Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ VI
1752-1765
РЕАЛИЗАЦИЯ РУССКОЙ ДИПЛОМАТИЕЙ КЯХТИНСКОГО ДОГОВОРА С КИТАЕМ (СЕРЕДИНА XVIII ВЕКА)
Середина XVIII столетия была периодом активных действий русской дипломатии в Пекине и цинской в российских столицах. Этому способствовал целый ряд обстоятельств. Во-первых, благодаря Кяхтинскому договору (1728) отношения двух стран были поставлены на достаточно твердую международно-правовую основу. Во-вторых, в столице Цинской империи начало действовать постоянное представительство — Русская духовная миссия в Китае. В-третьих, торговля между двумя странами сосредоточилась в приграничной особой зоне — в Кяхте и Маймайчэне. Наконец, в-четвертых, дипломатические шаги стали двусторонними: цинское правительство было заинтересовано в укреплении отношений с Россией и направляло свои дипломатические миссии в столицу северного соседа. Одной из важных черт русской политики в отношении Цинского Китая была ее обусловленность обследованием и освоением Россией обширных территорий Восточной Сибири и северной части Тихого океана. Цинский Китай, продолжая завоевательные войны, искал поддержки со стороны России.
Перед Россией в этот период вставали большие задачи в освоении Восточной Сибири. По новому административному устройству страны в соответствии с царским указом от 18 декабря 1708 г. Сибирь была выделена в самостоятельную губернию с центром в Тобольске. Сибирский губернатор получал от царя широкие административные права. В соответствии с административной реформой, завершенной в 1724 г., из Тобольской губернии были выделены Енисейская и Иркутская губернии. Изучение и освоение северо-восточных территорий Азии и морских путей занимали главное место в дальневосточной политике России в тот период. Хотя центр русско-китайских связей и переместился на монгольскую границу, русское правительство не забывало и об уступленном Цинской империи р. Амура. Предложение об установлении судоходства и связей с Китаем и Японией через Амурское устье было сделано Петру I еще в 1713 г. Ф. С. Салтыковым (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. Сб. док. М., 1984. С. 21-22 (далее: Русские экспедиции...)).
В первые же годы после подписания Кяхтинского договора помыслы русской дипломатии направляются на ликвидацию уступок, сделанных в Нерчинске, и восстановление границы по Амуру. Л. Ланг, бывший дипломатическим агентом в Пекине, внимательно анализировал ход маньчжуро-джунгарской войны. Он писал в одном из донесений в 1732 г., что маньчжуры, «находясь ныне в неприятном положении (поелику не токмо России опасаются, но и имеют в ней нужду, ожидая себе пособия в провианте и лошадях для тяжкой их с зенгорцами войны), никакого особливого затруднения не учинят в принятии от России сильного предложения... ибо доколе зенгорцы в поле их одолевают, то они весьма не похотят с российским двором в несогласии пребывать: [8] и потому время ныне способно учинить реку Амур по-прежнему границею» (Бантыш-Каменский Н. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882. С. 199. На титульном листе книги указано, что она составлена «по документам, хранящимся в Московском архиве Государственной коллегии иностранных дел в 1792-1803 гг.», однако профессор В. М. Флоринский, готовивший книгу к изданию, говорит в предисловии, что автор начал работу в 1776 г. и к 1792 г. уже закончил ее. (См.: Там же. С. IX)).
Действительно, в 1730-1731 гг. джунгарские войска под командованием Галдан-Церена нанесли тяжелое поражение Цинам, разбив их 60-тысячную армию. В связи с неудачами в борьбе с Джунгарией император Инь Чжэнь (девиз годов правления Юнчжэн, 1723-1735) решил направить посольство в Россию, чтобы провести переговоры не только с волжскими калмыками, как это было при миссии Тулишэня (Об этом посольстве см.: Записка Тулишэня о его поездке в составе цинского посольства к калмыцкому хану Аюке в 1712-1715 гг.; Записка И. Х. Шничера о сопровождении цинского посольства к калмыцкому хану Аюке в 1714-1716 гг. // Русско-китайские отношения в XVIII в. Материалы и документы. Т. 1. 1700-1725. М., 1978. С. 437-483; 484-486; Тихвинский С. Л. Восприятие в Китае образа России. М., 2008. С. 17-23; Мороз И. Т. Китайское посольство Тулишэня к калмыцкому хану Аюке на Волгу (1712-1715) //Восточный архив. 2009. № 2 (20). С. 28-39), но и непосредственно с русским правительством. Главная задача посольства состояла в том, чтобы выяснить позицию России по отношению к войне Цинского Китая с Джунгарией и по возможности добиться от русской стороны поддержки. В феврале 1730 г. цинское посольство, возглавляемое Туши, прибыло в Селенгинск. В состав этого посольства входили также пять послов во главе с Мандаем, направлявшихся к калмыцкому хану Цэрэн-Дондобу, состоявшему в подданстве России. Весь состав посольства вначале должен был направиться в Москву для приношения поздравлений со вступлением на престол новому русскому императору — Петру II. Но ко времени прибытия посольства на территорию России он уже умер (18 января 1730 г.). Послы лишь в России узнали о восшествии на престол Анны Иоанновны.
На всем пути продвижения по русской территории цинскому посольству оказывался торжественный прием. При въезде его в Москву 14 января 1731 г. у Красных ворот столицы были выстроены четыре полка; в честь китайских послов как представителей дружественного государства был произведен артиллерийский салют, состоявший из 31 залпа.
Во время переговоров в Москве (14 января — 8 марта 1731 г.) китайские послы оповестили русское правительство о том, что вблизи русских владений будут передвигаться цинские войска, направляемые для борьбы с Джунгарией, но «российский двор да не имеет никакого подозрения». Желая добиться доброжелательного отношения России к войне Китая с Джунгарией, послы Инь Чжэня заявляли, что «когда те их китайския войска зенгорский (джунгарский) народ атакуют и земля[ми] их овладеют, то, ежели ея императорскому величеству что из земли их по соседству потребно, о том бы им объявить, и оное имеет уступлено быть в российскую сторону». Китайские послы просили разрешить им встретиться с ханами волжских калмыков, чтобы вновь попытаться склонить последних на свою сторону в борьбе с Джунгарией. Цинский император через своих послов обращался к русскому правительству с просьбой не разрешать переход на русскую территорию джунгарских отрядов, а выявленных перебежчиков, изъявивших желание остаться в России, «содержать в страхе и в крепком месте» (Бантыш-Каменский Н. Н. Указ. соч. С. 174).
В ответе русского правительства указывалось, что сообщение китайского императора о походе против Джунгарии оно рассматривает как проявление лояльности со стороны соседнего государства. Правительство России [9] воздержалось от ответа на предложения Цинов о разделе джунгарской территории, тем самым отклонив это предложение. В своем стремлении сохранить добрососедские отношения, оно обещало цинским послам выдавать беглецов из Джунгарии, но только знатного происхождения. Фактически же никто из противников Цин Россией не был выдан. Китайских послов пропустили к калмыкам, но их предупредили, что в дальнейшем необходимо «требовать о сем указу и решения ее императорского величества» (Бантыш-Каменский H. H. Указ. соч. С. 179-180). Калмыцкий хан Цэрэн-Дондоб получил от правительства конфиденциальный «совет» воздержаться от войны с Джунгарией (Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XX в. М., 1979. С. 96).
