ПРЕДИСЛОВИЕ

Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm  

РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XIX ВЕКЕ

ТОМ I

1803-1807 

ПОСОЛЬСТВО Ю. А. ГОЛОВКИНА В КИТАЙ

Развитие дипломатических связей различных государств породило немало событий, которые длительное время волнуют историков, сохраняя некоторую неразгаданность, неся на себе печать порой диаметрально противоположных оценок современников. К такого рода историческим эпизодам относится и неудачное российское посольство в Цинскую империю в первом десятилетии XIX в. Специалисты до сих пор задаются вопросом: рассматривать его как миссию в Пекин или как экспедицию в Ургу (современный Улан-Батор). Император Александр I, личным представителем которого был посол граф Юрий Александрович Головкин, полностью одобрил действия своего дипломата, хотя тот и не сумел проехать в Китай через монгольские форпосты Цинской империи. Император Юн Янь возложил на русского посла вину за срыв этой миссии. К такому же мнению пришел и еще один император — Наполеон, который, оценивая в своих мемуарах международные отношения того времени, отметил, что, если русский посол действительно хотел исполнить свою миссию, то он должен был подчиниться дипломатическому этикету принимавшей его страны ¹.

В течение многих лет причина неудачи посольства так и трактовалась — русская сторона не хотела подчиниться китайскому церемониалу ”коутоу”, за что члены посольства и были высланы из пределов Цинской империи. Очевидность и простота этого объяснения хорошо подкреплялись довольно многочисленными аналогичными или почти аналогичными случаями с другими русскими и западноевропейскими посольствами, направлявшимися в разное время в Цинскую империю. Стоит вспомнить русского посла Ф. И. Байкова (1655) или британского дипломата Амхерста (1816) и общая схема, казалось бы, готова. Но возникали вопросы в связи с другими, вполне успешными миссиями, имевшими место в те же столетия, для которых делались и исключения при исполнении церемониала, и организовывался вполне радушный прием.

Дипломатический этикет это видимая часть этно-культурных особенностей народа, характеристика его политической традиции. Для государств, принадлежавших к одной и той же цивилизации, например, европейской, нормы дипломатического протокола нивелировались установлениями христианской морали и общностью исторической и геополитической информации. В контактах же между государствами, относившимися к различным цивилизационным конгломератам, протокол служил защитным средством для сохранения каждой из сторон собственных представлений о себе и о мире в целом. Он был той иммунной системой, которая стремилась отторгнуть все чужеродное. Тем не менее, на наш взгляд, в данной типологии отношений, которая столь ярко видна на примерах контактов Китая с Западом, нельзя объяснять все дипломатические неудачи сторон лишь их неспособностью в тот или иной конкретный момент преодолеть этно-культурные барьеры. Разумеется, различия в политических традициях влияли на определение политических приоритетов. [6]

Тем не менее государственные интересы порой ставились выше дипломатических традиций, хотя и были тесно связаны с ними.

Отмеченные факторы повлияли на исход посольства Ю. А. Головкина. Но, чтобы оценить весь драматизм его неудачи, необходимо соотнести его результаты с теми замыслами, с которыми оно было связано, с теми надеждами, которые на него возлагались. Ответ на вопрос, кто из трех императоров, оценивавших действия посла, был ближе к истине, можно найти в цинских и русских источниках, раскрывающих образ действий сторон ².

Инициатива отправления посольства в Китай принадлежала русской стороне. Идея была выдвинута министром коммерции графом Н. П. Румянцевым в докладах на имя Александра I в феврале-марте 1803 г. ³. Мотивы, которыми руководствовался Н. П. Румянцев, лежали вне сферы русско-китайских отношений, развивавшихся в этот период весьма спокойно на добрососедской основе. Контакты двух государств определялись постановлениями Кяхтинского договора (1727 г.), дважды уточнявшимися (в 1768 и 1792 гг.). Кяхтинская торговля — главное поле экономических связей - давала доход в 3 млн. руб. на 4,5 млн. вложенных капиталов ⁴; политические проблемы решались путем переписки между Лифаньюанем и Сенатом, в Пекине уже почти столетие успешно действовала Российская духовная миссия, выполнявшая и некоторые дипломатические функции.

Но в 1801 г. Россия вступила в очередной период реформ. Государственный совет был преобразован в Непременный совет для рассмотрения государственных дел и выработки законов и постановлений. 8 сентября 1802 г. в соответствии с манифестом Александра I на основе петровских коллегий были образованы восемь министерств с комитетом министров для обсуждения дел, требовавших общих подходов. В министерствах, где было много направлений деятельности, был учрежден пост товарища министра. Министром иностранных дел (с титулом государственного канцлера) был назначен граф А. Р. Воронцов, товарищем его стал ”лучший друг в жизни” царя Александра I — тайный советник, князь Адам Чарторыйский (Чарторижский) ⁵. Министерство коммерции было одним из новых учреждений. Н. П. Румянцев, опытный царедворец, бывший доверенным лицом Екатерины II еще при выборе жены для Александра I, и не менее опытный государственный деятель, произведя оценку ситуации в международной торговле, пришел к выводу, что, пожалуй, азиатское, а точнее, дальневосточное направление политики России содержало известный потенциал для развития.

В самом деле, Европа вступила в период наполеоновских войн, влиявших и на связи с Ближним Востоком. В то же время Англия активизировала попытки проникнуть на китайский рынок, о чем свидетельствовало посольство Дж. Макартнея (1792-1794). Русское правительство, принимая ответные меры, еще в марте 1800 г. опубликовало новое ”Положение о торговле в Кяхте” и в октябре того же года ”Инструкцию кяхтинской таможне и компаньонам”. Эти документы, ставившие деятельность торговых компаний под правительственный контроль, были рассчитаны на то, чтобы в экспорте львиную долю занимали промышленные изделия. Патронаж над своим купечеством осуществляло и цинское правительство, о чем свидетельствовала специальная секретная инструкция, определявшая действия китайских торговцев в Кяхте. Пекинский двор использовал заинтересованность России в кяхтинской торговле как рычаг давления на нее при решении политических дел. В XVIII столетии торговля в Кяхте прерывалась Цинами 11 раз.

Н. П. Румянцев предложил правительству новый подход к укреплению политических и экономических позиций России в Восточной Азии. Центральным пунктом предложенного министром коммерции плана была отправка в Китай полномочного посольства, которое должно было решить целый комплекс задач. Среди поручений послу наиважнейшим пунктом был наказ [7] добиться для России права торговли в Гуанчжоу, предварительно уведомив цинское правительство о предстоящем прибытии туда кораблей первой русской кругосветной экспедиции под руководством И. Ф. Крузенштерна. Открытие русской торговли в Гуанчжоу должно было, по замыслу автора проекта, дать выход на китайский рынок товарам Российско-американской компании, связать в единую систему торговлю в Северной Америке, на Камчатке и Охотском побережье с китайским и японским рынками. Этому же должно было способствовать и получение права для русских кораблей свободно плавать по Амуру ⁶. Поскольку истоки Амура находились в руках России, а земли в низовье были фактически неразграничены, то по международному праву того времени имелись все основания обратить его в реку совместного пользования, открытую для плавания как китайских, так и русских судов ⁷.

Второй частью этого плана было стремление открыть с согласия Пекина новый пункт торговли на западном участке русско-китайской границы в районе Бухтармы. Это включило бы в русско-китайские торговые связи районы Центральной и Средней Азии. Более того, русскому послу надлежало получить разрешение китайских властей на отправление экспедиции из Пекина в Кабул через Гималайский хребет, чтобы распространить русскую торговлю на Афганистан и Индию. В самом Китае внимание российских торговых кругов привлекал район Янцзы — наиболее населенная и развитая часть страны ⁸.

Как видим, проект был грандиозный! При обсуждении кандидатуры того, кто мог бы осуществить этот великий замысел, выбор пал на младшего представителя заграничной ветви старинного графского и дворянского рода Головкиных, недавно возвратившегося в Россию из Европы — Юрия Александровича Головкина. Он был потомственным дипломатом, получившим европейское образование и имевшим возможность познакомиться с практической дипломатией при европейских дворах ⁹. От всех предшествовавших русских посольств в Китай, посольство Ю. А. Головкина отличалось тем, что оно должно было решить не только и не столько проблемы двусторонних отношений, сколько утвердить новую политику России на Дальнем Востоке, которая с полным основанием может быть названа азиатско-тихоокеанской.

