Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVIII ВЕКЕ
ТОМ VI
1752-1765
ПРИЛОЖЕНИЕ 3
И. И. КРОПОТОВ И ЕГО МИССИЯ В ПЕКИН в 1762-1763 гг.
Заметный след в истории русско-китайских отношений второй половины XVIII в. оставил Иван Иванович Кропотов. С его именем связано два знаменательных события в налаживании дипломатических контактов между Россией и Китаем. Это миссия И. И. Кропотова в Пекин в 1762-1763 гг. и возглавленные им переговоры на русско-китайской границе в 1768 г. (Этот период жизни и деятельности И. И. Кропотова будет подробно отражен в следующем томе документальной серии «Русско-китайские отношения в XVIII в.»)
Иван Иванович Кропотов, представитель старинного дворянского рода, родился 24 февраля 1724 г. в семье действительного статского советника 1. В 1740 г. он был зачислен в лейб-гвардии Семеновский полк, в 1755 г. произведен из сержантов в подпоручики. И. И. Кропотов принимал участие в сражении при Гросс-Егерсдорфе 19 августа 1757 г. 2, был ранен. В 1758 г. он ушел в отставку в чине капитан-поручика.
В конце 1750-х начале 1760-х гг. И. И. Кропотов «числился» в штате Московского университета, в типографии которого печатались его переводы комедий Ж.-Б. Мольера. Издание «Комедии из театра г. Мольера», включившее пьесы «Скупой», «Тартюф, или Лицемер», «Школа мужей» и «Школа жен», выходило отдельными выпусками в 1760 г. 3. В связи с этим заслуживает внимания свидетельство товарища куратора Московского университета М. И. Веревкина, организовавшего любительскую театральную труппу из учеников, о том, что на праздновании 5-летия Московского университета летом 1760 г. эта труппа представила гостям и родителям учеников комедию «Школа мужей» 4. Вполне возможно, это был перевод И. Кропотова, тем более, что его переводы получили признание. С. М. Соловьев в своей «Истории России...» отметил этот факт таким образом: «Из переводчиков иностранных драматических произведений особенно потрудились Иван Кропотов, переведший лучшие комедии Мольера...» 5. Следует отметить, что Кропотов также перевел с французского языка и комедию Ж.-Ф. Реньяна «Игрок», пьесу М.-А. Леграна «Друг всесветный», с немецкого языка им была переведена комедия Л. Гольберга «Гордость и бедность». Несомненная важность переводческой деятельности И. Кропотова состояла в том, что в конце 50-х начале 60-х гг. XVIII в., по словам С. М. Соловьева, «русские драматические сочинения умножались медленно, и для поддержки театра нужно было переделывать и переводить иностранные» 6.
Следствием тесной связи И. И. Кропотова с Московским университетом явилось, по всей видимости, и привлечение им к поездке в Пекин в 1762— 1763 гг. студента Петра Екимова7, который «отдан был по ордеру господина куратора Шувалова 8 Кропотову по требованию ево в команду». Коллегия иностранных дел отказалась рекомендовать П. Екимова к какому-либо награждению по возвращении его из Китая. Объяснялось это следующим: «О сем студенте как неизвестно в Коллегии, зачем он в Пекин ездил, ибо никакой надобности в нем не было, а тем меньше сведомо о его службе...» 9. [365]
Состоявшаяся в 1762-1763 гг. миссия И. И. Кропотова в Пекин была вызвана необходимостью поставить в известность цинское правительство о смерти императрицы Елизаветы Петровны и вступлении на российский императорский престол ее племянника Петра III. Однако уже через несколько месяцев на российский престол вступила императрица Екатерина II. Это событие потребовало изменения в значительной степени документации, уже подготовленной для курьера И. Кропотова. Начало его экспедиции относится к 19 октября 1762 г. — отъезду из Москвы. И. Кропотов со своей свитой 10 прибыл во Владимир 21, а в Муромский уезд в село Репино, ему принадлежавшее, — 23 октября. Здесь И. Кропотов, по разрешению императрицы, остался дожидаться санного пути 11. 24 ноября, день тезоименитства Екатерины II, был отмечен как в собрании уездного дворянства г. Мурома, так и в селе Репино в доме «Ея величества ординарца Кропотова». По сведениям из журнала миссии, «на дворе поставлено было несколько смоляных бочек. Во время ужина пили кубок за высочайшее здравие Ея императорскаго величества при пушечных тритцати одном выстреле, другой кубок за здравие его императорскаго высочества при выстреле 21 пушки, третий в знак усердия верных слуг Ея величества при выстреле 11 пушек. А на дворе для народу поставлено было вино и пиво и в изъявление искреннейшаго народнаго усердия слышан был многократно крик с обыкновенным словом ура» 12.
Для создания более полного представления о личности И. Кропотова, выбранного императрицей для выполнения важной миссии налаживания отношений с Китаем, как человеке энергичном, инициативном, интересен не только этот эпизод. Несомненно важны его наблюдения и замечания, сделанные о состоянии уездов по маршруту его следования, и характеристики, данные им, их воеводам и губернаторам 13. При этом следует отметить, что, как правило, свои заключения, И. Кропотов основывал не только на личных впечатлениях, но и на мнениях опрошенных им уездных помещиков, крестьян и ямщиков 14.
