Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
НЕВЕЛЬСКОЙ Г. И.
ЗАПИСКИ
ГЛАВА XII.
Резолюция Государя Императора Николая I. — Распоряжения высшего правительства по поводу последних моих действий. — Возвращение мое в Иркутск. — Женитьба. — Поездка в Аян. — Переход в Петровское на барке "Шелехов". — Гибель барка. — Мои распоряжения в Петровском. — Прибытие в Николаевский пост. — Объявление гилякам. — Донесение генерал-губернатору. — Отправление Н. М. Чихачева и Орлова вверх по р. Амгунь. — Их донесения. — Развлечения в Петровском. — Наше дружелюбное отношение к инородцам. — Зимняя почта. — Жизнь и обычаи инородцев. — Сведения, добытые от них о р. Амур и о крае. — Командировка Чихачева и Орлова. — Возвращение их в Петровское. — Исход 1851 года. — Окончательное занятие устья р. Амура.
В особой аудиенции, испрошенной у Его Величества, Государь Император, выслушав со вниманием объяснение генерал-губернатора о важных причинах, побудивших меня к таким решительным действиям, изволил отозваться, что поступок мой Он находит молодецким, благородным, патриотическим (Передано мне Н. Н. Муравьевым и Л. А. Перовским)
и изволил пожаловать мне св. Владимира 4 ст., на журнале же комитета написал: "комитету собраться вновь под председательством Государя Наследника Престола" (ныне благополучно царствующего Императора Александра Николаевича), и сказал: где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен.
Вследствие этого, генерал-губернатор имел счастие докладывать Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику о начатом уже мною водворении в при-амурском крае, о полученных мною сведениях о положении этого края и о народах обитающих в оном, и представил свои соображения о дальнейших действиях.
Комитет, в присутствии Государя Наследника, рассмотрел вновь это дело и положил: [115]
1) Николаевский пост оставить в виде лавки российско-американской компании.
2) Никаких дальнейших распространений в этой стране не предпринимать и отнюдь никаких мест не занимать.
3) Иностранным судам, которые обнаружили бы намерение занять какой либо пункт около устья реки Амур, объявлять, что без согласия российского и китайского правительств никакие произвольные распоряжения в этих местах не могут быть допускаемы и что каждый из таких самовольных поступков влечет на собою большую ответственность.
4) Российско-американской компании снабжать экспедицию запасами, товарами, гребными судами и строительными материалами. Для сооружения же помещения в Петровском и Николаевском, охранения оных и для других надобностей, назначить из сибирской флотилии 60 чел. матросов и казаков, при 2-х офицерах и докторе, которым кроме казенного довольствия, по сибирскому положению, производить особое вознаграждение от компании, по соглашению генерал-губернатора Восточной Сибири с главным ее правлением.
5) Если при упомянутом сейчас расходе и от торговли в продолжение 3-х лет р.-а. к. будет терпеть убыток, то по представленному ею расчету, правительство обязывается ее вознаградить, но однако никак не свыше 50,000 рубл.
6) Продовольствие от казны из Петропавловска, а равно запасы и товары компании из Аяна, должны доставляться в Петровское на казенных судах.
7) Экспедицию эту назвать амурскою и начальником ее во всех отношениях назначить капитана 1 ранга Невельского.
8) Экспедиции этой, а равно все действия и направления ее, в пределах настоящего Высочайшего повеления, находиться под главным начальством и распоряжением генерал-губернатора Восточной Сибири.
и 9) Начальнику экспедиции, равно и всем служащим в оной офицерам даровать все права и преимущества, какие определены законом начальнику охотского порта и служащим в нем офицерам.
Это постановление комитета 12 февраля 1851 г. было Высочайше утверждено и на основании оного, от 16 февраля, дана мне от генерал-губернатора инструкция. Вместе с этим[116] главное правление компании уведомило меня от того же числа депешею, что добавочное довольствие должно производить от компании в следующем размере: начальнику экспедиции по 1500 руб. в год, офицеру по 200 руб. и нижним чинам по 40 рублей; требования товаров и запасов от компании, в пределах упомянутой суммы, а равно и отчеты агентов компании должны утверждаться мною.
На основании Высочайшего повеления, правительствующий сенат, от 15 февраля 1851 г., чрез трибунал внешних сношений, уведомил китайское правительство о предположении нашем иметь наблюдение за устьем р. Амур.
Таковы были распоряжения высшего правительства по поводу последних моих действий и таковы были ничтожные средства, определенные на содержание и действие нашей экспедиции. Нам назначалось на все не более 17,000 р. в год, тогда как в то же время на содержание губернатора Камчатки и его канцелярии определялось более этой суммы. Из этого ясно, что мне, как и в первом случае, не давалось ни прав, ни средств принимать какие либо меры к надлежащему нашему водворению в этом крае. С этими распоряжениями, в половине июня, я прибыл в Охотск и, взяв оттуда людей и казенное довольствие, направился в Аян, чтобы принять там товары и запасы компании и оттуда вместе с транспортом "Охотск", который должен был там находиться в исходе июня, идти в Петровское.
Неприбытие в Аян из Петровского транспорта "Охотск" придавало некоторое правдоподобие разнесшимся в то время в Аяне слухам, будто бы команда в Петровском подвергается величайшим опасностям и даже будто она уничтожена. Имея в виду это обстоятельство, я немедленно пошел из Аяна в Петровское на транспорте "Байкал", взяв с собою, для усиления своих средств, прибывший пред сим в Аян компанейский корабль "Шелехов".
Между тем, проездом из Петербурга, я женился в Иркутске на девице Екатерине Ивановне Ельчаниновой, только что вышедшей из Смольного монастыря, племяннице бывшего в то время иркутского гражданского губернатора В. Н. Зорина. Эта молодая моя супруга решилась переносить со мною все трудности и лишения пустынной жизни в диком негостеприимном крае, отброшенном за десяток тысяч верст от образованного мира. [117]
С геройским самоотвержением и без малейшего ропота она вынесла всю трудность и лишения верховой езды по топким болотам и диким гористым тайгам и ледникам охотского тракта, сделав этот верховой переезд в 1,100 верст в 23 дня. Жена моя, с первой же минуты прибытия своего в Петровское, показала необыкновенное присутствие духа и стойкое хладнокровие. Компанейский барк "Шелехов", на котором я с нею находился, подходя к заливу Счастия, по случаю внезапно открывшейся течи (По освидетельствовании барка Коммиссиею под председательством командира корвета "Оливуца", капитан-лейтенанта И. Н. Сущева, оказалось, что у форштевня отошли две обшивочные доски), не смотря на все меры, начал погружаться в воду, так что только благоприятный ветер на берег и близость мели дозволили немедленно спуститься на последнюю и тем избавить всех от угрожавшей опасности потопления. В то время, когда "Шелехов" встал на мель, все палубы были уже наполнены водою и барк погрузился почти до русленей. В то же время, пред входом в залив Счастия, сел на меь сопровождавший вас транспорт "Байкал". Выстрелов наших не было слышно в Петровском и потому ответа на них не было и, кроме того, мрачность не дозволяла видеть из Петровского наши суда. Это обстоятельство и толпа диких, собравшихся на лежавшей перед нами кошке, подтверждали, казалось, упомянутые неблагоприятные слухи, распространенные в Аяне. Положение наше у пустынного негостеприимного берега, при судах, из коих одно лежало на банке затонувшим, а другое сидело на мели, было весьма опасное и критическое.