Еще до возвращения в Пекин первого китайского посольства цинский двор, получив сообщение о смерти Петра II, направил в Россию новое посольство, официальная миссия которого состояла в поздравлении со вступлением на престол от имени китайского императора новой русской императрицы Анны Иоанновны.
Очередное китайское посольство возглавляли крупный сановник Дэ Син и руководивший Лифаньюанем Банди. Цинские послы прибыли на границу в Кяхту 21 апреля 1731 г., а в Петербург — 27 апреля 1732 г. Это посольство также подтвердило от имени императора Инь Чжэня стремление Цинского Китая жить в дружбе со своим соседом — Россией. В Петербурге, а затем на обратном пути и в Москве (27 июля — 2 августа 1732 г.) китайские послы были приняты с большим вниманием и торжественностью. В Петербурге они осмотрели Кунсткамеру и встречались с китаеведами, служившими в Российской Академии наук. В Москве им были показаны фабрики, заводы и культурные достопримечательности.
Посещение русских столиц китайскими послами способствовало дальнейшему укреплению дружественных связей двух соседних государств, лучшему знакомству с экономикой, культурой и обычаями их народов. Цинские посольства в Россию были первыми посольствами Китая в европейские государства. Один из членов посольства Дэ Сина, фудутун Нуцай, посетивший вместе со вторым посольством волжских калмыков и ведший с ними переговоры, составил краткий отчет о посольстве (Циндай Чжун-Эгуаньси данъань шиляо сюаньбянь (Сборник архивных материалов по истории отношений Китая с Россией в период Цин). Вып. 1. Т. 2. Подготовлен 1-м Историческим архивом Китая. Пекин, 1981. С. 555-560, Д. 241). Но этот документ не несет какой-либо новой информации о России по сравнению с отчетом Тулишэня (Мясников B. C. Новые знания о России в Цинском Китае XVIII в. // Всемирная история и Восток. Сб. ст. М., 1989. С. 111).
Китайские послы привезли с собой значительное количество подарков русскому двору. Спустя несколько лет после отъезда посольства специальным именным указом императрицы Анны Иоанновны Кабинету министров подарки еще делили между лицами, принимавшими послов. «Из присланных китайских товаров, которые остались, за взятием, по указу, к дворцу нашему, разделить на пять частей, из которых жалуем нашим обер-камергеру гр. ф. Бирону, обер-гофмаршалу гр. ф. Левенвольду, вице-канцелеру гр. Остерману, генералу гр. Ягушинскому, т.д. сов. кн. Черкасскому каждому по одной доле, а на Канцелярию иностранных дел отделить изо всей суммы на 4 тысячи ланы. Анна. Ноября 4 дня 1735 г.» (Сборник императорского Русского исторического общества. Т. III. Бумаги Кабинета министров императрицы Анны Иоанновны 1731-1740 гг. Т. IV (1735 г.). Юрьев, 1901. С. 452).
В 1735 г. Л. Ланг, отправлявшийся в Китай с торговым караваном, получил особое поручение по разбору дел «о перебежчиках из китайского в [10] российское государство и об обидах как от китайцев российским, так и от россиян китайским подданным». А для того, чтобы ему в Китае «полную веру подавали», он взамен чина директора каравана специальным решением Сената был возведен в чин советника канцелярии (Сборник императорского Русского исторического общества. Т. III. С. 1-2).
Кабинет министров отдельным указом поручил Л. Лангу взять с собой в Китай уже бывавшего там серебряных дел мастера сибиряка Маслова, который ходатайствовал «для совершенного обучения послать его туда еще на год». Л. Ланг должен был объявить Маслову, «ежели он, будучи при вас тамо, таких художеств обучится, каких в России еще не бывало и о тамошних рудах и с ними о поступках наведается, за то, по возвращении, имеет получить награждение» (Там же. С. 299). Этот эпизод свидетельствовал о том, что двусторонняя дипломатия способствовала и культурно-технологическому обмену между российской и китайской цивилизациями.
Для характеристики отношения цинского правительства к России весьма показателен указ императора Инь Чжэня по поводу прибытия Л. Ланга на границу: «Указываю Лифаньюаню. Поступило сообщение, что Ланг из России прибыл на границу. Русские за последнее время очень покорны, они отправляют свои товары в Байми на реке Чикой, а также посылают нам рапорты. Однако в пограничных районах они задерживаются; доходит до того, что им [приходится] долго ожидать. В настоящее время как раз стоит суровая зима, неизбежно возникнут трудности с их дорожными расходами на лошадей. Я, оказывая им особую милость, поручаю Лифаньюаню послать [на границу] чиновника, [который] получив в Министерстве финансов 10 000 лан серебра, отправится [русским] навстречу и пожалует их этими деньгами, чтобы они в пути могли менять лошадей» (Дацин Шицзун сянь хуанди шилу. Цз. 110. С. 9).
Складывавшаяся модель отношений с Китаем удовлетворяла российское правительство, оно даже считало ее чем-то вроде образца для установления связей с Японией. Так, в данном весной 1740 г. Адмиралтейств-коллегией наказе М. П. Шпанбергу о продолжении обследования Курильских островов подчеркивалось, что если экспедиции удастся достигнуть берегов Японии, то «вам надлежит им ласковым разговором объявить, что понеже земли Всероссийской империи сибирские подошли к самому морю, через которое з землями Японского государства соседство имеется, и ныне к переезду морем до их берегов свободный путь изыскан, то имеется с российской стороны желание с ними, японцами, соседственную дружбу и для пользы обоих государств комерцию свести, ис чего обоих сторон подданным может произойти немалая польза и прибыль, как такое дружеское обхождение и купечество издавна происходит между Российской империи и Китайским государством и через отдаленные сухим путем места, о чем они, японцы, без сумнения не безизвестны...» (Русские экспедиции... С. 201).
В правление императора Хун Ли (девиз годов правления Цяньлун, 1736-1796) Цинская империя достигла зенита своего могущества. Американский исследователь А. Феерверкер справедливо отмечал, что «Китай был уверенным в себе процветающим государством, в котором царил внутренний мир и которому никого не осмеливался бросить вызов на его границах» (Feuerwerker A. State and Society in Eighteenth-century China: The Ch’ing Empire in its Glory. Ann Arbor, 1976. P.VII). Никто кроме России. Вызов исходил не в связи с петровскими реформами, на них цинское правительство, уверенное в собственном превосходстве над всем [11] окружающим миром, не обратило должного внимания, а главным образом потому что российская сторона осмеливалась принимать перебежчиков, т.е. тех, кто рассматривался как враги империи, изменники, которых следовало предавать казни. Так было записано в Кяхтинском трактате. Но русские не казнили, а укрывали различные группы населения, перекочевывашего в их владения.
