Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ III
1727-1729
№ 12
1727г. мая 30. — Из письма С. Л. Владиславича-Рагузинского комиссару С. А. Колычеву о подготовке к разграничению
/л. 88/ [...] Что касается до сочиненной ландкарты, ежели оная собирана из старых печатных чертежей и ландкарт, то вы труды употребляли туне, понеже ничего не совершенно и не праведно, каким образом галанцы могут знать подлинно сибирское состояние, которое в своих картах печатали, илибо из тамошних старых чертежей, которые сами себя не знали. Я вашему благородию рекомандовал, дабы вы разъездом и существенным описательством тамошних геодезистов велели свидетельствовать ландкарту, по моему приказу сочиненную, и подлинную границу и урочища чертил[и] действительно Российского империя владение, не простирая до рек некоторых и урочищ, которые никогда в российском владенье не бывали, и ныне и впредь (разве оружейною рукою) от них получить невозможно и дай боже, что свое удержать, а чюжего не требовать, чем Российское империум может быть довольно 1.
На сем более пространною не хочю, токмо вас прилежно прошу, с вашим прибытием на Буру привезите все /л. 88об./ карты и чертежи и описательства, каковы имеете и после моего отъезду получить лично, наипаче верное описательство очевидного разъезду геодезистов, которых и самих всех указом ея императорского величества с собою привезите на Буру как для словесного разговору, так и для письменного свидетельства, наипаче и впредь для нужнейших разсылок. И сие упоминаю не о двух токмо геодезистах, обретающихся при вашей свите 2, но и Скобельцына и протчих, которые по границам разъезжали и при вас обретаются. И нет ли подлинного известия и очевидного описания других геодезистов, посланных от мене чрез Якутцкой для описания рек и земель, лежащих между каменными горами и рекою Удою, как гласит трактат покойного графа Федора Алексеевича. И не токмо сие, но и все протчее приготовьте, что к подлинному разграничение надлежит, наипаче наивящшая нужда в людях искусных, которые действительно знают и пред китайскими министры праведно свидетельствовать могут с ясными документы все урочища и протчее против Иркуцского, Селенгинского, Тункинского, Красноярского и Кузнецкого дистриктов, понеже по тем дистриктом граница простирается. И ежели граничить с китайскими министры согласимся, то надлежит не по карте смотреть, но согласно для наивернейшаго описания искусных людей и геодезистов от Буры до Аргуни посылать описовать к востоку, а к западу от Буры ж дондеже простирается [52] граница обоих империй. И к таким нужным посылкам надлежит иметь людей искусных из каждого дистрикта, притом же и геодезиста и руских людей грамотных, /л. 89/ кроме сущаго указу из Высокого Правительствующего Сената ни на что не смотри, вели таких освободить и при себе держать к нужным пасылкам и протчим, понеже дело пограничное в несколько сот лет единожды бывает и граничить с такими сильными соседьми не без нужды в людех и в протчем, что я до моего возвращения принимаю всякое попечение на себя и пишу указом ея императорского величества, не слушай никого и не смотри ни на что, кроме нужнейшаго дела пограничного и разграниченья, ежели согласимся, ибо все иные дела и после разграниченья решить и учредить можно. А ежели с китайским двором о подтвержении мира, установления корреспонденцы и праведного разграничения время упустить, то трудно впредь сыскивать, и какие консеквенции впредь произойти могут, можете сами разсудить, ибо двор китайской совершенного разграниченья мунгальских земель никакого предложения в действо не произвел. Того ради как мне, так и вашему благородию и всем добрым людем наилишние труды к пользе государственного интереса приложить надлежит.
Что касается до ученика Луки Воейкова 3, о том, богу извольшу, определение учинится с моим возвращением по состоянию времени, когда будет в конференции, а в ево переводе нужды никакой не будет, понеже китайские /л. 89об./ министры латинского переводчика при себе имеют.
Прошу секретарю вашему господину Кирееву отдать мое поздравление. Свита моя вашему благородию свой поклон отдает и все в добром здравии обретаются, токмо один гранодер за долговременною своею болезнею [...] (Одно слово неразборчиво) умре.