Александр I и составлявшие дворцовый ”неофициальный комитет” его молодые сподвижники: В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев, П. А. Строганов, А. A. Чарторыйский горячо поддержали эту идею. Лишь опытный дипломат, канцлер А .Р. Воронцов высказал сомнения в реальной возможности осуществить это предприятие. Он указал, что успех всего дела напрямую поставлен в зависимость от воли цинского правительства, подчеркнул, что на его памяти ”уже три раза прерван был торг между Россией и китайцами, и что сие событие произошло, так сказать, от весьма незначущих причин, по известной грубости китайцев и особливо по упрямству их противу введения какой-либо новости, и что неуважение с нашей стороны таковых предубеждений послужило ко вреду выгодной нашей с ними торговли” ¹⁰. Таким образом, по мнению А.Р. Воронцова, даже при нормальных экономических связях России с Цинской империей между их правящими кругами не было взаимопонимания, без чего невозможно было надеяться на успех миссии Ю.А. Головкина. Замечание А.Р. Воронцова о консерватизме китайской дипломатии следует понимать лишь как свидетельство того, что стороны жили в разных системах представлений о моделях мира, месте собственных стран в этих моделях, о значении ритуала и, наконец, о средствах и возможностях стратагемной дипломатии. Однако, несмотря на скептицизм старого канцлера, из российского Сената в Лифаньюань был послан ”лист” с извещением о направлении полномочного русского дипломата к цинскому двору ¹¹. [8]

Подготовка и снаряжение посольства длились более года. Ю. А. Головкин был назначен послом лишь 16 февраля 1805 г. Промедление с отправкой посольства, также, как мы увидим, неблагоприятно повлиявшее на его результаты, объясняется, вероятно, тем, что министр иностранных дел, канцлер А. Р. Воронцов в начале 1804 г. занемог, удалился от дел и уехал в свое владимирское имение. 16 января 1804 г. указом императора A. A. Чарторыйский был назначен управляющим министерства иностранных дел. Однако идея доверить внешнюю политику России польскому князю не только не встретила поддержки при дворе, но и натолкнулась на сопротивление в ближайшем окружении царя.

Русское правительство все же учло мнение А. Р. Воронцова. По предложению A. A. Чарторыйского решили вступить в контакт с орденом иезуитов, чтобы при исполнении послом данных ему поручений он мог заручиться поддержкой католических миссионеров в Китае ¹². A. A. Чарторыйский в письме Ю. А. Головкину даже строил планы относительно возможной договоренности в Пекине, касающейся совместной с Китаем политики противодействия Англии. Эту договоренность посол должен был увязать с разрешением на проезд русской миссии в Кабул ¹³. Самого посла беспокоила нескоординированность его миссии с экспедицией И.Ф. Крузенштерна, он опасался, что появление русских кораблей в порту Гуанчжоу, которое произойдет до его прибытия в Пекин, может встревожить цинское правительство ¹⁴. Как показывает дальнейшее развитие событий, эти опасения, высказывавшиеся послом непосредственно Александру I, были вполне резонны.

Поведение посла в Пекине должно было определяться данной ему инструкцией. Инструкцию, составленную от имени Александра I, Ю. А. Головкин получил в день выезда из Петербурга. В течение всего пути по Сибири, а затем и во время пребывания близ границы с Китаем, глава посольства получал различные сведения о Цинской империи, которые он постоянно сопоставлял с данной ему инструкцией, пытаясь найти ту линию ведения переговоров, которая обеспечила бы успех его миссии. Результатом этой работы стала специальная памятная записка (”Мемуар”), законченная 16 декабря 1805 г. в Троицкосавске и отосланная затем послом в Министерство иностранных дел ¹⁵.

Определив собственную манеру общения с цинскими дипломатами как ”достоинство без надменности, любезность без слабости, откровенность без нескромности и особливо осведомленность без видимого любопытства”, Ю. А. Головкин весьма реалистично подходит к поставленным перед ним задачам, позволяя себе критически отнестись к большинству положений инструкции, и особенно к тем предписаниям, которые он получал от A. A. Чарторыйского. В частности, он показал нереальность идеи сотрудничества с Китаем против Персии и Афганистана и заключения с цинским правительством оборонительного союза против Бухарского ханства и кочевых народов. ”Подобная коалиция, — указывал посол, — всегда затруднительная, должна быть особливо затруднительной с Китаем, и мы будем вовлечены в весьма дорогостоящие военные действия и китайцы очень могут воспользоваться подобными предложениями, дабы, посеяв у сих народов тревогу относительно наших честолюбивых планов, заманить их и полностью присоединить к себе под предлогом покровительства” ¹⁶.

Посла должна была сопровождать довольно значительная свита, в состав посольства были включены ученые из Академии наук, художники, лекари, всего число сопровождавших посла достигало 242 человек. Научную часть посольства возглавлял граф И. О. Потоцкий, впоследствии ставший известным как автор проекта организации в России Азиатской академии. Востоковедение было представлено адъюнктом по восточным языкам и словесности Петербургской Академии наук Ю. Клапротом и китаеведом А. Г. Владыкиным, проведшим в Пекине 13 лет в составе Русской духовной миссии и известным [9] как автор маньчжурской грамматики и составитель маньчжурских и китайских ”лексиконов”. Переводчиком с латинского языка был Х. А. Струве. Топографическую группу возглавлял полковник Ф. Ф. Д’Овре, при котором состоял еще топограф К. И. Теннер. Примечательно, что путешествие по Сибири вместе с посольством Ю. А. Головкина совершил и Г. И. Спасский, известный впоследствии сибирский историк.

* * *

Первоначальная реакция цинского правительства на известие о том, что из России в Китай направляется посол, была вполне обычной ¹⁷. Ведь формальным поводом для отправления посла являлось желание сообщить о воцарении на русском престоле Александра I (посол исполнил бы это 5 лет спустя после самого события) и поздравить с восшествием на престол императора Юн Яня (10 лет спустя после занятия им трона).

Наследник воинственного Хун Ли (Цяньлуна), император Юн Янь (Цзяцин) ¹⁸, довольно мягкий и образованный человек, столкнулся с серьезными проблемами. Главными из них были резкое увеличение (вдвое за полвека) численности населения страны, которое достигло 300 млн., и связанные с этим нехватка продовольствия и других жизненно необходимых продуктов; коррупция чиновников и разложение знаменных войск; обусловленные всем этим народные восстания. Большой ущерб наносили пираты, гнездившиеся в ряде мест южного побережья Китая. Лишь к 1803 г. правительству удалось хотя бы временно справиться с частью этих проблем. Важным источником пополнения казны стали таможенные поступления от иностранной торговли. От 70 до 80% их составляли сборы от английской торговли (главным образом опиумом) в Гуанчжоу, что давало правительству доход 1.200.000 — 1.600.000 лян.

Очевидно, опасаясь, что связи с Россией могут отразиться на китайско-английских торговых отношениях, пекинский двор не стал поддерживать дипломатическую инициативу России. В указе Цзяцина от 1 февраля 1805 г. цинская дипломатия как бы дистанцировалась от любых попыток нарушить существующее положение дел. ”...Русские изъявляют желание отправить послов к нашему двору, — отмечал император, — поэтому я, приняв во внимание почтительное поведение русских, повелел исполнить их просьбу, но вовсе не оттого, что имел намерение их приглашать”. Далее император подчеркивал, что его чиновники в Урге не должны превышать своих полномочий, их задача — спокойно ожидать известий из России. ”Если русские послы, — продолжал император, - действительно будут вести себя почтительно и в шестой или седьмой луне прибудут в Курэнь, Юндендоржу и прочим тотчас выступить оттуда с тем, чтобы еще до наступления дня моего рождения доставить их в столицу”. Напомним, что император Цзяцин родился 13 ноября 1760 г. Смысл этого распоряжения заключался в том, чтобы русский посол успел попасть на аудиенцию, в ходе которой высшие чиновники империи и послы вассальных государств, прибывшие в столицу, поздравляли императора, получая от него подарки и пожалования чинов и званий. Если бы это произошло, Россия как бы подтвердила навязывавшийся ей маньчжурской дипломатией статус ”вассала” Цинской империи.