В начале 50-х годов XVIII в. российское правительство выразило намерение возобновить Вторую Камчатскую экспедицию, поручив руководство ею сибирскому губернатору генерал-лейтенанту В. А. Мятлеву (О начале Второй Камчатской экспедиции и ее «беринговском» этапе см.: Русские экспедиции... С. 111-281). В своем представлении о возобновлении экспедиции В. А. Мятлев подчеркивал, что «по обязательству соседственной дружбы, ежели только о свободном плавании судов рекою Амуром учинены будут надлежащие требования, то такия необходимо нужныя требования без удовольствия оставлены не могут быть» (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в. Сб. док. Т. 2. М., 1989. С. 42-43, 44).
В ходе подготовки к этому грандиозному мероприятию обнаружились большие трудности в снабжении владений России на Тихом океане. 9 июля 1753 г. последовал указ Сената в Коллегию иностранных дел с предложениями возбудить перед правительством Цинской империи вопрос об Амуре.
«А рекою Амуром на судах, — гласил указ, — лехко довольствовать можно будет все гарнизоны по крепостям и острогам, лежащим по северо-восточным берегам, и всех по тем берегам живущих промышленников и обывателей не такою высокою ценою, какой ныне в Охоцком и Удском острогах и в прочих восточных к морю местах состоит, что ниже полутора рубли пуд ржаной муки в продаже не бывает, а случалось и то, что выше пяти рублев за неспособностью из отдаленных мест сухим путем для пропитания съестных припасов привозу, которой такою дорогою ценою поставкою становится покупать принуждены.
Что же Амур-река течение свое чрез иностранные владение имеет и устьем своим в Восточное море не под областью Российской империи впадает, в том не уповательно, чтоб тот соседственный владелец так нужный путь воспрепятствовать причину имел, от которых судов и от посланных на тех судах служителей никакой подданным ево обиды показано быть не может. И по обязательству соседственной дружбы, ежели только о свободном плавании судов рекою Амуром учинены будут надлежащия требования, то такия необходимо нужныя требования без удовольствия оставлены быть не могут. И ежели за мелкостью воды реками Ингодою, Аргуном и Амуром мореходным судам проходить будет не можно, то и позволение дать могут на устье реки Амура для строения морских судов обыскав удобное место, верфь учредить и для прикрытия оной крепость построить, которую от тамошних народов небольшим числом гарнизону в безопасности содержать без большова убытку можно, и оттуда те по берегу Восточного моря места и от Комчатского мысу лежащия к югу острова всеми потребностями довольствовать можно» (См. док. № 27 настоящего сборника).
Далее указ предписывал В. А. Мятлеву переехать из Тобольска в Иркутск и Нерчинск и собрать сведения об Амуре, а также начать закладку верфи в его верховьях, если же выяснится, что морские суда не могут ходить по Амуру, то — в его устье. На верфи следовало соорудить три фрегата, а затем, предприняв ряд экспедиций, приводить под русскую власть народы на побережье Тихого океана к юго-западу от Амура (Там же. Л. 86 — 88 об.). [12]
16 ноября 1753 г. Коллегия иностранных дел представила в Сенат доношение, излагавшее историю русских на Амуре и обстоятельства заключения Нерчинского договора. КИД считала, что при посольстве Ф. А. Головина «ко удержанию оной (реки Амур. — В. М.) в российском владении только желание, а надежды весьма мало было», так как уже в наказе послу были сделаны уступки (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1756. Д. 8. Л. 93 об.).
При предъявлении требований цинскому двору о свободе судоходства по Амуру КИД не рекомендовала домогаться разрешения на строительство верфи в устье Амура, чтобы «не возбудить подозрительность китайцев», а предлагал В. А. Мятлеву сначала лично отправиться на место и все разведать, а уж затем просить о пропуске судов. При этом Сенат ссылался на соответствующие положения Нерчинского и Кяхтинского договоров об оставлении земель близ Охотского побережья не размежеванными (Там же. Л. 93 об. — 98 об.; см. также: Российский государственный архив древних актов (далее: РГАДА). Ф. Сенат. Оп. 113. Д. 485а. Л. 52-86, 94-96, 143-254).
Предварительное разведывание дало положительные результаты, и 30 мая 1756 г. последовал императорский указ Коллегии иностранных дел отправить в Китай в качестве курьера советника императорской канцелярии В. Ф. Братищева (О личности В. Ф. Братищева см.: Саркисова Г. М. Российский дипломат В. Ф. Братищев (Новые материалы к биографии) // XXII научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы докладов. Ч. 3. М., 1991. С. 115-119; Она же. В. Ф. Братищев и его миссия в Пекине в 1757 г. «Проблемы Дальнего Востока». 1993. № 3. В книге современной китайской исследовательницы Е Байчуань «Российские посольства в Китае. Исследования. (1618-1807)» о миссии В. Ф. Братищева ничего не сказано (Е Байчуань. Эго лой Хуа шитуань (1618-1807). Пекин, 2010)) для того, чтобы «домогаться у китайского богдыхана прислать сюда посольство» и «дабы исходатайствовать позволение от китайского двора свободного проходу нашим судам по реке Амуру с хлебом и другими припасами для гарнизонов в крепости и остроги по северо-восточным берегам, без чего и порученная генерал-порутчику Мятлеву экспедиция в действо произведена быть не может» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1756. Д. 8. Л. 1; Цит. по: Саркисова Г. И. Архивные материалы о миссии В. Ф. Братищева в Пекин в 1756-1757 гг. // XXI научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы и доклады Ч. 2. М., 1990. С. 76-83).
Таким образом, русское правительство уже в середине XVIII в. выступило с дипломатической инициативой, настаивая на превращении Амура в реку, открытую для русских и китайских судов. Поскольку истоки Амура находились в руках России, а земли в низовье были фактически не разграничены, то по международному праву имелись все основания обратить его в реку совместного пользования, открытую для плавания русских судов. Принцип свободы плавания по таким рекам в Европе был одобрен еще в 1648 г. Оснабрюкским договором, подписанным Германией, Францией и Швецией. В 1783 г. Миссисипи была открыта для английских и американских судов. Правительство революционной Франции в 1792 г. подтвердило этот принцип, заявив, что «ни один народ, не совершая несправедливости, не может присваивать себе исключительное право пользоваться рекой и препятствовать соседним народам, живущим вверх по течению, пользоваться теми же выгодами» (Международное право / Под ред. В. Н. Дурденевского и С. Б. Крылова, М., 1947. С. 232).
Следует заметить, что местные пограничные администраторы, и в частности селенгинский комендант В. В. Якоби (Якобий), предлагали подкрепить дипломатическую инициативу приготовлениями к сплаву по Амуру. В донесении сибирскому губернатору от 21 февраля 1756 г. В. В. Якоби подчеркивал, что «китайский двор во всем оном требовании удовольствия всемерно не сделает и будет от того отговариваться тем, что оные места не только не [13] трактованы, но в трактате положено, чтоб российским людям в те места не переходить, и более на поселение не завладеть...