Благородным детям вашим добросердечный поклон отдаю. [...] (Два слова написаны неразборчиво).
Вашего благородия, моего государя и благодетеля, всякого добра желательный и верный слуга.
От урочища Унен Хол, мая 30-го 1727.
АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 11. Л. 88-89 об. Запись в журнале 4.
Комментарии
1. Вопрос картографирования районов разграничения стоял очень остро, и разрешение его представляло большую трудность. В связи с настойчивыми требованиями Цинов произвести размежевание земель между Россией и Халхой сибирский губернатор А. М. Черкасский подал в Сенат «Мнение» от 2 сентября 1723 г., в котором писал: «О разграничении мунгальских земель вскорости определения учинить невозможно для того, что в Сибири подлинной карты не имеется, а по европским картам в котором месте границу учинить разсмотреть невозможно, понеже сибирские места во оных картах положены неправильно, для того надлежит заранее послать довольное число людей для описания оных мест, чтоб возможно было видеть, где учинить границу» (РГАДА. Ф. Сенат. Кн. 56. Л. 164). Об этом же доносил Петру I и картограф И. К. Кирилов, вспоминавший позднее: «...когда между российским и китайским двором произошли несогласия для перебещиков мунгал и в постановлении границ, то его величество, будучи в Сенате в 1724 году в декабре, желал видеть ландкарты сибирских земель, причем (я) имел дерзновение донести, что сибирской карты еще нет» (цит. по: Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII века. М., 1948. С. 28).
Картографическое обеспечение посольства было, как увидим далее, предметом особой заботы Владиславича. По указу Сената от 13 декабря 1725 г. затребован из Штатс-конторы список с «Чертежа Сибирские земли, описание городом со изображением печатей и сколько в них служилых людей и ружников, и в даче им жалованья, и по скольку в котором городе збирается денег и хлеба и ясаков, и при том перечневое ведение тех всех сибирских городов и в них людей» для рассмотрения в Коллегии иностранных дел (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 106, 107. С. 243-244). Сведений о том, была ли эта карта («чертеж») после рассмотрения отдана в распоряжение посольства, не имеется. Если же Владиславич и получил ее, то она, по всей видимости, была единственной русской картой Сибири, которой располагало посольство перед своим отъездом из Москвы. По своему характеру эта карта, конечно же, не могла отвечать требованиям предстоявших разграничительных работ.
В 1725 г. в Тобольске находились геодезиста П. Н. Скобельцын, И. С. Свистунов, Д. Баскаков и В. А. Шатилов, присланные Сенатом в 1724 или 1725 г. из Адмиралтейств-коллегии согласно указу Петра I от 9 декабря 1720 г. о производстве работ первой государственной инструментальной съемки России в целом и всех ее отдельных частей (ПСЗ. Т. 6. № 3682). Коллегия иностранных дел, желая обеспечить посольство картографическими материалами, 10 августа 1725 г. послала в Тобольск сибирскому губернатору М. В. Долгорукову грамоту (РКО в XVI11 в. Т. 2. Док. № 22. С. 77), а в Селенгинск агенту Л. Лангу указ (Там же. Док. № 23. С. 78) о необходимости к приезду посольства на границу «учинить обстоятельное описание и карту» всех пограничных районов и вручить один экземпляр Владиславичу, а другой послать в Коллегию. В начале октября 1725 г. по приказу М. В. Долгорукова и с его инструкцией геодезист П. Скобельцын «с товарыщи» выехал из Тобольска в Иркутск «для учинения описания и ландкарты границам» (АВПРИ. Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7. 1725 г. Док. № 12. Л. 287 об.).
24 января 1726 г. посольство прибыло в Тобольск. Здесь Владиславич поручил архиерейскому геодезисту копирование «ландкарты Сибирской губернии» (см. док. № 117. Л. 223 об.), о которой других сведений не обнаружено.
Вскоре в Иркутск прибыли, кроме упомянутого П. Скобельцына «с товарыщи», еще трое геодезистов: весной 1726 г. с посольством Владиславича А. И. Кушелев, а осенью того же года с комиссаром С. А. Колычевым М. Зиновьев и И. Валуев. Итак, всего семеро геодезистов, практически не имеющих опыта (за исключением, быть может, одного только А. Кушелева), должны были обеспечить посольство необходимыми картами огромного региона («близ на 4000 верст»).