Семейства 5-ти матросов, взятых из Охотска и вся команда барка "Шелехов" соединились на верхней падубе, единственном месте, где не было воды, и с напряженным вниманием ожидали избавления от этого опасного убежища, которое могло мгновенно изменить, при нервом свежем ветре с моря. В это время капитан барка, лейтенант В. И. Мацкевич, поступивший в экспедицию юный лейтенант Н. К. Бошняк и помощники лейтенанта Мацкевича просили жену мою съехать первой на транспорт "Байкал". "Муж мой говорил мне, что при подобном несчастии командир и офицеры съезжают с корабля последними", отвечала им Екатерина Ивановна, — "я съеду [118] с корабля тогда, когда ни одной женщины и ребенка не останется на нем; прошу вас заботиться о них". Так жена моя и поступила.
Между тем ветер стих и мрачность рассеялась. Гиляки собрались на кошке, чтобы помочь нам выйти на берет и дали знать в Петровское, откуда немедленно были высланы 2 шлюпки. "Байкал" с прибылою водою снялся с мели и все семейства и команда были перевезены благополучно с барка. Все слухи, распространенные в Аяне, оказались ложными.
Остававшиеся в Петровском гг. Орлов и Гаврилов успели выстроить 3 домика для помещения офицеров, 30 челов. команды и товаров. Мне с женою пришлось на первое время разделить флигель в 2 комнаты с семейством Орлова.
Гг. Орлов и Гаврилов сообщили мне: 1) что, согласно моему распоряжению, транспорт "Охотск", с открытием навигации в Петровском, начал готовиться к походу, но сделавшаяся внезапно буря с сильным ледоходом по заливу, выбросила транспорт на берег. Кроме того, по гнилости транспорта, в нем открылась такая сильная течь, что не было никакой возможности выйти в море. 2) Что последним зимним путем Орлов с 8 чел. отправился на мыс Куегда, чтобы срубит домик для Николаевского поста, но только что он начал рубить лес для этого, гиляки соседних деревень встревожились и объявили ему, что манджуры им строго приказали не дозволять русским здесь селиться и что из Сен-Зина, с открытием реки, придет сюда большая сила для истребления здесь всех русских и для наказания смертию тех гиляков, которые будут помогать им. Поэтому г. Орлов, во избежание неприятных столкновений, которые могли бы повредить нашим действиям, впредь до прибытия подкреплений, оставил рубку леса и ограничился только лишь тем, что с открытием навигации послал в лиман шлюпку наблюдать за устьем реки Амур (Это обстоятельство вероятно и было поводом к распространению упомянутых слухов в Аяне). 3) Что все сношения его с окрестными гиляками были дружественны и чрез них он узнал, что ныне, раннею весною, плавали в Татарском заливе большие суда, доходившие до лимана. Наконец, 4) что за два дня до нашего прихода, стояло на петровском рейде американское [119] китобойное судно. Шкипер его съезжал на берег и г. Орлов объяснил ему, что все прибрежье Татарского залива до Кореи и вся эта страна составляет русское владение.
В Петровское прибыли со мною: 22-х-летний лейтенант Н. К. Бошняк, прапорщик корпуса штурманов А. И. Воронин, доктор Ордон, топограф Штегер, 30 челов. матросов и казаков, из которых 5 челов. семейных и прикащик р.-а. компании, якутский мещанин Березин; таким образом вся команда амурской экспедиции, с командой транспорта "Охотск", составилась в 70 человек.
По прибытии в Петровское, все наше внимание было обращено на разгрузку барка "Шелехов", лежавшего на банке, в 10 милях от Петровского, что было сопряжено с большими трудами и препятствиями. К счастию, стояла постоянно тихая погода, а пришедший на петровский рейд военный корвет "Оливуца", под командою капитана Сущева, помог этому деду. При благородном и ревностном содействии капитана корвета "Оливуца" (Корвет "Оливуца", под командою капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Сущева, по Высочайшему повелению, последовавшему в январе 1850 г., осенью того-же года был послан из Кронштадта для крейсерства в Камчатском и Охотском морях и на службу в Камчатку, для подкрепления Петропавловского порта) и при энергической деятельности лейтенанта Мацкевича и всех команд, разгрузка барка скоро была кончена и весь груз его, кроме соли и сахара, был спасен. Спасли также рангоут и весь такелаж, все же усилия к снятию барка с мели остались тщетны. Барк "Шелехов" был куплен компаниею в Сан-Франциско и, как оказалось, компания, в этом случае, была обманута; ибо, по осмотре барка коммисиею, под председательством командира корвета И. Н. Сущева, было найдено, что подводная часть его скреплена до такой степени слабо, что держалась только на одной обшивке; так что при первом свежем ветре с моря барк сейчас же развалился и от него не осталось ни малейшего следа.
Сделав распоряжение о выгрузке барка и о снятии его корпуса, я послал мичмана Н. М. Чихачева с топографом Поповы, для наблюдения за южною частию лимана и для подробной съемки берега южного пролива. (Н. М. Чихачев поступил в экспедицию с корвета "Оливуца"). Сам же я с лейтенантом [120] Бошняком, прикащиком Березиным и с 25 чел. вооруженных людей, на байдарке и вельботе отправился чрез лиман в р. Амура для подкрепления Николаевского поста, содержавшегося в и время посланною Орловым из Петровского 4-х весельною, сооруженною однофунтовым фалконетом, шлюпкою. По прибытии и мыс Куегда, я собрал окрестных гиляков и объявил им "чтобы они не верили манджурским торгашам и не слушались их. Если кто-либо из них будет распускать враждебные для нас слухи, то чтобы таковых представляли в Николаевск, где они будут строго наказаны, а равно будут строго наказываемы и те из гиляков и из других инородцев, которые осмелятся нам угрожать, а тем более изъявлять против нас какие-либо враждебные поступки. Вся эта страна русская и мы не дозволим никому здесь распоряжаться. Манджуров же мы не боимся и заставим их нас уважать и бояться".
