Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ III
1727-1729
№ 58
1727 г. сентября 28 * — Реляция посланника С. Л. Владиславича-Рагузинского в Коллегию иностранных дел из Селенгинска о завершении пограничных переговоров и установлении границы
(* — В счете прихода и расхода посольства за 1725-1729 гг. указана другая дата этой реляции — 29 сентября 1727г. (см.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1729 г. Д. 4. Л. 222. Док. № 118))
/л. 29/ Державшейший император и самодержец, государь всемилостивейший.
Дерзаю ваше императорское величество, моего всемилостивейшаго государя, рабски поздравить с восприятием высокого престола законного и наследственного империа Всероссийского и прошу щедрот божиих, да допустит вашему величеству счастливое владение и всякое благополучие по высокому намерению и истинному желанию монаршеского сердца вашего аугустейшества.
Сего сентября 14 дня как я получил известие в бытность мою в Чикойской Стрелке от иркуцкого команданта Измайлова о отшествии с сего временного в вечное блаженство всепресветлейшия, державнейшия, великия государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы всероссийския, государыни моей всемилостивейшей, и о восприятии законного и наследного престола Российского империа вашего императорского величества, то немедленно по прибытии в Селенгинск 19 числа велел указом же вашего величества публиковать и верноподданных к присяге полковнику Бухолцу приводить, которые уже радостно и доброусердно присягу чинят.
Что касается до комиссии, мне врученой, высоких интересов вашего императорского величества при дворе пекинском, и что происходило до моего ис Пекина возвращения, я хотя вкратце дерзал доносить на моем путешествии с степи Гобейской в моей подданнейшей реляции 10 числа минувшаго майя под № 7-м (См. док. № 3), с которой при сем дупликат приобщаю (В деле № 9 за 1727 г. дубликата не имеется).
Не смею подробну описовать в пополнение оной моей реляции, что происходило в Пекине в семь месяцов 1 моего жития, также и на границе более двух, дабы ваше величество пространною реляциею не утрудить, имея вседневную записку 2, которую, богу извольшу, поднесу с моим возвращением.
Что же происходило письменно по моей репрезентации к двору китайскому по прибытии в Пекин и по возвращении на границу при речке Буре до окончания границы, и какие были от министров китайских гордые и неправедные проекты и ответы, /л. 29об./ также и дупликат с последняго моего проекту, положенного в Пекине на меру марта от 21 дня с толкованием, для лучшаго известия со оного всего при сей реляции приключить дерзаю под № 1-м копии (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 42-92(док. № 59)).
А ныне сим доношу, что китайские министры и сущий их владетель в сороке осьми конференциях, которые со мною имели о делах вашего величества [114] прежде в Пекине, а потом на границе, не оставили употребить все замыслы, хитрости и умыслы, что человеческий ум понять может, чем бы меня обмануть и свой интерес лутче произвесть. И не токмо лукавые хитрости употребляли, но и угрозы, принуждение, устрашение, а на конце трудилися меня и подкупить. Однакож, видя бог чистое мое намерение, которого помощию и счастием вашего императорского величества интересы Российского империа, касающияся к моей комисии, некоторые уже пришли к благополучному окончанию, а некоторые вскоре имеют окончатьца.
Понеже дело пограничное наивяшшее (от которого наибольшие остановки были чинены в коммерции и обновлении вечного мира между обоими империи), божиим вспоможением 20 числа месяца аугуста окончано, разположено и письменным трактатом при разменении утвержено (См. док. № 41) с немалым адвантажем вашего счастливого империа. И по оному вся прочая негоциация, а имянно о учреждении коммерции и корреспонденции и всех протчих дел, о обновлении, подтвержении вечного мира между обоими империи во исполнение приведено, как в сообщенном от меня последнем проекте, данном в Пекине 21 дня марта, ясно означено. И тот проект в десяти пунктах (См. док. № 59. Л. 76 об. — 79 об.), кроме одинатцатого, пограничного, окончаного на границе, имеет быть в Пекине ж от китайских министров, бывших со мною в конференциях, подписан, ханскою печатью по их обыкновению утвержден и сюда на границу для разменения (после окончания разграниченья и постановления знаков) прислан, о чем в пограничном договоре (Си. док. № 41) явно упомянуто, с которого копии на руском, латинском и мунгальском языках, также и перевод на мунгальском же и манзюрском, данного от китайской стороны, сообщаются при сей реляции под № 2-м (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Д. 9. Л. 93-105) с толкованием для лучшаго известия (См.: Там же. Л. 106-107об.), /л. 30/ колико оной праведно сочинен в пользу вашего величества высокого интересу и радость всех пограничных верноподданных, чего воистинну я не надеялся, чтоб так благополучно и праведно границу постановить без жадного притеснения подданных... А ежели старое владение упоминать, чем владели при границах мунгальских землиц после сочиненного при Нерчинском мира (См.: РКО в XVII в. Т. 2. С. 645-659), то б надлежало по оному уступить назад из нынешняго владения российского негде по нескольку дней, а негде по нескольку недель ходу. И ничем китайские министры меня так не теснили, как тем, однакож ничто и им в том не способило против счастия вашего императорского величества, без которого лехкие мои труды и краткий талант ума моего не могли б вспоспешествовать.
Прошу рабски мне во гнев не положить, что я дело пограничное заключил прежде окончания протчих дел не по силе данной мне инструкции из Государственной иностранных дел коллегии (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 56), ибо сие учинил за следующими тремя притчинами.
Первая: ежели б я пограничного дела не окончил, то б двор китайской ни в какия дела не вступил, каравана б государственного подлинно не пропустили, которой бы мог на границе совсем сгнить и государственному интересу от того немалый убыток принесть, а оной караван по сочиненному от меня проекту (См. док. № 59. Л. 76 об. - 79 об.) ныне до Пекина пропущен и уже десятый день как за границу перешел и во всяком довольстве проводников и протчего счастливо трактует. [115]
Вторая: в данной мне инструкции было повелено отводить границу вперед далее, что чинено благоразумно, сумневаяся большаго притеснения в границе Российского империа подданным, как явствует письмо китайское, писанное с чреззвычайным посланником Измайловым (См.: РКО в XVIII в. Т. 1. С. 264, 270. Док. № 152 и комментарии С. 610), в котором с наивящшею гордостию и запросы причитают реку Ангару, именуют многия крепости всероссийския за границу, но оные по нынешнему разграниченью некоторые по нескольку дней, а некоторые по нескольку недель, а река Ангара более месяца ходу в российском владенье остались. /л. 30об./
Третия: несумнительно, мню, что и генеральным трактатом на границе разменимся и из Пекина конфермация будет, для которой уже два министра к двору пекинскому посланы. А ежели бы такого намерения не имели, то б и ныне каравана не пропустили, ибо они ведают, что в нем российская большая нужда. И в надежде божией милости могу ваше императорское величество поздравлять с подтвержением дружбы и обновлением вечного мира с Китайским империем, учреждением коммерции, разведением границы с немалым адвантажем Российского империа и неизреченною радостию пограничных обывателей, в чем мне спомоществовала помощь божия, счастие вашего величества и нижеписанные притчины.
Первая: что благоразумным предуведением блаженныя и вечнодостойныя памяти ея императорского величества в грамотах (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 41-43) и экспедициях из Государственной иностранных дел коллегии было написано, что я послан для поздравления наследственного скиптра Китайского империа, ибо сие было китайскому хану зело преугодно. И для того меня и принять повелел за границу, а ежели б того не было, то б меня всеконечно не приняли, и Пекина б я не увидел и ни единого дела не окончил.