Сознавая масштабы предстоящих картографических работ, которые надо было произвести в кратчайшие сроки, Владиславич, действуя в соответствии с инструкцией, пытался привлечь к этой работе и цинскую сторону. По прибытии посольства в Иркутск он написал 22 апреля 1726 г. письмо министрам в Пекин, в котором, в частности, обещал известить цинский двор об ожидаемом прибытии русских комиссаров на границу, чтобы и «богдыханова величества таких же комисаров и географов» из Пекина отправили на границу, «дабы все благополучно приятельским посредством оные комиссары могли прежде описать, ландкарту сочинить и к обоим дворам праведно репорт учинить, а потом и пограничное дело и ссоры о беглецах и протчее праведною склонностию между собою окончать» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 139. С. 301).
Не дождавшись по данному вопросу никакого ответа, он перед отъездом посольства с р. Буры в Пекин просил министра Лонготу (остававшегося на границе до возвращения Владиславича из Китая), чтобы «вкупе с нашим комисаром (С. А. Колычевым. — Сост.) описали пограничные земли в каком состоянии ныне обретаются и согласно с камисаром вашего императорского величества сочиня ландкарту для отослания к обоих (По-видимому, далее пропущено слово: империй ) дворам, без которых не чаю, что дело пограничное окончиться может». Лонготу категорически отказался, ссылаясь на то, что «все здешние дела его богдыханово величество определил по старому предусмотрению» на Тушету-хана и потому до нового ханского указа он, Лонготу, «никакой власти не имеет», что «вся благая» Владиславич получит «от неизчерпаемыя милости богдыханова величества» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 189. Л. 46 об. С. 397).
Надо сказать, забегая несколько вперед, что и во время пребывания в Пекине русский посол многократно предъявлял цинским дипломатам «требование для розсылок добрых и искусных людей и земли описателей для верного описательства нынешняго владения обоих империй и сочинения праведной ландкарты», чтобы к его возвращению из Пекина на границу можно было «как наискорее благополучно... делинации учинить и знаки для неспорного владения постановить». Цинские же министры обычно отвечали обещанием, что все это «учинитца с наилутчим порядком», когда Владиславич вернется на границу (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 537).
Перед отъездом посольства из Пекина Владиславич 20 апреля 1727 г. предложил цинской стороне послать курьера к границам с распоряжением министру Лонготу и комиссару Колычеву отправить «по четыре или по шти персон благоискусных и добронравных, к пограничным делам сведомых, с двумя геодезисты для описания урочища и жилья жителей обоих империй», чтобы к его возвращению из Пекина они смогли исполнить эту работу «хотя б от Буры до Аргуня». И снова получил отказ (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 196. С. 109 об.).
По дороге из Пекина Владиславич с таким же предложением обращался к сопровождавшему русское посольство дорги амбаню Сыгэ, но опять безуспешно. По прибытии на границу послу пришлось неоднократно напоминать «асханяме» Тулишэню о данном в Пекине цинскими дипломатами по этому же вопросу обещании, однако Тулишэнь уклонился от его исполнения, ссылаясь на то, что «по указу богдыханова величества велено трактовать о границе с графом Лонготу», а не с ним, Тулишэнем. Лонготу же «по своей неправде и злым замыслам не допускал послать согласно с обоих стран верных и добрых людей с присягою, дабы верно и праведно могли описать обоих империй пограничное владение и сочинить праведную ландкарту единогласно, по которой бы можно посредственно и праведно границу развесть». Как потом выяснилось, Лонготу и его люди в январе 1727 г. на границе «разъезжали и описовали тайно, без ведомости чреззвычайного посланника и российского камисара». Это и было причиной нежелания Лонготу производить совместную с русской стороной работу по картографированию, к тому же, как писал Владиславич, «он (Лонготу. — Сост.) ко двору пекинскому о состоянии границы наивящшаго владения писал неправедно и боится, дабы тем праведным разъездом и описательством не обличалась ево неправда» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 551 об., 577 об.). Комиссар Колычев, следуя указаниям Владиславича, также пытался привлечь цинскую сторону к совместной работе по съемкам местности, но и он потерпел неудачу (Там же. Л. 551 об. — 552). Несмотря на эти неудачи русская сторона производила работы по изучению, описанию и картографированию подлежащих разграничению земель (см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 110, 112, 126, 128, 129, 131, 138, 144, 145, 148, 157, 158, 163, 169, 171, 173, 178, 180, 184, 190, 204, 205, 216 и др.).
