Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ III
1727-1729
№ 3
1727г. мая 10. — Реляция С. Л. Владиславича-Рагузинского в Коллегию иностранных дел из урочища Гурбан Толгой о переговорах посольства в Пекине
/л. 8/ Державнейшая императрица и самодержица, государыня всемилостивейшая.
Минувшаго августа 31 дня прошлого 1726 году в моей подданнейшей реляции под № 6-м, посланной с нарочным куриером с речки Буры (См.: РКОв XVIII в. Т. 2. Док. № 189), доносил я о моем путешествии до Пекина и о всем протчем. После того не писал, понеже корреспонденца была пресечена, и двор пекинской не допустил корреспондовать 1, при котором я трудился 7 месяцов 2 о совершении высоких интересов вашего императорского величества мне врученных.
По моем прибытии в Пекин грамоты вашего императорского величества (См.: Там же. Док. № 41, 42) богдыханово величество принял на престоле своими руками с превеликим почтением, и протчее обхождение церемониально все чинено по достоинству чести вашего величества и моего характера с великою отменою против прежних 3.
Потом по моему требованию определены были три верховные министра от двора богдыханова величества со мною для дел, с которыми имел более 30 конференцей 4, и близко двух /л. 8об./ месяцов не хотели принять подарков, со мною от вашего величества посланных, ниже слышать никакой препозиции. И по многому домогательству подарки его богдыханово величество принять изволил 5, а в дела вступить не хотели, отговаривался, что я послан от вашего императорского величества для поздравления его богдыханова величества с новым престолом и за разведение границы и подтвержения мира, а иных де никаких дел делать, ни слышать не доведется.
Я трудился с наивящшею прилежностию о всем том, что касается до чести и пользы государственных интересов. И по многому домогательству, по их гордых запросах, будто до Тобольска Мунгальская земля простирается, а [35] потом до Байкала и до реки Ангары, где граница быть имеет, без которой никаких дел и слышать не хотели. Перебещиков де наших более шести тысяч, которые в России обретаются, прежде отдайте, границу окончите, потом о торговых и протчих делах говорить будем.
Я равномерно у них запрашивал убытки, обиды, перебещиков и земли, которые по трактату Алтын-хана к Российскому империю принадлежат 6, о сатисфакции пресечения торгу и корреспонденции, возвращения /л. 9/ семи тайшей и протчих российских подданных и всех их улусов 7. Они во всем отказали со многими околичностьми и их неправдою, представляя, что прежде всего надобно граничить земли, которые простираются между рекою Удою и каменными горами, по трактату Федора Алексеевича 8, а потом о отдании перебещиков и разграничении земель, и будто наши претензии неправедны, и будто Алтын-хан, ниже семь тайши и протчие в российском подданстве не были.
Я домогался, хотя б караван пропустили, которой на границе обретается, чего и слышать не хотели. И в 23 конференции с вышеписанными тремя министры по многих трудах и домогательству соглашенось словесно и трактат уже был написан начерно в 13 пунктах, в котором означено: да владеет каждое империум всем тем, чем ныне владеет, без прибавки, ни умаления (См. док. № 59. Л. 43-48). И ежели б по тому трактату заключили, то надеюся, было бы вашему императорскому величеству угодно и интересам вашего императорского величества немалая польза и подданным радость и довольство.
Однакож, испустя два дни, вышеписанные министры во всем отказали и сказали, что то они говорили от себя и меня тешили, а ханское де величество на то не склонился, ибо мунгальские владетели прислали челобитье, прося /л. 9об./ ханское величество, дабы он Российскому империю земель их не уступал, наипаче после мира, сочиненного Федором Алексеевичем, россианы завладели неправедно мунгальскими землями от каждой крепости и от старого их кочевания по нескольку дней ходу, а негде и по неделе, чем ныне россианы владеют. И ежели то им возвращено не будет, то они будут принуждены отьискивать свое, хотя до конца раззорятся. И потом принесли ко мне от себя проект, будто существенно по указу богдыханова величества сочиненный ево рукою, по которому хитростию хотели меня обмануть и трактат сочинить с такими крючками и неправдою, якобы немалое число Сибирской губернии от Российского империа оторвать и большим числом иноземцов, ваших подданных, завладеть и вящшей убыток Российскому империю принесть, нежели сочиненный мир Федора Алексеевича. И в том стояли на осьми конференциях, некогда мне грозили, а некогда великим награждением обнадеживали, ежели я трактатом обяжуся. Я ответствовал с порядком и равномерною гордостию, что я не изменник, ниже предатель отечества и такого трактата не токмо подписать не могу, но и слышать не хочю, и хотя б я то и учинил с принуждением, то Россиа содержать не может и не будет. Тогда всякими образы трудилися к вящшему притеснению меня и свиты и на конце соленую воду свите посылали, от чего половина людей занемогло (Текст зашифрован 9 и зачеркнут. Расшифровка помещена в конце л. 9 об.).
Я ответствовал хотя б и всем умереть, того никогда учинить невозможно, что противно правде и моей инструкции (См. : РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 56). Я не имею времене описовать подробну, токмо пишу генерально (Край листа оборван; чтение предположительно). /л. 10/
Когда увидели, что я стою крепко, и не могли меня обмануть, тогда в 29 конференции сказали: окончим де здесь прочая дела и заключим трактат, в котором напишем, когда ты на границе окончишь дела по-нашему, то и [36] прочая дела произведутся в действо. Я ответствовал, что прежде окончания прочих дел о границе трактовать и не думаю, и по силе трактата Федора Алексеевича надлежит вам прочее исполнить и Российскому империю сатисфакцию учинить, не упоминая границы, а о границе будем говорить после, когда праведным посредством учинено будет, то я и о границе трактовать указ имею.
И сию вторую стратагему они чинили, чем бы меня обмануть, дабы я сам себя закабалил границу учинить на границе по их желанию. А когда и то им не удалося, то сказали: ты де упрямец, а не посол, и прибыл токмо для поздравления богдыханова величества и отдания подарков, прими де подарки к своей императрице и поезжай ни с чем. И тогда призывали меня в верховный совет и говорили с гордостию и устрашением, для чего я не делаю по их, где я равномерно ответовал: ежели мир, сочиненной при Нерчинском чрез Федора Алексеевича, не уничтожить и жить в дружбе и покое, надлежит Российскому империю за многие обиды и остановки и прочее дать сатисфакцию и установить корреспонденцию впредь по моему проекту, а с угрозами и устрашением не отходить, ибо Российское империум праведную дружбу богдыханова величества /л. 10об./ желает, а от лишних запросов и недружбы не весьма боится и к одному и к другому готово. Они ответствовали: ты де, посол, сие говоришь от себя ль или по указу? Я ответствовал: по указу, и могу вашу неправду доказать пред богом и всем светом. Еще они говорили: или де ты, посол, нам войну объявляешь? Я ответствовал, что о объявлении войны указу не имею, однакож ежели вы Российскому империю не дадите сатисфакции и со мною не обновите мира посредственно и праведно, то от страны вашей мир нарушен, а Россиа какое потом намерение восприимет, я не ведаю, а ежели что произойдет противно и непорядочно, будет богу и людем ответчик тот, кто правде противится.
Потом по многих конференциях, что подробну не описую, вручили к вашему императорскому величеству подарки, состоящия в шелковых с золотными змеями материах и в протчих и в ценинной посуде 10, хотя не стоят против подарков, посланных от вашего величества (Напротив на полях: N. B.). И тогда оговаривалися, что подарки посланы в богатых шпалерах чрез агента Ланга 11 после господина Измайлова 12. Стояли против подарков, от меня врученных, и сказали: когда де ты, посол, не хочешь трактату заключить по-нашему, то дай проект по последней мере на чем ты заключить можешь, то мы, подумав, хану донесем и тебя отпустим. Тогда я дал последний проект 13 [с которого при сем /л. 11/ приключаю копию] (См. док. № 59. Л. 76 об. - 79 об.) и в некоторых пунктах, по многих спорах, согласно было с их проектом (Напротив на полях: N. B.). И они тот проект приняли и хану поднесли, которой сам хан многократно читал, а на конце решение учинил, чтоб в Пекине ничего не заключать, дабы мунгальских владетелей не озлобить, а послать на границу со мною трех министров с такою полною мочью, какую я имею от вашего императорского величества, дабы на границе вся дела окончить посредственно и границу развесть для неспорного впредь владения, а потом коммерцию и протчее против моего проекта и правды тем трактатом заключить (Напротив на полях: N. B.).
