Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ I
1700-1725
№ 220
1722 г. сентября 3. — Реляция агента Л. Ланга в Коммерц-коллегию по вопросам русско-китайской торговли 1
В высокославную Государственную Коммерц-коллегию.
Высокосланая Государственная Коммерц-коллегия о поверенном [354] мне чине может некоторое противное мнение иметь, что чрез так долгое время моей бытности в Пекине никакого так скорого надлежащего ведения отправлено не было. Однакож оная Государственная Коммерц-коллегиум может усмотреть резоны и обстоятельствы сего нечаянного замедления, что свободной и безпомешательной корреспонденции при нынешнем китайского двора поведении иметь невозможно было, из последующей реляции, которую я ныне по моем прибытии в Селенгинск (которое хотя противно моей воли было, однакоже, слава богу, августа 26 дня счастливо прибыл) в высокославную Государственную Коммерц-коллегию во всепокорности без препятия послать честь имею, и по оной милостивое разсуждение о моей персоне на оное показать соизволит. /л. 80об./
От китайского двора ничего иного, но токмо контитуацию доброго согласия (по учиненому пред отъездом господина Измайлова от его китайского цесарского величества в присудствии всей министертии обязательству чтоб с его царским величеством непременной доброй союз иметь), надеялися. Но сие все после ево отъезду помалу пременилося в таком действии, что с превеликим страхом усмотрели, как открытым лицом, которое исполнено недовольствием и студеною склонностию, особливо министерство (понеже от монарха самого ради слабости в ево высокой старосте многие злые действии министерства скрыты бывают), против росийской нации, хотя ни малой с нашей стороны противности прежде учинено не было, являлося.
Знак такого обхождения китайского двора обязует меня в сие время /л. 81/ по трудном пути о случившейся мне болезни высокославной Государственной Коммерц-коллегии в последующих частях кратко с величайшим респектом донести. И надеюся так в кратком времяни, как возможно, весь мой юрнал, с отбытия господина Измайлова по самую мою абшеид-аудиенцию, до высокославной Государственной Коммерц-коллегии изготовить.
После отъезду господина Измайлова оные мандарины, или канцелярии советники, которые во время посольства были как приставы ко мне определены, также мерин-сангин или брегадир с несколькими 50 человеками, яко гвардиа, ради содержания караулу как внутрь, так и вне посольского двора у меня оставлены. Сие сначала являлося, что по особливому указу от двора, яко гвардиа чести поставлена. Однако же в кратком времяни я выразумел, /л. 81об./ что двор чрез политику дал знать, что сия гвардиа отчасти к чести моей персоны, а больше для того поставлено, чтоб на мои действии смотрение имела. Сие учинено не без того, чтоб мне великого помешательства не принесть, понеже всех, которые ко мне приходили и от меня ходили, примечали. И как я сам, так и мои служители не могли никуды бес караулу ездить, которые так жестоки или грубы были, что где я ради посещения был, тогда и они за мною в камору итить требовали. И тако я и мои служители без салдат (под таким видом, что аки бы ради охранения от бесчиния каналий) из посольского двора ходить не могли. И хотя я часто на оное протестовал, однакож мне ответствовано, что его цесарского величества /л. 82/ учиненной указ не может пременен быть. Сия так великая неспособность чинила препятие многим людем в мою квартеру приход иметь, також де и я принужден был как возможно от посещений себя воздерживать, а прямо самою истинну Государственной Коммерц-коллегии объявить, что многие добрые и честные люди опасалися ради сей продерзливой гвардии со мною конверсацию продолжать.