Если же русское посольство не успело бы к указанному сроку, то даже несмотря на зимние холода в Монголии, его следовало препровождать на юг, в столицу, где было теплее. И, наконец, в указе был предусмотрен и третий вариант приема русского посольства. Если бы оно прибыло весной следующего года, после новогодних праздников, его надлежало направить для встречи с императором в летнюю резиденцию в Жэхэ. Исполняющим эти указания чиновникам, подчеркивал император, ”ни в коем случае не следует превышать своих полномочий и без конца задавать вопросы” ¹⁹.

Таким образом мы видим, что у цинского правительства кроме опасений за [10] доходы от торговли с Англией была и определенная заинтересованность в прибытии русского посольства ко двору императора Цзяцина. Выполнение послом России — могущественного соседнего государства — придворного посольского ритуала, свидетельствовавшего в глазах имперской элиты и населения империи о верховенстве цинского императора и ”вассальной” зависимости Российского государства, укрепляло политический престиж главы Цинской империи. Императору это было тем более необходимо, что он вел борьбу с коррумпированной бюрократией, пытался ввести ограничения на траты двора, на различного рода празднования и юбилеи, не отказывая себе лишь в любимых увлечениях: охоте и издании собственных литературных произведений. Итак, с цинской стороны интерес был престижно-династический, но ритуальные приличия требовали не проявлять этого интереса. Более того во имя ритуала могли пожертвовать престижными соображениями. За соблюдением ритуала следила бюрократия, которая имела и собственные, отличные от двора интересы.

Иные уровни заинтересованности цинских властей могли возникнуть уже в ходе переговоров с послом, когда последний изложил бы политические и экономические предложения своего правительства. Но в том грандиозном плане, который содержался в инструкциях послу, не были проработаны такие детали, как выгоды для цинского двора от расширения русской торговли в Китае и прилегающих к нему странах. Материальной компенсацией цинским властям за разрешение на торговлю в Гуанчжоу, а, может быть, и в районе Нанкина, в Западном крае, должны были служить лишь богатые подарки императору и его приближенным. Но этого явно было недостаточно. Посол понимал это. Обдумывая план переговоров в Пекине, он сомневался в их успехе именно в связи с особенностями цинской дипломатии как партнера и из-за отсутствия выгод для Китая в тех предложениях, которые он вез в столицу империи Цин ²⁰.

Транспортировка царских подарков, особенно огромных и прекрасных зеркал, по сибирскому бездорожью была сопряжена с значительными трудностями. Это замедлило движение громоздкого посольского обоза. Лишь в сентябре 1805 г. посольство прибыло в Иркутск. К этому времени в недрах цинской бюрократии был выработан план приведения действий русского посольства в соответствие с цинским посольским ритуалом. По нашему мнению, закодированной командой к этому служила последняя фраза из приведенного нами императорского указа: ”Ни в коем случае не следует торопить события и без конца задавать вопросы”. Этим пекинский двор брал на себя полное руководство приемом посольства в пределах империи и давал понять, что замедление его движения будет вполне приемлемо.

Фактически судьба русского посольства была предрешена уже в июне 1805 г., когда посольство еще двигалось по просторам России, а в Петербурге все еще решался вопрос о назначении в состав посольства переводчика с латинского языка, и тогда же было признано целесообразным одновременно с посольством произвести и смену состава Российской духовной миссии, соединив посольство и членов Духовной миссии для совместного прибытия в Пекин. Но уже 27 июня 1805 г. иркутский губернатор И. О. Селифонтов доложил Александру I о требованиях цинской стороны сократить численность посольской свиты и отдельно решать вопрос об очередной смене состава Духовной миссии. Незадолго до этого ургинские правители получили императорский указ, в котором говорилось: ”На сей раз русские отправили ко двору в качестве послов своих чиновников высокого звания, что свидетельствует об их почтительности и покорности, и поэтому просьбу [русских] можно было бы повелеть исполнить, однако число присланных людей весьма велико, и совершенно справедливо его немного уменьшить, как это делалось прежде... Если получив данное письмо (с изложением цинских [11] требований — В. М.) русские пришлют не очень почтительный ответ и не согласятся сократить свою свиту, повелеваю Юндендоржу немедленно отправить им письмо с решительным отказом, одновременно представив всеподданнейшее донесение императору. Если после этого русские остановятся на полпути и не приедут, сойдет и так” ²¹. Более того, в письме из Цзюньцзичу от 7 октября 1805 г. прямо заявлялось, что ”будет очень хорошо, если русский посол, получив письмо с нашим отказом, остановится на полпути” ²².

Позиция правительства Цинской империи, сформировавшаяся к концу 1805 г., когда посольство еще не пересекло границу, заключалась в том, чтобы дать полный отказ послу, даже если он выполнит церемониал ”коутоу” на границе. Остальное уже было делом бюрократической техники. Ургинские правители расчленили проблему: сначала был сформулирован отказ в прибытии очередной смены Российской духовной миссии одновременно с посольством, затем для ”торможения” посольства создали вопрос о транспорте. Ван и амбань заявляли в своих донесениях в Пекин, что на военных станциях Алтайского тракта, на всех халхасских почтовых станциях и в резерве не хватит лошадей, скота и всего прочего для проезда посольства от Кяхты до Чжанцзякоу. В результате этого с цинской стороны было выдвинуто несколько предварительных условий русскому послу: сократить количество посольской свиты, чтобы оставить в ней лишь несколько десятков человек; чтобы лошадей, нужных для проезда, выделила русская сторона; заранее предъявить верительную грамоту (цинские дипломаты стремились узнать, как написаны титулы императоров) и сообщить перечень подарков, которые предназначены для вручения в Пекине ²³.

После длительных переговоров с цинскими властями путем посылки специальных представителей и переписки Ю. А. Головкин пошел на существенные уступки в вопросах уменьшения состава посольства и самостоятельной отправки Духовной миссии. Разумеется, русский посол стремился выполнить поставленные перед ним задачи, для этого он шел на разумные компромиссы. Компромиссы предлагались и цинской стороной. Например, император соглашался при сокращении ”штата” посольства до 100 персон и репетиции ”коутоу” в Урге пропустить посольство в Пекин ²⁴. Однако эта уступка была рассчитана на то, чтобы заставить посла исполнить ритуал и в Урге, и в Пекине. Вместе с тем, посол еще не осознал, что препятствия ему чинятся по прямому указанию из столицы Цинской империи.

Известно, что в течение всего пребывания Ю. А. Головкина в Иркутске и Урге, в Пекине циркулировали слухи, что русский посол будет добиваться от цинского правительства разрешения для русских судов плавать по р. Амуру, а также установления по этому естественному водному рубежу русско-китайской границы; что он будет настаивать на разрешении для русских вести торговлю на Бухтарме и в Гуанчжоу; и, наконец, что он будет требовать возвращения части волжских калмыков, откочевавшей в 1777 г. в пределы Джунгарии, которая двумя десятилетиями ранее вошла в состав Цинской империи. Трудно сказать, кем инспирировались эти слухи, может быть лицами, заинтересованными в английской торговле, и иезуитами, по подсказке цинского двора. Цинскому правительству было хорошо известно о них и это не настраивало его в пользу ведения переговоров с Россией. Существенную роль играла и позиция ургинских администраторов. От готовившихся ими документов зависели и отношение к посольству пекинского двора и реакция русского посла. Например, получив 13 ноября 1805 г. разрешение императора пропустить посольство, если его численность не будет превышать 100 человек, ван и амбань вопреки этому и в нарушение договоренностей с первым секретарем посольства Л. С. Байковым изложили в письме на имя Ю. А. Головкина от 14 ноября старую позицию ²⁵. [12]

В конце концов, зимой 1806 г. посольство пересекло границу и вступило в пределы Цинской империи. Казалось, что период взаимных препирательств на какое-то время остался позади. Главными трудностями представлялись зимний путь через Монголию и предстоящие встречи в Пекине. Но в этом посол ошибся. Цинская дипломатия разработала свой план постепенного, дозированного выдвижения препятствий перед русским представителем. При этом он должен был все время идти на уступки и удовлетворять предварительные требования. Еще до того как русскими были сделаны первые версты на пути в Ургу, Цинами было подготовлено все, чтобы дать полный отказ посольству, даже если его глава согласится выполнить перед императором обряд ”коутоу”.