Как же дальше после с. Репино проходил путь экспедиции курьера И. Кропотова? 2 декабря ее члены отправились в Нижний Новгород, а 5 декабря добрались до него. На следующий день их маршрут уже лежал в сторону Козмодемьянска, куда прибыли 8 декабря, 9-го достигли г. Чебаксар, 10-го — села Везовые и города Свияжска 15. Надо отметить, что весь этот участок пути был очень тяжелым из-за «нестерпимой стужи», вследствие которой члены экспедиции «принуждены бывали почти во всякой деревне на малое время останавливаться для служителей своих и ямщиков, чтоб их не перезнобить, и сами претерпевали великую нужду» 16. 11 декабря они достигли Казани, затем на пути их следования был Кунгур, а 24 декабря миссия И. И. Кропотова прибыла в Екатеринбург. Здесь ему предстояло разобраться в сложном деле по «челобитью крестьян господ Демидовых». Однако ранее командированный сюда от Правительствующего сената для следствия по этому вопросу полковник Лопатин поставил И. Кропотова в известность, «что все обиды, причиненные от прикащиков Демидовых крестьянам, почти без доказательства», поскольку нигде не было засвидетельствовано, «кто бит и когда» 17.
25 декабря экспедиция И. Кропотова покинула Екатеринбург, 27 декабря прибыла в Тюмень и, не останавливаясь, поехала в Тобольск, до которого добралась ночью 30 декабря. Утром следующего дня И. Кропотов вручил губернатору тайному советнику Ф. И. Соймонову 18 доставленные им с императорским указом знаки ордена Святого Александра Невского 19. А 7 января губернатор Соймонов получил из Правительствующего сената повеление об отъезде в Москву. В связи с этим обстоятельством И. Кропотов оказался свидетелем проявления «всенародного любления» к этому человеку, поскольку [366] «к великому нашему удивлению, — по его словам, — увидели множество плачущих разнаго состояния людей» 20.
14 января, оставив Тобольск, И. Кропотов со своей свитой отправился в Тару, затем в Томск (26 января), а 29 января выехал в Красноярск, куда прибыл 3 февраля. 10 февраля экспедиция добралась до Иркутска. Здесь И. Кропотов вручил вице-губернатору генерал-майору И. И. Вульфу 21 пакет со знаками ордена Святой Анны 22. Сравнивая тайного советника Ф. И. Соймонова с генерал-майором И. И. Вульфом, И. Кропотов отметил, что И. Вульфу приписывают во всем «великую медленность, лишнюю и совсем не дельную робость, а частию и упрямство. Товарищи ево не смеют из почтения к чину ево ничево в канцелярии сделать и так многое длится такое, которое скоро исполнено должно быть» 23.
В Иркутске И. Кропотову по указу Правительствующего сената, помимо 500 рублей, полученных на проезд еще в Санкт-Петербурге, выделили мягкую рухлядь в виде 85 камчатских бобров, по иркутской оценке на сумму 1500 рублей 24.
19 февраля команда Кропотова, отправясь из Иркутска, 22 февраля прибыла в Селенгинск. Генерал-майор В. В. Якоби 25 получил от направлявшегося в Китай курьера пакет со знаками ордена Святой Анны. Отношение подчиненных к генерал-майору В. В. Якоби, по мнению И. Кропотова, было таким же, как и отношение окружающих к тайному советнику Ф. И. Соймонову 26.
11 марта И. Кропотов со всей свитой прибыл в Кяхту. Во время пребывания в Кяхте он изучил нужды русского купечества и наиболее злободневные из них представил в журнале своей экспедиции. Они состояли в следующем: в необходимости снижения пошлинных сборов с бобров камчатских и соболей, перенесении гостиного двора в крепость, называемую Стрелка, при Селенгинске, потому что в Кяхте китайцы видят, и как «в гостинной двор для торгу все ходят, и как клеймят» 27, в то время как сами китайцы свои товары «привозят всегда по ночам, и никто из наших узнать не может, когда, какой товар и сколько привезено, и потому легче им цену держать по своему желанию». Достоин подражания, по мнению русских купцов, и китайский опыт организации купечества в собрания или конторы, которые называются «фузами», «и всякому своему товару полагают цену общую так, что в одной фузе просят, тово в другой дешевле не достанешь». Важным условием развития русской торговли являлось также требование запрещения вывоза российских денег на китайскую территорию и повышения качества ввозимых в Россию китайских товаров 28.
5 апреля в Кяхту приехал генерал-майор В. В. Якоби с известием о получении им письма от пограничного генерала об отправлении людей для сопровождения И. Кропотова и его свиты до Урги. Появившиеся на следующий день помощник правителя хошуна по гражданским делам (тусалагчи) и командир пограничных караулов потребовали сведений о числе свиты и количестве необходимых для экспедиции И. Кропотова верблюдов и лошадей. И. Кропотов запросил 25 верблюдов 15 верховых лошадей. Проводники, благосклонно отнесясь к такой просьбе, обещали сообщить своему генералу и надеялись получить от него ответ к 19 апреля. И. Кропотов угощал их чаем и винами и щедро одарил подарками-мехами 29.
Прежде чем перейти к заграничному периоду путешествия И. Кропотова, отметим, что посвященная этим событиям часть журнала основывается на воспоминаниях и написана в России, «за тем, что опасность, в которой мы в Пекине находились, — по словам И. Кропотова, — записывать порядочно препятствовала» 30. Выезд экспедиции И. Кропотова за пределы России [367] относится к 30 апреля. Для перевозки тяжестей члены экспедиции получили 15 верблюдов под мягкую рухлядь, предназначенную на жалованье живущим в Пекине членам Российской духовной миссии, 25 — под собственные пожитки и карету с телегою, а также 12 верховых лошадей 31. На самой границе их встретил командующий пограничными караулами (дзасак) 32 с товарищем своим дзахирагчи 33, всего шесть человек. На своих подводах члены экспедиции проехали 12 верст до реки Буры, за которой в установленных четырех монгольских юртах их ожидал проводник с товарищем. Здесь И. Кропотов и его свита остановились на ночлег 34.