На грамоту империальную вашего величества не ответствовали, отговариваяся, что у них нет обыкновения, и ханы из древних лет никому не писали (что и правда) 14, а хотели ответствовать из Сената к вашего величества Сенату и то с умалением титула вашего императорского величества. Я такого их письма не принял и сказал: ежели богдыханово величество равною мерою к вашему императорскому величеству писать не изволит, то я иного письма [37] принять не смею, а ежели богдыханово величество словесно что мне прикажет, то я вашему императорскому величеству донесть не оставлю.
И после того был я с агентом Лангом и секретарем /л. 11об./ Глазуновым 15 у хана на отпускной аудиенции, принял меня с склонностию, давал из рук своих пить и посылал от своего стола подачи и обнадеживал, что он с вашим императорским величеством желает содержать мир и дружбу. За обсылку вашего величества благодарствует и взаемно ваше величество поздравляет, а для порядочного совершения всех дел на границу посылает со мною трех своих министров 16. И как им повелел своим указом, дабы все окончили праведно и порядочно, так и мне повелел указом вашего императорского величества и своим повелением, дабы я с границы не отлучился до окончания всех дел, что де будет угодно ему и вашему величеству, в чем я отказать не смел, дабы все дела не испортить, и ответствовал, что я от вашего императорского величества в таком намерении послан для праведного окончания и лутче б было окончить в Пекине пред лицем его богдыханова величества, а когда его богдыханово величество в Пекине совершить не благоволяет, то и на границе по силе моей инструкции и по моему намерению и правде к доброму окончанию с его министры труды приложить не оставлю, ежели его министры праведно поступать будут. Между тем просил его величество, дабы караван прежде всего был пропущен. И его величество ответствовал: когда де прочая /л. 12/дела, наипаче граница, окончитца, то и караван пропущен будет; поезжай де ты, посол, с радостию, все праведно и посредственно окончится, ибо я моим министром приказал, дабы низачем между обоими империи ссоры не учинили и дружбы не нарушили. И с тем меня отпустил. И уже ныне четырнатцатый день как я из Пекина отпущен 17 с удовольством подвод (Напротив на полях отчеркнуто вертикальной чертой).
Имею вседневную записку, что следовало по моем прибытии в Пекин и до моего возвращения, которую ныне не посылаю, а когда прибуду на границу, буду с вышеписанными министры и мунгальскими владетели иметь конференцию, при которой будет господин Колычов, агент Ланг и секретарь Глазунов, и чем окончитца, тогда дерзну пространно вашему императорскому величеству донесть и верную записку послать, что происходило во всякой конференции 18.
И по видимому китайской двор к войне не склонен, хотя и поступает с гордостию и обманом, разсуждая, что Российское империум для коммерции во всем в протчем им не откажет. Однакож надеюся на счастие вашего величества, илибо на границе все окончитца посредственно и благополучно, на что я наивящшия труды мои приложить не оставлю, призывая всевышняго на помощь. А что время открыет, доносить буду.
Ежели согласимся, то и трактат заключю и караван отпущу, однакож, чаю, сего году не успеть. Ежели же не согласимся, /л. 12об./ и будут запросы выше моей инструкции, чего не дай боже, и в таком случае буду описоватьца и ожидать вашего императорского величества указу о подлинном решении.
При мне обретается господин агент Ланг, секретарь Глазунов и протчие служители во сте дватцати персонах, которые со мною на границе будут жить до окончания дел.
О разпространении торгов всероссийских по всему Китайскому империю, ниже о оставлении агента и консулей слышать не хотели, а сказали: ежели на границе дело окончитца, то агент впредь может приезжать и отъезжать с караваном, а в Пекине жить ему не для чего, ибо де у них такого обыкновения не было и впредь не будет (Напротив на полях: N. B.).
Торговое дело и порядки так ургинской торг испортил и в Пекине [38] толикое число мяхкой рухляди навезено из Урги и из протчих мест, что каравана не токмо не желают, но ежели и пропустят, воистинну и в два года с превеликим убытком возвратиться не может, на что имею верное свидетельство сам себя и всю свиту и кленуся самим богом и моею чистою совестию; которую мяхкую рухлядь имели на наше жалованье, росходы и протчее по указу вашего императорского величества, нечто продали более половины с убытком, нечто променили на товары, а более третьей доли /л. 13/ принуждены взять с собою назад, ибо никто ни по чему купить не похотел. И ежели Урга отворена будет, то впредь хотя коммерция и установится, однакож государственные караваны более могут принесть убытку, нежели прибыли. А ежели в Ургу указом мяхкую рухлядь провозить запрещено будет, то в два года может китайской торг в первой порядок приведен быть, о чем и о всем протчем с границы, богу извольшу, чрез нарочного куриера подданнейшею моею реляциею донесть не оставлю.
Ныне с пути с великим прошением мог исходатайствовать у китайских министров подводы и пашапорт секретарю Ивану Глазунову, которого верхом с двумя челядники отпустил до границы, наипаче дабы он обнадежил пограничных жителей, вашего величества подданных, высокою протекциею, *наипаче иноземцов, которых мунгальские владетели устрашают, бутто ваше императорское величество высокую руку от них отнять изволите и, бутто будут паки в их подданстве, дабы их ободрить, ибо в них все пограничные предосторожности состоят* (Текст зашифрован и частично зачеркнута конце л. 13 под строкой дана расшифровка; напротив на полях: N. B. и вертикальная черта). Также приказал оному секретарю, дабы согласно с коммисаром Колычевым приготовил все, что надлежит к разграниченью, и дабы пограничные жители жили неоплошно и готовы были и к миру и к обороне, ежели нужда позовет.
Сию реляцию посылаю на азард, которую рекоммандую сибирскому губернатору князю Долгорукову 19, а с границы пошлю от себя персону надежную и буду доносить о всем. /л. 13об./
Прошу ваше императорское величество не положить во гнев, что я в сей реляции упоминаю себя послом, а не чреззвычайным посланником, сие за притчину китайского слова, что они равно называют всякого министра чюже-странного послом, также что в последнем моем проэкте первый и вторый пункт и нечто в протчих писано не прямым штилом российским и то для утешения их, в чем вашего величества интересу никакой противности нет, ибо по каждому пункту двадесятократно ссорились и более 20 проэктов писали, нечто по моему штилю, а нечто и по их. И я воистинну трудился по моей должности и верному подданству о всем том, что надлежит к высокой чести и интересам вашего величества. /л. 14/ **А более жил за честным караулом, нежели вольным послом, и когда имели конференцию, то их министры всегда приходили ко мне на двор, а меня с двора не спускали, дабы я не мог проведать их непостоянство и протчее, и то чинили по своей гордости и непостоянству, дабы чрез притеснение и угрозы свой интерес сыскать. И как можно видеть из всех их поступок, от войны зело боятся, а от гордости и лукавства не отступают. И такого непостоянства от рождения моего я ни в каком народе не видел. И я взаемно до сего числа, по совету доброжелательных и людей искусных, тамошнего их обыкновения им не оступал, дабы более теми моими склонными поступками их не возгордить, ибо они воистинну никакого резона человеческого не имеют, кроме трусости и страху, и ежели б /л. 14об./ граница вашего императорского величества была в добром порядке, все б можно делать по-своему, а они, видя границу отворену и всю Сибирь без жадной крепости, и как и россияны часто к ним посольство посылают, то они вящше гордятся и за [39] тою притчиною имеют малую склонность и что делают, все от страха, боятся войны, а не от любви** (Текст зашифрован и отчеркнут на полях вертикальной чертой; расшифровка дана на л. 14-14 об; напротив на полях: N.B.). /л. 15/
*О духовной особе слышать не хотели и вовсе отказали. И по многому домогательству обещали принять трех священников, когда прочая дела окончаются, а четвертого, которой в Пекине обретается, для отправления службы божией* (Текст зашифрован и отчеркнут на полях вертикальной чертой; расшифровка следует здесь же. Напротив на полях: N. B.). А ежели б более требовать, то б и в тех отказали, и я принужден был на то склониться, как и в моем проекте написано, также что упомянуто в Пекине россианом двор отдать и на оном церковь вольно строить вспоможением китайских министров, и в том словесно обещали с клятвою, что церковь будет построена их изждивением, хотя в трактате того для народу ввесть не хотели, а содержат ли слово свое или не содержат, о том богу известно.