Назначив лейтенанта Н. К. Бошняка начальником Николаевского поста, я приказал ему: 1) постоянно иметь при посте военный флаг и при флаге и орудии держать караул, иметь всегда часового; 2) построить на зиму помещение для команды, и 3) прикащику Березину начать производить расторжку с инородцами. Сделав эти распоряжения, 29 июля, я на вельботе возвратился в Петровское. С корветом "Оливуца", отправлявшимся 1-го августа в Аян, с командою затонувшего барка "Шелехов", послал донесение, как об этом происшествия, так и о распоряжениях моих, генерал-губернатору и депешею уведомил главное правление рос.-амер. компании о гибели барка. В заключении донесения моего генерал-губернатору, я писал: "Из приложенного при сем акта коммиссии, свидетельствовавшей во всей подробности барк "Шелехов", Ваше Превосходительство усмотрит что надобно благодарить Господа, что это происшествие, обнаружившее всю ненадежность барка, случилось у берега, на который была возможность спасти людей и весь почти груз барка с его вооружением, ибо в таком его состоянии, какое оказалось при его осмотре, он неминуемо погиб бы в океане, при первом свежем ветре с значительною качкою, на переходе, который ему предстоял из Аяна в Ситху".
По прибытии мичмана Н. М. Чихачева из южного пролива лимана, я отправил его вместе с Орловым на 6-ти весельной шлюпке вверх по реке Амгунь, с целью ознакомления с этим[121] большим притоком реки Амур, впадающим в Амур близ Николаевского поста, а равно и с целию собрания предварительных сведений от туземцев о путях, ведущих с этой реки к Хинганскому хребту, из которого она берет свое начало. Мне нужны были эти сведения, потому что первое, что я предположил сделать, — это разрешить пограничный вопрос, т. е. обследовать направление этого хребта от верховьев р. Уди.
Посланные офицеры, войдя в р. Амгунь по протоке, соединяющей ее с протокою Пальво (обследованною мною в 1850 году) и поднявшись по Амгуни до селения Кервет, 3 октября возвратились в Петровское и донесли мне: а) что река Амгунь значительна и судоходна и направление течения имеет вообще северо-восточное; б) по словам туземцев, она выходит из тех же гор, из которых берут начало реки: Удя, Тугур, Бурея и Зея. Туземцы селения Керветь (Самагиры) называют эти горы Хинга, — что значит каменные, большие. Исток реки Амгунь, по их словам, гораздо южнее истоков рек Уди, Тугура и Буреи. К реке Амгунь близко подходит река такой же величины — Гиринь, которая также берет начало из этих гор, но исток этой последней южнее истока Амгуни. От селения Кервет до упомянутого хребта, по Амгуни, они ездят на собаках около 15 дней; в) Что самагиры ни от кого независимы и ясака не платят. Они приняли гг. Чихачева и Орлова весьма радушно и жаловались, что манджуры, приезжающие к ним для торговли, обманывают их и делают различные бесчинства и, в заключение, просили, чтобы мы перебрались к ним.
К половине октября в Николаевском были готовы две юрты, обнесенные засеками, а в Петровском — флигель в 3 саж. ширины и 5 саж. длины, для нашего помещения. Само собою разумеется, что все кто делалось из леса прямо с корня; печи же, или, лучше сказать, чувалы (в роде каминов), были или сбиты из глины, или сложены из сырого кирпича, без всяких оборотов, с пролетом на прямую. Ясно, что жить в подобных хоромах было далеко не комфортабельно; во время мятелей (пург), случавшихся нередко на открытой кошке, все строения были заметаемы снегом, так что попадать в них не иначе было возможно, как чрез чердаки. Много стоило труда, чтобы разгрести окна для света и двери для входа; прибавьте еще к этому, что мы были окружены в несколько раз превышавшим [122] нас по численности, диким народом, у которого нож и физическая сила составляют единственное право. Ближайший к нам сколько нибудь цивилизованный пункт — Аян лежал в 1000 верстах пустынного и бездорожного пространства, по которому тунгусы, верхом на оленях, едва могли добираться в 5 или 6 недель.
Не смотря на все это и на различные лишения и недостатки в самых необходимых потребностях для цивилизованного человека, офицеры и команды, по примеру образованной и молодой женщины, моей жены, заброшенной судьбой в эту ужасную пустыню и разделявшей наравне с нами, без всякого ропота, все эти лишения и опасности, переносили их твердо и бодро, сознавая долг свой и пользу от их трудов для отечества.
Главным и единственным, общим для всех развлечением летом, было катанье по заливу на гилякских лодках, а зимою на собаках. При этом все мы и Екатерина Ивановна надевали оленьи парки (в роде стихаря), ибо всякая другая одежда была неудобна для такой дикой езды, какая принята в-том крае.
Раз предупрежденное энергическими мерами, готовившееся восстание нескольких селений инородцев, подстрекаемых к тому манджурскими купцами-кулаками, которым мы делались соперниками в торговле и, главное, не дозволяли спаивать дикарей и нахально обирать их, наказывая за это по русски, в присутствии гиляков; строгое соблюдение нами как бы освященных для диких их обычаев (Самым священным обычаем у них было не выносить из юрты огня и ложиться на нары, которые окружали стены их юрт, непременно головой не к стене, как обыкновенно у нас принято, а от стены, и прочие мелочи, которым не трудно было уступить) и, наконец, строгое взыскание при них и и с наших людей за всякую причиненную им обиду, — постепенно располагали инородцев в нашу пользу. Вместе с тем наши пушки, вооруженный вид команды, обычная церемония при подъеме и спуске военного флага и, наконец, совершавшаяся каждое воскресенье и праздник молитва, при которой дозволялось им присутствовать, поселяли к нам страх, уважение и убеждение, что мы пришли к ним не с тем, чтобы их порабощать, как старались внушать им кулаки манджуры; но, напротив, защищать их от всяких насилий и не касаться их [123]обычаев, сделавшихся у них как бы священными — жизненными. Они скоро поняли, что мы не хотим благодетельствовать их нашими реформами, несродными им и несоответствующими и, наконец, что мы глубоко вникаем в их нравы и обычаи и манджуров не боимся.
Ласковое обращение со всеми приезжавшими в наши посты инородцами еще более усиливало в них упомянутое убеждение. Они охотно, без всякого опасения, все чаще и чаще начали являться в Николаевское и в особенности в Петровское, где Екатерина Ивановна усаживала их в кружек на под, около большой чашки с кашей или чаем, в единственной, бывшей во флигеле у нас, комнате, служившей и залом, и гостиной, и столовой. Они, наслаждаясь подобным угощением, весьма часто трепали хозяйку по плечу, посылая ее то за тамчи (табак), то за чаем. Не смотря на то, что это общество никогда немывшихся дикарей, одетых в собачьи шкуры, пропитанные нерпичьим жиром, было невыносимо тягостно не только для молодой образованной женщины того круга, к которому принадлежала моя жена, но и для всякой крестьянки, Екатерина Ивановна переносила с полным самоотвержением как эти посещения, так и их последствия, т. е. грязь и зловоние, которые оставляли после себя гости в единственной нашей комнате. Она понимала, что только этим путем мы могли приобретать понятия о стране пустынной и неизвестной, в которой нам предстояло действовать для блага отечества. Такой радушный прием развязывал языки нашим гостям: гиляки и другие инородцы с охотою и откровенностию рассказывали нам о положении края, о реках, его орошающих, о путях, по которым они ездят на нартах и лодках, о затруднениях и опасностях, какие могут встретиться при этех поездках и о средствах к отстранению оных. Наконец, они знакомили нас с нравами, обычаями, образом жизни и вообще с положением и состоянием инородцев, обитавших в этом крае.