Из сего Государственная Коммерц-коллегия изволит усмотреть, что мне сии и другие многие непорядки в бытность мою в Пекине многое помешание и печаль учинили и во многих делах лутчей способ ко усмотрению /л. 82об./ его царского величества высокого интереса мне отнят был. [355]
Как я в прошлом году в августе месяце призван был в Екхол (полаты цесарские ради гулянья, два дни езды за Великою каменною стеною к востоку стоят, до которых его цесарское величество по вся годы в майе месяце из Пекина ездит и оленью, также и иною охотою забавляетца), тогда изволил его цесарское величество чрез своего церемониймейстера о караване у меня спрашивать, что приближился ли оной к Великой стене каменной. Отчего я скорой способ получил алегады, или перваго министра, злому намерению о караване (которое мне чрез одного патра езувита тайно объявлено), а имянво, чтоб караван так долго за Великою каменною стеною задержан был, покаместь цесарь со всем своим двором в Пекин возвратитца (которое /л. 83/ обыкновенно в начале ноября месяца бывает), благовремянно предупредить, понеже сие было весьма бедственное предвосприятие аллегады, для того что корован в своем особливом пути чрез Мунгальскую степь весьма многой недостаток в воде и в фураже претерпел, и потом как люди, так и скот при приближающемся зимним времени великой нужде подтвержены были, ежели бы оного министра проект в действие произшел. Однакоже я все чрез всегдашную основательную докуку к церемониймейстеру (которой оную его цесарскому величеству донес) счастливо отвратил. И тогда скоро по прибытии каравана чрез данной цесарской указ аллегамбе или президенту Трибунала иностранных дел о свободном торгу обнадеживание учинено. И тако перваго министра вредительные намерении весьма уничтожены стали. А караван сентября 12 дня бес препятия /л. 83об./ за Великую каменную стену до Калгана и дале до Пекина пропустить позволено, которой по тримесячном пути из Селенгинска сентября 29 дня прошлого году счастливо прибыл. И потом надеялся я, что по данному его цесарского величества указу свободное купечество воспоследствует, но потом, как камисар Истопников все свои дела в порядок привел, тогда мы многие трудности о начатии коммерцеи обрели.
И потом пришли некоторые мандарины с-ызвестием, что они определены по прежнему обыкновению некоторое число разных рук мяхкой рухляди про цесарской двор выбрать и с камисаром о том трактовать, а потом вольно приватным купецким людем також де по своему соизволению начать. И как оны, присланные мандарины, по довольном /л. 84/ времяни по имеющей при себе росписе, с которой копия в высокославную Государственную Коммерц-коллегию при сем сообщена, некоторое число мяхкой рухляди про цесарской двор выбралй, тогда начали они лутчие соболи, которые камисар по 20 ланов пару написал, по 3 лана, а другую мяхкую рухлядь також де самою малою ценою ценить.
От сего учинилися между обеих сторон великие диспуты. И как мы потом скрытой умысл мандаринов познали, тогда изобрели, что оная роспись по их власному соизволению сочинена была. И никакого о том письменного указа от двора не могли нам показать, но токмо такое великое число мяхкой рухляди по своей власной учиненной цене себе приобрести. А большее число между интересующимися министрами разделить надеялися. Тогда я камисару дал знать, чтоб он сим мандарином, в их требовании /л. 84/ весьма отказал. Но мандарины непрестанно еще требовали со многими весьма непотребными резонами. А в то время не свободно было продавать товары и на дворе. Сие продолжилося несколько недель. И никакой приватной купецкой человек не смел мены (В тексте ошибочно: мины) чинить.
Чтоб торговать и чтоб сей весьма непристойной поступок мандаринов и их союзников прекратить, тогда первому их министру, которой в то ж время некоторые товары у камисара смотреть хотел, учинил известие, что как данное от его цесарского величества господину Измайлову [356] о свободной коммерции обнадеживание, и еще недавно в Егхоле состоявшейся указ, худо исполняетца; которой ответствовал, что он сего не знает и чтоб о том искать в Трибунале.
Несколько дней после того послал я мемориал, с которого здесь копиа прилагаетца (См. док. № 191), с моим толмачем в Трибунал з жалобою /л. 85/ о несвободности торгу и требовал о произведении купечества 2. Но токмо аллегамба, или президент, сие весьма с противным ответам отказал, которой я от слова до слова здесь включаю, а именно:
Что как мы господину Измайлову також де объявили, что коммерциум у нас малое и ни к чему достойное дело есть. Господину агенту известно есть, что мы в принятии каравана отказали, иной бы не впущен был, когда б цесарь по всегдашнему посланикову прошению на оное не позволил. Купецкие люди приезжают сюды только себя богатить, а не нас, и требуют, чтоб товары им самим ценить, чтоб им оные дороже продать. И для того скажи агенту, что мы не токмо сие принять отказываем, но притом еще объявляем, чтоб он и впредь не старался о коммерции ни малого предложения чинить, и что мы с вашими купецкими людьми ничего дела иметь не хочем. /л. 85об./
Сей нечаянной ответ аллегамбы и за несколько дней прежде показанные с студеною склонностию слова весьма худое надеяние купечеству было, которое так много недель в заключении держано было.