Ежели божиим благословением и счастием вашего императорского величества трактат заключитца на границе по моему последнему проекту, то я по всякому пункту могу доказать государственную пользу, наипаче в довольстве границы и деле торговом и что на трех местах токмо торговать повелено. И когда в Пекине государственной караван в каждые три года будет пропускай, то порядочные торги иметь может, нежели б каждой год, а пограничные подданные на означенных двух местах торговать могут чем похотят, а я мню, кроме мяхкой рухляди, и тем не токмо торги починены будут, но и от многих воровств торговые /л. 15об./ люди удержатца, которые ныне чрез многия места, чрез всю Сибирь непорядочно и тайно товары провозят, что в таком случае по моему проекту впредь чинить не могут, ис чего будет государственная немалая прибыль. /л. 16/
**В моей бытности в Пекине письменную корреспонденцию с тамошними езуиты имел и многие ведомости чрез них получил, которые хотя доброусердствовали, однакож мало вспоможения учинить могли, ибо и сами от нынешняго владетельства зело утеснены, и некоторые бояры китайские, которые было римскую веру приняли, за то кажнены, и всякая религия, кроме китайской, зело утеснена. И в таком случае преосвященному Кульчицкому 20, хотя и трактат заключитца, в Пекине быть невозможно.
Государство Китайское не в такой силе, как почитается и как многие историки их возвышают. Я имею подлинную информацию о их состоянии и силах как морских, так и сухопутных, которую, богу извольшу, с моим возвращением подданнейше донесть не оставлю 21, а ныне токмо доношу, что нынешним ханом никто /л. 16об./ не доволен, ибо воистинну пуще римского Нерона государство свое притесняет и уже несколько тысяч людей казнил, а несколько милионов неправедно ограбил, от двадцати четырех ево братьев токмо три в кредите, а протчие некоторые кажнены, а некоторые под жестоким арестом. В народе ниже крепости, ниже разума, ниже храбрости обретается, кроме многолюдства и чрезмерного богатства, и как Китай зачался быть, только в казне золота и сребра не было как ныне, а народ помирает з голоду. Народ малодушной, как жиды, хан тешитца сребролюбием и домашними чрезмерными забавами, никто из министров не смеет говорить правду, все старые министры почитай отставлены как воинского, так и статского чина, /л. 17/ а вместо их собрано младых, которые тешат ево полезными репортами и непрестанною стрельбою пушечною и оружейною, которую будто екзерцицию кругом Пекина повседневно чинят, а более для устрашения народу и своих свойственников, дабы не бунтовали. С контайшею не помирились 22, ибо они не дают завоеванных городов от контайши. Аконтайша без того не мирится, правда, что [40] армея их держала поле, и контайша генеральной баталии не смел дать, хотя китайцов никогда более сорока четырех тысяч не было, хотя и разглашивали, бутто двести тысяч. Однакож контайша частыми партиями армеи их более число раззорил. И сей сосед Российскому империю может принесть великую пользу по времени, того ради нехудо с контайшею иметь доброе обхождение. /л. 17об./ И для того я прежде моего отбытия в Китай несколько человек полонеников-контайшинцов, которые ушли было в Российское империум из Китайского, я для политики дерзнул отпустить во отечество с некоторым малым награждением, дабы контайша чрез них мог ведать вашего императорского величества монаршеское великодушие, чем бы ево к наилутчей склонности привести 23.
Прежде моего отъезду из Пекина учредил я цифирную корреспонденцию с езуитом француской нации имянем патер Парени 24, которой у умершаго хана был в великом фаворите, хотя у нынешняго не в большем кредите, однакож часто ево в совет призывают. Сей патер сыскал посредство постановить дружбу тайную между мною и ханским тайным советником именем /л. 18/ аллегодою Маси 25, чрез которого мог я некоторые предосторожности принять, и ево презентовал, которой обещал, что в експедиции, учиненной трем министром на границе, зело пособствовать в интересах вашего величества с склонностию, ибо он тех министров отпускал, которому я обещал послать с границы презент до двух тысяч рублев. И ежели дело праведно и благополучно на границе окончитца, а от врученной мне казны вашего величества на росход мало уже в остатке, и ежели тот приятель действительно службу свою покажет, то я обещание исполню хотя от себя, а о возвращении полагаю на волю вашего императорского величества.
Король португальской уже два года послал морем к хану китайскому посла, которой сего месяца прибудет в Пекин с превеликими подарками к хану /л. 18об./ и министром, и как сказывали езуиты, более на сто тысяч рублев. Притчина ево експедиции: первая, что новый хан прибавил пошлин на португейскую нацию, которые в Китаях торгуют, от десяти до шеснатцати прецентов; вторая, что езуиты зело утеснены, которых будет хану рекомендовать и по возможности их религии свободу исходатайствовать 26.
Вышеписанный патер Парени подружился со мною чрез господина Ланга, что ево старый знакомец, а корреспонденцию имели чрез абата Крушали 27, которой каждого праздника в римскую церковь ходил и с тем езуитом о делах вашего императорского величества тайно со мною списывался. Сей езуит человек зело умный и обещал впредь доброусердствовать и в делах вашего императорского величества по возможности служить, которой познавался и з господином Измайловым** (Текст зашифрован; расшифровка на л. 16-18 об. На полях вертикальная черта и знак: N.B.). /л. 19об./
*При окончании сей реляции удостоился получить вашего императорского величества милостивейшую грамоту, писанную из Санкт-Питербурха от 22 генваря под № 1-м и 2-м (См.: РКОв XVIIIв. Т. 2. Док. 210, 211), посланную чрез куриера, которой меня сего дне встретил на дороге 28, и оной куриер не пропущен ко мне в Пекин и жил на границе более двух месяцов. Вашего императорского величества милостивейшая грамота меня зело обрадовала, в которой не по моим заслугам, но по вашего императорского величества монаршеской высокосклонности и великодушию изволили милостиво апробовать поступки мои до отъезду в Пекин и подданнейшую мою реляцию (См.: Там же. Док. № 189), посланную с границы, и проекты произвесть в действо, что я о всем обстоятельно известился из вашего величества высоком очной грамоты, за что рабски подданнейше благодарствую и [41] обещаюсь по моей верности и подданному обязательству /л. 20/ и впредь наивящшее старание иметь к вящшей славе и пользе высоких интересов вашего величества* (Текст зашифрован и отчеркнут вертикальной чертой. Расшифровка на л. 19 об. — 20).
Обстоятельно ж доносить во ответ вышеписанной грамоты не имею Бремене, не смея секретаря Глазунова удержать, дабы тем китайских министров в суспецию не привесть. А когда буду на границе, то подцаннейше во ответ доносить не оставлю и пространнейшую реляцию о всем к вашему аугустейшеству с нарочным верным куриером пошлю.
О порядке торгов и всего протчего подцаннейшее мое мнение (См. док. № 60) представлю 29, и что время допустит и разсужду в пользу высоких интересов вашего величества, доносить буду. И надеюся от сего времени на границу в 40 дней прибыть 30.
При сем дерзаю приключить копию с письма моего, писанного к сибирскому губернатору князю Долгорукову за известие о моем возвращении и о делах пограничных (См. док. № 4).
Вашего императорского величества всеподданнейший раб
Saua Vladislauich.
С Гобейской степи от урочища Гурбан Тулгой, майя 10 дня 1727 году.
На л. 8 в левом верхнем углу: № 7.
На л. 20 об.: Получено чрез присланного из Селенгинска иркуцкого тамошняго дворянина Афонасья Рупышева аугуста 22-го 1727 году.
АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Д. 9. Л. 8-20 об. Подлинник 31.
Копия (неполный экз.)//Там же. On. 2. 1721-1739 гг. Д. 3. Л. 17об. — 18 об.
Опубл. частично: Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей русской земли. М., 1836. С. 296; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. XIX. М., 1876. С. 234-235; Бантыш-Каменский Н. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882. С. 138; Cahen G. Histoire des Relations de la Russie avec le China sous Pierre le Grand (1689-1730). P., 1912. C. LXIII, LXIV(параллельно на рус. и фр. яз.).
Комментарии
1. См. коммент. 4 к док. № 2.
2. В Пекине Владиславич находился шесть месяцев, с 21 октября 1726 г. по 23 апреля 1727 г. (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 172, 435). С. И. Писарев в своей «Записке» писал: «И так, посланник (Владиславич. — Сост.), по прожитии в Пекине шестимесячнаго времени с несколькими днями, изготовился, наконец, совсем к пути и выехал оттуды в последних числех апреля» (РКО в XVIII в. Т. 2. С. 518).
3. Владиславич вручил императорскую грамоту богдыхану 4 ноября 1726 г. на первой аудиенции, весьма торжественно обставленной (Там же. Л. 185).