Вторая: что прежде моего путешествия в Китай в моей бытности в Сибире приискал я на китайцов великие претензии российские (См.: Там же. Док. № 183 и комментарии к нему), без которых подлинно ничего б и слышать не хотели 3, и ежели б поступал склонно, то б они меня выслали ни с чем, так признаваю из дела, и так советовано мне от доброжелательных. И всегда я им за одно слово ответствовал два и грозил войною, ежели со мною праведно дела не окончат, хотя под прикрытным образом, а всегда им представлял, что Россиа сносила их обиды до сего числа, ибо имела три войны, шведскую, турецкую и персидскую, которых по своему желанию щастливым оружием смирила и множество их провинцей к Российскому империю приобщила. Ныне же, не имея ни с кем войны, послала меня искать дружбы и сатисфакции. А ежели праведно богдыханово величество поступать не повелит, что из того может произыйти, о том они сами б разсудили, а я пред богом и всем светом доказать могу, что они пред россианы не правы, и что я словесно и письменно поступаю праведно, а они отходят раскасками. И сии мои претензии в немалую конфузию /л. 31/ и многократно в генеральные советы их приводили.
Третия: в моей бытности в Пекине чрез подарки посредством патеров езуитов сыскал доброжелательных, которые хотя мне вспоможения учинить не могли, однакож многия замыслы и лукавства и намерения китайских министров тайною корреспонденциею мне объявляли, между которыми означенный от меня в прежней реляции (См. док. № 3) тайный действительный советник (а по их алегода) Маси много способствовал и впредь способствовать обещал, которому я послал с караваном в подарок мяхкой рухляди на тысячю рублев, а посреднику патеру Парени на сто рублев. [116]
Четвертая: воистину божиим предуведением, когда по гордых запросах китайских министров, в семи конференциях произшедших, чем было в Пекине хотели выторговать скрытно и обмануть меня неполезным трактатом тайно, здесь на границе ханской дядя граф Лонготу, которой имел полную мочь со мною трактовать о пограничных делах, объявил гордое их намерение явно, а имянно требовали Аргуни до Амура, а оттуда прямою линеею до урочища Субуктуя вблизости при Селенгинску, а оттоль по реке Дзиде, которая разстоянием токмо от Селенгинска в 20 верстах. И таким образом не токмо б земли и угодья пограничныя многия отошли, но и существенные б фортецы были притеснены и серебреные б заводы остались у них, что б большей убыток Российскому империю принесло, нежели сочиненной мир чрез Федора Алексеевича при Нерчинску (См.: РКОв XVIIв. Т. 2. С. 645-659). И на таких запросах стояли на осьми конференциях при речке Буре, в чем я пребывал пред ними противен, не отходя от моего проекту, данного в Пекине (См. док. № 59. Л. 76 об. — 79 об.), разве что переменивал в пограничном проекте другим штилем. И при тех моих конференциях присудствовали господин камисар Колычев, агент Ланг, секретари Глазунов и Киреев, и каждой по своей должности и подданному обязательству трудился по силе своего разума, а дело все касалось до меня, ибо я был принужден один трудиться и думать не токмо о деле, надлежащем к моему посольству, но и о пограничных, отчего поистинне и по ночам мало сна имел, ибо китайские министры по своей обыкновенной гордости с комисаром ни о чем трактовать не хотели и наотказ (Так в тексте; по-видимому, следует: наотрез) ему отказали: ты де послан для постановления знаков пограничных, когда граница с послом определитца. И тако я в посольских и пограничных делах принужден был лишния труды /л. 31об./ употреблять, также и на оба дела разходы держать и для того взял от комисара Колычева из казны вашего величества, ему врученной на росход камисарства, мяхкою рухлядью и деньгами на 1190 рублев на 34 копейки, из которых удовольствовал секретаря Глазунова, посланного для разграниченья, а с ним более 150 человек служивых и протчих, о чем впредь подастся от меня обстоятельный счет (См. док. № 118).
И оное пограничное дело поистинне приводило меня в отчаяние, а наипаче когда в полночь 8 дня аугуста, приехав из Пекина, офицеры и вышепомянутого гордого графа Лонготу взяли и за караулом в Пекин повезли с превеликим гневом, а за что, подлинно не ведаю, токмо отчасти слышал, что протчие министры, бывшие с ним и со мною на Буре в конференции, слышав такие ево несносные запросы и мои гордые ответы, что я упоминаю часто, хотя и под прикрытием, о войне, которая китайцом зело противна, о тех лишних запросах на него, Лонготу, к хану писали, бояся, чтоб то действительно не было произведено. Видя всю границу российскую во осторожности и под ружьем по моему приказу, и что все городы российския укреплялися с поспешением, на что и от них не без шпигунов было, и они б воистинну от любви ничего не зделали и что зделали и делают более от страху.
А по отлучении графа Лонготу велено было по указу ханскому со мною конферовать двум министром: мунгальскому владетелю, ханскому зятю Цырен-вану, который человек высокородный и благоразумный и главный генерал над всеми мунгальскими войсками, да второму министру, асханьяме, сиречь Военной коллегии вице-президенту Тулешину, которой был во всех конференциях со мною в Пекине, и человек не без ума и в ханском кредите. И как они почали со мною конферовать, хотя не отступая от претензей вышепомянутого графа Лонготу, однакож приходили с лутчим намерением. И тогда по некоторому [117] случаю сыскался из мунгалов некоторой старый князец, а по их тайша, Галдан 4, и имеет ранг полковничей, за старость же свою зело почтен между мунгалы, которой с китайскими министры всегда в советех бывал. Сей Галдан, один из семи тайшей, которые присягали и служили при покойном Федоре Алексеевиче, а потом изменили и ушли от притеснения российских комисаров, приходил ко мне за делом некоторого розыску о покраже ево лошадей и, во-первых, прежде со мною ссорился как неприятель публично, а четвертого часа ночи пришед ко мне тайно и жертвовал (Так в тексте; следует:шертовал) со слезами, что он помнит подданство и свое прежнее обязательство и что тайным образом хочет Российскому империю служить и все намерение китайских министров мне открывать. И хотя я ему сперва мало верил, однакож действительно (как я /л. 31об./ ево многократно по многих искушениях признал), что он меня во всем предостерегал и уведомлял о поступках и замыслах китайских министров, и что они во дни с ним советовали, то в ночи чрез своего свойственника он меня уведомлял. И поистинне адвантаж пограничный более могу причесть к его доброусердию, нежели к иному, за что я ево и наградил из казны вашего императорского величества и обещал давать ему повсегодно тайным образом по 20 рублев в год, дондеже умрет, а много жить не может, понеже престарел и уже более ему 70 лет.
Пятая: пришествие Тобольского полка гварнизонного на границу, закрытие некоторых городов и мест палисадами, построение крепости на Стрелке (которая уже совершена) и верность подданных ясачных иноземцов, бывших в добром оружении со мною на границе, вящше всего очевидное вспоможение в высоких интересах вашего величества учинили, а я во всяком случае поистинне трудился сколько мог с наивящшею прилежностию и усердием, в чем даю поруку бога.
Токмо признаваю вину мою в том, что опоздал сею моею подданнейшею реляциею ваше императорское величество уведомить о моем прибытии на границу и о протчем. И сие происходило поистинне не от моего нерадения, но прежде окончания дела не знал о чем доносить, ибо дело приходило к разрыву, а по окончании дела трудился дневно и ночно в отпуске комисаров о початии разграниченья, без чего китайцы о пропуске каравана слышать не хотели. И для того послан на правую сторону для постановления знаков и протчего комисар Колычев с комисаром же китайским дариамбою Секом и протчими, а на левую секретари Глазунов да Киреев с стольником китайским Хубуту и протчими, понеже граница в таком дальнем разстоянии, что б одному и в два года разграничить невозможно было. А дело о границе на левую сторону более на секретаря Глазунова положено, понеже человек не без ума и в делах вашего величества немалое вспоможение мне чинил. А каковы даны им две инструкции (См. док. № 47, 49), при сем приобщаются копии под № 3-м. И оные комисары уже благополучно и с великою пользою и радостию пограничных граничат, знаки ставят и караулы установляют.