А по моему о том мнению, рассуждается, что в предосторожность, дабы тому о плавании судов предприятию и всей онаго комиссии не было от китайской стороны никакого препятствия, не соизволено ль будет, не написав еще о том к китайскому двору, учредить сперва в Нерчинском, тако жив Селенгинском ведомствах в пристойных местах провиантские магазины и приготовить в них довольное число провианта;
потом иметь здесь из России из регулярных и из нерегулярных войск довольную команду, снабженную всею вооруженностью и артиллериею и когда все оное в готовности будет, то уже в то время предупомянутое от китайского двора о плавании судов по Амуру требование учинить, и если будет отказано, тогда под защищением той команды производить плавание судов по Амуру с надлежащими при том по военному резону в постройке на берегах Амура-реки крепостей и редутов и в протчем предострожностьми;
по чему в том от китайской стороны препятствий быть не уповательно, ибо оная к тому не может тогда находиться в готовности, тако ж для недопущения дальних в том китайской стороны препятствий и чтоб не было им к тому свободности, потребно быть имеет, дабы от Амура в полуденной (т.е. южной. — В. М.) стороне, тако ж и против здешней селенгинской границы в мунгальских кочевьях в угодных по тогдашнему усмотрению местах сделать крепости, и хотя все оное учреждение должно учиниться со многим затруднением и с великим убытком ея императорского величества интереса, однако ж, когда чрез то сделается свободный путь судам по Амуру, то от того в тот убыток по времени уповательно быть довольному возвращению» (Историческая записка о китайской границе, составленная советником Троицко-Савского пограничного правления Сычевским в 1846 году. Сообщает В. Н. Баснин // Чтения в обществе древностей российских при Московском университете. Кн. 2. М., 1875. С. 138-140. [Отд. оттиск]).
Но смелому плану бригадира В. В. Якоби суждено было осуществиться лишь через сто лет. Позиция России в отношении Цинского Китая заключалась в том, чтобы поддерживать с ним мирные отношения и всемерно развивать торговлю. Регулярная посылка в Пекин торговых караванов благотворно влияла на развитие Сибири и давала немалую выгоду казне и купечеству. Заинтересованность России в утверждении добрососедских отношений с Китаем находила практическое подтверждение в ее политике.
Поэтому в 1756 г. Российский сенат направил с В. Ф. Братищевым цинскому правительству лист с просьбой о пропуске русских судов по Амуру с провиантом для Охотского и Удского острогов (См. док. № 17 настоящего сборника, а также: Первый исторический архив Китая (АМЦД). Ф. Документы на русском языке по истории китайско-русских отношений. Литер «Ло». Д. 19. С. 00005-00008). Следует отметить, что в ту эпоху ранг дипломатического курьера был достаточно высоким. Из России в Пекин направлялись чрезвычайные и полномочные послы, посланники и дипломатические курьеры. Последние должны были решать путем переговоров какую-либо конкретную задачу. У них не было пышной свиты, но им полагалась охрана, их сопровождали секретари и переводчики.
Прибыв в Пекин в 1757 г., В. Ф. Братищев изложил цинским министрам задачу своей миссии и передал послание Сената. Маньчжурские сановники ответили ему, что «о пропуске российских судов рекою Амуром дело претрудное и требует довольного рассуждения» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1758-1759. Д. 8. Л. 21).
Маньчжурский императорский двор противился любым нововведениям. Он ревностно оберегал господство феодальных отношений в стране, опираясь [14] на довольно многочисленную армию, выросшую в период успешных походов XVIII в. против сравнительно слабых и экономически более отсталых соседних государств. Такими были захват Джунгарии в 1757 г. и Кашгарии в 1759 г., попытки упрочения номинальной вассальной зависимости Бирмы в 1770 г., Вьетнама в 1790 г., Непала в 1792 г. Пекин проводил политику изоляции китайского народа от внешнего мира. Маньчжурские правители не стремились к использованию прогрессивного опыта европейских народов и пренебрежительно относились к иностранным товарам. В послании императора английскому королю Георгу III, переданном через его посла Макартни (Джордж Макартни, став в 1775 г. губернатором Мадраса, в 1793 г. прибыл в Китай в качестве посла ко двору покорителя Западного края императора Цяньлуна), говорилось: «Как ваш посол может сам убедиться, мы имеем абсолютно все. Я не придаю цены странным или хитро сделанным предметам и не нуждаюсь в изделиях вашей страны... Трепеща, повинуйтесь и не высказывайте небрежности»(История Китая с древнейших времен до наших дней. М., 1974. С. 188-189).
Стремление русских открыть Амур для свободного судоходства противоречило всему содержанию политики изоляции, положенной маньчжурами в основу внешнего курса, хотя практически не шло вразрез с интересами Цинской империи. Разрешение русским осуществлять судоходство не только внесло бы экономическое оживление на пустынные берега Амура, но, возможно, и не вынуждало бы русское правительство ставить вопрос о возвращении левого берега. Однако цинские власти стремились в свое время к овладению Амуром не для экономической его эксплуатации, а чтобы отдалить русских от вотчины императорского дома — внутренних районов Маньчжурии. И раз добившись этой цели, могло ли цинское правительство уступить хотя бы в малом? Поэтому министры под любыми предлогами не хотели удовлетворить законное желание России пользоваться Амуром как водной магистралью.
Министры ответили Братищеву после «довольного рассуждения»: «Пропустить российские суда рукою Амуром никак невозможно, ибо из того многие неспокойства воспоследствуют; около оной реки живут здешние подданные народы — солоны, имея судами водяные промыслы; и нельзя того миновать, чтоб во время прохождения российских судов между обоими чужестранными людьми до ссор не дошло, и, наконец, давные в государстве замешательства восстанут» (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1758-1759. Д. 8. Л. 29).
Когда же о просьбе В. Ф. Братищева было доложено императору, он сказал: «Хитрая Россия просит с почтением, да при том же объявляет, что уже для того ходу и суда приказано готовить; из чего дают знать, что и не получа позволения, могут сами идти» (Там же. JI. 44 об.). Русский посланец хотел было заявить, что, «хотя и без позволения от китайского двора, однако неминуемо будут проходить Амуром российские суда с потребною обороною от помешателей», но воздержался от такой резкости, «чтоб при произведении в свое время в действо сего важного предприятия внезапно и врасплох или, по меньшей мере, сквозь немноголюдное китайское сопротивление российские суда в ту реку Амур пробраться и с лутчею свободностью дальной свой ход продолжить могли» (Там же. Л. 44 об. — 45).
На этом переговоры были закончены, попытка царского правительства дипломатическим путем обеспечить России пользование транспортной артерией, ведущей к русским владениям на Тихом океане, закончилась неудачей. Отказ цинского правительства разрешить сплав русским судам по Амуру, а также конфликт из-за бежавшего в русские пределы хана Амурсаны, возглавлявшего антиманьчжурское восстание в Джунгарии, вызвали обострение [15] в отношениях России с Маньчжурской империей (Международные отношения в Центральной Азии. XVII-XVIII вв. Документы и материалы. Кн. 2. М., 1989. С. 36-68). Обе стороны подтянули к границам войска. В 1756-1757 гг. происходят тайные русско-монгольские переговоры о принятии халхаскими ханами и кутухтой русского подданства (Историческая записка... С. 130-137).