4. Для переговоров с русским послом в Пекине были назначены богдыханом три цинских министра: Чабина, Тэгут и Тулишэнь. Стороны провели 34 конференции (Там же. Л. 204 об., 418 об.). Переговоры велись почти всегда на русском подворье, в них иногда принимали участие и чиновники более высокого ранга, в частности алиха битхэй да («аллегада») — помощник императора, управляющий Придворной канцелярией Маци (Маси).
5. Принятие подарков богдыханом происходило во дворце 26 декабря 1726 г. и сопровождалось такими же церемониями и угощениями, как и на первой аудиенции русского посла, с тою лишь разницей, что на этот раз «его богдыханово величество ево, чреззвычайного посланника, к себе не допустил того ради, что скоро перейдет на загородный двор и оттуду де по него пошлет». После церемонии вручения подарков богдыхану спустя «близко получаса» цинские министры объявили Владиславичу, что «уже ему свобода с сего дне» (Там же. Л. 285 об., 286). До этого дня посол и его свита находились на посольском подворье «под честным караулом» более двух месяцев. Список подарков богдыхану от русской императрицы см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196.
6. Имеются в виду земли небольшого государства Алтын-ханов, с которыми Россия поддерживала связи на протяжении XVII века. Второй Алтын-хан Бадма (Омбо) Эрдени-хунтайджи в 1634 г. дал формальную присягу на подданство русскому царю и был принят «под высокую руку» царя Михаила Федоровича (РМО. 1636-1654. М., 1974. С. 407-408). В 1638 г. Алтын-хан Бадма через своих послов, принятых царем в Москве, подтвердил присягу на подданство (Там же. С. 96-97). Сын Бадмы Лубсан-сайи Эринчин, третий и последний из Алтын-ханов, принял российское подданство в 1661 г., лично исполнив обряд шертования (присяги). В 80-х годах XVII в. под натиском джунгаров государство Алтын-ханов перестало существовать. Подробнее об Алтын-ханах и принятии ими русского подданства см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 7 к док. № 146. С. 585-586; коммент. 1-5 к док. № 162. С. 589-590.
7. В 1689 г., спасаясь от джунгарского хана Галдана Бошокту, приняли русское подданство семь монгольских тайшей «со всеми их улусы» на основании десяти статей, составленных послом Ф. А. Головиным и впоследствии опубликованных (см.: ПСЗ. Т. 3. С. 3-7. № 1329). Вскоре эти тайши ушли в Монголию, но часть их улусных людей осталась в России. В 1691 г. Цины подчинили себе Халху. На пекинских переговорах Владиславич требовал возвращения как этих тайшей, так и всех других перебежчиков, предъявив специальный документ («книгу»), составленный им в Селенгинске 8 августа 1726 г. В документе были перечислены все перебежчики, а также «обиды», причиненные цинскими подданными российским пограничным жителям (РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 7 к док. № 146. С. 585-586).
8. Имеется в виду Нерчинский договор 1689 г., заключенный Ф.А. Головиным (1650-1706) под военным давлением со стороны Цинов. В текстах этого договора — русском, маньчжурском и латинском — значится, что земли «между... рекою Удью и меж горами... не ограничены ныне да пребывают... до иного благополучного времени» (РКО в XVIII в. Т. 2. С. 647-648, 652-653, 657). Посольство С. Л. Владиславича было снабжено копиями Нерчинского договора и статейного списка Ф. А. Головина.
9. При отъезде из Петербурга в Пекин Владиславич, Колычев, Ланг и Бухолц получили «цифирную азбуку» из Коллегии иностранных дел. Эта азбука (подлинник) хранится в АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем, 1726 г. Док. № 6. Л. 55.
10. Подарки императора Инь Чжэня императрице Екатерине I были вручены Владиславичу 1 апреля 1727 г. (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 410). Список подарков см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196.
11. Петр I поручил послу Л. В. Измайлову приобрести в Пекине шпалеры, но там готовых шпалер «сыскать» не удалось. Император Сюань Е, узнав об этом, поспешил приказать «зделать оные во дворе у себя, понеже, кроме дворцовых его, таких мастеров в Пекине не обретаетца». Ко времени отъезда Измайлова из цинской столицы (2 марта 1721 г.) шпалеры изготовить не успели, и потому они были отправлены с агентом Лангом, высланным из Пекина цинским правительством 12 июля 1721 г. (РКО в XVIII в. Т. 1. С. 271, 350).
Ланг Лоренц (Лаврентий Лаврентьевич) — швед на русской службе с 1712 г., торговый агент, дипломат, администратор Восточной Сибири. Год его рождения неизвестен. Умер 26 декабря 1752 г. в Иркутске в чине статского советника. В 1715-1737 гг. неоднократно ездил в Пекин с русским торговым караваном, а также в качестве секретаря посольств Л. В. Измайлова и С. Л. Владиславича. Пользовался большим доверием Петра I и C. Л. Владиславича, имел дружественные отношения с иезуитом Д. Паренином и другими миссионерами, находившимися в Пекине. Цинские власти относились к Лангу с большим уважением, ценили его деловые качества и обходительность, что, однако, не мешало им причинять «утеснения» русским торговым караванам, прибывавшим в Пекин под начальством Ланга. Подробнее о Л. Ланге см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 1 к док. № 4. С. 532-533; Рафиенко Л. C. Лоренц Ланг и Восточная Сибирь// Известия Сибирского отд. АН СССР. 1977. № 6. Сер. обществ, наук. Вып. 2. С. 126-132; Шафрановская Т. К. Дневники Лоренца Ланга как историко-этнографический источник: Канд. дис. Л., 1971. (Машинопись на 222 л.)
12. Измайлов Лев Васильевич (1685-1738) — капитан гвардии, посол в Цинскую империю (1719-1721), генерал-прокурор (с 1734 г.), участник крымских походов в 1736 и 1737 гг.
Статейный список и другие материалы его посольства к Цинам опубликованы (см.: РКО в XVIII в. Т. 1.С. 181-311,498-584). Посольство С. Л. Владиславича было снабжено копией статейного списка Л. В. Измайлова (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725 г. Док. № 6. Л. 2).
13. На пекинских переговорах было обсуждено более 20 проектов мирного договора, предложенных сторонами (см.: Док. № 3. Л. 13 об. — 14; АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 448 об.; Бантыш-Каменский H. H. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882. С. 129). Последний проект на русском и латинском языках был представлен Владиславичем цинской стороне 21 марта 1727 г. в двух вариантах: один состоял из 11 пунктов «с границею», второй — из 10 пунктов «без границы» на тот случай, если цинская сторона откажется принять первый вариант проекта, в пункте 3 которого было записано: «О границе положено и установлено, да владеют обе империи всем тем, чем ныне владеют без прибавки, ни умаления». На конференции 25 марта 1727 г. цинские министры сообщили русскому послу, что оба варианта проекта они «перевели и довольно выразумели и ханскому величеству доносили, и кроме де пограничного пункта все хорошо... Ежели хочет он, чреззвычайной посланник, окончить трактат в Пекине, чтоб написал те урочища, которые от них назначены». На это Владиславич не дал своего согласия по той причине, что те урочища находятся «внутрь Сибири, древнего российского владенья», поэтому он «ни единого слова от своего последняго проекту не переменит». Тогда цинские министры заявили, что они «чюжево не желают, но довольны тем, кто чем владеет», и что границу могут «праведно развесть с ним, чреззвычайным посланником, их асханьяма (Тулишэнь. — Сост.) ...и ханской дядя Лонготу... они от богдыханова величества снабдены будут полною мочью» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 391-399).
Принцип «кто чем владеет» не являлся новшеством в дипломатической практике. В 1698-1699 гг. основанием переговоров в Карловицах для всех участников Польши, России, Турции, Австрии было одно «правило» — како владеете.
На переговорах в ноябре 1699 г. с турками посол Е. И. Украинцев представил на обсуждение записку из 16 статей, в которых содержались предложения заключить вечный мир на условиях сохранения за каждой из сторон того, чем она владела в данный момент (Молчанов H. H. Дипломатия Петра Первого. М., 1986. С. 152).