А когда оных комисаров отпустил, тогда старался, чтоб караван отправить вскорости, опасался шатливости от китайских министров, зная их во всем непостоянство, и едва мог у них выпроситьца прибыть на Стрелку для отпуску оного каравана, которой /л. 32об./ хотя и был под призрением доброго человека, агента Ланга, и комисара Молокова, однакож ежели б я персонально не способствовал и не было б вспоможения людьми и лошадьми полковыми, то б всеконечно караван за поздностию времени сей осени не был пропущен. И с оными китайскими министры положил, что им пожить в Урге 40 дней, а мне в Селенгинском толикое ж число, а потом возвратиться обоим на Буру, где жить хотя до лета, до окончания границы и разменения генерального трактату. И за [118] тою притчиною я хотел прежде караван отпустить, а потом сею моею реляциею вашему величеству донесть, дабы о делах без обстоятельства туне не писать, в чем подданнейше прошу о прощении.
На присланные блаженныя и вечнодостойныя памяти ея императорского величества из Государственной иностранных дел коллегии из Санкт-Питербурга от 22 дня генваря две грамоты (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 210, 211), полученныя на Гобейской степи майя 8 дня сего году (о которых в приобщенном при сем с реляции дупликате упоминал), на оные пространно за дорожным тогда маршем ответствовать не мог, что ныне в дополнение всенижайше доношу. О отпуске каравана и протчего, что к оному касается, и о определении бывшаго целовальника Молокова в комисары на место умершаго комисара Третьякова, о чем ко мне и из Высокого Сената указ прислан же (См.: Там же. Док. № 195), все исполнил подробну. И понеже вышеписанный комисар Молоков уже определен и караван отпущен, того ради более вашему величеству о том доносить не имею и утруждать не смею. А какову инструкцию, пашпорт и указ о содержании учеников агенту Лангу на отпуске сообщил, и со оного всего приключаю копию под № 4-м (См. док. № 51-53). И о том о всем пишу пространно и книгу счетную приходу и росходу в приключенном пакете посылаю в Высокий Сенат, а Государственной иностранных дел коллегии за известие, что вашего величества отпущено товаров казенных и протчего с караваном в Пекин, приобщаю при сем вкратце регистр под № 5-м (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 121).
А что по моему представлению за лучший государственный интерес мяхкую рухлядь запрещено купецким людем пропускать в Ургу, в Наун и протчее принадлежащее Китайской державы владение, и оное учинено благоразумно, из чего подлинно немалая польза /л. 33/ государственному интересу ныне и впредь произыйти может. А ежели б всякому было вольно в Урге и протчем китайском владении мяхкою рухлядью торговать, то не токмо б казенным караванным товаром не было прибытку, но и всякой бы непорядок и остановка могла произойти от двора китайского и комерция б и паки пресеклась. А как никто иной кроме государственного каравана уже торговать мяхкою рухлядью не будет, то, надеюся, первой караван, хотя некоторое число товаров и попорчено и торги ныне зело не прибыточны, однакож может возвратиться без убытку, вторый же караван может получить втрое или вчетверо против отпуску, а третей более нежели и десятократно. Притом же немалый государственный прибыток и сей, что по нынешнему договору не будут платить в Пекине пошлин, которых бы обошлося с 20 прецентов, как нынешний хан на всех народов великия пошлины наложить повелел, на что по моей подданной должности представляю, что караван немалая государственная прибыль, которую не доведетца партикулярным уступить, и как оной впредь содержать и протчие комерции с Китайским империем иметь, о том прилагаю мое мнение на особливом листу под № 6-м (См. док. № 60).
Для лутчаго же пополнения вышеписанного ея императорского величества указу о запрещении мяхкой рухляди (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 203) и для протчих пограничных непорядков, как прежде было чинено, а имянно, что до сего числа и десятый купец с товаров пошлин не платил и всяк чинил что хотел, дерзнул послать в Селенгинской и Нерчинской дистрикты указы, с которых также и с промемории, посланной к иркуцкому команданту, приобщаю при сем копии под № 7-м (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 126-132) [119]
И все те вышеписанные непорядки происходили от худого управления прежних пограничных начальников, чему я в моей бытности в Пекине во многих делах и непорядках очевидной свидетель. И ежели дерзну донесть о едином деле, то смеху принадлежит.
В Пекинской архиве записано приездов из России после сочиненного при Нерчинску мира более пятидесяти послов и посланников, а Государственной всероссийской иностранной коллегии зело известно, что более четырех публичных экспедиций в Китай не бывало, а имянно: Николай Спафарий, Элизар Избрант, Лев Измайлов и четвертый я 5. Протчие ж все, означенныя в Пекине, посыланы были от пограничных прежних начальников и управителей из Сибири для торгу и приватных своих прихотей и написаны были в посыланных от них листах «посланники» и «посланцы», которым даван был от двора ханского корм, подводы /л. 33об./ и протчие прерогативы против существенных послов чинены, чего ради увидя двор китайской такие непорядки, не велел в Пекин никого пропускать, и оттого (хотя и под другими протестами) коммерция пресеклась и караван публичный не был пропущен. Для того я упоминал в посланных от меня указех, дабы за границу с письмами более одного или двух человек с толмачем не посылать и посланики и посланцы никого не писать. Также и в промемории (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 130-131 об.) сообщал, чтоб от соболей пупков не вырезывали и их не коптили и у лисиц передних лап не обрезывали, как прежде чинили для воровства и непорядка, ибо в государственном караване многие соболи являлись копченые и лисицы без лап, которое все целовальники и протчие крали и на сторону продавали, а собиратели ясаку самые добрые и черные соболи получа с иноземцов в ясак, оные скрадывали и на сторону продавали и в Ургу посылали, а желтые коптили и вместо добрых в казну отдавали, какие и я в зачет моего жалованья принял ис казны несколько сороков. И что оные были копченые, ниже я, ниже сибирской губернатор подлинно не дознались, токмо китайцы при покупке оных скоро узнали, и соболей они лутче любят в костках, нежели без пупков пареных. И за те притчины такие непорядки указом вашего императорского величества и велел я запретить, чтоб более казне вашего величества убытку не приключилось.
Что же по указу ея ж императорского величества, состоявшемся в Верховном тайном совете (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 201), велено вместо преосвященного епископа Инокентия Кульчицкого отпустить в Пекин для отправления службы божией иркуцкого Вознесенского монастыря архимандрита Антониа с священники и ученики, с жалованьем архимандриту от 500 до 600 рублев в год, а протчым по определению Святейшаго Синода и сибирского губернатора выдав из монастырских доходов денежное жалованье на первой год.