В 1760 г. китайская сторона выразила протест по поводу установки русскими надолб на участке границы в районе Кяхты, что было произведено в целях борьбы с контрабандой. На переговорах с селенгинским комендантом В. В. Якоби цинские уполномоченные заявили претензии на часть территории, огражденной надолбами, и в случае отклонения претензий угрожали снести надолбы силой (РГАДА. Ф. Секретная экспедиция Сената. On. 1. Д. 617. Л. 3-26; Там же. Ф. 5-й департамент Сената. Оп. 3. Д. 3451. Л. 224-247). Таким образом, метод демаркации границы, установленной Кяхтинским договором, порождал возникновение частых пограничных споров, как это предвидел еще С. Л. Владиславич-Рагузинский.
Под видом увеличения количества караулов на Аргуни цинские власти начиная с 1758 г. сосредоточивали войска на нерчинской части границы. В. Ф. Братищев, вернувшись из Пекина, доложил о намерении китайского правительства отправить большую армию и на селенгинскую границу. После разгрома Джунгарского ханства в 1758 г. маньчжурские войска появились близ русских владений в верховьях Иртыша, а в 1761 г. в России вновь были получены известия об увеличении численности маньчжурских войск в Джунгарии и в районе Кяхты. Одновременно цинское правительство резко увеличило закупки скота на провиант в Кяхте.
В ответ на эти приготовления сибирская администрация ходатайствовала перед правительством об увеличении численности войск по всей китайской границе. В 1761 г. были созданы новые русские караулы на северном берегу Аргуни, произведено укрепление нерчинской и селенгинской линий, кузнецкой линии и поставлен караул между кузнецкой и иркутской линиями, взявший под контроль участок длиною в 360 верст. Наконец, в связи с сенатским указом от 17 октября 1760 г. были сформированы и направлены на границу для несения службы специальные воинские части с приданными им инженерными и артиллерийскими командами, а также началось расселение казаков по линии границы (РГАДА. Ф. Секретная экспедиция Сената. On. 1. Д. 617. Л. 3-26; Там же. Ф. 5-й департамент Сената. Оп. 3. Д. 3451. Л. 224-247).
Одновременно с укреплением обороноспособности границы с Китаем царское правительство предприняло попытку дипломатическим путем урегулировать имевшиеся конфликты. С этой целью 28 августа 1762 г. Екатерина II на заседании Коллегии иностранных дел объявила о намерении России направить в Китай «знатное посольство» во главе с графом И. Г. Чернышевым. Известить правительство Китая об этом решении должен был дипломатический курьер капитан-поручик лейб-гвардии И. И. Кропотов (Саркисова Г. И. Миссия российского курьера И. И. Кропотова в Пекин в 1762-1763 гг. (архивные материалы) // Восток-Россия-Запад. К 70-летию акад. B. C. Мясникова. М., 2001). Он принадлежал к известному дворянскому роду, происходившему от Юрия Андреевича Кропотова, полкового головы в ливонском походе Ивана Грозного. Отец его, Иван Иванович, был президентом Вотчинной коллегии (1670-1735). Сам Иван Иванович, выйдя в отставку, занимался литературным трудом. Он перевел Мольера («Скупой», «Школа мужей», «Школа жен», «Тартюф») и Гольберга («Гордость и бедность», «Несчастная княжна из Вены»). Его переводы считались хорошими и публиковались. Ему — представителю просвещенного Петербурга, военному, литератору — и была поручена трудная поездка в Пекин. [16]
Так как связи с постоянно находившейся в Пекине Российской духовной миссией, после прекращения посылки казенных караванов были нарушены и она не получала денежное довольствие от русского правительства, И. Кропотову дополнительно было поручено обеспечить ее средствами (которые он должен был получить от продажи в Пекине русских товаров). Ему предписывалось организовать в Селенгинске купеческий торговый караван и вместе с ним направиться в Пекин. Однако купцы отказались участвовать в этом предприятии. Они ссылались на большие путевые издержки и на сомнительность получения от цинских властей разрешения на торговлю в столице.
Получив в иркутской провинциальной канцелярии мягкую рухлядь на предстоящие расходы на 3 тыс. руб., И. Кропотов отправился в Пекин, куда прибыл 28 июня 1763 г. (АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1. 1762-1764. Д. 6. Л. 6. Один из историографов истории российско-китайских отношений X. Трусевич ошибочно считает, что караван И. Кропотова был ограблен в монгольской степи, и ему пришлось вернуться на русскую территорию, не достигнув Пекина (Трусевич X. Посольские и торговые сношения России с Китаем (до XIX века). М., 1882. С. 57)) и находился там до 12 августа того же года. От имени Правительствующего сената он передал «лист» Сената в Лифаньюань о восшествии Екатерины II на российский императорский престол и другой «лист» по поводу полученного из Лифаньюаня ответа о содержании в Пекине российских священников.
Представитель России встретил недоброжелательное отношение со стороны цинских властей. Правительство Цинской империи, завершив разгром Джунгарского ханства и захват Восточного Туркестана, строило новые далеко идущие планы по расширению имперской территории и приобретению новых «вассалов». Но в зоне одного из потенциальных объектов устремлений Цинов — Казахстане они столкнулись с активной политикой России. В 1762 г. хан Среднего жуза Аблай принес присягу по случаю восшествия на престол Екатерины II. К прибытию И. Кропотова в Пекин там было уже известно об этом.
Накануне приезда И. Кропотова в Пекине побывал посол афганского Ахмад-шаха. Описание его приема поражает, так как не идет ни в какое сравнение с приемом, оказанным И. Кропотову. «Афганцы являются единым большим племенем, — писал Хун Ли в своем указе 18 ноября 1762 г. — Их посол в первый раз проезжает через внутренние земли и не видел всего, чем славится Небесная династия. Приказываю в столицах всех провинций, находящихся на пути следования афганского посла, обратить внимание на то, чтобы должным образом заранее подготовить угощения и театральные принадлежности для торжественных представлений, дабы продемонстрировать богатства, роскошь и величие империи»(Международные отношения в Центральной Азии. Кн. 2. С. 165-166).
В Петербурге прекрасно понимали, почему цинское правительство стремилось продемонстрировать афганскому хану «богатства, роскошь и величие империи». Русская дипломатия сама ставила задачу «завести знакомство с Агаметцою, афганским ханом, намеревавшемся вместе с Иркендцами и Кашгарцами идти войною против китайцев за разорение Джунгарии и взятие Иркети и Кашгара» (Трусевич X. Указ. соч. С. 58. При этом X. Трусевич высказал предположение, что «правительство наше решило даже идти войною на Китай со стороны Нерчинска, чтобы добиться Амура» (Там же)).
Что касается русского посланца, то переговоры его в Пекине, проходившие в мае-августе 1763 г., к успеху не привели. Ответ на доставленное им письмо маньчжурские власти передали ему только на границе во время возвращения. Император Хун Ли (Цяньлун) в послании Екатерине II по существу отклонил предложение правительства России о направлении русского [17] посольства в Китай для мирного и дружественного урегулирования накопившихся вопросов о перебежчиках и торговле. Документ этот был написан крайне высокомерно: «Российская императрица намеревает[ся] ко мне прислать посла с поздравлением, то из того я усматриваю сильное и доброе ко мне ея усердие; а с моей стороны, пошлю ли или не пошлю в Россию посла, после разсмотрю» (Бантыш-Каменский Н. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами... С. 316). В связи с таким тоном письма русское правительство поручило коменданту Селенгинска В. В. Якоби уведомить цинские власти о том, что русская сторона не считает нужным отвечать пекинскому двору.