1 мая, поменяв у тусалагчи верблюдов и лошадей, русская экспедиция вновь отправилась в путь и вскоре достигла реки Иро. Из-за сложных погодных условий через реку Иро переправилась лишь 3 мая, а 4 мая подошли к реке Шара, которую переехали вброд 5 мая, и, пройдя «с великим трудом» верст с двадцать, оказались около речки Хара, где и устроились на ночлег. С 6 по 9 мая маршрут проходил по реке Хара, при переправе через которую «подмочили два тюка с бобрами, которые, развязав, принуждены были провешивать» 35. В этот же день в лагерь русского курьера приехал от пограничного генерала бошко 36, которому надлежало препровождать Кропотова и его свиту до Пекина и обратно на границу. «12-го числа, — по сведениям из журнала, — с великим трудом переехав горы, пришли к Урге (которое место мунгалы называют Курень), тут живет джанджур ван 37 или генерал, имеющей команду над немалою частию мунгалов».
16 мая И. Кропотов со своими спутниками вновь отправился в путь и лишь 12 июня достиг города Калгана, где намеревался пробыть 4 дня с целью починки кареты и перевязывания тюков 38. Однако вскоре пришлось вновь упаковывать тюки и укладывать всего лишь в 4 телеги, поскольку неожиданно последовало указание оставить Калган с тем, чтобы встретить китайского императора на пути из Пекина в Жэхэ 39. 17 июня сопровождавший бошко объявил письменное повеление из Пекина о том, чтобы Кропотов со свитою из 4-х человек, доехав до города Цан-Пинджу, повернул бы прямой дорогой к Жэхэ. Помимо главы миссии, по этому маршруту направились переводчик Сахновский, толмач Трубачев и один служитель, а остальные с одним монгольским стольником поехали в Пекин 40.
20 июня И. Кропотов со своей маленькой свитой проехал дворец, в котором ночевала мать китайского императора, а к вечеру достиг и дворца, в котором находился сам император. Однако проводники тусалагчи и бошко, не имея никаких указаний, решили проехать еще 30 ли 41 и остановиться в одном почтовом дворе. На следующий день к ним прибыл офицер-маньчжур с именным повелением, быть готовыми поклониться императору на пути его следования в Жэхэ. И. Кропотов и его спутники не захотели упустить такого случая и вышли на улицу в то самое время, как показался на дороге императорский кортеж (около 200 человек, не считая едущих по сторонам). За ними в окружении знатных придворных верхом ехал император. Далее в журнале экспедиции И. Кропотова эта встреча описывается следующим образом: «Нам велено было стать на колени, а когда против нас доехать изволит, поклониться в землю, что все, кроме Кропотова, и учинили, а он, не поклонясь (для того, что имел на себе гранодерскую с пером шапку), стоял на коленях. Мы так блиско стояли, что разговор ясно слышан был и его величество изволил одному из придворных на китайском языке сказать, что платье наше сходственно с европейским и с тем миновать нас изволил»42.
На дальнейшем маршруте продвижения И. Кропотова за пять ли до Жэхэ 23 июня произошла еще одна встреча его с императором. Русских поставили против беседки между воздвигнутых для ханского проезда «триумфальных [368] ворот». В журнале экспедиции это представлено так: «Как скоро в первые ворота его величество показался, стали мы все на колени, а потом Кропотов снял шапку и с прочими поклонился трижды в землю и говорил: ”Великий государь! Вашему величеству приношу покорнейшее поздравление с благополучным прибытием”. Его величество, остановясь, изволил сказать по-манжурски... которое значит по-руски: ”Я ваши поздравлении не забуду”. Мы, поклонясь еще в землю, встали, а в то время его величество въехал в другия ворота, а так мы, седши на лошадей, приехали в свите его величества в Жехэ и поставлены на квартиру, где и начевали» 43.
На следующий день И. Кропотов, переводчик Е. Сахновский и толмач Трубачев «из особливой милости» были приняты не в Лифаньюане, хотя они сами и их листы были присланы от Сената, а допущены ко двору. Их принял первый министр и президент всех коллегий Фу-гун, «которому все государственныя дела поручены». При вручении листов И. Кропотов, заранее поставленный в известность, стал на колени, а затем, поднявшись, коротко сообщил о цели своей миссии: доставить листы о восшествии на императорский престол императрицы Екатерины II с уверением «с Ея высокой стороны доброй соседственной дружбы к его богдыханову величеству», а, со своей стороны, И. Кропотов выразил благодарность за оказанную ему честь «видеть его богдыханово величество». После перевода Сахновского Фу-гун поинтересовался, не хочет ли Кропотов что-нибудь еще представить словесно? И. Кропотов, выполняя данные ему наставления, сказал об обмене посольствами. На это Фу-гун ответил, что «посольство от Ея величества к их государю охотно примется. И ежели де поступки его так государю понравятся, как и твои, то де, может быть, и в ответ от его величества посольство в Россию будет». Затем Фу-гун поинтересовался, нет ли у И. Кропотова поручений по поводу пограничных дел, и как теперь российские сенаторы относятся к вопросу о пропуске судов по реке Амуру? На это русский курьер ответил, что «ему о том, как не о порученном деле, не известно» 44.