Весьма естественно, что подобные сведения были далеко не удовлетворительны; так например: при вопросе о расстоянии между пунктами, гилякь чертил на полу мелом или углем палки, означавшие число ночей, которые надобно спать, чтобы, следуя на собаках, или в их лодке, достигнуть известного места. Но, вместе с тем, эти и подобные сведения давали нам [124 понятие о времени и препятствиях, какие нужно ожидать при исследовании страны и на что обращать больше внимания, тем более, что средства наши для этой цели состояли тогда из тех-же нарт с собаками и утлых гилякских лодок. Кроме того, без предварительных сведений о такой огромной и пустынной стране, которая рисовалась нам на картах, по однем легаддам, большею частию ложным, нельзя было и составить по возможности практического плана для действий, который направлял бы к главной цели. Между тем, таковой план был необходим, ибо всякая командировка в край, особенно в видах прочного водворения в оном, как выше видели, мне строго была запрещена, а потому лежала единственно на моей ответственности. Ясно, что при таком положении, прежде чем решиться предпринять командировку, необходимо было уяснить не только практическую возможность ее исполнения с нашими ничтожными средствами, но и вполне взвесить степень безопасности посылаемых и дать им такие подробные наставления, которые отстранили бы эти опасности и затруднения. Главная цель моя заключалась в том, чтобы фактически объяснить правительству значение для России этого края на отдаленном нашем востоке; для этого предстояло разрешить нам, как я выше упомянул, два вопроса: вопрос пограничный и вопрос морской, обусловливавший значение для России при-амурского края в политическом отношении.
К ноябрю месяцу все команды в Петровском и Николаевском были, по возможности, размещены на зиму, и николаевский пост был обеспечен продовольствием и товарами. К этому же времени с тунгусами, прикочевавшими на Петровскую кошку из удского края, было заключено условие о доставлении зимним путем, верхом на оленях, писем и депеш в Аян; они взялись отвозить в Аян из Петровского почту не более 2 раз в зиму. Летом почта от нас должна была доставляться в Аян на казенных судах, совершавших рейсы между Аяном и Петровским. Это обыкновенно случалось 2 иди 3 раза в лето. Таким образом мы имели сведения из Россин в продолжение года не более 4 или 5 раз. Особого судна для экспедиции назначено не было, потому что вся камчатская флотилия состояла из 2 транспортов ("Байкал" и "Иртыш" и 2 ботов ("Кадьяк" н "Камчадал"). Эти суда постоянно были заняты снабжением Петропавловска, который силились возвести тогда на степень главного [125] нашего порта на Восточном океане. Эти же суда должны были развозить продовольствие в Гижигу, Тигиль, Большерецк и Нижнекамчатск, а потому отделять какое-либо из них для экспедиции не представлялось никакой возможности.
Имея в виду эти обстоятельства, генерал-губернатор Н. Н. Муравьев приказал зимою 1850 на 1851 год выстроить в Охотске бот для экспедиции, но, по случаю переноса этого порта в Петропавловск, распоряжения Николая Николаевича исполнить не могли и, вместо бота, в сентябре 1852 г., доставлена была в Петровское, на боте "Кадьяк", только часть такелажа и парусины, которые предназначались на вновь строившийся бот. "Кадьяк", по случаю открывшейся в нем сильной течи, не мог возвратиться в Петропавловск и остался на зимовку в Петровском. К навигации мы, по возможности, исправили его и я надеялся, что по крайней мере он останется при экспедиции, но эта надежда осталась тщетною. После первого же рейса, сделанного им из Петровского в Аян, по распоряжению камчатского губернатора, он был взять из экспедиции и отправлен с продовольствием в Гижигу.
Суда российско-американской компании, плававшие между Ситхою и Аяном, по условию правительства с компаниею, не обязаны были заходить в Петровское. Если в продолжение 3 лет и являлось иногда одно из этих судов на петровском рейде, то это делалось единственно по милости и сердоболию начальника аянского порта Кашеварова, и то только в таких случаях, когда без прихода этого судна всем нам угрожала чуть не голодная смерть.
В какой степени была правильна и надежна зимняя почта наша, отбывавшаяся, как мы сейчас видели, тунгусами, на оленях, показывает следующее обстоятельство: весьма нередко тунгус, отправленный с почтою из Петровского, чрез две или три недели возвращался с дороги обратно, с объяснением, что он мало взял с собою пороху и чаю; он вешал в подобных случаях сумку с почтою на березу и просил, чтобы пополнили эти запасы.
После вышеизложенного, естественно, что тунгус с почтою из Аяна и наше судно с моря встречались в Петровском всеми с особенным чувством, которое могут понять только люди, заброшенные между дикарями в пустыню, отрезанную от всего цивилизованного мира. В особенности это было ощутительно для моей жены, попавшей в такую ужасную обстановку. [126]
Не мало труда стоило нам приучить гиляков и других инородцев к благовременному доставлению писем из наших постов и от лиц, командированных в новый край. Инородцы не понимали что позднее исполнение подобных поручений утрачивает их значение. Они считали, что когда бы ни доставить писку (как они называли письмо и всякую бумагу), все равно, лишь бы только она была доставлена. Так, часто случалось, что из Николаевского привозил мне гиляк письмо чрез 2 или 3 месяца, а от офицеров, командированных дальше, случалось получать корреспонденцию еще позже этого времени, а иногда письмо придет только тогда, когда пославший его офицер уже возвратился. Точно также не малого стоило труда, чтобы, без всяких потрясений жизни и обычаев инородцев, внушить им понятие о старшем и вообще о начальстве, как то разумеется у образованных народов.
Инородцы не имели ниакого понятия ни о праве, ни о старшинстве. Единственное право, как я выше заметил, они считали нож и физическую силу и полагали, что без этого возможно исполнить только тогда, когда им угодно — и то за такие товары, какие им понравятся. В этом-то смысле они и называли джангином и пида-джангином (богатый купец) только того, кто, при упомянутых обстоятельствах, дает им более или менее пос (китайки и вообще материи) и тамча (табаку). Так, например, глядя на имевшийся у меня портрет Государя Императора, они говорили, что это должен быть пиди-пиди-джангин, т. е. физически сильный человек, который вместе с тем много дает пось и тамча.
Надобно было глубоко изучить их жизнь и обычаи, заменявшие у них законы, чтобы навести их на необходимость иметь в селениях такого человека, к которому мы могли бы обращаться с приказаниями и который, в свою очередь, мог бы требовать от них беспрекословного исполнения. Привести к этому убеждению инородцев нижнеамурского края много помогло нам знание существовавших у них обычаев, принимавшихся ими за коренные и непреложные законы, в роде поместного права, разумеется в самом грубом виде.