Мандарины (которые не от двора, но больше от некоторых начальнейших министров, между которыми по правде и вышепомянутые двое считатца могут, посланы были), докучали еще о некотором числе мяхкой рухляди. И между того отвратили знатных и добрых купецких людей в наш двор приходить.
После того в неделю первой министр паки к нам во двор пришел и показывал себя умышленною склонностию, как и прежде, и дивился, что какая причина в том, /л. 86/ что караван так долго в торгу заключен держитца, которому я объявил, что в способном времяни причину оного разобрать будет мочно. Напротив того он мне следующий ответ учинил:
Что при дворе заключено было никаких караванов больше не принимать, понеже многие купецкие люди, которые с росийскими торговали, все бакруты стали, а имянно, ради великого довольства товаров, которые уже в Китаях были. Но понеже господин Измайлов о сем караване как при дворе, так и в Трибунале так крепко просил и никакого корму не желал, того ради ему не могли отказать и караван пропустить велели. А как оной ныне сюды прибыл, требует камисар свои товары дороже продавать и не хочет он того брать, что ему за них дают.
И требовал от меня, чтоб я ево к тому принудил на что я ответствовал, что не надлежит /л. 86об./ мне товары снова ценить, которые он в коммисии имеет, понеже он сам в том отчет дать повинен.
И потом, как сей министр некоторые товары посмотрел, поехал паки.
И понеже посланные мандарины познали, что по их воле не хочем склонитца, тогда принуждены были довольствоватца и некоторые малые товары выбрать, на что их обор-гофмаршал принудил. Число же оных, которое они прежде требовали, не по приложенной спецификации или росписи есть, а другую от камисара ради неспокойного времяни получить я не мог.
А декабря 2 дня двор отперли и торг начался, на что никто инной, токмо он, обор-гофмаршал, вспомоществовал. Он брат перваго министра, однакоже учтивый и великодушный господин, которому поступки как ево власного брата, так и аллегамбы вельми неприятны были, что как российской народ нечестно трактуют./л.87/ [357]
Хотя публичной торг отворили, однакож те люди, которые от мандаринов приставлены были для выбору некоторого числа мяхкой рухляди, чинили по своей возможности помешательства, чтоб как возможно камисару в торгу повреждение принести могли. Того ради цесарю донесли, что понеже цесарская мяхкой рухляди каммара или казна весьма наполнена собольми и многия из оных попортитца могут и довольно из них может убавлено быть, и чтоб его цесарское величество позволение дать изволил некоторое число из них публично продать (и сие китайцы, яко неслыханное какое дело смотрели, и ни при котором прежнем владении сего не бывало). В чем сии интересующияся господа такой благополучной случай получили, что цесарским указом декабря 15 дня публиковано, что всякой может из цесарской рухледной казны разных рук соболи за надлежащую или пристойную цену себе купить. Сие учинило, что все купецкие люди и инные знатные фамилии, которые было /л. 87об./ резолюцию взяли у нас купить, отчасти опасался инде, кроме цесарского двора, покупать, туды обратилися. И тако не во многих днях 20 000 соболей продано было. И как я уведомился, что лутчие соболи по 2 1/2 лана, а которые похуже по 1 1/2 и по 1 лану, а самые худые по 90 фунов проданы были.
И как после того мой пристав у меня был, объявил я ему свое мнение, что сей двор резолюцию взял також де в коммерции вступить, которое он прежде сего за поностное ремество содержал и нам всегда представляли, что оное малой важности есть, и надеемся, что впредь от таких речей воздерживать себя будут, /л. 88/ понеже по всему виду, что его цесарское величество пользу или прибыль от торгу сам аппробовал. На что он ответствовал, что цесарь сие не ради интересу учинил, но токмо для того некоторое число из оных продать указал, понеже великое довольство соболей есть и чтоб оные не попортилися.
Скоро после того некоторой доброй друг за верно мне по дружбе тайно объявил, что продажа мяхкой рухляди из казны весьма цесарю противна была.