Через очень непродолжительное время после этого приема И. Кропотову был объявлен указ китайского императора о разрешении по приезде их в Пекин продавать русские товары по вольной цене и допускать к ним всех желающих, также как и самим русским покупать, «что, где потребно, будет» 45. Кроме того, в соответствии с указом были сняты ограничения в обеспечении их подводами на обратный путь, в их передвижении во время пребывания в Пекине, в назначении дня отъезда («невзирая на обыкновение, по которому не больше тритцати дней в Пекине позволялось нашим прожить»). Обо всех нуждах и неудовольствиях И. Кропотову разрешалось писать доношения на ханское имя и отсылать их через пристава к первому министру. Пристав, объявивший ханский указ, поставил также Кропотова в известность о том, чтоб они «завтре в три часа пополуночи готовы были ехать с ханом на охоту, а после полудни позволено будет смотреть при дворе камедию, и тут де изволит наш государь с вами сам говорить, да и награждение получить» 46. Однако через два часа после ухода пристава к Кропотову пришел переводчик русского языка Фулохе и сообщил «худую» весть о том, что присланный из Сената лист переведен и, по его мнению, «мало добра... пророчествовать может» 47. 25 июня через секретарей русский курьер получил распоряжение, вместо охоты ехать в Пекин, куда прибыли 28 июня в российский Посольский двор. Однако он оказался в таком запущенном состоянии, что жить в нем было невозможно, поэтому вся свита разместилась в монашеских покоях в монастыре. Товары же положили на Посольском дворе в двух боковых палатах, отремонтированных собственными силами. С приездом И. Кропотова и его свиты в Пекин у первых и вторых ворот был выставлен караул, состоявший из сорока человек [369] маньчжуров, а около двора в трех пикетах было выставлено по двадцать человек. Вначале вновь прибывших командир охраны и пристав уверили, что такое запрещение во входе к ним и их выходе со двора «обыкновенно до получения от государя указу всегда бывает» 48. Однако 30 июня, как записано в журнале, «были опять караульные наши и пристав с пустыми обнадеживаниями скорой нашей свободе, вместо которой умножено число караульных вдвое» 49. Лишь 3 июля российский курьер и его спутники получили обещанное позволение: «лист прибили на воротах, на котором означено всем желающим купить у нас товары и нам потребные продавать вольно». Однако, несмотря на множество желающих, до 5 июля никто из купцов к ним не пришел, за исключением пяти человек в сопровождении офицера. Они просмотрели весь товар, записали цены и пошли «будто домой», чтобы посоветоваться со старшим из них, а на самом деле дошли только до приставов и, переговоря с ними, вернулись и предложили за товар четвертую часть его стоимости. Проанализировав их действия, русские пришли к заключению, что у них «все в казну купить хотят». Подтверждением этого явилось и то обстоятельство, что целые десять дней никого, кроме тех купцов, к ним не допускали 50.
Судьба И. Кропотова и его спутников оказалась небезразличной католическим патерам, приславшим поздравление из четырех иезуитских коллегий 51, а 16 июля также и подарки, «состоящие в разных вещах лаковых, финифтной посуде и чаю» 52. Русский курьер, в свою очередь, тайно отправил им подарки через русских церковников, которых сначала, в отличие от людей из его свиты, пропускали со двора, не осматривая. Но вскоре и церковникам велено было все предъявлять приставам 53. Сведения, полученные от иезуитов, во многом объяснили изменения, происшедшие в отношении китайского двора к миссии Кропотова. Они были связаны с написанием титула «Ея императорскаго величества» в полученном за два дня до приезда свиты И. Кропотова в Пекин листе из Сената. Один из переводчиков-иезуитов патер Амиот 54 был призван главою Лифаньюаня Шу-дажином 55для ответа на вопрос: «Так ли прежде писывали из Российского сената в листах?» 56. На это он ответил, что сначала патер Гобиель 57, затем он сам всегда полностью переводили с латинского весь титул «Ея величества», маньчжурские же переводчики, переводившие с русского оригинала, «по всегдашнему обыкновению» титул оставляли без перевода. Таким же образом было сделано и теперь, поскольку опасались богдыханского гнева, «ежели он такой титул другому государю приписанной увидит, какова, кроме себя, никому иметь не позволяет». В этот же раз богдыхан «возжелал оригинальной лист сам видеть, и для того не посмели титул, пропустя, подать, а частию Фу-гун, желая озлобить его величество против России, умышленно весь титул написать велел в намерении, что его величество примет за новое прибавление в титуле Ея величества и тем по желанию его (которое от многих давно примечено) подаст причину к войне?». Получил И. Кропотов и информацию о том, что ответ, в котором гнев его ханского величества «очень виден был», на присланные с ним и позже листы и словесное предложение о посольстве, отправлен через нарочного курьера. Сам же Кропотов и его свита «к спасению