Начало этих работ было положено геодезистом П. Скобельцыным «с товарыщи» под руководством Л. Ланга. С 17 декабря 1725 г. начались «разъезды» геодезистов по пограничным местам, а 22 марта 1726 г. они представили Лангу карту части Иркутской губернии и русско-цинской границы (эту карту см.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1726 г. Док. № 6. Л. между 9 и 10-м). Карта была изготовлена не менее чем в четырех экземплярах, один из которых Ланг оставил у себя в Селенгинске, а остальные послал 27 марта 1726 г.: в Коллегию иностранных дел, С.Л. Владиславичу в Иркутск и М. В. Долгорукову в Тобольск (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 126. Л. 21 об. — 22. С. 277). Владиславича эта карта не удовлетворила. «А в посланной ландкарте благородия вашего, — писал он Лангу 19 июня 1726 г. из Иркутска, — кроме реки Аргуня никакого иного изъяснения (границы. —Сост.) нет» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1726 г. Док. № 18. Л. 99). Впрочем, и сам Ланг видел ее несовершенство и потому спешно послал геодезиста А.И. Кушелева весной 1726 г. к бывшему Косогольскому острогу «для описания мест и сочинения ландкарты», а летом того же года — к озеру Далай. В июле Ланг получил от земского комиссара Федора Бейтона карту пограничных мест Селенгинского дистрикта (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 177. С. 364-365). На основе собранного картографического материала Ланг намеревался сделать собственный «рисунок» карты. Было ли исполнено это намерение, не известно.
В Иркутске Владиславич 30 апреля 1726 г. снарядил два отряда геодезистов, снабдив их инструкциями (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 144, 145). В. Шатилов и И. Свистунов были отправлены на восточный участок для описания и картографирования неразграниченных земель, но выполнить своей задачи им не удалось из-за «непроходимых мест», нехватки продовольствия и отсутствия хороших проводников. П. Скобельцын и Д. Баскаков с той же целью поехали на западный участок и сумели справиться с заданием. В июне 1726 г. комендант Д. К. Шетнев прислал Владиславичу в Иркутск «оригинальную карту Красноярского дистрикта» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1726 г. Док. № 18. Л. 117-118).
1 августа 1726 г. посольство прибыло в Селенгинск, а 18 августа Владиславич уже сообщал в письме сибирскому губернатору М. В. Долгорукову: «А я почитай о всех пограничных землях и протчих угодьях, а имянно Кузнецкого, Красноярского, Удинского, Нерчинского дистриктов получил информации письменные до самой реки Амура за скасками многих знающих людей и с разъездом геодезистов, о чем сочинил описную книгу и маленькую ландкарту о сущей границе, которая с Мунгальскою землицею и с Китайским государством граничит и протягается вниз до реки Горбицы, токмо осталось то, что против Камчатки близ моря» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 183. Л. 134. С. 370-371). Эта карта («от самых вершин Енисейских... и до устья Аргунского») была составлена и изготовлена П. Скобельцыным в нескольких экземплярах, один из которых посол взял с собой в Пекин, а остальные распределил между Коллегией иностранных дел и С.А. Колычевым. Однако в «праведности» и этой карты Владиславич не был уверен и потому перед отъездом в Пекин приказал Колычеву «все писанное» в ней «изнова свидетельствовать, учиня ландкарту в сущем совершенстве чрез геодезистов», затем послать один ее экземпляр в Коллегию иностранных дел, а другой — к нему, Владиславичу, в Пекин (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 184. Л. 60 об. С. 377).