При караване торг происходил с великою неспособностию и так далеко ныне наши противные привели и не перестали еще дале торгу пресечение чинить. О сем же все пространно донести принужден я оставить до другова случая.
Камисар весьма мало лошадей с собою в Пекин привел, понеже большая часть на наемных телегах от Калгана везены были, протчие же лошади оставлены были за Великою каменною /л. 88об./ стеною в деревнях по учиненному аккорду на корму. И как ведомость пришла, что многие лошади за недостатком корму померли, тогда принужден был камисар одного служителя ис каравана незадолго пред празником Пасхи (В 1722 г. Пасха приходилась на 15 марта) туды послать и лутчее определение о лошадях учинить. В сие время от Трибунала позволено, и все в довольное состояние приведено было. А в праздник Пасхи возвратился оной караванной служитель и принужден был после праздника ради оного нужного случая опять с некоторым числом серебра для заплаты оным людем, которые лошадей на корму держали, ехать.
Апреля 6 дня послал я своего толмача в Трибунал ради пашпорта с надлежащим канвоем оному служителю, на что апреля 7 дня два мандарина от президента ко мне присланы были с сим известием: удивляетца он, что их люди так часто туды и сюды ездят и всегда ради лошадей, и того ради мнит, что иногда /л. 89/ чрез помощь мунгалов между нами и Селенгинским тайная корреспонденция есть, которая из одной или другой жалобы состоят и несогласие между обеих государств учинить может; и понеже мы никакого недостатку в деньгах не имеем, и мунгалы ради такой посылки гораздо закуплены быть могут. [358]
Я спрашивал мандаринов, что прямо ли с сим известием ко мне они присланы. На что оные за верно меня обнадеживали, что сии ево, аллегамбы, подлинные власные слова были, которые он мне донести приказал. На что я против того им, мандарином, ответствовал и велел моему толмачю итти в Трибунал и требовать известия, что хотят ли они нашим людем свободной проезд позволить или нет, которой аллегамбе самому говорил. И он тот же ответ дал, которой мне мандарины принесли.
А по скаске толмача, что они между себя говорили: /л. 89об./
Сии иностранные люди приезжают сюды ради своего купечества, и докучают нам разными багателями, и требуют, чтоб им во всех делах их желание исполнено было, бутто бы должность наша какая была. А о наших делах по се время не можем никакого ответствия дождатца.
Сие дело о беглецах, и как слово в Пекине носилося, что оное было причиною сему весьма удивительному разсуждению, о чем со временем китайцам известность или верность изъявлена будет.
Апреля 16 дня уведомился також де я, что цесарь за несколько недель уже мандарина к Тушет-ду-хану в Мунгалы с указом послал, чтоб всех в Урге обретающихся росийских подданных выслать назат, которых так многое число явилося, что никогда так не бывало.
Сей указ послан для того, что бутто от Тушет-ду-хана ко двору некоторые жалобы произошли. Також де мне донесено, что некоторые /л. 90/ пакеты с письмами, которые как в Трибунал, так и ко мне отправлены, которые селенгинской коммандир обретающемуся там ради беглецов мандарину отдавал, чтоб оные в Пекин отправить, которой в приеме оных отрицался; и того ради посланы к Тушет-ду-хану, и он також де их не принял.
Вскорости после того уведомился я, что все наши купецкие люди из Урги выгнаны, о чем надеюся, что в Государственную Коммерц-коллегию господин губернатор сибирской давно уже известие послал 3. Государственная же Коммерц-коллегия немало удивлятца будет о обхождении и подозрении министерства, когда соизволит все прежние и еще следующие противно всех народов правам состоящие их разговоры в разсуждение принять.
Майя 4 дня сего настоящаго года от 11 часу ночью объявлено мне чрез дву мандаринов и инных из Трибунала з двемя афицерами от гвардии, что кюментиту (так у них губернатор в Пекине называетца, он же аллегамба и президент /л. 90об./ Трибунала), которой от цесаря пришел и весьма о нужном деле говорить со мною имеет. Тогда я, хотя и темная ночь была, принужден был в ево дом итти, и в том никакого сомнения не имел, что по требованию ево посетить. При моем приходе принят я от аллегамбы с великим ласкательством и довольное время между себя многие разговоры имели (которое все как скоро мое здравие в лучшее состояние придет, со всевозможным поспешением в Санкт-Питербурх отправлю). И потом намерение сего от меня требованного такого поздого посещения явилося чрез некоторое письмо, которое мне от него вручено, и требовал аллегамба, чтоб я при нем оное письмо роспечатал и что в нем содержитца, оное бы ему я чрез копию объявил, а буде сего не учиню, тогда б не роспечатавши оное назад ему отдал. И поставил еще двух переводчиков подле меня, чтоб оное читать. Я спорил сему жестокому поступку, что оной весьма противно всех народов правам /л. 91/ и злое следование по себе иметь будет. И для того отдал ему, аллегамбе, оное письмо назад, не роспечатавши. И поздравя ево, пошел я опять к себе на квартеру.