Это с полной ясностью видно из указа Цзяцина (1805 г., не ранее октября 7). ”Русский посол, - отмечал император, — прислал непочтительное письмо, в котором слишком много слов, возвеличивающих его достоинство, поэтому во исполнение ранее изданного повеления Головкину из Курэня было немедленно отправлено письмо с отказом”. Далее император обвинял русских в непочтительности, в умышленном сокрытии перечня предметов, которые составляют привозимую ”дань”, в отказе сообщить, есть ли у посла приветственный адрес императору. ”Будет очень хорошо, — сообщалось в указе, — если русский посол, получив письмо с нашим отказом, остановится на полпути”.

В этом же указе раскрывалась и механика того, как воспрепятствовать послу в его продвижении к столице Цинской империи. ”Если Головкин будет вести себя почтительно и, исполнив повеление, сократит количество людей, предъявит... поздравительный адрес императору по случаю предоставления дани и список предметов дани, надо будет сказать ему еще следующее: ”Вы вступили на землю нашего Небесного государства, чтобы явиться ко двору императора, однако у нас есть утвержденные законом церемонии, которые исполняются всеми во время аудиенции у великого и премудрого императора. После этого, повернув их лицом к востоку, обучить церемонии ”коутоу”. Если они сделают все как положено и, действительно, без малейшего колебания с почтительным выражением лица смогут исполнить церемонию ”коутоу”, повелеваю Юндендоржу и прочим вновь представить подробный доклад, после чего выступить в положенный срок [из Курэня], доставить посольство ко двору. Если русские не выполнят хотя бы одно из этих условий, немедленно дать им решительный отказ и отправить обратно. Ни в коем случае нельзя вести дело, проявляя нерешительность и слабость!” ²⁶.

В императорских наставлениях есть два примечательных момента. Во-первых, в Пекине предвидели, что русский посол может выполнить все уже выдвинутые предварительные требования и было изобретено новое дополнительное — обучение его церемонии ”коутоу” в приграничном городе Урге. Ни один русский посол до этого за все сто пятьдесят лет дипломатических связей не принуждался к такому шагу. Обычно эта часть процедуры входила в повестку дня переговоров в столице. Во-вторых, против русского посла начинают выдвигать обвинения в непочтительности и несговорчивости, как бы страхуя себя и стараясь заранее возложить на него вину за будущий возможный неудачный исход миссии.

Русская дипломатия в принципе должна была ожидать такого рода трудности. Еще при подготовке инструкции послу A. A. Чарторыйский отмечал, что ”все обряды, издревле постановленныя китайцами, с великим уважением хранятся, малейшее отступление от оных почитается ими нарушением, со всем тем надлежит вам, не приступая еще к объяснениям по делам, условиться предварительно с китайскими министрами о церемониале, коему следовать должно, как при въезде вашем в Пекин или в место пребывания богдыхана, так и при приемной и отпускной аудиенции и о этикете, который при сих [13] случаях наблюдаем быть имеет”. Послу давалась определенная свобода маневра, но все же в довольно жестких рамках. Правительство выражало надежду, что Ю. А. Головкин будет стараться ”и ныне, сколь возможно, отклонять обряды предосудительныя, а наипаче высокому качеству, коим вы облечены. В протчем вы имеете руководствоваться единым правилом: согласовать достоинство империи нашей с обрядами китайцов, не жертвуя однако, важными выгодами ради некоторых снисхождений в церемониале или титулатуре” ²⁷.

К изучению соответствующих прецедентов в русско-китайских отношениях был привлечен крупный историк, управляющий Московским архивом Коллегии иностранных дел Николай Николаевич Бантыш-Каменский, который еще в 1776 г. начал готовить по архивным документам, хранившимся в Московском архиве Коллегии иностранных дел, свой фундаментальный труд ”Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами” ²⁸. Следует отметить, что и само собрание документов, касающихся посольства Ю.А. Головкина, представляет своеобразную документальную повесть о русско-китайских отношениях за предыдущие два столетия, так как не только русская, но и китайская сторона постоянно обращаются к прецедентам и ссылаются на историю взаимосвязей двух стран.

Финал посольства разыгрался по подготовленному в Пекине сценарию. Действие происходило в Урге. Ван и амбань организовали торжественный банкет в своей резиденции в честь прибывшего посольства. Когда русские дипломаты появились в помещении, где должен был состояться банкет, то, после взаимных приветствий, до того, как пригласить Ю. А. Головкина к накрытому столу, цинские чиновники предложили ему совершить ”коутоу” у одной из стен на специально оборудованном месте, где стоял стол с благовониями. Такой вариант церемонии не мог быть предусмотрен инструкциями послу, так как не имел прецедентов.

Русский посол отклонил преподнесенный ему сюрприз. После короткого спора Ю. А. Головкин и его свита покинули резиденцию ургинских правителей. Прошло 33 дня в попытках договориться с цинскими чиновниками, но те, памятуя о наказе императора не проявлять нерешительность и слабость, твердо стояли на своем. Русская делегация категорически отказалась от выполнения церемонии, которая свидетельствовала бы о вассальном статусе представляемого ею государства. Ритуальные поклоны были неприемлемы еще и потому, что совершить их предлагалось не перед ”лицем” императора, к которому направлялся посол, а лишь перед неким символом, который наскоро соорудили называвшие себя ”ничтожными слугами” императора чиновники - ван и амбань.

1 февраля 1806 г. было объявлено о выезде русского посольства из Урги. Ургинские правители все же были напуганы. 10 дней они выжидали, не возвратится ли посольство и лишь после этого отправили депешу в Пекин. Это было нарушением указаний императора о том, чтобы о всех перипетиях посольства сообщать в Пекин немедленно, при этом гонцы должны были двигаться со скоростью 600 ли (около 300 км) в день.

Причиной неудачи посольства было слияние воедино двух важнейших факторов. Первым была незаинтересованность цинского двора в результатах посольства. Посол вез не политические, а торговые предложения. Торговля же в императорском Китае считалась уделом низших слоев. Серьезные политики при цинском дворе были вправе рассчитывать на иное содержание бесед с ними. Думается, что если бы Ю. А. Головкин исполнил в Урге все предписания цинских властей и достиг Пекина, то и в этом случае он не мог бы выполнить порученный ему план. Вторым — тактическая ошибка русской дипломатии, не сумевшей усилить интерес китайской стороны к своим планам. Методы, [14] которыми предполагалось осуществить расширение связей с Цинской империей, были взяты из арсенала европейской политики, лишь в области протокола они учитывали специфику цинской дипломатической практики. Несогласованность времени прибытия посольства в Пекин и кораблей И. Ф. Крузенштерна в Гуанчжоу, конечно, повлияла на позицию цинского двора, но лишь тем, что дала ему удобный повод сеять подозрения относительно намерений России. В этой сложной ситуации посол видел своей важной задачей сохранить достоинство представляемого им государства, что он с честью и выполнил.

Конечно, срыв посольства — дело нешуточное в отношениях любых государств. В данном случае речь шла об отношениях двух великих империй. Российская сторона пережила известный шок. Ю. А. Головкин, который имел дополнительное поручение обследовать сибирские губернии и внести предложения по улучшению деятельности администрации, еще длительное время находился близ рубежей Цинской империи ²⁹. До него доходили слухи, что цинский император якобы сожалеет о неудаче посольства и строго наказал ургинских чиновников. Сам русский посол изложил суть происшедшего в реляциях на имя Александра I и в посланиях к А. Чарторыйскому. Он предлагал даже увеличить русские гарнизоны в пограничных городах, продемонстрировать соседней державе силу. Но правительство не приняло этих предложений. Оно слишком дорожило установившимися добрососедскими отношениями с Китаем. Дальневосточный театр политики на какое-то время отошел на второй план - наполеоновские войны сотрясали Европу, и Аустерлиц военный для Петербурга был гораздо чувствительнее маленького дипломатического аустерлица, разыгравшегося в центре монгольских степей.