Инородцы воебще живут значительными селениями (от 15 до 200 душ и более); эти селения состоят из юрт, в роде больших сараев, по стемам которых устроены широкие теплые[127] нары, нагреваемые идущими от очагов трубами. Посреди юрты, между четырьмя столбами, находится возвышение, на котором спят собаки; в большей части юрт находится тут-же привязанный к столбам медвеженок или медведь, с которым они забавляются. Под потолком юрты растянуто несколько жердей, на которых они вешают свою одежду и всякую рухлядь. В очагах, расположенных по обеим сторонам входной двери, вмазаны котлы, в которых они готовят пищу и для себя, и для собак, и для медведя. При каждой из таковых юрт, по берегу реки, устроены на возвышении, на столбах,небольшие чуланы, служащие для хранения запасов рыбы, ягод, кореньев, юколы и нерпичьего жира — продуктов их пищи и, наконец, против каждого сарая находится несколько положенных на козла жердей; на эти жерди гилячки вешают чищеную рыбу, из которой мясо идет на пищу людей, а средина — кости — для собак. Рыба эта, провяленая на солнце, называется у них юколою и составляет самую главную необходимость для инородца, все равно как у нас хлеб и соль. Такая юрта или сарай со всеми в ней принадлежностями составляет хозяйство инородца. Сооружает это хозяйство обыкновенно одно семейство, но поселиться в юрте и пользоваться этим хозяйством может всякий из инородцев, который не имеет оного, хотя бы то был пришелец, совершенно посторонний и незнакомый хозяину юрты. Здесь-то и проявляется право хозяина, именно: он назначает число мест на нарах, которые могут быть отведены для посторонних и назначает по своему усмотрению работы, которые должны исполнять в его пользу пришельцы; он же наблюдает за точным исполнением пришельцами самых священных для них обычаев (в роде религии), состоящих в том, чтобыникто не ложился на нары головой к стене и чтобы никто не выносил из юрты огня. Они были убеждены, что, в случае неисполнения этого в какой-либо деревне, все жители ее должны умереть и все уничтожиться. Неисполнение этого обычая кем либо из пришельцев, а равно буйство и неисполнение обязанностей, возложенных хозяином, влечет за собой немедленное изгнание гостя, и в этом случае хозяева остальных юрт, под страхом немедленной казни (ножем или утоплением), не могут укрыть или приютить изгнанника.
После всего сказанного, не странно ли мне было получать почти с каждой почтой наставления и приказания из петербург [128] ских канцелярий, чтобы я главным образом старался входить в отношение с старшинами инородцев, принимавшихся в Петербурге за каких-то вассальных китайских князей. Мне писали, чтобы я заключил с ними условия, в роде торговых трактатов, какие заключаются только между образованными нациями и, наконец, чтобы под строгою ответствеиностью я отнюдь не распространял своих действий далее Николаевска.
Все что можно было вывести из сведений, доставленных упомянутым путем, инородцами, в общих чертах заключается в следующем: 1) Что река Амур около селения Кизи довольно близко подходит к морскому берегу. 2) Что в недальнем расстоянии от селения Коль лежат озера и что реки, впадающие в эти озера, близко подходят к рекам Тугур и Амгунь; что все реки эти берут свое начало из того же хребта гор, из которого выходят реки: Уди, Гиринь и Бурея. 3) Что одно из озер, Ухдыль, посредством протоки Уй, при селении Ухтре, соединяется с рекою Амур, и что берега этой протоки, сколько можно было понять из объяснений гиляков, должны быть удобны к заселению и основанию на них элинга. 4) Что в селение Ухтре, на озере Ухдыль и ближайшие к нему селения Пуль и Бальм, лежащие на левом беру реки Амур, приезжают, по первому зимнему пути, манджуры, для торговли с инородцами. 5) Что путь вверх по Амуру, до селения Кизи, а равно и путь чрез селение Коль и озеро Чли, ближайшее к этому селению, до селеяия Ухтре, представляются путями безопасными и более других проезжими. Чтобы достигнуть из Петровского до селения Кизи, по словам гиляков, надобно спать от 12 до 15 ночей, а до селения Ухтре от 15-ти до 18 ночей.
В виду этих сведений, прежде чем приступить к положительным исследованиям, клонившимся к разрешению упомянутых 2-х вопросов: пограничного и морского, я счел необходимым сделат предварительную рекогносцировку к юго-востоку и юго-западу. Поэтому, 10-го ноября, я командировал по первому направлению мичмана Чихачева, до селения Кизи, а по второму — прапорщика Орлова, чрез селение Коль, до селения Ухтре.
Мичман Чихачев с прикащиком Березиным, одним гиляком и одним казаком отправился в путь, на двух нартах. Офицеру этому приказано было, главное, собирать сведения о путях, ведущих с реки Амур в более или менее закрытые [129] заливы, лежащие на прибрежье Татарского залива, а равно о состоянии этого прибрежья и о плавающих в заливе судах. Знакомясь с туземцами, их обычаями и образом жизни, стараться узнавать от них о положении края, в видах успешности и безопасности предстоящих командировок. Прикащику же Березину поручить вступать в торговые сношения с туземцами и могущими встретиться манджурами и узнавать о их потребностях и о способе ведения с ними торговли.
Г. Орлов, знавший очень хорошо тунгусский язык, был отправлен тоже на двух нартах с гиляком. Офицеру этому приказано было обращать главнейшее внимание при собрании сведений на то, действительно-ли находятся в этом крае пограничные столбы, как сообщал о том в 1845 году академик Мидендорф, и не имеется-ли над оными со стороны китайского правительства наблюдения, как за пограничными знаками. Какое понятие об этих столбах имеют туземцы, какое направление от верховьев реки Уди принимает хребет гор, из которого выходят реки, впадающие в упомянутые озера, а также в реки: Тугур, Бурею, Амгунь и Гиринь. Какое туземное название носит этот хребеть и какое имеют понятие о нем туземцы, по сравнению с хребтом, принимаемым за пограничный, который тянется от верховьев реки Уди к западу, в Забайкальскую область; т. е. тот-ли это самый хребет, или какой-либо отрог оного. Осматривая систему озер, лежащих между селениями Коль и Ухтре, обращать внимание на леса, произрастающие по берегам этих озер и не имеют-ли они между собою сообщения посредством протоков или рек. Достигнув протока Уй, обратить на него особенное внимание относительно глубины и удобств к заселению его берегов и к учреждению на оных элинга. Вступая в торговые сношения с инородцами и могущими встретиться в селениях Ухтре, Кальм и Пуль манджурами, узнавать об их потребностях, способе торговли и о положении края, в виду предстоящих командировок в оный. Наконец, достигнув этим путем реки Амур, следовать обратно под левым ее берегом.
20 декабря прибыл из командировки в Петровское мичман Чихачев с прикащиком Березиным, а вслед за ним, 23 декабря, возвратился и г. Орлов.