Майя 5 дня прислал он ко мне опять дву мандаринов уведомитца, что какую резолюцию я о том письме взял, которых я паки с надлежащим ответом отправил. [359]
Майя 7 дня учинен мне от аллегамбы чрез одного мандарина комплемент, чтоб я на ево поступок о письме никакого злаго мнения о ево персоне не имел (и инные такие многие экскузы или извинении приносил). И оное письмо ко мне прислал.
И как я оное письмо, принявши, роспечатал, усмотрел, что из Урги от толмача Василья Фирсова, писанное апреля 20 дня сего настоящаго году, с которого при сем копию посылаю в высокославную /л. 91об./ Государственную Коммерц-коллегию.
И понеже оной мандарин еще у меня был, того ради приказал я ему немедленно оное, что в том письме писано, аллегамбе донести, понеже он охотно сие ведать желал, и взять от него известие, что он мемориал ли о том у меня примет или изустную конференцию о том со мною иметь будет.
Майя 8 дня пришел помянутой мандарин ко мне и сказал, что он аллегамбе вчерашний мой дискурс донес, и он ему приказал следующей ответ от него учинить, которой в сих словах заключаетца, а имянно:
Его цесарское величество соизволяет, чтоб с нынешняго времени в ево государстве никакого росийского купечества не было, покамест о всех прежде бывших на границах контроверснах или спорах согласие учинено не будет. И понеже по всему /л. 92/ чаянию чрез долгое время никакой караван сюды не будет, того ради и вы бы к своему возвращению назад готовилися. А как купечество опять начнетца, тогда могу и я також де туды приехать.
После сей повестки со оными мандаринами еще многую конференцию до моего отъезду имел. Между того ж времени в путь свой изготовился, в которой мне потребные подводы и один мандарин в провожатые определены и 12 июля к отъезду срок поставлен.
Камисар принужден был також де к отъезду всякое отправление чинить, и понеже дорога, которою караван в Китай шел, великой недостаток в воде и фураже имеет, того ради по прошению камисара майя 14 дня начального служителя от каравана с моим толмачем в Трибунал послал ради известия, что его цесарское величество поволит ли, чтоб караван свой путь чрез нарицаемую Курлындскую дорогу восприять могл. На что /л. 92об./ им ответствовано, чтоб они перестали людем своими богательными купеческими делами докучать, понеже они так многажды слышали, что Трибунал ничего чинить не хочет тех дел, от которых руские токмо одни прибыль получают, и того ради тою бы дорогою ехали, которою сюды приехали.
Майя 16 дня имел я честь его цесарское величество при отъезде его из Пекина в Екхоль провожать. И как он меня увидел, приказал церемониймейстеру мне объявить, что то же мне рекомендует, что господину Измайлову вверено его царскому величеству донести, и что он мне счастливой путь желает.
Потом же от Трибунала ничего получить не могл. И как срок к отъезду пришел, тогда прислан от цесаря указ, чтоб я при моем отъезде из Пекина /л. 93/ в Екхоль приехал. Тогда при моем выезде июля 12 дня из резиденции Пекина меня туды проводили и оттуды по некоторых конференциях и обшеид-аудиенции, которую я имел со всякою честию по моему чину, отпущен. И потом с великою учтивостию один мандарин (от которого довольной на проезд правиант и все нужные потребы определены) с моею свитою до Селенгинска меня проводил.