Колычев прибыл в Иркутск 14 октября 1726 г. и оставался там до конца декабря в ожидании установления зимнего пути через Байкал. 2 декабря он получил из Селенгинска письмо и вышеупомянутую карту, оставленные для него послом перед отъездом в Пекин. Из этой карты Колычев «усмотрел, что оная сочинена не на все пограничные и не на многие места... и по оной действа разграничения чинить невозможно», поэтому велел геодезистам М. Зиновьеву, И. Валуеву, П. Скобельцыну и Д. Баскакову «сочинить вновь ланкарту». При этом указал на источники: «Где те геодезисты были, сочинять по их описанию, а где их китайского владения мунгалы ездить не допустили, то те места велел им писать из собранных мною (Колычевым. — Сост.) здесь старых письменных чертежей и ис печатных карт, какие имеютца, начиная... от реки Горбицы... до Далая-озера и от Далая-озера... до владения земель контайши» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 205. С. 483). В литературе имеются сведения о том, что возглавляемая Колычевым комиссия располагала и таким источником как карты императора Сюань Е и что геодезисты пользовались ими (Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований в 1725-1765 гг. М., 1960. С. 250), однако в документах таких сведений нам не встречалось. Что касается Удского пространства, то отправленным туда Владиславичем геодезистам Свистунову и Шатилову Колычев послал подтвердительный указ, чтобы «они те неограниченные места... описали имянно в самом скором времяни». Однако, не надеясь на возможность исполнения этого указа и на быстрое возвращение Свистунова и Шатилова, он «те места здесь геодезистом велел писать из вышеписанных собранных чертежей и печатных карт» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 205. С. 483-484).
8 или 9 января 1727 г. Колычев прибыл в Селенгинск, где продолжил наблюдение за начатой в Иркутске работой по составлению новой (третьей по счету) карты, но не рискнул послать геодезистов в зимнее время в разъезды. К весне карта стараниями геодезистов была готова. Запись на ней гласила: «Збирал сию ланкарту с описи геодезиста Петра Скобельцына с товарыщи и с печатных ланкарт и с разных чертежей и рисовал геодезист Мих. Зиновьев». Один экземпляр карты Зиновьева Колычев послал 20 апреля 1727 г. Владиславичу в Пекин (курьер Шумилов встретился с возвращавшимся из Пекина послом и вручил ему эту карту 8 мая в монгольском урочище Куйтун), а другой экземпляр вместе с доношением от 24 мая отправил в Коллегию иностранных дел (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Док. № 4. Л. 2 об.; Ф. Внутренние коллежские дела. Оп. 2/7. 1727 г. Док. № 4. Л. 121 об.). В доношеним в Коллегию Колычев писал: «Оная ландкарта сочинена от земель владения контайши до Далая-озера и от Далая-озера по реку Горбицу против описания геодезистов по румбам, а от реки Горбицы... до моря и до Камчатки... где геодезисты не описывали, без румбов» (Там же. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Док. № 4. Л. 2 об.).
Предварительное ознакомление с картой Зиновьева вызвало у Владиславича резко негативную реакцию, о чем он не замедлил сообщить Колычеву в комментируемом нами письме. Возмущение посла было вызвано, по-видимому, не столько картой, при составлении которой были использованы в какой-то мере карты «галанцев», сколько самим Колычевым, не исполнившим его распоряжения о проверке «праведности» карты П. Скобельцына путем «разъездов» геодезистов. Кроме того, недовольство Владиславича состояло в том, что на карте Зиновьева Колычев «означил... границе российской быть надлежит по рекам Толе и Курулюну... и такую ландкарту к двору российскому послал и писал, будто те земли суть спорные между Бурою и Толою и будто оными россианы прежде владели» и этим «пуще ево, чреззвычайного посланника, завязал, нежели граф Лонготу их китайских министров» (Там же. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 575).