Г. Чихачев сообщил, что, следуя вверх по р. Амур и вступая в торговые сношения с инородцами, обитающими на [130] правом берегу реки, за последним селением гиляков, Аур; они достигли мангунского и частью нейдальского селения Кизи, предела их путешествия, лежащего на рукаве реки Амур, и от инородцев узнали: 1) Что с правого берега реки Амур есть несколько путей к морю; большая их часть ведет в бухты и закрытые заливы, которых на прибрежьях Татарского залива находится не мало; что этими путями жители реки Амур ездят к морю для промысла нерпов. 2) Что самый короткий и более других удобный из этих путей тот, который идет из селения Кизи по озеру того же имени. Последнее весьма близко подходит к морю, так что по прорубленной, на этом перевале, просеке, устланной бревнами, туземцы перетаскивают свои лодки из озера к морю. 3) Что от этого перевала в близком расстоянии к югу находится закрытый залив Нангмар. 4) Что в этот залив туземцы с озера Кизи ездят зимою, на нартах, чрез небольшие горы. 5) Что раннею весною приходят в Татарский залив большие суда. 6) Что некоторые манджуры, подстрекая гиляков делать нам зло, рассказывают, что будто-бы с открытием реки спустится из р. Сунгари большая манджурская сила, чтобы, нас и всех гиляков, которые нам помогают, перерезать. Все туземцы и в особенности в селениях Аур и Кизи принимали их весьма дружественно.
Г. Орлов объяснил, что из селения Коль он направился к западу и, проехав по этому направлению около 70 верст, достиг озера Чли, тянущегося от юго-востока с северо-западу и, по словам туземцев, имеющего в окружности около 120 верст. От селения нейдальцев Чли, куда он прибыл из селения Коль, следуя по южному берегу этого озера и проехав около 30 верст, он прибыл в селение тех же инородцев, Чальм, лежащее на юго-западном берегу озера. От этого селения, проехав по западному направлению 60 верст и перевалив небольшие возвышенности, достиг селения и озера Нейдаль. Это озеро немного менее Чли, но направление его более западное, именно, оно тянется от WSW к ONO; с запада в него впадает значительная река того же имени (Нейдаль), по которой г. Орлов, с взятым из селения туземцем, поднимался на расстояние от устья около 25 верст. Они доходили до места, при котором эта река сближается с рекою Тугур и оттуда нейдальцы и другие инородцы ездят на эту последнюю. Для [131] означения перевала, а равно и места, где они съезжаются для торговли, сложены большие груды камней, в виде пирамид. По наблюдению Орлова, широта этого урочища оказалась 52° 57' N. Река Нейдаль имеет вообще восточное направление и, по словам туземцев, берет начало из того же хребта больших гор, из которого вытекают реки: Уди, Тугур, Амгунь и Бурея. Этот хребет гор нейдальцы называют Хинга, что значит каменный, сплошной (становой). На вопрос Орлова, не знают-ли они, какие горы идут к западу и северу от вершины р. Уди, они отвечали ему, что с запада к верховьям этой реки идут те же горы Хинга, из которых выходят упомянутые реки, но что они отличаются от последних только тем, что во многих местах на них есть большие круглые вершины (Для большего уразумения, нейдальцы чертили на снегу горы от запада и к верховью реки Уди поворачивали их на юг. На горах же, до верховья р. Уди, рисовали круги в виде яблока. Вероятно от этого и произошло прилагательное Яблоновой. Хинганский становой хребет, как и означалось на картах). К северу же от верховьев реки Уди, говорили они, идут совершенно другие горы. Между реками Уди и Тугуром есть несколько урочищ, у которых собираются инородцы и при этих урочищах сложены такие же груды камней. Подобные же груды и для той же цели, по словам их, есть и за горами Хинга, к западу. На вопрос Орлова, не знают-ли они в этих местах каких-либо иных каменных столбов, которые осматривают манджуры или китайцы, они отвечали, что никаких подобных столбов здесь нет и никогда не бывало; манджуров же и китайцев они никогда и не видали в этих местах, и не слыхали даже, чтобы они когда-либо сюда приезжали.
Отсюда, по указанию нейдальцев, Орлов перевалил на небольшое озеро и селение Ахту (около 30 верст в окружности), в которое с западной стороны впадает река того же имени; река эта берет свое начало из хребта Хинга. Озеро Ахту лежит к юго-западу от озера Нейдаль, в расстоянии около 50 верст. Это пространство большею частию низменное и болотистое. Озеро посредством небольшой протоки, направляющейся к югу, на расстояние около 20 верст, соединяется с рекою Амгунь. С вершины реки Ахту, нейдальцы и другие инородцы переваливают через хребет Хинга на притоки реки Буреи, речки Нимелен и Кучуан. [132]
Из селения Ахту, по упомянутой протоке, тянувшейся по низменности, г. Орлов достиг р. Амгунь и, проехав вниз по оной около 30 верст, прибыл в нейдальское селение Кевби, к которому подходит (на расстоянии около 40 верст к югу) река Биджи. От селения Кевби Орлов ехал до реки Биджи до холмистой поверхности и, проследовав вниз по этой реке около 25 верст, достиг селения Ухтре, расположенного при впадении этой реки в озеро Ухдыль. Общее направление пути от селения Ахту до р. Амгунь было SSO, по реке Амгунь ONO, до реки Бдиджи на S, а по этой реке до селения Ухтре на ONO.
Все инородцы селений Ахту, Кевби и Ухтре, относительно Хинганского хребта, подтвердили те же самые сведения, какие г. Орлов получил от нейдальдев на озере Нейдаль и, сверх того, рассказывали: 1) что с притока реки Амгунь, речки малой Амгуни, они переваливали чрез Хинганский хребет на левый приток реки Буреи, речку Бурейку, выходящую из этого хребта южнее истоков речек Нимелен и Кучуан и рек Тугура и Нейдаль. 2) Что с вершины реки Амгунь, подходящей близко к вершине р. Гиринь, они переваливают чрез тот же хребет прямо на реку Бурею. 3) Что между реками Амгунь и Гиринь лежит большое озеро Самагир, берега которого довольно густо населены инородцами, называющимися самагирами. 4) Что многие нейдальцы перекочевали с озера Ахту и реки Биджи на реку Амур, в селение Кизи и в окрестные селения, а к морю, в залив Нангмар. 5) Что манджуры не ездят в этот край далее селения Ухтре, лежащего на берегу реки Амур, при устье протоки, соединяющей с этою рекою озеро Ухдыль и протоку или речку Уй. 6) Что с южной стороны в озеро Ухдыль впадает речка Пильду, которая посредством протока имеет сообщение с рекою Амур и при устье которой лежит большое селение Пуль. И наконец 7) что селения Пуль и Ухтре большие, и что в них, а равно и в находящемся между ними, на р. Амур, таком же селении Калью, обыкновенно останавливаются для торга, манджуры. Вследствие этого последнего сведения, г. Орлов поехал из селения Ухтре в селения Пуль, Калью и Ухте. В этих селениях он встретил 17 челов. манджурских купцов; из них некоторый говорили по-гилякски. Манджуры принимали г. Орлова радушно и выражали готовность вступать с нами в торговые сношения, объясняя при этом товары, которые они желали бы от [133] нас приобретать и обещали приехать в Петровское или Николаевское. В дружеской беседе манджуры изъявляли Орлову сожаление, что некоторые из них подстрекают гиляков делать нам зло и распускают ложные слухи, для нас злонамеренные. Русским, говорили они, следовало бы за это хорошенько наказать таких. Наконец, они объяснили что действительно горный хребет, из которого берут начало реки Амгунь и Гиринь, а равно и лежащая от реки Гиринь к югу р. Непда, называется Хинганским (т. е. каменным, становым или сплошным) большим хребтом; что этот хребет, идя от севера и переходя чрез р. Амур (по-манджурски Мангу-Улла) и р. Сунгари (Сунгари Улла) направляется к югу, между реками Хургой и Уссури и достигает моря. Что все народы, обитающие в стране, лежащей между этим хребтом и морем, независимы и ясака не платят; почему на всем этом пространстве не только нет никаких манджурских городов или селений, но даже нет и никакого караула. Что манджурское управление и китайская зависимость распространяются только на страны, лежащие к западу от этого хребта, в северной же части живут народы, называемые даурами.