И по тому указу и до сего числа о том ниже из Синода, ниже от губернатора сибирского никакого указа, ни определения не получил, а понеже я по силе договору о пропуске в Пекин ныне с караваном трех священников с шестью учениками с китайскими министры согласился, того ради для скорейшего их отпуску по вышеозначенному ея императорского величества указу определил всем жалованье, а имянно: ему, архимандриту Антонию, по 500 по 50 рублев, да двум священником /л. 34/ и учеником трем человеком (которые под его ведомством обучались в Иркуцку мунгальскому языку), каждому по 100 по 30 рублев (Напротив на полях: N. B.), да на церковные пекинские росходы по 50 рублев в год, ибо оная церковь ветхая, малая, и люди зело убогие и кроме старых пленников и одного попа никого нет. И об отпуске оного архимандрита с священники и с ученики, также и о даче им из монастырских доходов и из протчих на первой год [120] ныне жалованья писал указом в Иркуцк к преосвященному эпископу Инокентию и к иркуцкому воеводе Измайлову (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 11. Л. 131-131 об., 135-136 об. Копии) и послал нарочного офицера из свиты моей для скорого их отправления, дабы могли к караванному отпуску поспеть. А уже ныне немалое время, что караван путь свой восприял, а ево, архимандрита, ниже священников, ниже учеников по се число здесь не вижу, и зачем они в Иркуцку замедлились, не ведаю, а хотя спустя 10 дней сюды прибудут, еще будет время к их отпуску, и караван нагнать могут, понеже исходатайствовано у китайских проводников вольной пропуск оному архимандриту, ежели после каравана в две недели поспеют, ежели же не поспеют, то останутся до предбудущаго лета илибо до прошествия трех годов до отпуску втораго каравана, зачем, мню, может и церковное в Пекине строение остановиться, и китайцы впредь вспоможения чинить не будут, когда уже дело застареет. И для того, чтоб ныне упредить по силе ж договору, отправил я с караваном в Пекин трех учеников для науки мунгальского, китайского и манзюрского языков и письма, а имянно Луку Воейкова да вместо Ивана Яблонцева (понеже оной увечен) Ивана Пухорта, которые оба латинскому языку искусны. А оные вышепомянутые, Воейков и Яблонцов, посланы были со мною для научения китайского ж языка по определению Государственной иностранных дел коллегии из Московской латинской школы, которым по указу на два года каждому по 300 рублев на человека на год от меня и выдано. И понеже такое жалованье определено было неведением, что в Пекине будет им даван ханской корм и жалованье, как ныне постановлено в договоре, того ради прибавил я еще здесь третьего ученика, Федота Третьякова, и определил всем троим погодное жалованье, а имянно Воейкову по 200 рублев, а Пухорту и Третьякову каждому по 100 по 30 рублев в год. И то жалованье /л. 34об./ из казны вашего величества, при мне обретающейся, на первой год всем троим выдал. А агенту Лангу определил указом (См. док. № 52), дабы при своем возвращении ис Пекина выдал же из караванной казны вашего величества впредь на два года каждому по разчету, чтоб не понесли нужды до пришествия втораго каравана. А еще три ученика с архимандритом отправятца ж, и тако будет по договору всех шестеро, в которых учениках состоит немалая польза Российскому империю и необходимая с таким соседним государством нужда, без которых я поистинне в конференциях имел великую нужду, что временем приходило так, чтоб с ума сойти.
О строении крепости близ старого Селенгинска на месте, от меня приисканном, и ныне доношу, что такой а ситуации во всей Эуропе трудно сыскать можно, и все селенгинские жители и иноземцы того строения желают. А в вышеозначенной ея императорского величества грамоте (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 210) упомянуто, что для оного строения отпущен сюды инженер и артилерской офицер, а каменную ль или деревянную фортецу строить и то чинить по определению Государственной военной коллегии, а определения никакого и поныне не получено, и за тем оное строение до предбудущаго лета отложено. А ежели б добрый один инженер был, то б полком полковника Бухолца со вспоможением здешних служивых людей, прибавя несколько каторожных, можно было оную крепость построить скоро с невеликим коштом, ибо как полк, так и служивые берут вашего величества жалованье равною мерою, хотя работают или не работают. А полковник Бухольц доброусердствует и по силе разума трудитца в интересах вашего величества с прилежностию. А Иркуцк, Тункинск и Удинск закрыты полисадом от тамошних жителей добровольно по моему прошлогодскому определению и не током палисадом прикрыты, но некоторые рвами и рогатками [121] позади палисада укреплены и от нерегулярных войск в совершенную дефенсию приведены, и в том каждого чина жители вспомогали со усердием, где уже живут без опасения. А ис казны вашего величества на все то строение, разве на покупку железа и всего протчего, более 100 рублев не издержано. /л. 35/
А по моему рабскому мнению для прикрытия границы и большей надежды и славы высокого вашего величества имени нехудо б построить здесь на приисканном от меня месте формальную крепость, у которой стены и болварки построить кругом от реки до реки до утесу фашинами, землею и дерном, а на самой средине на горе цитадель каменной, церковь же, анбары, цекхаузы, тюрьму, пороховыя кладбища и протчее по утесу для меньшей опасности от огня и лутчей крепости фортецы в надежде, что с помощию Божиею, вспоможением полка и здешних служивых с премалым коштом все то построено быть может. И ежели ваше императораторское величество указом повелите оную фортецу строить, то б было полезно высокому вашего величества интересу с сим куриером на возвращении послать доброго инженера на почте, дабы я мог прежде моего отсюды отбытия и в том учинить порядочное определение, по которому, надеюся, крепость бы была построена скоро с изждивением небольшим. Сие пишу, что я здесь принужден замедлить до предбудущаго лета до окончания дел пограничных и разменения генерального трактату и доброго разположения всего протчего, ибо и китайские министры до того ж времени жить будут, как о том выше сего доносил.
А когда здешняя крепость приведена будет в совершенство, то не без нужды и в Нерчинском строить такую ж, ибо тот инженер может и тамо изрядную аситуацию сыскать и по времени фортецу построить, что происходить будет в вящшую славу вашего величества и существенное закрытие границы. А после послать искусного артилерского офицера и мастера для литья и учреждения артилерии, ибо в сей околичности руды железной приискать можно. А китайцы, когда увидят на границе формальные крепости и протчие порядки, несумнительно постановленной договор ненарушимо содержать будут, опасаясь войны. А ежели граница будет непорядочна, то спустя несколько лет и паки станут упоминать новые претензии о разграниченье тех земель и рек, которые между каменными горами и рекою Удою по трактату Федора Алексеевича (См.: РКО в XVII в. Т. 2. С. 645-659) оставлены впредь до разграниченья и ныне паки по моему проекту (См. док. № 59. Л. 76 об. - 79 об.) с превеликою трудностию также впредь до разграниченья оставлены ж. И оные суть в превеликом разстоянии и, по известию тамошних жителей, более промышляют тамо соболей и протчие звероловли вашего величества подданные иноземцы, якуты, и ежели б из оных китайцом хотя половину уступить, то б казне вашего величества в ясачных приходах немалое умаление в Якуцком дистрикте учинилось. /л. 35об./ Хотя я подлинно о оных местах и доныне проведать не мог и дважды геодезистов для описания посылал, однакож трудилися туне и возвратилися ни с чем, сказывая, что оныя места суть непроходныя, а правду ль объявляют, о том не ведаю, понеже из геодезистов, кроме обретающагося при мне Алексея Кушелева отчасти, никто своего дела совершенно не знает. И для того писал я морского флота капитану Ивану Берингу (См. док. № 37), которой из Государственной адмиралтейской коллегии для строения судов туды послан, дабы по возможности о тамошних аситуациях проведал, ландкарту сочинил и меня уведомил или б оную ландкарту в Государственную иностранных дел коллегию послал. А что я о том и о протчем к нему, капитану, писал и разсудил за пользу ево уведомить, при сем сообщаю копию под № 8-м (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 133-134.). [122]
На Чикойской же Стрелке по прошлогодцкому моему определению караванные анбары и все строение на лучшее место перенесено и на доброй аситуации на высоком месте между рекою Чикоем и протокою построено караванными служители, а старое все водою снесено и ныне не знать где было. А потом оное новое место кругом в 600 саженях полком под командою полковника Бухолца не токмо полисадом прикрыто, но и по углам крепкие и великие башни построены, а позади рогатками прикрыты и в сущее совершенство приведено. И хотя б 50 тысяч войск нерегулярных приходило, когда хотя малый гварнизон в оной крепости будет, то никакого нарушения неприятель учинить не может. И свидетельствую Богом и моею чистою совестию, что господин полковник Бухолц и подполковник Брикгаузен трудятца непрестанно и не токмо оные командруют с порядком, но и салдаты Тобольского гварнизонного полку люди предорогие и работники великие, однакож зело обретаются в мизерии и убожестве для того, что здесь в пограничном месте все дорого, и харчи, которые покупали в Тобольском за копейку, здесь не могут достать втрое, жалованье же вашего величества им идет гварнизонное, а они от Тобольска до сего места маршировали более семи тысяч верст, также и за прикрытием границы при моей комисии некогда 100 верст, а некогда и 300 в таком дальнем разстоянии и работе и в частых маршах бывают и впредь быть имеют. Притом же с них и подушныя деньги вычитаются. И оттого поистинне как салдаты, так и офицеры в последнее убожество пришли, чего ради я дерзнул принять их челобитную, которою подданнейше просят о прибавке жалованья, коликое число ваше императорское величество повелит хотя на несколько лет, а не вовсе, /л. 36/ чем бы могли в лучшее состояние приитти. И оную их челобитную при сей же реляции приключаю (В деле № 9 за 1727г. упомянутой челобитной не имеется). И в том, ежели покажется над ними милосердие о прибавке жалованья, повелеть послать указ к сибирскому губернатору, также и ко мне сообщить для известия, чем бы мог их порадовать, дабы прилежнее труд свой в работах вашего величества употребляли. Прошу сие не положить мне во гнев, что я о оных пишу с такою прилежностию, поистинне не за иную притчину, токмо милосердуя о их прошении, а они, хотя б и наги остались, подданнейшую свою должность вашему императорскому величеству отдают и усердно без всякого прекословия служат и работают.