своему ничего иного не находя, старались все озлоблении пристава нашего сносить, не давая ему о том приметить, а он, получа нашу склонность, стал прибавлять нам огорчения» 58. Частным проявлением этого было поведение пристава в вопросе о выезде русских в лавку к китайским купцам для покупки у них шелковых товаров за то, что эти купцы приобрели сто русских бобров за 2 тыс. 500 лан 59 серебра. Лишь через два дня после обращения к приставу И. Кропотов получил разрешение на выезд и верховых лошадей, которых нельзя было даже оседлать из-за того, что они все были, «пересаджены» до костей и еле ходили от [370] худобы 60. На просьбу прислать других лошадей, пристав предложил Кропотову и его людям оставаться дома до того времени, «когда лошади случатся лучше». И. Кропотов со своей свитой пошел пешком «под видом гулянья» в сопровождении трех человек бошков и «человек до десяти баеров караульных», которые записали все, что русские купили, и сопроводили их до дома, строго наблюдая за тем, чтоб они не заговорили по дороге с кем-нибудь из других купцов. До конца месяца в результате ежедневных посещений все тех же купцов экспедиция И. Кропотова продала тысячу черных белок по 48 лан, тысячу серых белок по 36 лан, одну бурую лисицу, одну лису-сиводушку по 3 ланы, сафьяны красные, желтые и черные по шести чин за каждый. После выноса первых ста бобров, китайским купцам показали еще сто сорок, лучше прежних, которых они купили через два дня по 35 лан за каждого, только после совета с офицером, прежде покупавшим товары на Кяхте. Это обстоятельство явилось еще одним подтверждением, по мнению Кропотова, того факта, что «почти все или лутчие наши товары покупают у нас в казну». Русские, в свою очередь, в соответствии с договоренностью также купили китайские товары, однако не больше, чем на 200 лан. Огорченные купцы долго не приносили серебра за бобров. И. Кропотов же столь незначительные приобретения объяснил приставу неуверенностью в том, получат ли они подводы и в каком количестве. На что пристав с уверенностью ответил, что по существующему указу им не должно быть отказа в подводах. Однако 26 июля после объявления приставом этого указа, стало ясно, что китайцы рассчитывали получить деньги как за подводы для членов русской миссии на обратный путь (причем серебро требовали вперед или грозили забрать его у купцов, которые купили бобров), так и за те подводы, на которых русские привезли свои товары, всего на общую сумму 1223 ланы 61.
1 августа российский курьер был принят в Лифаньюане алихадой 62 и Шудажином. Во время встречи, которая прошла в доброжелательной обстановке (Кропотова потчевали чаем), русскому курьеру были заданы вопросы о предполагаемой дате отъезда и его мнении об условиях жизни русских священников в Пекине 63. Кропотов ответил, что прежде доходивший до Российского сената «несправедливый слух» о жизни русского духовенства, как ему известно, был опровергнут уже в присланном с ним листе 64. Но Шу-дажин просил И. Кропотова, чтобы он по возвращении в Россию объявил сенаторам то, что видел, и «уверил бы их, что наши священники никакого притеснения не имели и что сумнение с нашей стороны к ним было напрасное». Кроме того, Шу-дажин поставил И. Кропотова в известность, что, с их стороны, вопрос о российских перебежчиках считается уже оконченным делом, и «чтоб впредь о том из Российского сената не было ожидаемо от них упоминания». Шу-дажин также обещал удовлетворить просьбу русского курьера о выдаче расписки в приеме денег за подводы и о получении им уже подготовленного листа в Российский сенат. Однако лист этот Кропотов должен был получить от монгольского генерала в Урге. С самим же курьером отправлять еще один лист не предполагалось 65.
После этой встречи экспедиция И. Кропотова стала готовиться в обратный путь, поставив своих приставов в известность о намерении выехать 12 августа. В связи с этим 10 августа И. Кропотова и его свиту пригласили в Лифаньюань «для получения его величества награждения». Два часа русский курьер с пятью человеками своей свиты дожидался приезда Шу-дажина. Все это время сопровождавший их пристав пытался убедить Кропотова в необходимости принять награждение его величества, стоя на коленях. И. Кропотов категорически отказался от такого предложения, напомнив приставу, что никто из его предшественников, будучи даже и меньше его чином, не делал этого. [371] Поэтому церемония вручения ханских подарков прошла следующим образом: ”при вступлении Кропотова Шу-дажин встал и велел офицеру подавать Кропотову подарки, сказав притом: «Сим жалует его величество наш великий государь господина российскаго посла» 66. Офицер вручил русскому курьеру три куска 67 шелковых материй и двадцать четыре конца 68, переводчику Сахновскому – камку 69 и шесть концов, двум унтер-офицерам, толмачу и двум служителям — по одной камке, «самой ниской руки», и по четыре конца, остальным членам свиты — по одной камке и по четыре конца 70. После вручения подарков Шу-дажин предложил