Возможно, такая реакция «просвещенной государыни» была не совсем адекватной. В Петербурге достаточно хорошо уже знали о китайской дипломатической практике, важнейшим элементом которой были шэнцзяо — наставления китайского императора всем окружающим монархам. Этот обычай отражал конфуцианские представления о том, что «китайский государь, занимая место ”отца”, ”старшего брата” имел священную обязанность поучать... чужеземных правителей» (Хафизова К. Ш. Китайская дипломатия в Центральной Азии (ХIV-ХIХ вв.). Алматы, 1995. С. 204; Басин В. Я. Россия и казахские ханства в ХVI-ХVIII вв. Алма-Ата, 1971. С. 212).
Петр I обсуждал особенности китайской цивилизации с Лейбницем, Екатерина II — с Вольтером. Однако при русском императорском дворе не было достаточно четкого понимания специфики китайской дипломатии, которая заключалась в двух базовых элементах: китаецентристском взгляде на мир и преломлении его на практике в данническую систему.
В. Ф. Братищев, побывав в Пекине, подготовил для петербургской публики, увлекавшейся, по примеру государыни, в то время Вольтером и его сочинениями о Китае, собственный критический анализ: «Осведомление или некоторое поверение Вольтеровых о Китае примечаний» (Саркисова Г. И. Вольтер о Китае и становление русского китаеведения // И не распалась связь времен... К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова. М., 1993. С. 100-135). Это сочинение русского дипломата, побывавшего в Пекине, давало всестороннюю и достаточно объективную картину Китая под властью маньчжуров. А в своем посольском «Журнале» В.Ф. Братищев специально отметил горячий темперамент восседавшего на пекинском троне поэта-завоевателя Хун Ли, его «неслыханную гордость» и крайнюю склонность к тирании. Для русской дипломатии существенным являлся и тот факт, что император находился под влиянием своего «шурина и фаворита Фугуна». При этом «гипертрофированная гордость»
Цяньлуна затмевала, по мнению Братищева, его разум и не позволяла ему следовать рекомендации его деда, императора Канси, который завещал своим наследникам и потомкам, чтобы они «Россию всегда в сердце своем имели или с российской стороною осторожно поступали» (Там же. С. 106).
Цинская империя продолжала вводить крупные военные силы на территорию завоеванных маньчжурами Джунгарии и Кашгарии. Поэтому Россия не могла не учитывать, что агрессия на рубежах Центральной Азии возможна. В указе Екатерины II от 28 ноября 1763 г. обращалось внимание пограничных властей на необходимость «всегда иметь вблизи столько войск», чтобы маньчжуры «не могли ни на что покушаться» (Трусевич X. Указ. соч. С. 58).
В 1764 г. цинские власти выслали из Маймайчэна (китайского поселения через границу от Кяхты) всех торговцев, заменив их вооруженным караулом. Тогда же два амбаня и 500 солдат осматривали границу у Иртыша, чтобы «уничтожить, сжечь все крепости на границе, буде они окажутся даже на русской стороне» (Там же. С. 59). [18]
* * *
История дипломатических отношений России с Цинским Китаем в середине XVIII столетия достаточно широко освещена в отечественной и зарубежной литературе (Бартольд В. В.История изучения Востока в Европе и в России. 2-е изд.. Л., 1925; Новая история Китая / Под. ред. C. Л. Тихвинского. М., 1972; Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М., 1974; Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977; Международные отношения на Дальнем Востоке. Кн. I. М., 1973; Беспрозванных E. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII — середина XIX в. Хабаровск, 1986; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке. 2-е изд. испр. и доп., Хабаровск, 1988; Он же. Договорными статьями утвердили. Дипломатическая история русско-китайской границы XVII-XX вв. Хабаровск, 1997; История Северо-Восточного Китая. XVII-XX вв. Кн. 1. Маньчжурия в эпоху феодализма (XVII — начало XX в.). Владивосток, 1987; Ширина Д. А. Летопись экспедиций Академии наук на Северо-Восток Азии в дореволюционный период. Новосибирск, 1983; Мороз И. Т. Первое китайское посольство в С.-Петербург (1732) // Восточный архив. 2010. № 2(22). С. 19—26. Хэ Ханьвэнь. Чжун-Эвайцзяо ши (История китайско-русских отношений). Шанхай, 1935; Е. Байчуань. Эго лай Хуа шитуань (1618-1807). (Российские посольства в Китае). Пекин, 2010). Следует сказать несколько слов и о том, что сопутствовало дипломатической деятельности.
Так, например, русские дипломатические миссии, а также торговые караваны, прибывавшие в Пекин, размещались в юго-восточной части города на Южном русском подворье (элосы нанъгуанъ). Это был обширный комплекс зданий, возведенный еще в период династии Мин в 1441 г. Он объединял три двора, а его помещения насчитывали 387 комнат. Первоначально здесь размещались «даннические» посольства от различных соседних государств (Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы на страну Полуночную). Пекин, 1881. Т. 2. Цз. 12. С. 1-1 об.). Но с 1727 г. все помещения Южного подворья были переданы исключительно в пользование русских. Периодически прибывавшие торговые караваны насчитывали до 200 человек. В конце 1727 г. после выработки Кяхтинского трактата, согласно которому официально разрешалось пребывание в Пекине Русской духовной миссии, здесь началось сооружение русской православной церкви.
Своеобразная русская колония размещалась в северо-восточной части Пекина. Здесь были поселены пленные албазинцы, захваченные маньчжурами в результате первой осады русской крепости Албазин на Амуре. Они были причислены к императорской гвардии и определены в особую роту маньчжурского корпуса желтого знамени с каймой, так называемую русскую роту маньчжурских знаменных войск. Император Канси назначил им содержание, а также разрешил исповедовать собственную религию. В соответствии с Нерчинским договором 1689 г. албазинцы должны были оставаться в Пекине. На месте их поселения образовалось Северное русское подворье (элосы бэйгуань), где еще в начале 90-х годов XVII в. была построена первая русская церковь.
Священник о. Максим Леонтьев, заложивший церковь, был из албазинцев, захваченных маньчжурами в 1685 г. Первоначально церковь носила имя Св. Николая, а затем Св. Софии и находилась в ведении Тобольской епархии. В 1696 г. из Тобольска в Пекин был направлен дьяк Лаврентий Иванов (Mancall М. Russia and China. Their Diplomatic Relations to 1728. Cambridge (Mass.), 1971. P. 206) для освящения этой церкви.
Расширение контактов империи Цин с Россией диктовало необходимость иметь достаточное количества переводчиков. В связи с этим в Пекине была открыта школа русского языка (элосы вэнь гуанъ). Вот как освещается это событие в хронике периода правления императора Хун Ли (Цяньлуна): «Русская школа была основана в период правления Канси. Кузьма и Яков, из [19] числа русских, были назначены преподавателями, и 24 ученика были набраны среди восьмизнаменных. Позже ни один из русских не мог быть преподавателем, и на эту должность назначались выпускники школы» (Дацин Гаоцзун чуньхуанди шилу (Хроника правления императора Гаоцзуна великой династии Цин). Токио, 1937-1938. Цз. 539. Л. 23а).