В заключение Орлов сообщил: 1) что по берегам упомянутых озер растут строевые леса: лиственницы, сосны, ели и частию кедра, что жители этих озер, а равно и обитатели впадающих в оные рек и жители р. Амгунь — соплеменны тунгусам и говорят языком, весьма мало разнствующим от тунгусского, так что он их свободно понимал. 2) Что хотя они и носят общее название нейдальцев, но большею частию называют себя по урочищам или озерам, так например: ахтубами, гулями и пульзами. Они вообще смирны и гораздо приветливее и ласковее гиляков. Не только о хлебопашестве, но и об огородничестве и скотоводстве не имеют никакого понятия. Занятия их состоять в зверином и рыбном промыслах; зимою ездять на собаках, а летом на лодках и коротнях, сделанных из бересты. Они, подобно гилякам, вообще питаются рыбою, кореньями, ягодами и дичью: однако, собак, как то делают гиляки, в пищу не употребляют. Получаемое чрез гиляков от манджуров просо и пшеничные и ржаные сухари от удских тунгусов и инородцев, с верховья реки Буреи, составляют для них лакомство. Образ их жизни такой же, как и у гиляков. Озеро Ухдыль и протока Уй, по словам туземцев, глубоки. Берега протоки Уй, [134]простирающейся на 15 верст, вообще возвышенные и ровные и здесь повидимому есть много удобных мест к заселению и основанию элинга, почему, как эту протоку, так и озеро Ухдыль, на берегах которого много строевого леса, в особенности кедра, необходимо подробно осмотреть и сделать промер по вскрытии реки Амура.
Из селения Ухте Орлов ехал обратно по левому берегу реки Амура; от этого селения до Николаевского поста около 160 верст.
Таковы были результаты этой рекогносцировки; они весьма важны, ибо, выясняя некоторым образом пограничный и морской вопросы и тем обнаруживая ложное понятие, которое существовало тогда о при-амурском крае, они указывали и на важное значение этого края для России и на пути, которыми нам надобно следовать, чтобы окончательно разрешить эти вопросы.
1851 год заключился для нас весьма важным обстоятельством, имевшим непосредственное влияние на безопасность наших действий и на направление обследования, а именно: 26 декабря явились в Петровское два гиляка и тунгус с жалобою на гиляков селения Войд (на левом берегу Амура), отличавшихся от других буйством и дерзостию и на манджуров, приехавших в это селение. Они говорили, что их ограбили, прибили, подстрекали бить русских и распускали слух, что будто бы летом всех русских вырежуть.
Вследствие этого, я командировал в это селение Березина с 5 челов., вооруженных пистолетами и саблями, матросов и казаков, с тем, чтобы захватить виновных и украденные ими вещи доставить в Петровское. Березин исполнил это поручение с свойственною ему отвагою. Гиляки и манджуры выдали ему виновных, но не сразу, а тогда только, когда Березин и его команда направили пистолеты и сабли на окружавшую их буйную и пьяную толпу (до 80 челов) гиляков, руководимую одним манджуром. Березин объявил им, что если сейчас же не будет исполнено его требование, то немедленно все они будут перебиты, а селение уничтожено. Угроза подействовала, как нельзя лучше: украденные вещи были тотчас возвращены и виновные выданы. Березин с этими виновными и вещами, в сопровождении нескольких гиляков селения Войд, отправившихся ходатайствввать за провинившихся земляков своих, явился ко мне, в Петровское. [135]
Я собрал по этому случаю гиляков трех окрестных деревень и в их присутствии наказал виновных розгами, а после того оставил их на 3 дня таскать бревна. Это наказание подействовало на виновного манджура и он признался, что распускаемые некоторыми из его товарищей злонамеренные слухи есть ничто иное, как их выдумка; гиляки, видя, что мы манджура наказываем за худое дело точко также как и их, получили еще большее к нам доверие и уважение; манджуры же фактически увидели власть нашу в при-амурском крае, так что после этого, при всяких столкновениях с гиляками и другими инородцами, обращались к нам для разбирательства.
Около описываемого времени приехали в Петровское четыре гиляка с о-ва Сахалина; на одном из них, Заковане, Орлов заметил пуговицу, сделанную из каменного угля. На вопрос, откуда он достал эту пуговицу, Закован и его товарищи объяснили, что они сами делают их из черного мягкого камня, которого на Сахалине, около речки Дуи и далее, целые горы; при этом они рассказали, что на Сахалине жило 5 чел. русских, из которых последний недавно умер, и что эти русские прибыли на Сахалин гораздо прежде японцев.
С первою зимнею почтою, посланною из Петровского в Аян, 11 ноября, я донес генерал-губернатору: а) что данные мне повеления несоответственны с обстоятельствами, встречаемыми на месте и что поэтому я нахожусь иногда вынужденным отступать от них. б) Что средства, определенные правительством на экспедицию, ничтожны, и наконец, в) что вверенные мне команды переносят большие трудности и лишения. Объяснив это, я просил его:
1) "Прислать в экспедицию еще двух офицеров и 50 челов. людей.
2) "Назначить и, сколь возможно поспешнее, прислать сюда, по крайней мере, одно мелкосидящее (до 10 фут) мореходное судно с паровым двигателем, паровым барказом и с надлежащими запасами.
3) "Так как служба в экспедиции в несколько раз труднее службы в Камчатке и Охотске, то прошу, чтобы лицам, служившим в экспедиции, были дарованы следующие преимущества: а) во все время служения в этом крае всем командам производить морское довольствие и засчитать это время в число морских кампаний; б) службу здесь считать вдвойне, т. е. год за два и, в) офицерам за 5-ти летнюю службу определить тот же [136] самый пенсион, какой предоставлен офицерам, прослужившим в Камчатке и Охотске 10 лет".