Что же велено мне в Пекине приискать и вывесть для употребления вашего величества в высокоучрежденную Академию некоторые книги-лексиконы на китайском, латинском и немецком языках, а понеже вышеозначенная грамота (См. док. № 211) в Пекине меня не застала, того ради велел вашего величества агенту Лоренцу Лангу оные книги в Пекине приискивать и по возвращении каравана в Государственную иностранных дел коллегию послать, о чем сообщил ему для лучшаго памятствования и в инструкции (См. док. № 51).
В Пекинском договоре между протчими пункты упомянуто, чтоб для меньшего купечества на двух пограничных местах слободы построить и караулы в равномерности с обоих стран поставить под начальством добрых офицеров для торговых промыслов обоих подданных. И когда сие произведется в действо, то пограничные жители могут быть довольны торговыми малыми промыслами, кроме мяхкой рухляди, ибо могут торговать сукнами, юфьтьми, сафьянами, нерпою (которая в мяхкой рухляди не причитается), овчинками, шерстью, нитками, иглами и протчими галантереями, наипаче деревянною посудою, и от того торгу пользоваться и богатиться и от мунгалов (как прежде чинилось в Урге) не будут озлоблены ни притеснены, ниже в пошлинах не [123] могут чинить утайки по-прежнему. И для того, как скоро генеральным трактатом разменимся, разсуждаю я, те анбары и слободу строить на границе, одну в Селенгинском дистрикте при речке Кяхте, а другую слободу ж при Нерчинском дистрикте, где лесу множество, для пристанища и лутчаго порядку торговым, в чем во всем тружуся по силе ума своего /л. 36об./ с наивящшим попечением к прибыли государственной и доброму обхождению, не притесняя и не озлобляя никого, в надежде илибо труды мои усердные вашему величеству угодны будут.
А каким порядком содержать впредь здешних служивых, также иноземцов ясачных, чем бы могли они быть пожиточны, оружейный к службе вашего величества безотлучно готовы, также и вашему величеству в казне против нынешняго кроме прибыли убытку б не было, прилагаю моего краткоумия на приключенном при сем листу мнение под № 9-м (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 9. Л. 137об,-139).
Дерзнул я для необходимой нужды на росходы вашего величества взять из караванной казны мяхкою рухлядью на две тысячи рублев, понеже что со мною было определено, давно издержано. И из взятой мяхкой из каравана рухляди, хотя и обещал было пекинскому приятелю алегоде Маси на две тысячи рублев подарков, ежели дело состоится пограничное, как в моей первой реляции упомянуто, однакож их министры меня мучили на границе много, и для того я к нему всего обещанного на две тысячи рублев не послал, токмо на тысячю рублев, да посредственнику на 100 рублев (как о том выше упоминал), чем могут быть довольны, а достальные 460 рублев роздал на жалованье трем учеником, отпущенным с караваном в Пекин, а остаточные 440 рублев на разные росходы давно издержаны ж, понеже без росходов никакое дело в действо произвести невозможно. Что же в приеме у меня казны вашего величества, также и в росходе, имею верную записку, по которой (Богу извольшу) с моим возвращением подам счет в Государственную иностранных дел коллегию (См. док. N9 119), или где ваше величество повелит.
Господин комисар Колычев просил меня, дабы я ево уволил по окончании своего дела, сиречь разграничения и постановления знаков, путь ему восприять чрез Красноярск до Енисейска, куды ему ближе, и тамо будет меня ожидать, а трактат, каким он с китайским комисаром разменится и все протчее, что к моему ведению принадлежит, обещал ко мне сюда прислать с посланным с ним иркуцким дворянином Петром Татариновым, что я положил на ево волю, ибо более при границе в нем никакой нужды не имеется кроме большаго притеснения пограничным в квартирах и в протчем, понеже он, Колычев, /л. 37/ в многолюдстве.
А по моем отсюда отлучении намерен пограничное дело, строение и корреспонденцу в нужном случае с китайцы и с мунгальцы указом вашего императорского величества положить на полковника Бухолца до указу, и таким образом дело пограничное, мню, что может быть порядочно, а каким образом оную содержать впредь, о том, Богу извольшу, с моим прибытием, которое, надеюся, может быть к весне 1729 году, подданнейше доносить буду словесно.
В закрытии полисадом вышепомянутых трех мест, а имянно Иркуцка, Тункинска и Удинска, трудился по моему определению иркуцкой воевода Измайлов, на что послан от меня лейб-гвардии подпорутчик Павлов для осмотрения каждой и лутчего укрепления, где нужда позовет. Ас тем репортом, что построено, был он, Измайлов, у меня прошлого аугуста месяца на Буре, которой подал доношение о возвышении своего чина. И я, видя ево праведное прошение, понеже изранен и был в службах на многих баталиях, и что просит токмо, дабы произведен был из нынешняго своего чина капитана-порутчика лейб-гвардии в полные капитаны, оное доношение у него принял и при сем [124] дерзнул приключить (В деле № 9 за 1727г. прошения М. П. Измайлова не имеется). Ежели оного тем пожаловать, мню, что не без резона. И когда указом вашего императорского величества чин ево повыситца, о том меня уведомить и послать к нему патент, чем бы он мог себя порадовать и с вящшею прилежностию в строении фортец и протчего вспоможение чинить. Поистинне я никакой иной притчины не имею ни о ком писать, ни доносить, кроме существенной пользы государственного интересу, в чем имею чистую совесть. И ежели в чем яко человек от несовершенного искусия российского языка или за неимением при мне секретаря (которой с подьячим Соловьевым отлучен для разграниченья) и погрешил, всеподданнейше прошу о прощении.