Под именами Кузьмы и Якова здесь, вероятнее всего, выступают албазинцы Степан Кузьмин и Яков Савин. Преподавателями в школе были и члены Русской духовной миссии. Так, из состава первой миссии в качестве учителей школы выступали иеромонах Лаврентий и Осип Дьяконов. Известные русские китаеведы Илларион Россохин и Антон Владыкин также преподавали в этой школе в середине XVIII в.
Школой управляли два администратора. Один из них назначался Нэйгэ (Дворцовой канцелярией), которая отвечала за перевод официальных документов, поступавших от иностранных государств, второй — Лифаньюанем — Трибуналом (Палатой) управления вассалами. Школа располагалась недалеко от восточных ворот запретного императорского города.
В 1752 г. в Пекине было издано сочинение под названием «Изображение данников августейший Цин» (Об этом издании подробнее см.: Попова И. Ф. «Изображение данников августейшей Цин» и «Первый альбом» о. Иакинфа (Н. Я. Бичурина) // «Первый альбом» о. Иакинфа (Н. Я. Бичурина). Исследования и комментарии. СПб., 2010. С. 38-44. [Сер.: Нетрадиционные источники по истории Китая династии Цин (1644—1911)]). В соответствии с китайской традиционной концепцией мирового порядка в эту книгу попали описания и таких «данников» империи, как Голландия, Англия, Россия, т.е. стран, поддерживавших с Цинской империей торговые и посольские связи. В этой работе информация о России по своему объему не превышала ту, которая содержалась в трудах, появившихся в начале XVIII столетия — «Июйлу» («Записках» Тулишэня) и «Дайцин и тунчжи». Ее открывало краткое описание истории связей Китая с Россией, которая начиналась в период династии Хань, а затем события переносились в эпоху императора Канси, когда был подписан Нерчинский договор. Говоря об административном делении страны, эта книга подчеркивала, что «все земли России делятся на восемь сыкэ (Уже это указывает на заимствование авторами «Описания данников Китайской империи» сведений из «Записок» Тулишэня. Первое цинское посольство, проезжая через русские города Селенгинск, Иркутск, Тобольск, названия которых заканчивались суффиксом «ск», по ошибке решило, что это звукосочетание соответствует китайскому слову «шэн» («провинция») или «чжоу» («округ«). Поэтому еще Тулишэнь указал, что «сыкэ» являются главными административными единицами России), каждый из которых, в свою очередь, подразделяется на более мелкие сыкэ. Все они имеют свое управление. Народ живет в городах и селениях, строит жилища на земле и на воде. Средства передвижения — лодки и телеги. На радостях пьют вино. Из пшеницы пекут лепешки и другой пищи не употребляют. По характеру бережливы, любят прихвастнуть. Год у них делится на четыре сезона; в году — десять больших праздников» (Горбачева З. И.Первые сведения китайцев о России // Из истории науки и техники в странах Востока. М., 1961. С. 82-83).
Следует заметить, что «Записки» Тулишэня повлияли не только на всю китайскую литературу о России XVIII в., но служили базовым источником и для таких авторов XIX в., как Хэ Цютао. В своем труде «Шофан бэйчэн» Хэ Цютао, постоянно цитируя «Июйлу» Тулишэня, сверяет содержащиеся в них сведения с архивными данными, с известиями других книг(См., напр.: Хэ Цютао. Шофан бэйчэн. Т. I. Цз. 12, 13, 14, 15). Вот как описывает Хэ Цютао Россию и ее религию; «Территория России, находящаяся к северу от наших границ, имеет суровый климат. Земли скудные, народ простой, грубый. Первоначально у этого народа не существовало религии. Но позже религия постепенно проникла сюда из соседних государств, и Россия приняла [20] ее как свою. На землях, близких к Западу, утвердилось христианство, на территориях, где жили мусульмане, распространена мусульманская вера, на территориях вблизи Монголии распространена ламаистская вера. Но на большей части России процветает христианство. В конце правления годов Канси китайский посланник Тулишэнь отправился в Россию. Везде, где бы он ни побывал, он встречал по нескольку христианских церквей, имевших целью приобщение народа к этой вере» (Хэ Цютао. Шофан бэйчэн. Т. 4. Цз. 28. С. 1).
Таким образом, множественность и относительное постоянство источников информации о России формировали в Цинской империи сравнительно более полные и обширные знания о великом соседнем государстве, чем те, которые сложились в XVII в. Мы можем с достаточным основанием говорить о том, что XVIII столетие является эпохой приобретения в Цинском Китае новых знаний о России. Характерно, что эти новые знания касались уже не только русского народа и Русского государства, но обширной и многонациональной Российской империи. В них нашли отражение основные политические, социально-экономические, культурно-исторические сдвиги, которые были характерны для русского общества XVIII в. (Очерки истории русской культуры XVIII в. М., 1985. Ч. I. С. 20-39).
Однако примечательно, что накопление достоверных сведений о соседнем государстве не привело к существенному сдвигу в китаецентристских взглядах цинского правительства. Об этом говорит хотя бы тот факт, что чрезвычайному посольству в Пекин во главе с графом Ю. А. Головкиным в 1805 г. цинские власти не разрешили ехать далее Урги (современный Улан- Батор). Попытки русской стороны наладить равные отношения наталкивались на сопротивление цинского двора. В этом плане характерен указ императора, правившего под девизом Цзяцин, от апреля 1810 г.:
«По докладу на высочайшее имя от Юндондоржи стало известно, что он и иже с ним встретились в кяхтинской пограничной зоне с российским губернатором, который сообщил им, что русские готовы посылать послов, вносить дань, но продолжают просить об ответных посольствах с китайской стороны.
...По своему характеру русские люди отличаются хитростью и коварством и им нельзя глубоко верить. В силу этого в неоднократных распоряжениях, отданных Юндондорджи, категорически запрещалось идти на уступки по делу о наших посольствах. Ныне, ознакомившись с докладом на высочайшее имя, который был подан Юндондорджи по поводу его встречи с российским губернатором, мы уяснили, что в настоящее время они не собираются посылать к нам свое посольство, продолжают надеяться, что наша «небесная династия» первая пошлет к ним своего посла. На это мы категорически не можем пойти. Поскольку Юндондорджи уже оставлял без внимания этот вопрос, само собой разумеется, надлежит прислушаться, в какой форме они будут излагать эту свою просьбу. Если к этому времени губернатор подошлет людей разузнать, то пусть Юндондорджи скажет им так:
”Если ваше Российское государство пришлет посла с данью, то я, мол, приложу все старания к тому, чтобы упросить мой приказ (министерство) передать составленный мною доклад на усмотрение государя. Уверен, что наш всемилостивейший государь император, безусловно, соизволит дать согласие. А вашему послу по пути следования к нам и обратно будут оказаны все внимание, забота и уход. Наше Срединное государство тоже обязательно одарит вашего посла исключительно ценными дарами. В этот раз при встрече с вашей стороны было проявлено весьма почтительное и смиренное отношение к нам, из чего можно заключить, что в случае прибытия к нам вашего посла в столицу и на аудиенцию нашего государя он будет, несомненно, еще более почтительным и смиренным, а потому с приездом его в Ургу ему не нужно [21] будет подготовляться к царскому пиршеству и не надо будет совершать церемонию ‘трех коленопреклонений и девяти челобитий’ в знак выражения благодарности за милости нашего государя. Но если вы не собираетесь посылать к нам своего посла, то вашу просьбу я не осмелюсь опрометчиво и безрассудно излагать в своем докладе на высочайшее имя”.