И. Кропотову сесть, угощал его и переводчика Е. Сахновского чаем и беседовал, «не показывая нималаго за то неудовольствия, что Кропотов на колени не стал», из чего видно было, что предшествовавшее аудиенции давление исходило от пристава. В заключение И. Кропотов выразил свою благодарность «за все его величества милости, которыми он в областях его величества пользовался», а Шу-дажин, в свою очередь, одобрительно отозвался о заслуживающих похвалы поступках И. Кропотова, заверив его, что о них и в Российский Сенат в свое время будет сделано уведомление 71. В оставшиеся до отъезда дни решался вопрос о плате за подводы. И в данном случае пристав, употребив свою власть, заставил пользоваться его весами, «в которых не надлежащей шеснатцатиланной вес в гине 72 был, а только, — как записано в журнале, по двенатцати лан в гин щитали» 73. Но несмотря на явный обман, русские заплатили все беспрекословно, опасаясь вызвать неудовольствие, на которое, как они потом узнали, пристав и его окружение очень рассчитывали, «чтоб тем больше нанести на нас гневу его величества». Общая сумма за подводы в обе стороны, на которую была взята у пристава расписка, составила 2223 ланы серебром. В обратный путь экспедиция И. Кропотова забирала 174 лучших камчатских бобра. Китайские купцы очень рассчитывали на то, что русские оставшиеся товары продадут за бесценок, а не повезут назад. Вместо назначенной за бобров суммы в 9000 лан серебром, они через подосланных купцов пытались сторговать их за 8 тыс. лан. Не получив согласия, купцы на следующий день предложили за бобров 8,5 тыс. лан серебром, но при условии, «чтоб мы у них приняли серебром 3000 лан, а достальное золотом тайно». Однако по закону китайцам запрещалось вывозить золото за пределы государства. Поэтому, по словам И. Кропотова, «мы не согласились променять безопасность на прибыток, будучи награждены высочайшею Ея императорскаго величества милостию не по заслугам, да и для того, чтоб впредь, когда при посольстве за неимением на прожиток серебра превезены будут товары, то бы китайцы не думали, что назад увести их было не можно...» 74
12 августа экспедиция И. Кропотова в сопровождении одного маньчжурского офицера выехала из Пекина. На всем пути до Калгана, куда прибыли 19 августа, офицер внимательно следил за тем, чтобы русские не продали увозимых бобров. Такая же ситуация сохранилась и в Калгане, где И. Кропотову в связи с ремонтом кареты, пришлось задержаться до 24 августа. Из Калгана экспедиция выехала в сопровождении прежних степных приставов и добралась до Урги 18 сентября 75. По дороге маньчжурский пристав поведал еще одну причину невезения русских в Пекине. Незадолго до их приезда на границе был съезд. Российскую сторону на нем представлял генерал-майор В. В. Якоби, а китайскую — «один амбань» 76, который, будучи домашним офицером первого министра, по его представлению, как отмечено в журнале, «в сей чин произведен единственно для переговору с нашим генералом». Среди разных дел на съезде обсуждался вопрос и о размене, «по которому должно с китайской стороны в российскую великое число скота заплатить» за то, что китайцы, торговавшие в Кяхте, запрещенным образом покупали у россиян [372] лошадей и скот. Однако амбань «чрез взятки с купцов сложил вину ту не сколько на мунгал, а больше на российскую сторону». В апреле 1763 г. амбань был изобличен в своих неправедных делах, взят под арест и «так осужден на смерть в наступающем декабре». Это происшествие очень повлияло на настроение первого министра и, казалось, пошатнуло его положение при дворе. Но все изменилось с получением присланного вслед за миссией Кропотова листа, который «произвел в хане совсем иное о России мнение». Амбань был помилован и получил прежнее место. А ханский гнев на россиян распространился и на И. Кропотова и его окружение. Фу-гун же, озлобя хана против И. Кропотова, получил возможность притеснять русских. А они «терпели всякие огорчении», как выяснилось, еще и за то, что не согласились дешево продать товар его людям, про которых И. Кропотов думал, что они покупают меха в ханскую казну. Не желая упускать из своих рук камчатских бобров, первый министр прислал даже на границу бухарцев с повелением «стараться купить» тех бобров. Однако И. Кропотова предостерегли от этой сделки. Остаток пути экспедиции И. Кропотова также был омрачен поведением их монгольского проводника тусалагчи. Еще в Пекине он купил на имя своего джан-джун вана товар на сумму 160 лан серебра, но серебро обещал отдать по выезде из Пекина. Однако только в Калгане он отдал 50 лан, а остальное обещал вернуть в Урге 77, от чего потом вовсе отказался. Когда экспедиция прибыла на последний стан при реке Иро, И. Кропотов попросил разрешения ехать верхом вперед с четырьмя человеками, но тусалагчи «с великою грубостию не токмо отказал, но и оседланных уже лошадей отнял и тем принудил еще тут на сутки остаться». Однако по приезде на границу 25 сентября тусалагчи все-таки вернул свой долг 78.