Какие подарки от хана китайского в моей бытности в Пекине блаженныя и вечнодостойныя памяти к ея императорскому величеству вручены, со оного регистру приключаю копию под № 10-м (Там же. Л. 140-141), хотя оные подарки зело малы против подарков, от ея величества со мною к хану посланных, о которых я и в Пекине упоминал, на что /л. 37об./ министры ответствовали: богатые де шпалеры, которые были посланы с агентом Лангом к вашему государю после отъезду посланника Измайлова стояли против нынешних подарков, и для того де богдыханово величество ныне не весьма богатые подарки посылает. И хотя я отговаривался, что прежнее прошло и то было при усопших государех, однакож ничто не способило.
Меня же чем дарили, смеху достойно, а имянно: четыре камки из последних, два тюня китайки, шубу баранью, шапку, пояс с ножем, сапоги с чюлками да лошадь простую с седлом, которое все 40 рублев не стоит, однакож я принужден был то принять с благодарением, дабы хана в противности на гнев не привесть. А когда прибыли на границу, то вашего величества одному подданному тайше, именем Лупсану, более половины из всего раздарил пред глазами китайских министров. Тогда китайской министр асханема мне говорил: как де ты ханское жалованье мало бережешь и другим даришь. Я ответствовал смехом: ежели б подарки мои были достойны к сохранению, то б я не дарил, а бараньей шубы и такую бездельную лошадь, какую хан мне подарил, и служители мои не употребляют. Тогда он ответствовал: посол, есть в том твоя правда, что хан тебя мало дарил, однакож де ты виноват, для чего по ево воли дела не делал, а ежели б зделал, то б тебя так подарили и наградили чрезмерно, чтоб ты сам дивился. Я, разсмеявся, ответствовал, что российского интересу не продам за все золото китайское и не хочю за непостоянство нажить веревку. И тем тот дескурс окончился.
А 21 числа аугуста месяца, по заключении договора пограничного (См. док. № 41), посылал я секретаря Глазунова к оному асханеме, упоминая с учтивостию, чтоб он трудился при дворе ханском о высылке к ея величеству лучших подарков, когда уже ныне дружба обновлена и дело окончано. Он ответствовал, что о том писать не смеет. И хотя он с такими отговорками секретарю Глазунову и ответствовал, но немедленно по отъезде секретарском был у Цырен-вана, затя ханского, и сказывал ему о всем и просил ево, дабы он к двору богдыханова величества писал и в том ему вспоможение учинил, понеже де подлинно российской императрице подарки посланы малые, а послу де так малы, как куриеру, /л. 38/ что нашему империю зазорливо. Цырен-ван ответствовал, что де мне о том посол ничего не упоминал, и я де по твоим словам писать не смею, а ежели посол о том будет мне говорить, я писать буду. И когда они о том говорили, тогда ввечеру проведал доброжелательный мунгальский полковник Галдан, мой тайный корреспондент, и вполночи чрез своего племянника мне репортовал. И я, услышав такой случай, 22 числа был у асханемы и у [125] Цырен-вана и спрашивал у них конференции приватной, в которой желаю с ними говорить без людей. Тогда они пришли оба под шатер асханемин и выслали всех людей и протчих министров, а осталися токмо их двое да третей я и четвертой толмач. И в то время говорил я им с учтивостию, что дело, положенное и закрепленное от российской стороны, будет свято и ненарушимо содержано, ежели от страны их все по моему пекинскому проекту (См. док. № 59. Л. 76 об. – 7 об.) и заключению Буринскому (См. док. № 41) будет содержано ж и исполнено, и чтоб они знали, что зделали дело великое и государству своему превеликую пользу, ибо ежели б со мною не зделалось, Россиа всеконечно имела иное намерение, чего ради и городы крепила и войска регулярные уже к границам маршировать были приготовлены. Ныне же войска маршировать не будут, и блаженным покоем и их разумным посредством все усмирено, хотя пограничные фортецы некоторые полисадом прикрыты, а некоторые и вновь построятца, дабы они о том ведали и суспеции не имели.
Они ответствовали: ты де, посол, говоришь правду, и мыто давно видим и ныне благодарствуем Бога, что между двумя государствы мир и дружба постановлена нашими и твоими трудами, и от страны нашей все, что в твоем проекте написано и здесь заключено, будет произведено и содержано неотменно, за что де пограничные люди с обоих сторон будут за тебя и за нас Бога молить, и императрица де твоя наградит и чином повысит тебя, а хан наш нас.
Тогда я говорил: когда уже мы были посредственники в деле большем, надлежит приложить посредство к некоторому хотя и малому, а к вящшей любви обязательства нужнейшему. /л. 38об./ Они ответствовали: говори, мы слышать ради. И в то время я упоминал с наивящшею прилежностию о подарках ея величества, со мною посланных, что оные зело малы и не будут ли ея величеству противны, и что доведетца им, как благоразумным министром, к двору своему о том писать, дабы к оным подарком что прибавить, ибо я, стыдяся, к двору российскому о тех подарках еще не писал. Тогда они между собою поманзюрски с четверть часа говорили и сказали: а какие б де подарки государыне твоей императрице были угодны? Я сказал, чтоб к прежнему прибавить из казны ханской из самого драгоценного каменья один или два красного цвета чистые рубины или рубин балей большой, которые б могла моя государыня императрица принять и между протчим драгоценным каменьем оные в корону свою употребить для вечного памятствования и потомства ханского величества, ибо так водитца между монархами, которые вечную дружбу содержать желают. Ежели ж от хана таких камней исходатайствовать не можете, то хотя приищите за деньги купить, я с радостию куплю, понеже имею о покупке оных указ, а в Пекине в моей бытности таких сыскать не мог. О своих же подарках не упоминаю, вы сами видите, сколько я трудился и сколько вы меня дарили, а между потентатами по окончании таких превеликих дел обыкновение послов дарить.
Они ответствовали: посол, твоя правда, мы твоя слова слышали и, когда в Пекине будем, ханскому величеству донесем, а ныне о том писать не смеем. И я с тем возвратился в мой лагерь. А по известию доброжелательного полковника Галдана, как я скоро возвратился, то они к двору ханскому советно и с прилежностию о прибавке подарков и о всех моих словах писали и нарочного куриера послали. И сие подлинно правда, ибо и асханьямин подьячей мне сказывал, что асханьяма послал в Пекин куриера в надежде, что и мне будут подарки, токмо б и я от себя готовил добрые ж подарки им. Я подьячему ответствовал, что они давно видели /л. 39/ ея императорского величества, также и мой, генерозитет, а мне от них до сего числа кроме праздных слов [126] ничего не было. И после того более с китайскими министры о том не говорил, а будет ли из Пекина прислано, о том не ведаю, токмо по моей подданнейшей должности и о сем, что приходило, донесть не оставляю.
Понеже сия экспедиция, разсуждаю, что небезнужна, того ради для лутчаго охранения послал двух куриеров, а имянно служителя моего Ивана Андреева да Тобольского гварнизонного полку салдата Ивана Шумилова (которой прошлого году был с моею реляциею в Санкт-Питербурхе и возвратился скоро), ибо по-человечеству может быть что один занеможет, дабы другой мог следовать с поспешением, которым вручил сию экспедицию в сумах, запечатаных моею печатью 6, для отдания в Государственную иностранных дел коллегию, или куда указ вашего императорского величества повелевать будет. А прогонные деньги до Санкт-Питербурха выдал им из казны вашего величества, при мне обретающейся.
Ежели разсудится за благо против сей моей подданнейшей реляции илибо учинить какое решение и о чем указ состоится, в таком случае рабски прошу послать чрез почту и паки ко мне вышеписанного салдата Шумилова, а моего служителя Ивана уволить.