14. По-видимому, ремарка Владиславича — «(что и правда)» — написана в целях самозащиты от возможных в будущем обвинений в том, что он не смог добиться ответной грамоты императора Инь Чжэня императрице Екатерине I. Во время пекинских переговоров Савва Лукич опровергал заявление цинской стороны о якобы сохранившемся «от предков... и поныне обыкновении» грамот богдыхана «к иностранным государем» не писать, а посылать «только что указы к подданным ево», обращаясь «сверху на низ». При этом русский посол «предъявил им (цинским дипломатам. — Сост.) во свидетельство с некоторых их писем копии, писанных от прежних ханов, сиречь от деда и отца нынешняго хана, к батавскому вицерою и галанскому адмиралу», а также напомнил, что «манзюрский хан китайскому хану писал грамоту... А хан китайской ... грамоту ево не принял и ничего не ответовал по обыкновенной китайской гордости, но ответовали министры. И для того хан манзюрской, осердясь, зачал с китайцы войну... и весь Китай завладел, которым и ныне счастливо владеет» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196). К аргументам Владиславича следует добавить, что с самого начала возникновения связей между Русским государством и Китаем из Пекина в Москву направлялись грамоты, составленные от имени минских, а затем и цинских императоров (РКО в XVIII в. Т. 1. С. 609; Бантыш-Каменский H. H.Дипломатическое собрание дел. С. 415-418).
15. Глазунов Иван Иванович, годы жизни которого выяснить не удалось, был ближайшим помощником Владиславича, исполняя не только обязанности секретаря посольства, но и второго комиссара по разграничению. Как секретарь посольства он участвовал во всех переговорах и конференциях с цинскими дипломатами в Пекине и на границе. Из статейного списка посольства явствует, что все поручения посла исполнялись им умело, точно, с большим усердием и знанием дела. Нередко ему приходилось вести диалог с цинской стороной в отсутствие Владиславича, проявляя находчивость, принципиальность, гибкость и неизменную тактичность. Владиславич высоко ценил его деятельность, между ними установилось полное взаимопонимание в вопросах, касающихся исполнения целей и задач посольства. Глазунов вместе с Владиславичем подписал статейный список и, по-видимому, был его основным составителем. Вся текущая документация посольства проходила через его руки. Он осуществил разграничение на восточном участке границы и поставил свою подпись на «разменном письме», зафиксировавшем результаты этого разграничения.
Однако его деятельность не была оценена правительством должным образом. В отличие от Владиславича и Колычева он не получил никаких наград. Чем это объяснить? В одном из документов мелькнул такой ответ: его не наградили потому, что он об этом не просил. Но вот в августе 1732 г. Глазунов подал в Кабинет министров на высочайшее имя челобитную, в которой, отметив свои служебные успехи в качестве секретаря двух посольств, Л. В. Измайлова (1719-1721) и С. Л. Владиславича (1725-1728), второго комиссара по разграничению (1727 г.), а также сопровождающего в 1729-1732 гг. двух китайских посольств от границы до обеих российских столиц («препроводил со всяким порядком и с великим удовольствованием, а с малыми издержки»), просил за свои «показанные службы» пожаловать его чином коллежского советника (статского советника он получил при назначении в приставы к первому китайскому посольству) и определить асессором в Коллегию иностранных дел на имеющееся «порожнее место». Свою просьбу мотивировал еще и тем, что по требованию Коллегии иностранных дел и Сената он прислан в Петербург «для оных же послов» (китайских. — Сост.) и живет гам более трех месяцев «без определения и без жалованья... с последним раззорением». И добавляет, что к делам службы в Коллегии иностранных дел «с долголетною моею практикою приобык и отчасти в сибирских и китайских делах известен».
На челобитной Глазунова императрица поставила резолюцию: «Определить асессором в Канцелярию конфискации. Анна. Декабря 21 дня 1732 г.» (Сб. РИО. Т. 104. Бумаги Кабинета министров императрицы Анны Иоанновны. 1731-1740 гг. Т. 1. (1731-1732). Юрьев, 1898. С. 529-530). И только. Выходит, и личная просьба мало помогла. По-видимому, сказалось и происхождение челобитчика (вероятно, из «низов»), и слишком запоздалое его челобитье. В 1731 г. в Сенате началось расследование деятельности посольства Владиславича, в особенности результатов разграничения, после того как стало обнаруживаться, что Россия никакого «авантажа» не получила и даже кое-что из своих земель утратила. Где уж тут награждать, благо хоть не наказали. Дальнейшая судьба Глазунова неизвестна.
Следует отметить, что вскоре после возвращения посольства в Москву Глазунов поделился своими впечатлениями о «состоянии Китая» в доме советника канцелярии П. В. Курбатова. В дневнике Якова Марковича читаем: «6 февр. 1729 г. (в Москве) у Курбатова мне прилунившемуся, там же пригодившийся Глазунов, бывший секретарь при Савве Рагозинском в комиссии Китайской, разговаривал о состоянии Китая, что прямые Китайцы в великом обретаются утеснении у Манжуров, которые оным государством не в давнем времени завладели. Когда у Китайца три сына, то одного из них каструют. В Пекине есть некоторое каменное строение, на приклад наших монастырей сделанное; над воротами онаго написано большими золотыми литерами: «Дом Божий», и когда кто-либо из тамошних, не только мелких, но и знатных персон мимо едет, то встает с коня или телеги и пешком проходит. При жизни последнего хана учинилась было ссора иезуитов с некоторым доминиканом, который писал в Рим до папы, будто иезуиты оставляют в суеверии идолопоклонническом и тех из Китайцев, которые веру Христову приняли; посему доносу папа присылал в Пекин своего нуциуса, и когда хан уведав об оскорблении, учиненном от доминикана иезуитам, то велел онаго доминикана пред собою бить и, всадивши голову в доску, вкинуть в тюрьму, где онаго и уморено; а иезуиты выправились тем, что, снисходя жестокосердию онаго народа, не возбраняли верным чинить некоторых церемоний, особливо в воспоминание умерших, над могилами коих обыкли свойственники садиться есть и пить, и имеют дощечки, на которых имена умерших написаны: при сих словах мнят они душам умерших обретаться.
Настоящие Китайцы, по завладении Манжуров, имеют удивительную робость и страх, ибо хотя их безчисленное множество против числа Манжуров, так что на одного Манжура по 1000 Китайцев станет, однако сии последние в превеликой от них содержатся боязни и самыя тяжкия подати без всякаго прекословия Манжурам выдают» (Дневные записки малороссийского подскарбия генерального Якова Марковича. Ч. 1. М., 1859. С. 309-310).
О Глазунове также см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 5 к док. № 2. С. 530.
16. Отпускная аудиенция Владиславича у императора Инь Чжэня состоялась в загородном императорском дворце 19 апреля 1727 г. На границу с посольством Владиславича Инь Чжэнь послал трех министров — Тулишэня, Сыгэ и Хубиту, а министр Лонготу, все это время продолжал оставаться на границе (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем, 1725-1729 гг. Док. 12а. Л. 427).
17. 10 мая 1727 г. Владиславич сообщает, что находится в пути 14-й день, из этого следует, что из Пекина он выехал 26 апреля, а в статейном списке и путевом журнале посольства отъезд из Пекина датирован 23 апреля (см.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 435; РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 88). Причину расхождения в датах установить не удалось. По-видимому, Владиславич ошибся в подсчете дней.
18. О «вседневной записке» Владиславич упоминает и в реляции от 28 сентября 1727 г.: «Не смею подробну описовать... что происходило в Пекине... дабы ваше величество... не утрудить, имея вседневную записку, которую... поднесу с моим возвращением» (Док. № 58. Л. 29). И в тот же день пишет М. В. Долгорукову о своем пребывании в Пекине, при этом добавляет, что имеет «все записано подробну в статейном списке посольства, которой (По-видимому, имеется в виду соответственная выписка из статейного списка, специально сделанная для сибирского губернатора М. В. Долгорукова и его канцелярии )... на моем проезде вашему сиятельству приобщу» (Там же. 1727 г. Док. № 11. Л. 150). В реляции от 22 апреля 1728 г.: «...потом путь свой ко двору вашего величества восприиму, дабы мог ... о Китайском империи и здешнем пограничном обстоятельстве подданнейше изустно донесть, о чем имею известие и вседневныя записки» (Док. № 85. Л. 11 об.). С. А. Колычев в доношении в Коллегию иностранных дел от 27 мая 1727 г. писал: «При всех конференциях (в Пекине. — Сост.) был он, Глазунов, и сказать об них может, и оной Глазунов письменно против моего требования ответствовал, что о всех тех конференциях имеется записка в графской канцелярии» (Док. № 9. Л. 27 об.).