Чьи карты из западноевропейских картографов («галанцев») имел в виду Владиславич, ни в документах, ни в литературе не сообщается. Скорее всего это могли быть карты Н. Витсена (Амстердам, 1687), А. Бранда (Амстердам, 1704) и И. Гомана (Нюрнберг, 1725). В. И. Греков допускает возможность использования карты Камчатки И. Гомана (A. B. Ефимов связывает составление карты Камчатки И. Гомана с картой якутского дворянина Ивана Львова, отмечая их «поразительное сходство» (Ефимов A. B. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII века. М., 1948. С. 108) ) при составлении карты Зиновьева и последнюю оценивает в целом достаточно высоко, хотя и отмечает ее недостатки (Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований. С. 30, 250). Другой исследователь считает, что если бы карта Зиновьева была в распоряжении экспедиции В. Беринга, то большой пользы не принесла бы, так как в ней содержатся неточности и прямые ошибки, а карту Камчатки И. Гомана идентифицирует с хранящейся в РГАДА (Ф. Морские карты. № 4) «самой совершенной русской картой этого района первой четверти XVIII в.», отражавшей влияние сибирских источников (Сопоцко A. A. История плавания В. Беринга на боте «Св. Гавриил» в Северный Ледовитый океан. М., 1983. С. 59). «Карта Кушелева и Зиновьева была признана неудовлетворительной, а составители её — мало знающими», — констатировала В. Ф. Гнучева, не указав при этом кем и когда признана (Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XVIII века. М.; Л., 1966. С. 15).
Карта Зиновьева (иногда ее именуют картой Колычева) неоднократно публиковалась (Cahen G. Les cartes de la Siberie au XVIII siecle. P., 1911. C. 160; Ефимов A. B. Из истории русских экспедиций. С. 106. Под картой имеется надпись публикатора: «В 1728 г. в Кяхте был подписан договор, к которому приложена генеральная карта, составленная М. Зиновьевым...»; Греков В. И. Очерки из истории. С. 29).
Неудовлетворенность картой Зиновьева заставила Колычева послать 31 мая 1727 г. из Селенгинска два отряда в места, которые вызывали наибольшие споры договаривающихся сторон. Получив от Колычева инструкции, один отряд во главе с П. Скобельцыным отправился для обследования местности сначала к истокам Горбицы, затем по Шилке до Амура и по Аргуни до оз. Далай, а оттуда до Чикоя и до Буры, второй отряд с Д. Баскаковым во главе поехал описывать земли «от устья Дзыды до Косогола-озера» (РКО в XVIII в. Т. 2. С. 584), но завершить работу не успели.
28 июня 1727 г. на Буре Владиславич получил письменный проект разграничения, составленный цинским министром графом Лонготу. Проект был отвергнут русской стороной из-за «жестоких запросов» и «великого притеснения Российского империя». Цинские министры настаивали на своем желании «граничить по урочищам, объявленным от графа Лонготу». Владиславич ответил, что по проекту Лонготу «во веки не быть», а если Цины имеют «к правде намерение, то доведется поступить сицевым образом, послать бы согласно людей добрых, смирных и искусных, а имянно по двенатцати человек с каждой стороны от Буры к востоку до Аргуни, а к западу до Абакана и, описав единогласно обоих империй пограничное владение, сочинить ландкарту, назначить урочища, изъяснить все подробно, и по тому описательству, ежели желают правды, без озлобления ни одной ни другой стороны, то скоро можно окончить. Тогда все китайские министры склонились и говорили, что сие правда. Граф Лонготу говорил и показывал свою ландкарту, что будто он праведен, и ежели де границе быть по той ландкарте и по ево проекту, в том он не отрицается, а ежели не быть, то он ниже описывать иного делать не хочет» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 530 об.).
Работы по составлению карт продолжались до конца пребывания посольства Владиславича в Сибири, о чем свидетельствуют многие документы. 24 июля 1727 г. Владиславичем были посланы с р. Буры «для описания и сочинения ландкарт к востоку до реки Аргуни комисарства секретарь Семен Киреев, а к западу до реки Абакана иркуцкой дворянин Петр Татаринов, дьяк Никифор Кондратьев с геодезисты и с толмачи и з детьми боярскими, которым даны за приписанном руки чрезвычайного посланника и за закрепою камисара Степана Колычева каждому по особой инструкции» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 546 об. — 547; док. № 34). Немногим более месяца спустя с р. Буры отправились на размежевание С. Колычев (на западный участок) и И. Глазунов (на восточный), получив 29 августа из Походной посольской канцелярии по инструкции (док. № 47, 49), в которых предписывалось (см. пункт 5-й) «ландкарту и описательство чинить согласно с китайским коммисаром».