Сибирской губернатор князь Долгоруков писал ко мне прошлого 1726 году в сентябре месяце, что он получил указ из Берг-коллегии об отдаче салдат для караулу и охранения медных заводов, которые в татарской степи близ Томского и Кузнецкого уездов заведены вновь чрез комисара Демидова. И ежели де оные заводы при мунгальских границах, не помешает ли сие с китайским двором мою негоциацию. И он, опасался в том поречения в случае несогласия, меня уведомлял. Я ответствовал, что о таких заводех китайские министры, ниже мунгалы никогда не упоминали, и мню, что по нынешнему /л. 39об./ разграниченью останутся в российском владенье, а подлинно не ведаю, токмо по совершении разграниченья что комисары о том мне репортовать будут, в подданнейшей моей реляции донесть не оставлю.
Чрез письмо иркуцкого воеводы Михайла Измайлова, писанное 3 числа сего месяца, уведомился о отшествии с сего света в вечное блаженство ея императорского величества и о восприятии высокого престола Российского империа вашего императорского величества (как о том выше упоминал), и при оном письме печатныя два листа, манифест и присяжная форма приобщены. И хотя он, Измайлов, ко мне о учинении присяги не писал, токмо все оное послал за известие, однакожя боялся в таком великом деле пребывать с молчанием, того ради советно с господином полковником Бухолцом, испустя несколько дней, оной манифест всему народу в святой церкви читали и по отпуске литургии пели священники благодарной молебен и ваше императорское величество упоминали. А по молебне во первых священники, а после их я и полковник Бухолц по подданнейшей должности и обыкновению евангелие и крест целовали и клятвенно с подписанием рук присягали, потом же всякого чина жители с великою радостию и доныне присягают. А вчерашнего числа прибыл капрал из Иркуцка с указом, чтоб полку и жителем присягать, ибо оной капрал на озере Байкале (Слова озере Байкале вписаны на полях слева вместо слова море) погодою был задержан более 20 дней и для того опоздал. Я ему велел, чтоб по указу к присяге приводил достальных, которые до сего числа не присягали, а которые присягали, тех к второй присяге не приводить, токмо взять у полковника Бухолца реестр, сиречь книгу присяжную, и с оною учинить, как вашего императорского величества указ повелевает.
А до получения вышеозначенного манифеста караван уже был отпущен и за мунгальскую границу прешел. И по моей должности посылал я от свиты моей гранодерского сержанта и писал к господину агенту Лангу, дабы, во-первых, он, а потом камисар, гвардии сержант, целовальники и все протчие [127] служители при караванном священнике присягу учинили и ко мне прислали, что с радостию и исполнили на реке Ире, отсюда в дальнем /л. 40/ разстоянии в Мунгальской землице. И оную караванную присяжную книгу дерзаю при сей же реляции сообщить (В деле № 9 (1727г.) «присяжной книги» не имеется).
Понеже здесь на границе не имеется печати вашего императорского величества гербовой, но печатает всякий комисар и начальник своею, отчего, когда даютца проезжие листы, за разностию печатей чинитца в Мунгальской земле всегда проезжым российским остановка, и говорят: для чего де вы не имеете пашпорта, орлом запечатанного, как прежде сего бывало и водитца, ибо де мы все на печати имеем змию, а не разные печати. Чего ради, ежели сие не противно, мню, в Селенгинском и Нерчинском, как в двух местах главных пограничных, нехудо б иметь небольшие печати с гербом вашего величества двоеглавного орла для лутчего от мунгальцов почтения, чем бы проезжым в случае можно печатать пашапорты за скорой пропуск в Мунгальскую землю. И ежели сие не противно, то здесь имеютца мастеры, которые могут на серебре таковые печати вырезать, и останутся для употребления в даче пашпортов как здесь, так и в Нерчинском. Ежели же противно, подданнейше прошу о прощении. И на сие доношение буду ожидать решения.
При запечатании реляции сего моменту иркуцкого Вознесенского монастыря архимандрит Антоний в Селенгинск прибыл без жадного порядка, ибо с собою ни единого священника не привез кроме одного мирского попа, которой совершенной шумница. На подъем и на годовое жалованье ему с священники и с ученики из определенных от меня 1250 рублев выдал ему преосвященный Кульчицкий, а ныне иркуцкий и нерчинский епископ Инокентий, того монастыря управитель, токмо 300 рублев, в чем архимандрит приносит жалобу, что де преосвященный, осердясь на него, не дал ему священников, ниже на первой год жалованья и протчие всякие противности, аки бы явному неприятелю показывал, несмотря на мое письменное определение, что я писал к нему по указу.
Преосвященный же Кульчицкий на него, архимандрита, пишет, что он монастырь до конца раззорил и монастырских денег на нем более трех тысяч рублев, и просит, дабы оные деньги у него, архимандрита, взять и тот монастырь к раззорению не допустить. А кто /л. 40об./ из них прав, о том бог ведает, а более мню, что преосвященный Кульчицкий пишет на архимандрита по злобе. Между тем и караван в дальнем разстоянии и, бог знает мог ли бы архимандрит уже ныне караван нагнать. Также и я, остерегаясь поречения и охраняя интерес монастырской, не хотя слышать, чтоб преосвященный Кульчицкий меня поносил, что я архимандрита илибо за какие мои партикулярные интересы отпустил и монастырь раззорил, к тому же и он, архимандрит, меня слезно просил, дабы ево ныне в Пекин не посылать, и дабы в ево небытности неприятели ево честь ево не нарушили, и будто он монастырю ничем невиновен и желает сам в монастырь возвратитьца и против присланных пунктов от епископа Кульчицкого ответствовать, а когда оправдитца, на весну с охотою в Пекин с порядком пойдет, токмо просит, дабы имянным указом вашего императорского величества велено было из Святейшаго Синода выбрать ему двух священников из лутчих по ево воли, также б и жалованье на первой год как ему с священники, так и учеником из монастырских доходов и из инквизитерских конфискованых денег в дополнку (Так в тексте) к полученным 300 рублям выдано было по указу и моему определению. И для того он, архимандрит, ныне остановлен. А ежели указом вашего императорского величества определен будет или он, или иные три священника доброго жития, то я надеюся на [128] предбудущую весну, что могу у министров китайских и их прежде моего отсюды отлучения с порядком отпустить и при них вышеозначенных трех учеников. И о том ожидать буду вашего императорского величества указу и решения, понеже не без нужды, дабы по силе договору с китайским двором оное дело исполнить, ибо после по моем отъезде илибо их и не примут и останутся до другого каравана. И может быть когда оной отпуск продлитца, то китайцы совсем откажут и будут отговариваться, для чего в то время не отпустили, когда было говорено.
А я сего дни китайским министром пишу, что три священника с караваном ныне /л. 41/ не отпускаются для притчины, что на мори Байкальском погода разбила их судно, и затем поспеть не могли и остаются до весны.
От пограничных комисаров на сих днях получены письма: от секретаря Глазунова с речки Тырылджи сего сентября от 10 дня, которой пишет, что половины определенной ему доли благополучно и с великою пользою Российского империя разграничил, а достальное следует с китайскими комисары; от господина же Колычева от усть реки Модункуля сего ж от 12 дня писано (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Д. 17. Л. 67-84 об.), что он еще третью долю определенной своей части не разграничил за непроходимыми горами, лесами и болоты, а что граничит, то все с адвантажем российским и с радостию подданных знаки ставит и следует вперед с китайскими министры.
От господина агента Ланга из каравана получено сего моменту письмо (См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 16. Л. 27-27об. Письмо Л. Ланга от 21 сентября 1727 г. с р. Иро), в котором пишет, что караван отсюды близко, в 300 верстах, и трактует благополучно.
Из Селенгинска, 28 сентября 1727.
Вашего императорского величества всеподданнейший раб Сава Владиславич.
Saua Vladislauich.
На л. 29 в левом верхнем углу: № 8.