В сфере китайской дипломатии после отъезда посольства из Урги действовали два течения. Правда оба они порождались одним и тем же источником: страхом перед неизвестностью о дальнейшей судьбе китайско-русских отношений, опасениями возможных репрессалий со стороны России. Поэтому местные цинские власти, ургинские ван и амбань, мучимые сомнениями, не перестарались ли они в своем рвении, не нарушили ли какие-то неведомые им замыслы двора, стремились изо всех сил изобразить русских виновниками всего этого конфузного эпизода. С этой целью использовались даже те негативные, темные краски, которые могло дать цинским чиновникам их ложное сознание этно-культурного превосходства над всеми остальными народами. ”Мы, ваши ничтожные слуги полагаем, — писали они в своем докладе в Пекин, — что русские — это некий бедный народ, мелочный по своей натуре, низшие и высшие классы которого совершенно не знают законов (т.е. это варвары, которые не знают законов Цинской империи. — В. М.); русские люди хитры и коварны и пекутся лишь о собственной корысти” ³⁰. И далее: ”Мало кто в их государстве умеет ездить верхом. Их мужчины не знакомы с луком и стрелами, а стреляют из ружей, и обрабатывают поля они хуже, чем китайцы. Что касается характера русских, то они беспрестанно едят и пьют, весьма пристрастны к водке, вину и нарядам, любят высокие должности и титулы. И хотя в настоящее время эти висельники не смогут затеять какое-либо вздорное дело, мы, ваши ничтожные слуги, во исполнение недавно изданного поучительного повеления, отправили на все пограничные караулы секретный приказ о соблюдении всевозможных мер предосторожности и представим императору новый доклад”³¹.

Другая линия была рассчитана на то, чтобы при всех контактах с русскими представителями подчеркивать расположение к ним цинских властей. Это прослеживается в ходе переписки ургинских властей с Иркутском, приеме русских курьеров, доставлявших корреспондентов, на встречах таможенных чиновников и торговцев. Хороший прием был оказан и новому составу [15] Российской духовной миссии, возглавлявшейся Н. Я. Бичуриным (Иакинфом), которая в 1807 г. прибыла в Пекин. Помощник пристава этой миссии М. Попов писал в Министерство иностранных дел: ”Долгом поставляю присовокупить, что во все время пребывания нашего в пределах соседственного Китайского государства можно было не только чувствовать, но видеть на самом опыте, что мы находились между лучшими приятелями... Словом сказать: находясь между мунгалами, китайцами и маньчжурами, довольны были все до одного дружественными обращениями, пособиями во многих случаях, особливо во время проезда, и лестными уверениями имевших частное с нами свидание, что россияне предпочитаются от них всем прочим народам, искавшим сближения с ними” ³². Так на практике осуществлялась древняя доктрина приема ”варваров”, известная как ”сань бяо у эр” (”три установления, пять прельщений”) ³³.

Возвращаясь к оценке действий посла, следует отметить, что если бы русское посольство и достигло Пекина, выполнив навязывавшуюся ему процедуру в Урге, то и в этом случае реализовать планы по широкому выходу русских торгово-промышленных кругов на рынки Азии и Тихого океана было бы невозможно. Китай находился в состоянии феодального застоя и искусственной изоляции от внешнего мира, государство осуществляло строгий контроль за предпринимательской деятельностью и контактами с иностранцами. Все это не создавало у Цинов заинтересованности в том, чтобы пойти навстречу предложениям и просьбам русского посла. Ю. А. Головкин и сам высказывал сомнения в реальности замыслов Министерства коммерции. 16 декабря 1805 г., то есть в канун пересечения границы, в своей реляции на имя Александра I он отмечал, что расширить кяхтинскую торговлю можно только путем предоставления ее ”естественному ходу вещей”. ”Когда нет препятствий для коммерции, - отмечал он, — очевидно, что оная управляется запросами рынка. Итак, чтобы удовлетворить виды тех, кто хочет расширить наш торговый обмен с китайцами, необходимо следовало увеличить обоюдные потребности. Я не знаю способов, могущих произвести такое искусственное действие в Китае, но ежели б оно даже было возможно для России, то я осмелюсь усумниться, чтоб увеличение внутреннего употребления чая и камки оказалось выгодно. Первое противно частной экономике, а второе — национальной промышленности” ³⁴. Ю. А. Головкин был прав в своих рассуждениях — провал его миссии не сказался негативно на развитии русско-китайской торговли через Кяхту. Товарооборот в этом сибирском городе неуклонно возрастал всю первую четверть XIX столетия (за исключением 1812 г.) и, увеличившись на 90% с 1800 по 1824 гг., достиг своего пика ³⁵.

Неудача посольства сказалась в первую очередь на делах Российско-американской компании. В известной степени отсутствие у нее прочных связей с рынками Китая и Японии, трудности в коммуникациях с Россией обрекли компанию, а с ней и все русские предприятия в Северной Америке на постепенное обескровливание и угасание. Как показывает дальнейший ход исторических событий, план, в связи с которым было направлено посольство Ю. А. Головкина, мог быть реализован поэтапно, что произошло лишь во второй половине XIX — начале XX столетий. Суммируя все факторы, обрекшие посольство на неудачу, мы видим, что так называемая ”несговорчивость” посла была отнюдь не самым главным из них. Резкие различия в политических приоритетах и экономических интересах, отсутствие этно-культурного взаимопонимания, проводившаяся маньчжурами политика изоляции Китая, опасения Цинов, что придется возвращать России исторические долги — левобережье Амура, калмыков - все это создало ситуацию, которая обрекала посольство на неудачу. С точки зрения цинского правительства это столь пышное посольство могло успешно выполнить лишь одну [16] функцию - ”поднести дань” русского царя императору Цинской империи. Но надежды на это оказались иллюзорными.

Нереальными оказались для того времени и дипломатические планы, разработанные в российском Министерстве коммерции. Итог посольства был результатом провала иллюзорной политики обеих дипломатий. Однако, назначенный государственным канцлером, именно Н. П. Румянцев 30 августа 1807 г. заменил А. Чарторыйского на посту министра иностранных дел.

Следует упомянуть о том, что в марте 1810 г. по инициативе цинской стороны в Кяхте состоялась встреча иркутского губернатора Н. И. Трескина с ургинским пограничным правителем Юндендоржем относительно возобновления русского посольства в Цинскую империю. Н. И. Трескин предложил подписать соглашение об обмене посольствами на основе равенства обеих сторон. Однако, из-за серьезных разногласий, которые возникли во время обсуждения этого вопроса, переговоры не привели к каким-либо конкретным результатам ³⁶. Несмотря на это обе стороны расстались дружески, дружеской осталась и политика России в отношении Китая.

XIX столетие требовало перехода к реалистической политике, которая отвечала бы экономическим интересам стран, формирующих эту политику. В этот период межгосударственные отношения стран Восточной Азии и северной части Тихого океана становятся частью мировой системы международных отношений. Но это — уже иная область исследования.

* * *

После возвращения с китайской границы Ю. А. Головкин в течение 10 лет не имел каких-либо дипломатических поручений ³⁷. В 1815-1819 гг. соотечественники встречали его в Италии ³⁸. С 1819 по 1822 год он был посланником в Вене. На этом его дипломатическая карьера закончилась.

Материалы о посольстве Ю. А. Головкина начинают публиковаться вскоре после возвращения посольства. Они были подготовлены участниками миссии, которым выпала редкая по тем временам возможность совершить это труднейшее и интереснейшее путешествие. Первая публикация о посольстве Головкина появилась уже в 1806 г. Это письмо из Кяхты художника Александрова, находившегося в свите посла, своему знакомому о дорожных впечатлениях от Иркутска до Кяхты ³⁹. В следующем 1807 г. в берлинских географических записках была напечатана статья, по мнению Ю. А. Головкина, принадлежащая Х. А. Струве ⁴⁰. 22 февраля 1807 г. в ”Gasette de Petersbourg” была опубликована статья Струве, по-видимому, по содержанию идентичная той, которая была издана в Берлине. В 1819 г. художник А. Е. Мартынов опубликовал на французском языке альбом, в котором основное место занимают сделанные в пути зарисовки, им самим же гравированные. К сожалению, издать удалось лишь первую часть. Рисунки были снабжены краткими пояснениями художника, который в предисловии к своей работе специально оговаривал право ограничить размеры текста. ”Я оставляю ученым и знающим словесность людям, которые участвовали в нашем посольстве в Китай, - писал живописец, — попечение о публикации подробного отчета, но будучи убежденным, что живопись более сильно и более приятно воздействовала бы на зрение и воображение, особенно, если тот, кто смотрит рисунок, знает историю и специальное назначение предмета, изображенного кистью, я ограничиваюсь лишь краткими объяснениями видов, которые я зарисовал в различных местах, попавшихся на моем пути, которые мне показались достойными внимания публики” ⁴¹.