Сохранилась рукописная книга, в светлозеленой картонной обложке, на лицевой стороне которой наклеен белый листик с надписью: «Выписка о бытности в Пекине графа Владиславича 1726 года октября с 21 дня и в возвращении его на границу с журнальными записками по день заключения тракта 1728 года июня 14 дня» (Там же. Оп. 62/3. Д. без № . Л. 1-93). Текст выписки идентичен с текстом соответствующей части статейного списка. Неизвестно, как велась работа над статейным списком, параллельно ли с ведением «вседневных» «журнальных» записок, или сами эти записки не что иное как статейный список в его первоначальном необработанном виде. Ни записок, ни их фрагментов нами не обнаружено. В реестре сданных послом в Коллегию иностранных дел 4 и 8 марта 1729 г. документов они не значатся (см. док. № 116), тогда же подал выписку из статейного списка (см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196), работа над которым еще не была завершена. 8 декабря 1729 г. он представил подлинник статейного списка в двух томах, общим объемом 1086 л., и «Черной статейной список» в одном томе на 807 л. (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а и 126; Там же. Док. № 8).
Обещанную «верную записку» Владиславич не послал.
19. Долгоруков Михаил Владимирович (1667-1750) — князь, сибирский губернатор. Службу начал стольником, затем стад комнатным стольником. В 1711 г. вошел в число первых девяти сенаторов. В 1718 г. в связи с делом царевича Алексея судьба братьев Долгоруковых круто изменилась. Василий Владимирович был приговорен к лишению всех чинов и ссылке в Соликамск, Владимир Владимирович подвергся аресту и ссылке в дальние деревни, а Михаил Владимирович отвезен под арестом из Петербурга в Москву и оттуда сослан в одну из своих деревень. В 1721 г. Михаил Владимирович получил разрешение вернуться в Москву, где имел дом в Столешниковом (быв. Космодемьянском) переулке, тянувшемся от Тверской улицы до Б. Дмитровки. Дом этот не сохранился. Еще в 1790 г. на его месте была образована площадь с Тверским полицейским домом (Сорокин В. Памятные места Большой Дмитровской слободы // Наука и жизнь. 1988. № 11. С. 135). В 1722 г. по завещанию своей бездетной сестры Ксении Владимировны (умерла в декабре 1722 г.) М. В. Долгоруков стал владельцем богатого подмосковного села Акулово (Молева Н. Земля и годы. Из исторической хроники Москвы и Подмосковья. М., 1990. С. 91).
Указом Петра I от 15 января 1724 г. М. В. Долгоруков назначен сибирским губернатором, но выехал в Сибирь после смерти императора. Находясь в Тобольске, принял активное участие в подготовке посольства Владиславича, способствовал проезду через Сибирь Первой Камчатской экспедиции В. Беринга, а по указу Сената от 3 мая 1727 г. организовал экспедицию А. Ф. Шестакова на побережье и острова Тихого океана. Наряду с Владиславичем и Лангом был привлечен к обсуждению вопроса о государственной монопольной торговле пушниной и 29 ноября 1727 г. послал в Коллегию иностранных дел свое «Примечание» на «Мнение» Владиславича относительно «российского торга в Китае мяхкой рухлядью» (АВПРИ. Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7. 1728 г. Док. № 2. Л. 6). Владиславич, находившийся в тесном сотрудничестве с Долгоруковым, положительно оценивал его деятельность на посту сибирского губернатора (Там же. Ф. Сношения России с Китаем, 1726-1731 гг. Док. № 5. Л. 42-42 об.). Далеко не лестную и весьма категоричную характеристику М.В. Долгорукова находим в книге потомка из рода Долгоруковых, известного историка, публициста, активного корреспондента «Колокола» П. В. Долгорукова (1816-1868): «...Михаил Владимирович, сибирский губернатор, был напыщен, глуп и мало образован» (Долгоруков П. В. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны. М., 1909. С. 38). Насколько объективна эта характеристика, судить трудно, однако известно, что генеалогические записки П.В. Долгорукова оцениваются неоднозначно. Одни исследователи считают их «довольно-таки мутным источником» по той причине, что автор — политический эмигрант, указом Сената 1861 г. навсегда изгнанный из России и лишенный всех прав состояния, и потому «обижен и резок в критике». Другие признают его весьма добросовестным историком, поставившим себе целью «сказать всю правду русскому правительству» (Вишневский Л. О. О месте П. В. Долгорукова в истории борьбы с самодержавием // Вопр. истории. 1986. № 4. С. 168-169).
Благодаря усилению, хотя и кратковременному, роли клана Долгоруковых при дворе Петра II изменилось положение и М. В. Долгорукова. Указом Верховного тайного совета от 4 сентября 1728 г. ему было разрешено вернуться из Тобольска в Москву «за его всеконечною болезнен», а по указу Петра II от 6 апреля 1729 г. он был произведен в действительные тайные советники. Успешно закончилось постановлением Верховного тайного совета от 11 июля 1729 г. длившееся без малого 7 лет дело о передаче по наследству М. В. Долгорукову дома и двора в Москве, «в Белгороде меж Тверской и Никитской ул. в гнездниках», принадлежавших с 1708 г. его зятю (мужу упомянутой выше его сестры Ксении Владимировны) — сибирскому царевичю, потомку царя Кучума Дмитрию Алексеевичу Сибирскому, умершему в 1719 г. (по другому источнику — в 1712 г.). 30 ноября 1729 г. М. В. Долгоруков присутствовал на торжественном обручении Петра II с Е. А. Долгоруковой, а в январе 1730 г. стал членом Верховного тайного совета.
В числе «знатнейших особ» он был на церемонии въезда 15 февраля 1730 г. императрицы Анны Ивановны в Москву, в избрании которой на престол принимал непосредственное участие. Получил приглашение присутствовать на ее коронации 28 апреля 1730 г. в Успенском соборе в Кремле. Однако воспользоваться приглашением ему не пришлось (Сб. РИО. Т. 101. Протоколы, журналы и указы ВТС. 1729-1730. T. VII. Июль-декабрь 1729 г. и январь-март 1730 г. СПб., 1898. С. 13, 441; Молева Н. Земля и годы... . С. 91).
За попытку ограничить самодержавную власть новоявленной императрицы Долгоруковы подверглись опале. М. В. Долгоруков 8 апреля 1730 г. был назначен астраханским губернатором, но не успев выехать к месту службы, 28 ноября 1730 г. получил другое назначение — губернатором в Казань. 23 декабря 1731 г. он был отстранен и от этой должности и сослан сначала в Нарву, затем указом от 12 ноября 1739 г. в Соловецкий монастырь, откуда был переведен в Шлиссельбургскую крепость. Вскоре подле вступления на престол Елизаветы Петровны М. В. Долгоруков был освобожден из крепости с возвращением ему чинов действительного тайного советника и сенатора. Его сын Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, известный полководец, получил приставку к своей родовой фамилии за победу над 70-тысячным войском крымского хана Селим-Гирея. (РГАДА. Ф. Сейат. Кн. Д. 989. Л. 76; Сенатский архив. T. IV. Журналы и определения Сената за июнь—сентябрь 1741 г. СПб., 1891. С. 59, 166, 198, 344, 577; Русский биографический словарь. Т. 6. СПб., 1905. С. 543-544; Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1988. С. 97; РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 1 кдок. № 11. С. 537-538).
20. Имеется в виду епископ переславский Иннокентий (Кульчицкий Иван Иванович. 1680-1731), назначенный по сенатскому приговору от 20 июня 1720 г. архимандритом в Российскую духовную миссию в Пекин на место умершего архимандрита Иллариона Лежайского. Летом 1721 г. Иннокентий прибыл в Иркутск, откуда вскоре были посланы в Пекин грамота Сената и письмо иркутского воеводы И. И. Полуектова с извещением о назначении Иннокентия. В ожидании ответа из Пекина Иннокентий жил в селенгинском Троицком монастыре. Лифаньюань отказался принять Иннокентия, после чего Синод приговором от 27 мая 1724 г. разрешил ему выехать из Селенгинска и «быть до указу в-Ыркуцку» (РКО в XVIII в. Т. 1. С. 408). 5 октября 1725 г. вышел указ Синода об отправлении Иннокентия в Пекин с посольством Владиславича (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 81). Прибывший в Иркутск Владиславич послал 22 апреля 1726 г. письмо цинским министрам с просьбой о пропуске в Пекин с посольской свитой или с торговым караваном архимандрита Иннокентия «с обретающимися при нем служительми, которой уже с несколько лет... и доныне на границе пребывает» (Там же. Док. № 139). Ургинские правители письмо Владиславича в Пекин не пропустили. Во время пекинских переговоров Владиславич снова просил о приеме Иннокентия, но безуспешно. В начале июля 1727 г. Кульчицкий приезжал в посольский лагерь на р. Буре, и Владиславич ему «объявил, что двор китайский о ево приеме в Пекин совсем отказал и что там ему подлинно приему не будет, а жить ли ему в Сибири или возвратитьца назад, чинил бы по указу ея императорского величества и по определению св. Синода» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Док. № 11. Л. 105). Вместо Иннокентия был назначен в Пекин архимандрит Антоний (Платковский). Подробнее см.; РКО в XVIII в. Т. 2. С. 542-543.