Пребывание на границе затянулось сначала до октября из-за отсутствия летнего экипажа и из-за клеймения в таможне товаров. После встречи с генерал-майором Якоби, И. Кропотов последовал его совету остаться в Кяхтинском форпосте до зимнего пути через Байкал. В Санкт-Петербург был отправлен прапорщик Заев, «которому велено кругом море ехать и обстоятельное о опасности переезду чрез море известие учинить» 79. С ним из Кяхтинского форпоста И. Кропотов 18 октября 1763 г. отправил также в Коллегию иностранных дел рапорт с кратким изложением событий, происшедших со времени его пребывания за границей и подачи последнего рапорта в Коллегию иностранных дел 80. В конце своего рапорта И. Кропотов сделал краткий финансовый отчет, в соответствии с которым посланная с ним мягкая рухлядь, оцененная на сумму в 8923 руб. 92 коп. с половиной, была продана в Пекине на 14720 руб. Из этих денег на жалованье архимандриту и его свите было выдано 11050 руб., а на остальные деньги было куплено золото и другие товары для императрицы81. Помимо казенных денег, во время пребывания в Пекине И. Кропотовым были заплачены личные деньги за предоставленные китайцами подводы и верблюдов на сумму 3905 руб. 24 коп. 82. На эту сумму русский курьер получил расписки с китайской стороны 83. О возмещении ему этих денег И. Кропотов обратился к Коллегии иностранных дел, которая, в свою очередь, подготовив «всеподданейший доклад» 84, предоставила решение этого вопроса самой императрице 85. Коллегия иностранных дел, исходя из факта о якобы продаже Кропотовым в Кяхте мягкой рухляди на сумму 8818 руб. 10 коп., пришла к заключению о том, что «он казенных товаров с собою с Кяхты повез немного и не для чего б уже было ему столь великаго числа, как он требовал, лошадей тритцати, верблюдов пятидесяти... когда б не имел он при себе большей части собственных своих товаров...» 86. От «высокомонаршего» милосердия зависел, по представлению Коллегии иностранных дел, и вопрос о вознаграждении ряда членов свиты И. Кропотова, о [373] которых он упомянул в своем рапорте. В их числе были: оператор «московскаго генеральнаго гошпиталя» Франц Елачич, студент Петр Екимов и отставные лейб-гвардии сержант Иван Спирин и подпрапорщик Иван Мордовский. «Первой из них уже и рекомендован Медицинской коллегии к награждению, — как указывалось в докладе, — а о последних в Коллегии иностранных дел совсем неизвестно, по какому указу или определению и зачем они с Кропотовым в Пекин ездили» 87. Относительно же себя самого И. Кропотов заявил, что «он в награждение за труды свои ничево не желает, а в прочем предает в высочайшую волю Ея императорскаго величества» 88. 8 января 1765 г. последовала высокомонаршая воля, в соответствии с которой требовалось «посыланному в Пекин для дел наших лейб-гвардии капитану-порутчику Ивану Кропотову возвратить взысканныя у него в Пекине за верблюдов и телеги 3905 Рублев 24 копейки, и те деньги для разщета с ним отослать в помянутую Коллегию» 89.
Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении архивные документы позволяют восстановить одну из страниц в истории русско-китайских отношений второй половины XVIII в., времени восшествия на престол императрицы Екатерины II. Направленный ею в Пекин курьером ее ординарец, отставной капитан-поручик И. И. Кропотов, осуществил поставленную перед ним задачу: доставил «обвестительный лист» о восшествии на престол «Ея императорскаго величества». Кроме того, благодаря приезду И. Кропотова 5-я Российская духовная миссия в Пекине во главе с архимандритом Амвросием (Юматовым) получила жалованье за предшествовавший период с 1758 по 1763 гг. и печатные формы о возношении в церковно-служениях императрицы Екатерины II и наследника князя Павла Петровича 90.
Выполнил русский курьер и другое поручение: оповестил китайский двор о намерении своей императрицы направить к китайскому императору «знатное посольство». Китайская сторона, благосклонно воспринявшая это сообщение, не исключила возможность ответного посольства. Вопрос о возможности приема в Пекине российского торгового каравана решился сам собой еще до отъезда И. Кропотова за границу, поскольку российское купечество не выразило желания организоваться в торговый караван.
В целом же миссия И. Кропотова в Пекин оказалась не столь результативной, как того обещало, казалось бы, успешное начало. Несмотря на то, что сам курьер произвел на богдыхана и его окружение самое благоприятное впечатление, обстоятельства сложились таким образом, что дальнейшее развитие событий пошло не в пользу российской стороны и осложнило как условия пребывания Кропотова и его свиты в Пекине, так и их возвращение. Но несмотря ни на что, как видно из архивных материалов миссии, И. Кропотов отстаивал интересы своего государства, заслужив своими действиями уважение к себе и сохранив престиж России.
Вместе с тем, миссия И. Кропотова со всей очевидностью продемонстрировала, как не просто складывались отношения между двумя равновеликими странами-соседями, принадлежавшими к разным цивилизационным комплексам, с их не совпадавшими представлениями о практике дипломатических отношений, дипломатическом церемониале и этикете, в том числе в вопросе приема иностранных посольств. Стратагемность цинской дипломатии проявилась и в таком небольшом, но достаточно ярком эпизоде из истории российско-китайских отношений.
Комментарии
1. Историческое родословие благородных дворян Воейковых и проч., и проч. с приобщением царских жалованных грамот и проч., и проч., собранное игуменом Ювеналием Воейковым. М., 1792. С. 4.
2. Одно из сражений Семилетней войны (1756-1763), закончившееся победой русских войск над прусскими.
3. Кочеткова Н. Д. Кропотов Иван Иванович // Словарь русских писателей XVIII века. СПб., 1999, Вып. 2. С. 154-155.
4. Стенник Ю. В. Веревкин Михаил Иванович // Словарь русских писателей XVIII века. Л., 1988. Вып. 1. С. 148-150.
5. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1965. Кн. 13. Т. 26. С. 579.
6. Там же.
7. См. о нем более подробно коммент. № 2 к док. № 126 настоящего сборника.
8. Шувалов Иван Иванович (1727-1797), граф, государственный деятель, генерал-адъютант (1760), обер-камергер. 12(25) января 1755 г. императорским указом об основании Московского университета был назначен его куратором вместе с лейб-медиком Л. Блюментростом.
9. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1728-1767. Д. 4. Л. 243 об.