В числе ”ученых и знающих словесность” участников посольства был Ю. Клапрот. Он и подготовил на немецком языке ”Заметки о китайско-русской границе”, переведенные и опубликованные в 1823 г. в ”Северном архиве” ⁴². Но сама тема отношений России с Китаем, которую автор затронул в этой публикации, продолжала волновать его и он выпустил еще две работы: [17] одну специально посвященную дипломатическим и торговым связям двух стран, а другую представлениям китайцев о России ⁴³. Начальник девятой Российской духовной миссии – Н. Я. Бичурин (Иакинф), назначенный на этот пост по рекомендации А. Ю. Головкина, в составленном им ”Описании Пекина” упоминает о том, что ”когда в 1805 г. ожидалось посольство графа Головкина, для него было приготовлено помещение в совершенно другой части города”, а именно в резиденции наследника престола (Чжаньшифу) ⁴⁴.

Вероятно, кому-то из членов посольства или лиц, участвовавших в его подготовке принадлежала публикация в ”Сыне Отечества” о русских посольствах в Китай, начинавшаяся с упоминания посольства Ф. И. Байкова и завершавшаяся сведениями о головкинском посольстве ⁴⁵. Предположение об авторстве лица, достаточно близкого к посольству, основывается на том, что для Ю. А. Головкина были специально подготовлены обобщающие материалы о его предшественниках. Вообще, участники этой миссии по возвращении в Петербург, если и не писали мемуаров или научных статей, то занимали общество своими рассказами об увиденном. Так, известный мемуарист Ф. Ф. Вигель немало рассказал A. C. Пушкину о Китае, к границам которого он совершил путешествие в составе посольства ⁴⁶. Позднее Вигель написал воспоминания о посольстве (см. Приложение 1).

История подготовки посольства упоминается в мемуарах некоторых лиц, связанных с внешнеполитическим ведомством России начала XIX в. В воспоминаниях голландского посла в Петербурге (1803-1805) Д. Гогендорпа, дипломата А. Я. Булгакова даются характеристики А. Чарторыйского, Ю. А. Головкина, а также краткие сведения о посольстве и рассматривается значение этой дипломатической неудачи для дальнейшей политики России на Востоке ⁴⁷. К этой же категории источников можно отнести дневники и переписку с Александром I A. A. Чарторыйского, опубликованные на французском, а затем и на русском языке ⁴⁸, они дают широкое представление о европейской политике России и содержат упоминания о посольстве Ю. А. Головкина.

Посольство Ю. А. Головкина привлекает внимание исследователей, как один из узловых эпизодов истории русско-китайских отношений. Несколько неожиданный для читателей поворот в освещении истории посольства Ю. А. Головкина был сделан в солидной книге М. Я. Морошкина ”Иезуиты в России” ⁴⁹. В то же время известный коллекционер и исследователь сибирской истории В. Н. Баснин в 1875 г. опубликовал описание документов об этом посольстве, хранившихся в Архиве МИД России. Несомненным достоинством этой публикации было не только то, что В. Н. Баснин раскрыл содержание большинства важнейших документов, но и то, что он своей интерпретацией событий как бы сформулировал концепцию их освещения историками в дальнейшем ⁵⁰.

Опубликовав описание документов о посольстве Ю. А. Головкина, В. Н. Баснин не оставил эту тему. В изданном им другом источнике по истории Восточной Сибири, содержится обширный материал о посольстве Ю. А. Головкина и о состоянии русско-китайских отношений после завершения посольства вплоть до 1820 г. ⁵¹.

В ”Памятной книжке Западной Сибири” посольство Ю. А. Головкина упоминалось в связи с именем цинского императора Юн Яня, при котором ”в Пекин не были пропущены русское посольство графа Головкина и английского лорда Амхерста в 1816 г.” Там же приведены и общие сведения о посольстве Головкина ⁵².

Некоторые сведения о посольстве попали и в описание документов и дел архива Морского министерства, которое также участвовало в снаряжении этой миссии в Китай. Специалистами морского ведомства были изготовлены даже модели военных судов для демонстрации их в Пекине ⁵³. Наконец, [18] коллекция головкинских документов, относящихся к его деятельности в качестве посла, была опубликована отдельно ⁵⁴.

На рубеже XIX и XX веков журнал ”Вестник всемирной истории” издал сборник статей академика В. П. Васильева. Касаясь истории связей России с Китаем, Василий Павлович отмечал недипломатичный тон посланий, поступавших из Пекина в адрес Екатерины II и Павла I. ”Император Павел, — повествует выдающийся китаевед о причинах отправления посольства Ю. А. Головкина, - готов был уже наказать высокомерного соседа, как кончина его остановила военные приготовления. Император Александр хотел еще испытать мирные средства: снаряжено было посольство графа Головкина. Наглый пограничный начальник прогоняет его из Урги. Возможно ли было простить такую дерзость? Но в это время на Западе лавры Наполеона отвлекли все наше внимание от Востока!” ⁵⁵. В. П. Васильев первым упомянул и об относящихся к этому посольству документах цинской стороны, сохранившихся в китайском императорском архиве.

В свою очередь академик В. В. Бартольд связал отправление посольства Ю. А. Головкина с амурской проблемой. ”Вопрос о возвращении России Амура, — подчеркивал он, — был поднят русским правительством еще в первые годы XIX в.; такова была одна из целей отправления в Китай посольства графа Головкина (1805), но посольство в этом отношении, как и во всех других, потерпело полную неудачу” ⁵⁶.

Ни один из серьезных исследователей истории связей России с Китаем не мог в своих трудах не коснуться посольства Ю. А. Головкина. Однако в концептуальном отношении, они, как правило, не выходили за рамки, уже очерченные В. П. Васильевым и В. В. Бартольдом. Это относится к книгам И. Ф. Бабкова и Н. В. Кюнера ⁵⁷.

Среди известных работ по истории русско-китайских отношений весьма полезной для понимания экономической необходимости отправить посольство в Китай в начале XIX столетия является книга X. Трусевича. Хотя из-за хронологических рамок работы в ней и не упоминается собственно посольство, тем не менее она впервые обобщила опыт торговли за XVIII век, а в приложенных к ней таблицах содержится статистический материал и по первым годам XIX столетия ⁵⁸. Такую же роль исторического введения к повествованию о посольстве Ю. А. Головкина может играть и замечательная работа профессора Б. Г. Курца ⁵⁹.

Уже в послевоенный период усилилось внимание к разработке архивных источников. В ходе работы над путеводителем по архиву С.-Петербургского филиала Института истории РАН среди материалов сенатора, управляющего архивом российского МИД П. Г. Дивова (1763-1841), были обнаружены ”головкинские” документы ⁶⁰. Вслед за этим начала издаваться документальная серия ”Внешняя политика России”, о которой мы уже упоминали.

При подготовке обобщающих трудов по новой истории Китая, истории отечественного китаеведения, а также истории академических экспедиций в восточные районы России ⁶¹, материалы, связанные с посольством Ю. А. Головкина, служат прекрасной иллюстрацией к дипломатической истории двух стран, а также к обширной программе российских научных исследований природы и населения областей, прилегающих к русско-китайской границе.

Наиболее обстоятельно история посольства Ю. А. Головкина проанализирована в монографии Е. Л. Беспрозванных ”Приамурье в системе русско-китайских отношений XVII-середина XIX века”. Автор на документальной основе раскрывает мотивы отправки посольства в Китай именно в тот момент, дает достаточно детальное описание экспедиции И. Ф. Крузенштерна ⁶². Основное внимание автор сосредоточил на ”амурском” аспекте посольства, что вполне естественно, так как это является главной темой его книги. Касаясь [19]неудачи посольства, Е. Л. Беспрозванных вполне обоснованно приходит к выводу, что ”вопрос о причинах провала миссии Головкина... требует специального исследования, поскольку не может иметь однозначного ответа” ⁶³.