21. Речь идет о записке Владиславича «Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства», написанной в исполнение предписания Коллегии иностранных дел «чинить секретную записку», содержащегося в опубликованном в 1882 и 1887 гг. дополнении к его основной инструкции (Бантыш-Каменский H. H. Дипломатическое собрание дел. С. 456; Андриевич В. К. Краткий очерк истории Забайкалья от древнейших времен до 1762 года. СПб., 1887. Прилож. I. С. 220). Исследователи считают, что «”секретность” этого труда была обусловлена стремлением царского правительства воспрепятствовать использованию сведений о русско-китайских отношениях западными державами. Для русской и цинской сторон этот труд не содержал никаких ”секретов”» (Примечание // Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. С. 302). Владиславич, представляя свое сочинение императрице Анне Ивановне в 1731 г., писал: «Всерабски прошу повелеть всемилостивейше принять и по времени для вашего величества любопытия прочесть». Русский историк А. Корсак признавал, что это сочинение «есть одно из любопытнейших о Китае, особенно в то время» (Корсак А. Историко-статистическое обозрение торговых сношений России с Китаем. Казань, 1857. С. 27).
Подносной экземпляр «Секретной информации» был датирован 1731 г., но само сочинение закончено к концу 1730 г. В «Дневной записке Коллегии иностранных дел» за 1730 г. имеется запись: «31 декабря 1730 г. — Доношение... графа Владиславича о поднесении ея императорскому величеству сочиненной им исторической книги под названием: ”Тайное наставление касательно силы и состояния Китайского государства и границ обеих империй, а особливо о происхождении между обеими империи дел с 1680 г. по нынешний год”» (АВПРИ. Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7. 1730 г. Док. № 3. Л. 339 об.). В том же архиве хранятся копии доношения и самой записки, состоящей из 23 глав, но с более кратким названием — «Секретная информация о силах и состоянии Китайского государства и границ обеих империй» (Там же. Ф. Сношения России с Китаем. 1730 г. Док. № 5. Л. 54-55, 56-136).
Другие рукописные экземпляры «Секретной информации» хранятся в следующих архивах: РГАДА. Ф. 181 — Рукописное собрание библиотеки МГАМИД. Оп. 1. Д. 420/872. Л. 1-103; Там же. Ф. Портфели Миллера. П. 349. Ч. II, Док. № 10. Л. 1-2 об. — «Мнение графа Савы Владиславича о незачатии с китайцы без великой притчины войны». Фрагмент из «Секретной информации»; ГИМ. Ф. Уварова, 26. — «Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства и о прочем. Сочиненная графом Савою Владиславичем. 29 ноября 1731 f.»; AB ИВ РАН. P. I. On. I. Док. № 13. Л. 1-70; ОР ГПБ. Ф. Собрание Общества любителей древней письменности. ОЛДП. FXXV. Л. 1-76; Архив СПбИИ РАН. Ф. Воронцовы. Oп. 1. Док. № 153/457. Л. 1-135.
Впервые записка «Секретная информация» (главы I-XXIII) была опубликована в 1842 г. (Русский вестник. № 2. С. 180-243; № 3. С. 281-337). Редакция журнала указывает, что записка печатается «со списка, засвидетельствованного его (Владиславича. — Сост.) рукою и весьма красиво написанного. В конце его (списка. — Сост.) отмечено: «Такова оригинальная книжица с приобщением двух ландкарт поднесена Е. И. В. в кабинете графом Владиславичем декабря 27 дня 1731 года, в Москве» (Там же. С. 182). Появившаяся спустя более столетия, эта публикация большого интереса не вызвала. К тому времени русское китаеведение сделало огромные успехи, поэтому труд Владиславича представлял интерес лишь в историческом плане. Относительно степени полноты указанной публикации в литературе имеются противоречивые сведения. П. И. Бартенев полагает, что в ней сочинение представлено «в полном виде» (Граф Владиславич о Китае в XVIII веке // Русский архив. 1900. № 8. С. 572), другие исследователи считают, что оно напечатано «с некоторыми сокращениями» (Очерки истории Сибири. Т. 1. Иркутск, 1970. С. 8).
Выдержки из «Секретной информации публиковались в 1875, 1882, 1900 и 1912 гг.: Сычееский. Историческая записка о китайской границе, составленная... в 1846 г. М., 1875. С. 134, 135; Бантыш-Каменский H. H. Дипломатическое собрание дел. С. 373-375; Русский архив, 1900. № 8. С. 572-580; Cahen G. Histoire des Relations de la Russie aves la Chine Sous Pierre le Grand (1689-1730). P., 1912. C. LXXII—LXXIII (на фр. яз.).
22. После разгрома джунгарского Галдана Бошокту-хана Джунгария вновь окрепла и Цины стали готовиться к выступлению против нее. В 1715 г. началась цинско-ойратская война и шла с переменным успехом для воюющих сторон, то затихая, то разгораясь вновь. Хунтайджи Цэван Рабдан требовал возврата завоеванных Цинами городов-государств Турфана и Хами. Наконец в 1739 г. было заключено соглашение о мире. Однако Цины не отказались от своего намерения покорить Джунгарию. В 1757-1758 гг. им удалось подчинить себе Джунгарию, истребив почти полностью ее население (Ходжаев А. Захват цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана. Борьба против завоевателей // Китай и соседи в новое и новейшее время. М., 1982. С. 153, 159, 161-165).
23. Речь идет о «ясашных контайшиных подданных» урянхах-хорол-моях, захваченных в плен халхаским феодалом Бубэем в 1713 г. и в начале июня 1726 г. бежавших в Россию. Подробно об этом см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 2 к док. № 161. С. 588-589.
24. Парении (Балэйнин, Бадомин, Паренен, Парени, Пареннен, Parrenin, Патомин) Доменико (1665-1741) — французский иезуитский миссионер в Пекине (с 1698), чл.-кор. Парижской Академии наук. В Пекине ему был присвоен чин алиха-амбаня. Он был советником императора Сюань Е, переводчиком во время приема миссий из России и Португалии, переводил с русского и маньчжурского на латинский язык переписку между Россией и Пинской империей. Переписывался с акад. Т.З. Байером и другими учеными Петербургской Академии наук. Состоял в дружественных отношениях с Лангом и Владиславичем, оказывал последнему тайную поддержку во время пекинских переговоров. Подробнее о Д. Паренине см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 20 к док. № 196. С. 598-599.
25. См. коммент. 8 к док. № 1.
26. Впервые португальцы прибыли к берегам южного Китая в 1514 г. Порт Макао, ставший португальской колонией принимал ежегодно корабли из Лиссабона, привозившие различные европейские товары. Обратный груз кораблей состоял из золота, шелка, жемчуга, изделий из фарфора, слоновой кости и дерева, а также других товаров. При этом португальцы пользовались значительными преимуществами по сравнению с другими европейцами в уплате таможенных пошлин и прочих сборов. Однако с течением времени португальская колония стала подвергаться различным притеснениям со стороны Цинов. В 1722 г. было запрещено строить суда, в 1724 г. установлено ограничение числа новых лиц из португальцев, приезжающих в Макао, а в 1725 г. последовало ограничение на ежегодный допуск прибывающих туда судов. В 1723 г. император Инь Чжэнь запретил исповедывание христианства во всей своей стране.
С целью смягчить эти притеснения португальский король Иоанн V отправил посольство к императору Инь Чжэню во главе с Александро Метелло де Суза Менезисом, которое 10 июня 1726 г. достигло Макао и задержалось там до декабря 1726 г. из-за того, что цинские власти отнеслись к нему, как к прибывшему с данью, и А. М. де Суза Менезису пришлось добиваться признания его посольства лишь приветственным. На аудиенции в Пекине 28 мая 1727 г. португальскому послу был оказан доброжелательный прием, в течение почти всего двухмесячного пребывания посольства в столице он пользовался всяческими знаками внимания. Менезис привез 30 ящиков ценных подарков от своего короля императору Инь Чжэню, который, в свою очередь, послал с Менезисом 30 ящиков подарков королю Иоанну V и дал неопределенные обещания относительно облегчения торговли в Макао. Эти обещания не были исполнены. Более того, в 1732 г. были отняты льготы для португальцев в допущении их в Кантон. Что касается религиозного вопроса, то и в этом Инь Чжэнь остался непреклонен: запрещение христианства осталось в силе (Кюнер Н. В. Новейшая история стран Дальнего Востока. Ч. II. Вып. 1. Владивосток, 1912. С. 8, 32, 35, 38-39, 51-54).