10. Полный состав свиты, состоявшей из 13 человек, включая самого И. Кропотова, называется лишь в журнале экспедиции: «московскаго сухопутнаго госпиталя оператор Елачич, московскаго университета студент Екимов, лейб-гвардии унтер-офицеры отставные сержант Спирин, сержант Галкин, фуриер Мордовской, Вязниковской слободы купец Галкинской, служителей шесть человек». В таком составе экспедиция отправилась из Муромского уезда села Репино 2 декабря 1762 г. Однако 30 апреля 1763 г. уже на пути за границу свита, по сведениям из журнала, состояла из 15 человек: «капитан-поручик Кропотов, оператор Елачич, переводчик Сахновской, студент Екимов, толмачи мунгальскаго языка капрал Любавин, конной гранодер Трубачев, лейб-гвардии сержант Спирин, подпрапорщик Мардовской, суздальской купец Смолин, гандлангер Потапов, служителей пять человек». АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 19, 89.
11. Там же. Л. 12, 18.
12. Там же. Л. 18 об.
13. Там же. Л. 11-11 об., 19-20 об.
14. Там же.
15. Там же. Л. 19-20 об.
16. Там же. Л. 21.
17. Там же. Л. 28.
18. Соймонов Федор Иванович — тайный советник, сибирский губернатор в 1757-1763 гг., гидрограф, картограф.
19. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 31-31 об.
20. Там же. Л. 35 об.
21. Вульф Иван Иванович — генерал-майор, вице-губернатор Иркутска в 1753-1765 гг.
22. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 45.
23. Там же. Л. 45 об.
24. Там же. Л. 45 об. — 46.
25. Якоби Варфоломей Валентинович (1687-1769) — комендант г. Селенгинска с 1740 г.
26. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 48.
27. Там же. Л. 52.
28. Там же. Л. 52 об., 53, 53 об.
29. Там же. Л. 55, 55 об.
30. Там же. Л. 61 об.
31. Там же. Л. 89.
32. Дзасак (джасак, дзайсак, засак — монг.) — правитель хошуна в Халхе.
33. Дзахирагчи (закирикчей — монг.) — помощник дзасака по военным делам.
34. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 89 об.
35. Там же. Л. 89 об. — 90, 90 об.
36. Бошко (бошоку — маньчж.) — урядник, унтер-офицер.
37. Цзянцзюнь (джанджун ван — кит.) — главнокомандующий, генерал-губернатор.
38. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 96 об.
39. Там же. Л. 97 об. Здесь в области Чэн-дэ, к северо-востоку от Пекина, находился дворец, до 1860 г. служивший постоянной летней резиденцией императоров.
40. Там же. Л. 98 об.
41. Ли — китайская мера длины, равная 576 м.
42. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 100.
43. Там же.
44. Там же. Л. 100, 101 об., 102.
45. Там же. Л. 102 об. — 103.
46. Там же. Л. 103. Здесь же в журнале сообщается о том, что, как выяснилось позже, предполагаемое награждение «состояло в пяти тысячах лан серебра».
47. Там же. Л. 103 об.
48. Там же. Л. 104.
49. Там же. Л. 105.
50. Там же. Л. 105 об., 106, 107.
51. Там же. Л. 105.
52. Там же. Л. 110 об.
53. Там же. Л. 107 об., 110 об.
54. Патер Амиот — французский миссионер Ж. Амио.
55. Шу-дажэнь — сановник Шу.
56. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 108.
57. Патер Гобиель — французский миссионер Гобиль Антуан, член Петербургской АН.
58. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 108-108 об., 109.
59. Лан или лян — мера веса, равная 37,301 г, использовавшаяся в качестве серебряной денежной единицы.
60. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 109 об.
61. Там же. Л. 110, 111, 111 об., 112,112 об.
62. Алиха битхай да (алегада, алехада, алихада — маньчж.) — министр, управляющий придворной канцелярией.
63. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 113. К сожалению, в журнале И. Кропотова сведения о жизни Российской духовной миссии отсутствуют.
64. Там же. Л. 113 об.
65. Там же. Л. 113 об., 114, 114 об.
66. Там же. Л. 114 об., 115, 116.
67. Кусок — отрез материи.
68. Конец — мера длины тканей, примерно равная 7,5 аршина.
69. Камка — шелковая ткань с рисунком.
70. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 116-116 об.
71. Там же. Л. 116 об., 117.
72. Жина (гина) — китайская мера веса для серебра и золота, равная 6 ланам.
73. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 117 об.
74. Там же. Л. 117 об, 118.
75. Там же. Л. 118 об.
76. Амбань (маньчж.) — вельможа, генерал, министр, чиновник.
77. АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 119, 119 об., 120, 120об.
78. Там же. Л. 122.
79. Там же. Л. 122 об.
80. Там же. Оп. 62/1. 1762. Д. 6. Л. 82-84. Необходимо отметить, что на основании императорского указа, отправленного из Коллегии иностранных дел 31 марта 1763 г. и полученного И. Кропотовым по прибытии из Пекина, он обнаружил, что среди подготовленных им за все время доношений отсутствовало его доношение из Казани от 11 декабря 1762 г., о чем и уведомил Коллегию иностранных дел в своем рапорте.
81. Там же. Л. 84.
82. Там же. Л. 91.
83. Там же. Оп. 62/2. 1762-1769. Д. 8. Л. 117 об., 118 об.
84. Правда, «сей доклад, — как помечено на его полях, — не состоялся, а вместо онаго сочинен другой» (Там же. Л. 126-127 об.).
85. Там же. Л. 127.
86. Там же. Л. 126 об.
87. Там же. Л. 127 об.
88. Там же. Л. 128.
89. Там же. Л. 135.
90. Там же. Оп. 62/1. 1762. Д. 6. Л. 90-90 об.