Если же они, русские, будут говорить о том, чтобы наша правящая ”небесная династия” послала к ним своего посла, то тогда Юндондорджи пусть немедленно скажет так:
”Вассальных стран у нашей правящей ‘небесной династии’, которые вносят дань и являются на аудиенцию к государю, слишком много. Не бывало еще никогда, чтобы она посылала своих послов в чужеземные страны о делах, относящихся к пограничным. Мы, важные сановники в больших чинах, и то не осмеливаемся надоедать государю просьбами”.
Вразумляя их вот таким образом, можно будет прямо отказать, без обиняков» (Хэ Цютао. Шофан бэйчэн Т. 2. Цз. 12. С. 4 — 4 об).
Указ заканчивался весьма характерно: «Если в их ходатайстве опять окажутся слова об ответных наших посольствах, то сразу же велено им отказать под предлогом: ”Не смею докладывать государю”. Об этом снова доложить для сведения на имя государя. Ни в коем случае не допускать тогда того, чтобы они присылали к нам своего посла» (Там же).
Разумеется, эта политика самоизоляции, проводившаяся Цинами, не способствовала взаимному ознакомлению народов двух стран друг с другом. Действия русского правительства были направлены на то, чтобы сломать эту стену отчуждения. Важную роль в этом играли знания о России в Цинском Китае. Их пополнению и достоверности в России придавали большое значение.
Не меньшую роль играли и труды первых русских китаеведов, которые получили подготовку в Русской духовной миссии в Китае. Крупнейшими среди них в XVIII в. по праву должны быть названы И. К. Россохин и А. Л. Леонтьев. Вернувшийся в 1740 г. из Пекина И. К. Россохин по указанию Коллегии иностранных дел был направлен в распоряжение Академии наук, в штаты которой и был зачислен 22 марта 1741 г. «для перевода и обучения китайского и маньчжурского языков».
Работая сначала самостоятельно, а затем под руководством академика Г. Ф. Миллера, И. К. Россохин выполнил около 30 переводов с китайского языка, главным образом исторических сочинений. Сюда относятся три огромных тома «Истории о завоевании китайским ханом Канхием калкатского и элетского народа, кочующего в Великой Татарии...»(Шастина Н. Перевод И. К. Россохина источника по истории монголов конца XVII века // Ученые записки Института востоковедения. М., 1953. Т. VI. С. 200-211), «Цзычжи тунцзянь ганму» (Государственный исторический музей (ГИМ). Ф. Уварова. Д. 114-118, 202-206, 1328-1332. Всего 2900 с) и ряд других. С именем И. К. Россохина связано и образование китайского фонда библиотеки Академии наук, которая приобрела из его личной библиотеки свыше ста книг (Меньшиков Л. Н., Чугуевский Л. И. Китаеведение // Азиатский музей. Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М., 1972. С. 81-82).
В 1757 г. к И. К. Россохину в Академии наук присоединился А. Л. Леонтьев, перу которого принадлежат первые переводы на русский язык двух книг «Сышу» («Четверокнижия») — «Дасюэ» и «Чжунъюн» («Сышу геи», то есть четыре книги с толкованиями. Книга первая философа Конфуциуса. Перевел с китайского и маньчжурского на русский язык надворный советник Алексей Леонтьев. СПб., 1780; «Джун-юн», то есть закон непреложный. Из преданий китайского философа Кун Дзы. Перевел с китайского и маньчжурского на российский язык Коллегии иностранных дел канцелярии советник Алексей Леонтьев». СПб., 1784), а также ряда трудов по истории. [22]
Основной работой И. К. Россохина и А. Л. Леонтьева был переведенный ими совместно и опубликованный в 1784 г. «иждивением» Российской Академии наук капитальный труд — 16-томное «Баци тунчжи» («Обстоятельное описание происхождения и состояния маньчжурского народа и войска, в осьми знаменах состоящего»). Выбор этого сочинения для перевода не был случаен: русская наука, исследуя источники по истории маньчжуров, пыталась ответить на главный вопрос, волновавший всех, кто познакомился с историей Китая последнего столетия: как столь малая народность, маньчжуры, смогла подчинить Китай и создать на его основе великую империю?
Пытаясь осветить проблему происхождения маньчжуров, И. К. Россохин поместил в «Примечаниях», опубликованных в последнем томе «Обстоятельного описания...» (Россохин И. К., Леонтьев А. Л. Обстоятельное описание... Примечания на все маньчжурские и китайские слова... [Б.м., б.г.] 323 с), специальную статью, при подготовке которой им были использованы маньчжурские источники о племенном составе маньчжуров. В книге приводится также громадное количество и других исторических материалов, показаны социальные группировки среди маньчжуров в XVII-XVIII вв. В ней содержатся и интересные сведения о некоторых других народах, соседях маньчжуров и китайцев, например, в XVI томе есть первое краткое этнографическое описание тибетцев, их материальной и духовной культуры.
К середине XVIII в. относится и начало преподавания китайского и маньчжурского языков в России. Первая школа маньчжурского языка открылась в Москве в 1739 г., набор в нее был произведен из слушателей Славяно-греко-латинской академии, а преподавателем стал китаец Чжоу Гэ (Скачков П. Е. Первый преподаватель китайского и маньчжурского языков в России // Проблемы востоковедения. 1960. № 3. С. 198-201). Эта школа просуществовала всего два года. Получив начальную подготовку в маньчжурском языке, ее четыре ученика отправились в Пекин в качестве студентов миссии, среди них был и Алексей Леонтьев. Одновременно с этим в Петербурге при Академии наук открылась просуществовавшая десять лет (1741-1751) школа китайского и маньчжурского языков, которую возглавлял И. К. Россохин. В 1762 г. была сделана новая попытка наладить преподавание китайского и маньчжурского языков: на сей раз руководство школой было поручено А. Л. Леонтьеву.
Свидетельством огромного интереса, который проявлялся в русском обществе к Китаю, являются 120 книг и статей по китайской проблематике, опубликованные в России в течение XVIII в. (Скачков П. Е. История изучения Китая в России в XVII и XVIII вв. (краткий очерк) // Международные связи России в ХVII-ХVIII вв. М., 1966. С. 173).
Таким образом, русское китаеведение развивалось поэтапно. В XVII — первой четверти XVIII в. оно прошло стадию накопления сведений о Китае и создания его географических и политических описаний. А в 30-х годах XVIII в. после создания Академии наук и заключения в 1728 г. Кяхтинского трактата, ознаменовавшего вступление русско-китайских отношений в новую фазу, китаеведение начало оформляться как научная дисциплина. На базе интенсивной работы по переводу источников на маньчжурском и китайском языках, началось исследование истории, языков и духовной культуры китайцев, маньчжуров и других народов, вошедших в состав Цинской империи.
B. C. Мясников