27. Крушала (Кружали, Крузала, Крусала, Крусали, Круселин, Круссала, Круцола, Крушали, Крушалин, Крушола, Хрузаний, Хрусали, Хруссалий) Иван (Жиоан, Яган) (ок. 1677-1735) — аббат, переводчик латинского языка в посольстве Владиславича. Сын турецкого чиновника из Мистры Хасан Bycaruft (Bopcaruh или Bypcaruh), будучи подростком, во время венецианско-турецкой войны был доставлен в 1687 г. вместе с другими детьми в венецианскую провинцию в городок Пераст, где его усыновил капитан Матвей Крушала. После обращения в новую веру Хасан получил имя Иван и фамилию своего усыновителя. Учился в Риме в Коллегии неофитов, затем на богословском факультете Падуанского университета. В 1708 или 1709 году стал приходским священником в г. Перасте. Написанные им здесь героическая поэма «Пиecна од боза перашкога у нападаще от турка» и другие произведения поставили его в число зачинателей сербской героической поэзии (Климанов Л. Г. Деятель культуры Венецианской Далмации: Аббат Крушала — поэт, путешественник, дипломат. — Общество и культура на Балканах в средние века: Сб. научных трудов. Калинин, 1985. С. 43-60). В книге И. Станишича, опирающегося на монографию И. Дучича о C. Л. Владиславиче, читаем: «(Крушала) создал эпическую поэму ”Peraski Ljuti boj” о битве у Пераста в 1654 г. Ее стих близок народным эпическим песням (бугарштицам); согласно мнению историков, по этой поэме можно восстановить все основные события битвы. Некоторые фрагменты поэмы поются ежегодно на традиционном празднике 22 августа в Боке Которской» (Станишич И. Иован Дучич и русская культура: Сербско-русские литературные связи конца XIX — нач. XX в. Л., 1991. С. 246).
На свидетельстве о древности иллирийского графского рода Владиславичей, выданном С. Л. Владиславичу 20 марта 1717 г. в Венеции, имеется 12 подписей именитых людей Венецианской республики. 11-я подпись такова: «Жиоан Кавалери Круссала аббат Хирийский» (РГАДА. Ф. Сношения России с Рагузой. 1717 г. Док. № 2. Л. 2-2 об. Перевод с итал.). Почти все подписавшиеся носили сербские фамилии (Бунович, Колурбавич, Шюкович, Мартинович и др.). А не был ли и Крушала сербом? Такой вопрос напрашивается по двум соображениям: 1. Родовая фамилия его Вусагич (Ворсагич или Вурсагич). По-видимому, отец его был серб, принявший магометанство, в семье говорили на родном языке. 2. Крушала был одним из зачинателей сербской героической поэзии, прекрасно знал не только сербский язык, но и песни сербского народа; к тому же и усыновлен был сербом из маленького черногорского городка Пераста, и приглашен был на русскую службу сербом С. Л. Владиславичем. Более того, возможно, некоторые народные сербские песни о Петре I и С. Л. Владиславиче сочинены Крушалой, но не публиковались, а бытовали среди югославянского населения.
6 августа 1717 г. в Венеции, где ранее И. Крушала обучал 27 русских «маринеров» итальянскому языку, С. Л. Владиславич пригласил его на русскую службу. 19 сентября Крушала явился ко двору Петра I в Гданске, а в октябре 1717 г. прибыл в Петербург и был зачислен в Коллегию иностранных дел на должность переводчика латинского и итальянского языков. В приговоре Сената от 16 мая 1725 г. он упоминается уже как «Иностранной коллегии гистории описатель», а это значило, что в России впервые появилась официальная должность историографа. Крушала не оправдал звания историографа, хотя и пытался это сделать. Единственное его историческое сочинение, написанное на итальянском языке, не обнаружено. Сохранился только его русский перевод на 6 листах под заглавием: «Краткой Перечень Истории о словено-российском народе от самых отдаленнейших времен до 306 год после рождества Христова, сочиненный бывшим при Коллегии иностранных дел переводчиком Аббатом Крусали». На первом листе имеется надпись: «Описание краткое Гистории, которую абат Крусали сочинил и переводчик Андрей Васильев переводит с-ытальянского на российский язык бывшего сие упомянутого абата в декабре 1721». (РГАДА. Ф. Исторические сочинения. Оп. 1. Док. № 45. Л. 1-6 с оборотами). Разумеется, в печати это сочинение не появилось ни в тот период, ни позднее, что является косвенным свидетельством низкой его оценки.
Известный историк М. А. Алпатов пишет, что сочинение Крушалы по методологическому уровню стоит наряду с «Историей Петра I» Л.-Н. Галларта, хотя и написано «несколько в ином роде», что «представления аббата (Крушалы. — А. Т.) о древности самые фантастические». И далее приводит в доказательство множество красноречивых цитат из сочинения Крушалы (.Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII — первая половина XVIII века. М., 1975. С. 301-302). Полное согласие с оценкой М. А. Алпатова высказал и другой ученый (Формозов A. A. Классики русской литературы и историческая наука. М., 1995. С. 21, 150).
По именному указу Екатерины I Сенат 16 мая 1725 г. постановил: 1. О бытии Петру Шафирову у сочинения гистории и о писании его по-прежнему бароном [...]. 2. О определении к нему для вспоможения и перевода с иностранных языков сына ево Исая Шафирова. 3. Барону Гизену да Иностранной колегии гистории описателю абату Крузале для совету и справки о таких принадлежащих к той гистории делах в которое время он, Шафиров, будет их требовать, у того дела с ним быть» (РГАДА. Ф. Сенат. Кн. 2289. Л. 62 об. — 63 об.).
В августе 1725 г. по императорскому указу ему был «объявлен поход с чрезвычайным посланником и полномочным министром, с действительным статским советником графом Савою Владиславичем в Китайское государство, со определением по 500 рублев в год жалованья», на что он согласился «с нижайшим послушанием... должность свою исполнять... со всякою верностию». В Пекине Крушала помимо переводческой работы исполнял некоторые поручения Владиславича по поддержанию контактов с иезуитскими миссионерами.
Летом 1730 г. Крушала уехал из России в Италию, где написал «сонет» на итальянском языке, запечатлевший с немалой долей поэтического вымысла маршрут своей поездки в Китай. У него имелась карта пути из России в Китай, ныне хранящаяся в музее г. Пераста. Умер И. Крушала 28 декабря 1735 г. в г. Перасте (РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 2 к док. № 20. С. 548-551; Милошевич М. Результаты и задачи изучения вклада трех жителей Пераста в историю России Петра I (Марко Мартинович, Матия Змаевич и Иван Крушала) // Югославянские земли и Россия в XVIII веке. Белград, 1986 (Сербская Академия наук и искусств. Научные конференции. Кн. XXXII. Отделение исторических наук. Кн. 8. С. 130-139).
28. Встреча с курьером И. Шумиловым в статейном списке посольства датируется 8 мая 1727 г. с указанием, что она произошла «на Гобейской степи на урочище при ключе Куйтун» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем, 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 437 об ).
29. «Мнение о российском государственном караванном с Китайскою империею торгу» Владиславич представил в Коллегию иностранных дел в 1730 г. не позднее 29 ноября (АВПРИ. Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7, 1730 г. Док. № 3. Л. 289 об.; Ф. Сношение России с Китаем. 1730 г. Док. № 5. Л. 29-35 об.). Копия этого «Мнения» датирована 27 сентября 1727 г. (РГАДА. Ф. Сенат. Кн. 56. Л. 4-8).
30. Владиславич прибыл с посольством из Пекина на границу 14 июня 1727 г. (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196).
31. Этот подлинник был послан в Коллегию иностранных дел С. А. Колычевым при его доношении от 27 мая 1727 г. (док. № 9). 31 октября 1727 г. на реляцию Владиславича последовал из Коллегии иностранных дел рескрипт (док. № 67), в котором сообщалось о лишении всех чинов и ссылке 10 сентября 1727 г. в Ранненбург близ Воронежа князя А. Д. Меншикова. При рескрипте препровожден указ (Указ от 26 июня 1727г. (ПСЗ. Т. 7. С. 819-821. № 5110). ) о вольном соболином и другими заповедными товарами торге и вывозе их за границу за исключением Китая и Монголии (АВПРИ. Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7. 1727 г. Док. № 4. Л. 197 об.).