На л. 41 об. (пустом): Получено в Санкт-Петербурке декабря 15-го 1727 году 7 чрез служителя графа Владиславича Ивана Андреева, с которым прислан в провожатых Тобольского гварнизона салдат Иван Шумилов.
АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Д. 9. Л. 29-41. Подлинник.
Выписки из реляции // Там же. Л. 143-150 об. (с резолюциями Коллегии иностранных дел); Там же. 1728 г. Д. 9. Л. 3-4; Там же. 1726-1731 гг. Д. 5. Л. 6-7 об.; Там же. 1728 г. Д. 10. Л. 132-136 об.; Там же. 1730 г. Д. 5. Л. 47-48об.; Там же. On. 2. 1721-1739 гг. Д. 3. Л. 19-20; РГАДА. Ф. Сенат. Кн. 56. Л. 415-416 об.; Архив СПбИИ РАН. Ф. Воронцовы. On. 1. Д. 151/99. Л. 74-75об.
Опубл. частично: Бантыш-Каменский H. H. Дипломатическое собрание дел.... С. 129-130, 143-147; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. T. XIX. Изд. 2-е. М., 1876. С. 235-236; Уляницкий В. А.Русские консульства... . Приложение Ns 40. C. СХХ1Х-СХХХ; Cahen G. Histoire des Relations... . C. LXIII-LXIV(на рус. яз.), LXIV-LXV(нa фр. яз.), LXV-LXVI (на рус. яз.), LXVI (на фр. яз.), LXIX-LXX (на рус. яз.).
Комментарии
1. См. коммент. 1 к док. № 4.
2. «Вседневная записка». Так называл Владиславич записи, составившие основу статейного списка посольства.
См. коммент. 18 к док. № 3.
3. Имеется в виду одна из трех книг, составленных в Походной посольской канцелярии и датированных 8 августа 1726 г., а именно книга о «перебещиках» с российской стороны и «убытках», причиненных цинскими подданными российским жителям пограничных районов (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1726 г. Док. № 4. Л. 65-97 об.).
В этой книге зафиксированы те убытки и разорения российских подданных, которые они потерпели от китайцев после заключения Нерчинского договора (1689 г.), «а имянно: покрали и отогнали лошадей, верблюдов и рогатого скота 9940 да убытков кражею и раззорением учинили российским же подданным немалое число» (Док. № 59). Для составления книги были использованы следующие материалы: «розыск о перебещиках» С. Фефилова от 12 апреля 1722 г.; выписка из статейного списка Ф. А. Головина; «ведомости», полученные из Сибирской губернской канцелярии в феврале, из Иркутской провинциальной канцелярии 12 мая и 17 июля, из Красноярска 12 июня, из Селенгинска 11, 17 мая и 19 июля, из Удинска 27 мая и из Нерчинска 6 августа 1726 г.; сказки тайши Лубсана и 20 человек зайсанов и шуленег Селенгинского и Нерчинского дистриктов от 1, 14 июля и 4 августа 1726 г. (РКО в XVIII в. Т. 2. С. 585-586).
Галдан, «монгольский доброжелательный полковник», один из семи тайшей, принявших русское подданство в 1689 г., «после Чибак-зайсана (начальника над семью тайшами. —Сост.) первый командир», «верно служил» Ф. А. Головину, был тайным информатором Владиславича во время буринских переговоров 1727 г., получая от него жалованье годовое 20 руб. 12 августа 1727 г. помогал Цэрэн-вану в составлении проекта разграничения («что знал, сказал правду») и, в частности, о хребтах близ реки Дзиды в проекте «писано по ево, полковничьей, информации».
5. Впервые Владиславич встретился с полковником Галданом около 14 сентября 1727 г. В письме Ф. Княгинкина Владиславичу от 4 сентября с Кяхты написано: «От мунгальского генерала Чеуана едет мунгальский полковник Галдан до вашего высокографского сиятельства с листом», а в письме от 14 сентября 1727 г. сообщил: «Сего 727 г. сентября 14 дня прибыл к нам Цыцынванов мунгальский стольник и полковник, а с ним писарь Ивашко и всех человек с 10» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727 г. Док. № 21. Л. 6).
У Галдана был племянник, паж Цэрэн-вана, сообщавший обо всем, что происходило на цинской стороне. 3 июля 1728 г. Галдан приезжал в Селенгинск вместе со своим сыном, чтобы попрощаться с Владиславичем перед его отъездом в Москву, привез в подарок маленького изюбра и подтвердил свое обещание в том, что он и сын его будут служить его императорскому величеству «до последнего издыхания». Владиславич принял их «с отменною ласкою и трактовал за своим столом» (Там же. 1725-1729 гг. Док. № 12а. Л. 580 об., 583 об., 584, 590, 592, 656-656 об.; Док. № 126. Л. 959-959 об.; Док. № 114. Л. 201 об.). Имеются сведения о том, что полковник в 1969 г. доставлял на Кяхту «ведомости» (Актовые источники по истории России и Сибири XVI-XVIII веков в фондах Г. Ф. Миллера. Т. 2. Новосибирск, 1995. С. 181).
В период налаживания политических и торговых сношений России с Китаем в середине XVII в. нередко участники торговых экспедиций «для придания себе большего авторитета назывались посланными от русского правительства», т.е. возводили себя в ранг официальных представителей. По справедливому замечанию Б. Г. Курца, «эти мнимые посольства вносили неясность в дело урегулирования сношений и увеличивали подозрительность китайцев» (Курц Б. Г. Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII столетиях. Днепропетровск, 1929. С. 39). Примером тому является недоверие, с которым в Пекине отнеслись к посольству Спафария (1676 г.), поскольку все, кто приезжал с торгом из России после Байкова, говорили, «что с ними есть государева грамота, а после того, как пустили их в Китай, и с ними никаких грамот не оказалось» (Соловьев С. М. История России. Изд. 3. Т. 12. М., 1880. С. 310). Тем не менее, подобная практика самозванных посольств, как видно из реляции Владиславича, продолжалась и после заключения Нерчинского договора, хотя на самом деле в этот период было отправлено в Пекин лишь три официальных посольства: полуофициальная миссия, которую возглавлял торговец И. Идее в 1692 г., посольство во главе с гвардейским капитаном Л. Измайловым в 1719 г. и посольство самого С. Владиславича в 1725 г. Кроме того, в течение этого времени в Китае побывало 14 казенных караванов (Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем до 1917 г. М., 1974. С. 131). Что же касается цифры 4, зафиксированной в Коллегии иностранных дел и названной Владиславичем, то она, по всей видимости, отражает общее число всех официальных посольств в Китай с начала установления с ним дипломатических отношений до посольства Владиславича, т.е. включает в себя посольства Ф. И. Байкова (1654 г.) и Н. Г. Спафария (1675 г.), И. Идеса (1692 г.) и Л. В. Измайлова (1721 г.) (РКО в XVII в. Т. I. М., 1969; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII в. С. 22, 86-106, 130-163; Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. С. 27, 34-36, 64-65, 74-77).
6. Описание герба и печати С. Л. Владиславича см.: РКО в XVIII в. Т. 2. С. 572.
7. Эта реляция зачитана на заседании Верховного тайного совета 19 декабря 1727 г., где присутствовали Ф. М. Апраксин и Г. И. Головкин (Сб. РИО. Т. 69. Протоколы, журналы и указы ВТС. 1726-1730.Т. IV. (Июль—декабрь 1727 г.)СПб., 1889. С. 866). Нет сомнения в том, что реляция произвела хорошее впечатление. Вскоре (24 декабря 1727 г.) тот же Верховный тайный совет постановил: «В Малой России индукту племяннику (Гавриле Ивановичу) Саввы Рагузинского собирать по откупу, не выключа бывших кн. Меншикова деревень» (Там же. С. 905).