В результате всех произведенных работ во время посольства Владиславича была составлена итоговая «Пограничная ландкарта, с изъяснением, где ныне с китайцы граница сочинена и поставлены знаки и учреждены пограничные караулы и где назначены быть торговые слободы», которую посол сдал в Коллегию иностранных дел 4 марта 1729 г., «приключив» к ней «другую ландкарту, генеральную, собранную из разных чертежей о всей Сибири, даже до города Архангельского и отчасти о китайском владенье, об реке Амуре и о протчих тамошних местах, реках и юродах» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1729 г. Док. № 4. Л. 7 об. — 8). Возможно, «Пограничная карта...» была изготовлена не в единственном экземпляре. В РГВИА (Ф. Главное Военно-техническое управление. № 2336) хранится карта, подписанная геодезистами А. Кушелевым, М. Зиновьевым и И. Валуевым, с надписью: «Сия погранкарта сочинена со оригинальныя, которая имеется в посольской походной канцелярии...» (вероятно, речь идет о карте Зиновьева, взятой за основу при составлении данной «погранкарты». — Сост.). В верхней части «погранкарты» имеется надпись, в которой, в частности, есть такие строки: «Нынешняя владений граница верна написана по чертежу нашему нижеподписавшихся геодезистов, понеже мы как до разграничения, так и при разграничена в разъезде были и описывали, а прежнее владение в бытности Федора Алексеевича (Головина в 1689 г. — Сост.) по скаскам старожилов пограничных как об оной слышали, так и начертили» (цит. по: Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований. С. 250).
В Отделе рукописной книги Библиотеки Академии наук хранится карта: «Carte des himites entre l’Empire de Russie et la Chine». Карта Восточной Сибири с нанесением русско-китайской границы. «Подлинную ланкарту сочиняли геодезисты Петр Скобельцын, Иван Свистунов, Дмитрей Баскаков, Василей Шетилов». «Копировал студент А. Чадов марта 24, 1741 г.» Показаны реки, населенные пункты, границы. М. 20 в. в 1 дм (1:840000); градусная сетка через 30°, долгота от г. Нерчинска; проекция коническая; рельеф холмиками. Бумага александрийская; разм. 48x68 (54x74), 1 л.; в 3 кр[асках]. Там же хранятся несколько карт (преимущественно копии) тех же геодезистов пограничных уездов Иркутской провинции (Александров Б. В. Описание рукописных карт XVIII в., хранящихся в Отделе рукописной книги Библиотеки Академии наук СССР // Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XVIII века. М.; Л., 1966. С. 285, 287-288, 304, 319). Краткое описание карт 1726-1727 гг., исполненных геодезистами во время посольства Владиславича см.: Пуцилло М. П. Указатель делам и рукописям, относящимся до Сибири и принадлежащим Московскому Главному Архиву Министерства иностранных дел. М., 1879. С. 111, 115-116).
В своем статейном списке Владиславич отметил: «В моей бытности при границах не токмо я, но и вся свита были в разъездах за пограничными делами в несносных трудах» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 126. Л. 1025). «Несносными трудами» членов посольства и участников разграничительной комиссии, геодезистов, сибирских служилых людей и ясачных «иноземцев» (бурят, эвенков) был накоплен большой материал по изучению Сибири, в том числе картографический, в дальнейшем использовавшийся многими геодезистами: П. А. Чаплиным в 1729 г.; П. Скобельцыным, Д. Баскаковым, В. Шатиловым и И. Свистуновым в 1734-1735 гг.; И. К. Кириловым при составлении Генеральной карты в 1733 г., опубликованной в 1734 г. (Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований. С. 250, 260). Кирилов же в 1730 и 1734 г. на основе карты М. Зиновьева напечатал пограничную карту и вдобавок лист А. Кушелева и М. Зиновьева с планами сибирских городов, Кяхтой, Цурухайту, крепостей на Чикойской Стрелке и на Кяхте. Одну из пограничных карт посольства, состоящую из двух вместе склеенных листов, скопировали наследники И. Гомана (Известие о ландкартах, касающихся до Российского государства с пограничными землями, также и о морских картах тех морей, кои с Россиею граничат // Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие. 1761 г. № 12. С. 490). В 1740 г. Скобельцын доставил в Академию наук для готовившегося там второго Атласа России карты Иркутской провинции и оз. Байкал, а его товарищи — карты Якутского уезда, Камчатки и другие (Атлас Азиатской России. СПб., 1914. С. 3; Багров Л.С. Карты Азиатской России. Исторические заметки. Пг., 1914. С. 20, 22).