А камисар також де 12 числа того ж июля месяца из Пекина поехал, которого я при моем возвращении из Екхола у Красной горы (которое место такое звание от наших имеет, и день езды до него по сю сторону Большей каменной стены), с караваном июля 28 дня получил и ему накрепко рекомендовал, чтоб он как возможно оттуды путь свой [360] отъездом поспешал. А сам я того ж дни путь свой восприял. /л. 93об./ Камисару в провожатые дан подъячей из Трибунала з другими служительми, и надеюся, что он назад довольно уже уехал.
Что надлежит до торгу, которой он имел, о том никакого подлинного известия в высокославную Государственную Коммерц-коллегию в нынешнем времени послать не могу, однакоже по мнению, что оной (хотя камисар в своем торгу многие противности претерпел), однакоже против прежних караванов лучшей вид иметь будет, когда б чрезвычайные росходы, которые из казны его царского величества он принужден был держать на пропитание довольную сумму, в ево щете не учинили.
О всех поступках камисарских я часто от него требовал знать, однакоже цри моем отъезде получить ведения не мог, но токмо он твердо обещался с нарочным посыльщиком, которого он /л. 94/ к господину губернатору сибирскому из степи отправит, все подлинно прислать, которое в высокославную Государственную Коммерц-коллегию во всепокорности сообщено будет.
Кроме ж того, что высокославной Государственной Коммерц-коллегии о моем отъезде из прежде объявленного ведомо будет, прилагаю еще копию с письма, которое мне из Трибунала о том дано (См. док. № 202).
И понеже я в моем приезде здесь высокорадостную ведомость получил о славном таком мире, которой его царское величество с шведами учинил 4, о том всеусердно высокославной Государственной Коммерц-коллегии поздравляю и желаю всегдашней славы всему Росийскому государству.
К его царскому величеству сего числа о моих делах всепокорно и всепослушливо послал тако ж де релярию, колико мне /л. 94об./ возможно было (См. док. № 219). И буду в здешнем месте еще некоторое время жить и его царского величества всемилостивейшее соизволение и высокой указ во всенижайшем всеподданстве, також де и из высокославной Государственной Коммерц-коллегии определение всепокорно ожидать.
Остаюся со всяким респектом и послушанием высокославной Государственной Коммерц-коллегии послушнейний слуга Лоренц Ланг.
Из Селенгинска, сентября 3 дня 1722 году.
Переводил Михайло Баутин.
ЦГАДА, ф. Сенат, оп. 2, кн. 56, лл. 80-94 об. Копия перевода с немецкого яз.
Копия на немецком яз. — Там же, лл. 104-113.
Комментарии
1. При составлении реляции Л. Ланг широко использовал свои дневниковые записи. Однако в последних сведения о торговле даны более подробно.
Коммерц-коллегия 28 февраля 1723 г. переслала копию реляции Л. Ланга и ее перевод в Коллегию иностранных дел (АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1723 г., д. № 3, лл. 2-2 об.), а 1 мая перевод реляции — в Сенат, от которого потребовала решения по вопросу о перебежчиках.
2. Это представление в Лифаньюань Л. Ланг внес 22 ноября 1721 г. через своего толмача, но оно не было принято. «Малое время спустя, потом, — писал он в своем дневнике, — прислали за моим толмачем из Совета, Дабы сообщить ему ответ председателя, почему и послал я его того же числа с помянутым представителем». Толмач передал, возвратясь из Совета, Лангу, что «председатель приказал некоторому мандарину учинить мне следующий ответ, который написан здесь из слова в слово, так как объявлен оный мне от толмача» (Белевы путешествия через Россию в разные Асиятские земли, а именно: в Испаган, в Пекин, в Дербент и Константинополь. Ч. III. СПб., 1776, с. 84, 86).
3. 26 июня 1722 г. иркутский воевода И. И. Полуехтов сообщил в Сибирскую губернскую канцелярию о возвращении из Урги в Селенгинск группы купцов (ЦГАДА, ф. Коммерц-Коллегия, оп. 1, д. № 459, лл. 21-22).
4. 30 августа 1721 г. был заключен «вечный истинный и нерушимый мир» между Россией и Швецией, положивший конец Северной войне. По нему к России отошли: Ингрия, часть Карелии, Эстляндия, Лифляндия с морским побережьем от Выборга до Риги, острова Эзель, Даго и Моон. Россия же возвратила Швеции Финляндию и уплатила 2 млн. ефимков (ПСЗ. Т. VI, № 3819, с. 420-431).