Краткое отражение посольства Головкина и заход кораблей И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского в Макао нашли в книге ”История Северо-Восточного Китая ХVII-ХХ вв.” ⁶⁴.

Анализ китайских документов, касающихся пребывания в Гуанчжоу И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, сделан А. Д. Воскресенским ⁶⁵.

В западноевропейской и американской исторической литературе нет специальных работ, посвященных посольству Ю. А. Головкина. Тем не менее работа английской исследовательницы Р. Квестид содержит столь тщательный анализ всех обстоятельств этой миссии, что должна быть признана одним из наиболее серьезных достижений историографии ⁶⁶. Р. Квестид отмечает, что, несмотря на необычайную пышность посольства, оно, в общем, было плохо организовано. Что же касается его целей, то, подчеркивает автор, оно должно было мирным путем добиться от Китая того, чего Англия достигла путем использования вооруженной силы лишь полвека спустя. По мнению автора, в тот период это была невыполнимая для России задача ⁶⁷. Несомненным достоинством работы Р. Квестид является то, что автор освещает события, основываясь на русских и китайских документах. Р. Квестид считает причиной изменения позиции цинского двора по отношению к посольству факт неожиданного прибытия в Гуанчжоу русских судов ”Нева” и ”Надежда”. Это и привело к конфликту и срыву первой попытки русских открыть торговлю на китайском побережье. Китайские документы из известной хроники ”Цинчао вайцзяо шиляо” Р. Квестид анализировала, пользуясь известной публикацией американской исследовательницы Фу Лошу ⁶⁸.

Среди трудов китайских историков мы также не находим специальных исследований по истории посольства Ю. А. Головкина. Очевидно, это связано с историографической традицией: несостоявшееся посольство, дипломатический шаг, не увенчавшийся успехом, например, подписанием договора, не привлекали, как правило, внимания китайских авторов. Тем более, что в официальных хрониках было зафиксировано: ”Посол игнорировал наш церемониал, поэтому он не [был] принят и отослан домой” ⁶⁹. Даже в весьма обстоятельной монографии Хэ Ханьвэня отмечается, что русско-китайские отношения в период правления Александра I и Юн Яня практически не развивались, так как Россия была занята проблемами создавшегося Меттернихом Священного союза и совершенно игнорировала выгоды, которые могла получить от Сибири, а в отношении Китая занимала миролюбивую позицию ⁷⁰. Зная историю посольств Ю. А. Головкина, легко определить, сколь не совпадает конструкция, созданная Хэ Ханьвэнем, с реальным ходом событий, хотя ему нельзя отказать в точности определения добрососедских намерений России.

Тем не менее и в современных работах китайских авторов, в том числе и специалистов по русской истории, отсутствуют упоминания об этой важной акции России на Дальнем Востоке. Так, в двухтомнике ”Краткая история России”, где есть специальный раздел о внешней политике Александра I в период, предшествовавший войне 1812 года, внешнеполитические шаги русского правительства рассматриваются лишь в контексте европейской политики ⁷¹.

Итак, краткий обзор русской и зарубежной историографии показывает, что необходимо дать исследователям достаточно полный свод источников о миссии Ю. А. Головкина и на основе его подготовить целостное освещение этого сравнительно мало известного и весьма печального события в истории и русской, и китайской дипломатии.

Комментарии

1. ”26 марта 1817 г. я сообщил Наполеону, - пишет в своих мемуарах его ирландский врач О’Меара, — что на днях остров Св. Елены должен посетить последний посол Англии в Китае лорд Амгерст. На это он заметил, что английский кабинет сделал ошибку, не приказав Амгерсту подчиняться обычаям этой страны, куда он был послан, и что в этом случае его вообще незачем было посылать. Мое мнение, сказал Наполеон, что, если таков обычай нации и ему следуют первые лица в государстве, иностранец не может себя унизить, делая то же, что и они”. Когда некоторое время спустя вновь зашел разговор об Амхерсте, Наполеон обратился к случаю Ю. А. Головкина и заметил, что по его всегдашнему мнению посол должен подчиниться церемониалу, установленному для высших государственных чинов. Ведь китайцы не просили, чтобы мы им присылали послов, а если мы все же их послали, это является доказательством, что мы просили какой-то милости или искали какой-то выгоды; вот почему мы должны подчиняться их обычаям, или вообще никого не посылать. Я вспоминаю, продолжал Наполеон, как я однажды беседовал по этому поводу с императором Александром в Тильзите; мы были тогда большими друзьями (их первое свидение ”на плоту” состоялась 25 июня 1807 г., 26-го Александр переехал в Тильзит и их встречи продолжались до 9 июля — В. М.). Он спросил мое мнение по этому вопросу, и я сказал ему тогда то же, что и теперь. Мои доводы его полностью убедили, и он сделал своему посланнику выговор за то, что тот не исполнил всего, что от него потребовали”. (Barry Е. Napoleon en Exil. — Bruxelles, 1824. — pp. 170-172; 211. Цит. по: Идее Избрант и Бранд Адам. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695) / Вступительная статья и комментарии М. И. Казанина. — М., 1967. — С. 352-353.)

2. О публикациях отдельных документов о посольстве Ю. А. Головкина см.: Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. — М., 1977. — С. 310, ком. 1; наиболее существенная подборка документов помещена в документальной серии: Внешняя политика России XIX и начала XX вв. Документы российского Министерства иностранных дел (Серия 1. 1800—1815гг.). Т. 1-4. — М., 1960-1965. Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. — М., 1977. — С. 310, ком. 1.

3. См. док. №  1,3; см. также: ВПР, т. I, с. 386,403-405.

4. См. док. №  РГИА, ф. Государственный архив, разряд XV, д. №  29., л. 5-7 об.

5. Двойное чтение фамилии объясняется особенностями русской транслитерации польских слов. В данном издании мы согласуем написание фамилии польского магната с устоявшейся транскрипцией названия города Чарторыйска на Волыни. Адам Чарторыйский был другом юности Александра I. Именно ему в 1796 г. девятнадцатилетний будущий император поведал о том, что он не разделяет воззрений двора и сочувствует Польше. С тех пор цель своей жизни А. Чарторыйский видел в восстановлении Польши в пределах 1772 года, при условии сохранения династических связей с Россией.

6. Если судить по ”Записке об Амуре” (см. док. №  93), то посол не был полностью уверен в правоте постановки вопроса о правах России на судоходство по Амуру. На наш взгляд это свидетельствует лишь о том, что Ю. А. Головкин не проработал (как это было сделано, например, почти за сто лет до него С. Л. Владиславичем-Рагузинским) источники и материалы по этой проблеме.

7. Принцип свободы плавания по таким рекам в Европе был одобрен еще в 1648 г. Оснабрюкским договором, подписанным Германией, Францией и Швецией. В 1783 г. Миссисипи была открыта для английских и американских судов. Правительство революционной Франции подтвердило этот принцип заявив, что ”ни один народ, не совершая несправедливости, не может присваивать себе исключительное право пользоваться рекой и препятствовать соседним народам, живущим вверх по течению, пользоваться теми же выгодами”. (Международное право. — М., 1947. — С. 232).

8. См. док. №  53.

9. Прадед Гавриил Иванович Головкин (1660-1734) был одним из ближайших сподвижников Петра I, государственным канцлером, первым президентом Коллегии иностранных дел (с 1717 по 1734), членом Верховного Тайного Совета империи, сенатором. При нем в Китай отправлялись посольства Л. Измайлова и С. Л. Владиславича-Рагузинского. Дед - Александр Гаврилович — служил посланником в Берлине, Париже и Голландии. После миссии в Китай Ю. А. Головкин был послом в Вене. С его кончиной род Головкиных прекратился. Подробнее о Головкиных см. Приложение II.

10. См. док. №  8.

11. См. док. №  7; см. также: ВПР, т. I, с. 555-556.

12. См. док. №  56, 129.

13. См. док. №  131.

14. См. док. №  154, 161, 162 и др.

15. См. док. №  234, 235.

16. См. док. №  235.

17. См. док. №  18.