Основные съемочно-картографические работы огромного региона, выпавшие на долю посольства Владиславича, были выполнены за период с мая 1726 по октябрь 1727 г., т.е. за полтора года, причем разъезды геодезистов для съемки местности происходили практически лишь в летнее и осеннее время (май-октябрь). Не удивительно, что составленные ими карты были далеки от «совершенства» и «праведности». Владиславич справедливо считал, что «сочинение ландкарты... в совершенство окуратно и в несколько лет привесть невозможно» (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 146. С. 316).
Приведем оценку значения картографических работ посольства Владиславича: «Последними событиями первой четверти XVIII в., положившими начало крупнейшим географическим исследованиям и картографическим работам в Сибири, были Первая Камчатская экспедиция Беринга 1725-1730 гг. и переговоры о проведении точной русско-китайской границы. Эти мероприятия ... имели огромное значение по массе поставленных ими общенаучных, географических и картографических вопросов. К разработке их в очень большой мере была призвана основанная в 1724 г. Академия наук, принявшая непосредственное участие в работе Первой Камчатской экспедиции и руководившая постановкой картографических работ в районах, пройденных посольством Саввы Владиславовича (Так в тексте ) Рагузинского в Китай» (Гнучева В. Ф. Географический департамент. С. 14-15).
2. Имеются в виду М. Зиновьев и И. Валуев, прибывшие в Сибирь вместе с С. А. Колычевым осенью 1726 г.
3. Воейков Лука — сын тобольского воеводы, ученик Московской славяно-греко-латинской академии (Адоратский (Николай). История Пекинской духовной миссии. Вып. 1. Казань, 1887. С. 98). Печатный источник сообщает сведения о братьях Воейковых: «Воейковы Иван, Лука, Яков, дворянские дети. Посылались государем «доучиваться» в школу». Далее указывается, что Иван Воейков посылался в Прагу, где вскоре умер (Описание документов и дел, хранящихся в Архиве св. Правительствующего Синода. Т. II. Ч. 1. (1722 г.). СПб., 1879. С. 13).
Определением Синода от 4 августа 1725 г. Лука Воейков был назначен учеником китайского языка в посольство Владиславича (РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 19), будучи, по выражению Саввы Лукича, «в совершенных летах и возрасте». По распоряжению Владиславича был «придан» комиссару Колычеву как переводчик латинского языка «доколе он (Колычев. — Сост.) будет на границе» (Там же. Док. № 105; АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 59-59 об.). 11 января 1726 г. вместе с Колычевым отправился из Москвы в Сибирь и в течение полутора лет занимался переводами с латинского языка цинских документов. 13 сентября 1727 г. он в числе первых трех учеников поехал в Пекин с попутным торговым караваном, возглавляемым агентом Л. Лангом. В Пекине Воейков несколько лет состоял на службе в Лифаньюане при толмаче Якове Савине «для письма русского и латинского», т.е. помогал в переводах. Умер в Пекине от чахотки 18 января 1734 г. (Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. С. 38, 40, 302). Подробнее о нем см.: РКО в XVIII в. Т. 2. Коммент. 5 к док. № 19. С. 546-547.
4. Полный текст комментируемого письма на л. 85-89 об. При публикации опущены нами л. 85-87 об., в основном аналогичные по содержанию начальной части писем Владиславича к Долгорукову (док. № 4) и Измайлову (док. № 5).
