-2478].
45. Автор, сопоставляя свою судьбу с положением Лю Сюаня при Шу-ване, употребил словосочетание би-цзун, которое в словарях отсутствует. Здесь цзун может означать «предки от одной фамилии», так как у Лю Сюаня и Лю Чжи-цзи фамильные знаки общие, би — «низкий, подлый, простой, деревенский». В целом словосочетание может быть понято как указание на то, что Лю Сюань ему «простой сородич» (Хун Е передал его как ту clan'sman — «член клана») [31, 11].
46. Янь Цзюнь-пин, или Янь Цзунь (I в. н. э.), — астролог в Чэнду, последователь Лао-цзы (его биографию см. [6, 1766]). Упоминается также в «Хань шу» [см. 18, цз. 72]. «Честный муж» Дуаньгань Му (V в. до н. э.) упоминается в т. IV «Исторических записок» [см. 14, т. IV, цз. 44] и в других сочинениях.
47. Автор применил в тексте два видоизмененных выражения из исторической литературы. Первое — цзян тань цзя гао лао «устать в ожидании, постукивая от нетерпения по рукоятке меча» — основано на отдельных эпизодах из книги «Чжаньго-цэ» («Планы воюющих царств»), связанных со словами и действиями Фэн Сюаня, который, владея лишь мечом, [82] стал нахлебником у цинского сановника Мэнчан-цзюня и помог ему упрочить свое положение [см. 25, ч. 1, 120]; об этом рассказано и в «Ши цзи» [см. 14, т. V, цз. 75, 2359 2360]. Второе — цзи синь вэй хэнь — «складывать хворост [так, что последние ветки наверху], что вызывает негодование» — базируется на материалах биографии Цзи Яня в «Исторических записках». Будучи обойденным соперниками, Цзи Янь говорит императору: «Вы, Ваше величество, используете чиновников все равно как подбрасываете дрова в костер, последние оказываются всегда наверху» [14, т. VI, 143, 120, 3109].
48. «История [династии] Тан» сообщает о дальнейшей успешной деятельности Лю Чжи-цзи в качестве историографа в столице [см. 24, цз. 102, 3387, а также 17]. Вскоре после подачи этого письма, в 710 г., им был завершен «Ши тун» — труд всей его жизни.