18. Цзяцин — девиз годов правления (1796-1820) пятого императора династии Цин, Юн Янь его собственное имя, храмовое — Жэньцзун.

19. См. док. №  60.

20. См. док. №  235.

21. См. док. №  102.

22. См. док. №  180.

23. См. док. №  180, 197, 208 и др.

24. См. док. №  189.

25. См. док. №  210.

26. Там же.

27. См. док. №  129.

28. Бантыш-Каменский H. H. — Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882. На титульном листе книги указано, что она составлена ”по документам, хранящимся в Московском архиве Государственной коллегии иностранных дел в 1792-1803 гг.”, однако профессор В. М. Флоринский, готовивший книгу к изданию, говорит в предисловии, что автор начал работу в 1776 г. и к 1792 г. уже закончил ее. (См. там же, с. IX).

29. Из Сибири Ю. А. Головкин был отозван 20 августа 1806 г. (см. док. №  419). Но уже 11 апреля 1806 г. им был подготовлен Проект создания экспедиции для описания Камчатки и Курильских островов (см.: РГИА, ф. 139, on. 1, д. №  175, л. 7-24; подлинник проекта на фр. яз.). Экспедицией на Курилы Ю. А. Головкин занимался до июня того же года (см.: там же, д. №   176, л. 19, 44-45). Одновременно посол готовил и экспедицию для описания Станового и Яблонового хребтов, изучал по сохранившимся в местных архивах документам историю становления русско-китайской границы (см.: там же, д. №  171, л. 91-141; д. №  196, л. 44-45; д. №  175, л. 25-37).

30. После разжалования Хэ Шаня (1799) — крупного коррумпированного сановника — это обвинение звучало в империи особенно убедительно.

31. См. док. №  32.

32. ВПР, т. 4, с. 642.

33. Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке. — 2-е изд. испр. и доп., Хабаровск, 1988. — С. 264.

34. См. док. №  235.

35. Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). — М., 1974. — С. 197-198.

36. Журнал дружеского свидания иркутского губернатора, действительного статского советника Трескина с китайскими пограничными правителями Ваном и Амбанем с 19 февраля по 13 марта 1810 г. — М., 1860; История Северо-Восточного Китая XVII-XX вв. Кн. I. Маньчжурия в эпоху феодализма (XVII — начало XX в.). — Владивосток, 1987. — С. 214-216.

37. Международные отношения на Дальнем Востоке. — М., 1973. — Кн. 1. — С. 296.

38. Константин Батюшков в письме из Неаполя президенту Академии Наук С.С. Уварову от мая 1819 г., касаясь открытия Петербургского университета, упоминал о том, что он ”виделся с графом Головкиным” и от него узнал эту новость, сообщенную Головкину Уваровым. (Батюшков К. Избранная проза. — М., 1987. — С. 433).

39. См. Приложение 1 (2).

40. См. док. №  458 и коммент. 1 к док. № 111.

41. Voyage pittoresque de Moscou aux frontiers de la Chine, par Andre Martinoff, coseiller de l’Academie des Beaux Arts. A.St. Petersbourg, De l'imprimerie de Pluchart, imprimeur-Libraire. — 1819. — P. 1. На рус. яз. книга вышла под названием: Живописное путешествие от Москвы до китайской границы Андрея Мартынова. — СПб., 1819.

42. Клапрот Ю. Замечания о китайско-русской границе, собранные Юлием Клапротом во время путешествия по оной в 1806 году // Северный архив. — 1823, №  9. — С. 184-204; № 10. — С. 253- 277; №  11. — С. 328-346; №  12. — С. 413-432.

43. Клапрот Ю. О дипломатических и торговых сношениях России с Китаем // Московский телеграф. — 1826. — Вып. 7. — Отд. 1. — С. 145-148; Он же. Выписки о России, переведенные с китайского г. Клапротом и помещенные в его ”Memoires relations a l’Asie” // Казанский вестник. — 1827, 19, 1; С. 45-65; 2. — С. 104-116.

44. Иакинф О. Описание Пекина, с приложением плана сей столицы, снятого в 1817 г. - СПб., 1829.-С. 51.

45. Историческое известие о российских посольствах в Китай // Сын Отечества. — 1821. — №   32. — С. 241-253.

46. См.: Зыкин Я. Пушкин и Китай // Дальний Восток. — 1987. — №  12. — С. 141-145.

47. См.: Булгаков А. Я. Отрывок из записок старого дипломата // Биографические записки. — 1858. — Т. 1. — №  10. — стб. 291-306; №  11. — стб. 323-331; То же, отдельный оттиск. — М., 1858; Гогендорп Д. Из записок графа Гогендорпа / Пер. с франц. // Русский архив. — 1888. — Кн. 3. — №  9. — С. 108-119.

48. Мемуары князя Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I / Перевод с франц. А. Дмитриевой. — Т. 1. — М., 1912; Т. 2. — М., 1913.

49. Морошкин М. Я. Отправление посольства в Китай под начальством гр. Головкина // Иезуиты в России. — СПб., 1870. — Ч. 2. — С. 311-369.

50. Баснин В. Н. О посольстве в Китай графа Головкина // ЧОИДР, 1875, кн. 4, с. 1-109.

51. Восточная Сибирь. Записка о командировке на остров Сахалин капитан-лейтенанта Подушкина. Сообщает В. Н. Баснин // ЧОИДР. — М. — 1875. — Октябрь-декабрь. — С. 131, 132-144, 146-158.

52. Памятная книжка Западной Сибири на 1882 г. — Омск, 1882. — С. 57-60, 285.

53. Описание дел Архива Морского министерства. — СПб., 1902. — Т. 9. — С. 535.

54. Из бумаг графа Ю. А. Головкина (Документы о посольстве гр. Головкина в Китай). СПб., 1904.-С. 1-81.

55. Васильев В. П. Открытие Китая. СПб., 1900. — С. 85, 86.

56. Бартольд В. История изучения Востока в Европе и в России. 2-е изд., JI., 1925. — С. 236.

57. Кюнер Н. В. Новейшая история стран Дальнего Востока — Владивосток, 1910. — Ч. 2. — Вып. 3. Сношения с Россией. — С. 53-56,61,76; Бабков И. Ф. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 1859-1875: Разграничение с Западным Китаем, 1869 г. — СПб., 1912. — С. 127.

58. Трусевич X. Посольские и торговые сношения России с Китаем (до XIX века). — М., 1882. — С. 270-299.

59. Курц Б. Г. Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII столетиях. — Харьков, 1929.

60. Путеводитель по архиву Ленинградского отделения Института истории. — М., Л., 1958. — С. 296,297.

61. См.: Новая история Китая.-М., 1972 .— С. 98-100; Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений, с. 188-194; Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения, с. 82, 89-90, 91, 310, 311, 371, 376, 402, 407, 438; Ширина Д. А. Летопись экспедиций Академии наук на северо-восток Азии в дореволюционный период. — Новосибирск, 1983. — С. 57-61 ; Шмулевич М. М. Западное Забайкалье. — М., 1985. — С. 198-199; Пасецкий В. М. Путешествия, которые не повторяются: М., 1986. — С. 45-54.

62. Беспрозванных Е. М. Приамурье в системе русско-китайских отношений XVII — середина XIX в. — Хабаровск, 1986. — С. 200-217.

63. Там же. С. 209.

64. История Северо-Восточного Китая XVII-XX вв. с. 214-216.

65. Воскресенский А. Д. Китайские хроники о пребывании И. В. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского в Гуанчжоу // И не распалась связь времен: К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова: М., 1993. — С. 151-163.

66. Quested R. K. The Expansion of Russia in East Asia 1857-1860. — Kuala Lumpur: University of Malaya Press. — 1968. — P. 10-18.

67. Ibid.,p. 10-18.

68. Fu Lo-shu. The Documentary Chronicle of Sino-Western Relations, 1644-1820. V. 1-2. — Tucson, 1966.

69. Там же, т. 1, с. 88.

70. Хэ Ханьвэнь. Чжун-э вайцзяо ши. - История китайско-русских отношений. — Шанхай, 1933. - С. 92-93.

71. Сун Чэнму, Мю Цзунси, Ли Цзянь. Эго тунши цзяньбянь — Краткая история России. — Т. 1, Пекин, 1986. — С. 427-436.

---