В то же время, в депеше (Депеша эта помечена 3 ноября 1851 года) главному правлению рос.-ам. компании (копию с которой я сообщил и генерал-губернатору), я представил требования на 1852 год и объяснил, что по харакстеру края, развитие торговли с инородцами и манджурами в той степени, чтобы она могла возмещать расходы казны на экспедицию, а равно и для распространения в крае нашего влияния, необходимо, чтобы товары, особенно летом, развозились по селениям и по местам сборов инородцев; для чего, кроме складов товаров в Петровском и Николаевском, предлагал устроить таковые еще в нескольких пунктах. Вместе с тем, я сообщал: 1) что количество назначенных в 1851 году товаров и запасов оказалось до такой степени ничтожным, что если бы не случайно попавшие в экспедицию товары и запасы с барка "Шелехов", то экспедиция была бы в самом критическом положении; 2) что обмен товаров и характер торговли нельзя предвидеть заранее и поэтому невозможно верно определить требование запасов и товаров, а между тем необходимо, чтобы это требование скорее пополнилось; наконец, 3) я представлял необходимость указания инородцам лучших приемов рыболовства, так как все береговые жители занимаются уже этим промыслом и для нас будет выгоднее, если мы укажем им на современные приемы.
На основании всех этих соображений, я просил правление р.-ам. компании: а) удовлетворить требование мое товаров и запасов и, кроме того, предписать начальнику аянского порта и фактории, г. Кашеварову, содействовать экспедиции, так, чтобы она по моему требованию была всегда обеспечена; б) прислать маленький 8-ми сильный речной пароход с надлежащими материалами, опытными кочегарами и слесарем; и в) прислать 5 опытных прикащиков и 2-х рыболовов с надлежащими снастями для ловли осетров и другой крупной рыбы.
Депешу эту я заключил уверением главного правления, что оно в виду важной государственной цели, возложенной на вверенную мне экспедицию, примет все меры, без всяких коммерческих интересов, к обеспечению экспедиции по моим требованиям и даст мне право надеяться на скорое исполнение настоящих моих представлений. [137]
Вот при каких обстоятельствах совершилось занятие устья реки Амур и при каких средствах началось водворение русских в при-амурском крае!
После двух веков, в пустынях при-амурского бассейна снова начали россияне возносить мольбы ко Всевышнему Творцу о ниспослании им мужества, крепости духа и силы к перенесению неимоверных трудностей, лишений и опасностей, для достижения цели, клонившейся ко благу отечества! После двух веков снова начали раздаваться наши выстрелы на берегах р. Амур, но эти выстрелы раздавались не для пролития крови и не для порабощения и грабежей инородцев, как делали то наши грубые предшественники; нет, выстрелы 1850 года раздавались для приветствия русского знамени! Эти выстрелы приветствовали победу истины над вековым заблуждением! Они приветствовали победу в пустынях при-амурского края цивилизации над невежеством и зарю близкого осуществления мыслей Петра I-го и Екатернны II-й на отдаленном нашем востоке!
Цель, которую решился преследовать я с моими сотрудниками, собравшимися к 1852 году в Петровское, состояла в том, чтобы обнаружить пред правительством важное значение для России амурского бассейна с его прибрежьями, и тем положить твердое основание к признанию навсегда за Россиею этого края.
Милостивое изречение Государя Императора о моем поступке по занятию устья реки Амур, как о поступке благородном и патриотическом, не смотря на то, что это действие мое было несоответственно повелению Его Величества; сочувствие, оказанное этому делу Государем Наследником (ныне царствующим Императором) и Августейшим Государем Великим Князем генерал-адмиралом; патриотическая преданность и рвение к оному генерал-губернатора Н. Н. Муравьева и, наконец, полное наше убеждение о важном значении этого края для блага отечества — одушевляли меня и моих сотрудников. Мы все до единого, как бы одна родная семья, не смотря ни на какие опасности и ничтожество средств, твердо решились идти к предположенной цели и надеялись, что с Божиею помощью достигнем ее.
Такова была миссия, выпавшая на нашу долю, и мы встретили 1852 год с твердою решимостию, не отступая ни пред какими преградами, исполнить долг свой пред отечеством![138]
ГЛАВА ХIII.
Исследование направления Хинганского хребта, от истока р. Уди. — Притон беглых русских. — Командировка подпоручика Орлова. — Экспедиция Бошняка на Сахалин. — Инструкция Чихачеву. — Возвратение Орлова. — Результаты его командировки. — Первая зимняя почта из Аяна. — Мое донесение генерал-губернатору от 20 февраля 1852 г. — Частное письмо к нему.
Святки и наступивший 1852 год мы встретили с возможными в пустыне развлечениями: команда наряжалась, а мы катались на собаках, по заливу. Екатерина Ивановна, как хозяйка, во всем этом принимала живое участие и оживляла маленькое общество моих неутомимых сотрудников.
8-го января прибыли в Петровское двое нейдальцев с реки Амгунь и рассказывали, что будто на одном из притоков реки Амур, недалеко от устья Сунгари, поселились дурные русские (лоча) и что эти люди никому ничего не платят и распускают о нас дурные слухи.
Имея в виду результат упомянутой в предыдущей главе рекогносцировки и сведения с острова Сахалина, я приступил к разрешению сказанных вопросов — пограничного и морского, к обследованию острова Сахалина и, наконец, к удостоверению на месте от нейдальцев, в какой степени справедливы слухи о беглых русских. Это последнее обстоятельство для нас было важно в том отношении, что подобное поселение беглых могло иметь весьма дурное влияние на нашу команду, набранную из охотского экипажа, который пополнялся людьми порочными и привыкшими к шатанью. Для исполнения вышесказанной цели и снарядил четыре экспедиции: одну вверил Орлову, другую Бошняку, третью Чихачеву и четвертую прикащику Березину и топографу Попову.
Подпоручик Д. И. Орлов, 10-го января, отправился в [139] тугурский край, на собаках, с тунгусом, знакомым с наречиями нейдальцев, живущих по берегам реки Буреи. Офицеру этому приказано было, следуя чрез селения Коль и Орел, достигнуть реки Нимелен (притока р. Амгунь) и, перевалив на вершину реки Тугур, стараться доехать до верховьев речек Таифон, Галян и Анан (притоков р. Уди), мест, около которых начиналась показанная на картах граница наша с Китаем. Граница эта отсюда шла к северо-востоку, до Охотского моря. Затем, следуя к югу, вдоль хребта, по вершинам притоков рек Тугура и Нимелен и достигнув северного притока реки Амгунь, речки Корби, возвратиться в Петровское тем путем, который он найдет более близким и удобным. Следуя таким образом, Орлов мог обследовать направление хребта между вершинами рек Уди и Амгуни. Кроме того, он должен был: а) Положительно удостовериться, действительно-ли это тот самый хребет, который идет от вершины реки Уди к западу, в Забайкальскую область и который принимается за пограничный становой, Хинганский, или каменный хребет. б) Собрать положительные сведения, нет-ли в тугурском и удском крае, а равно и по южному склону Хинганского хребта, к западу, пограничных столбов, поставленных будто бы китайцами, как говорит о том академик Мидендорф. Наконец, в) разведать, действительно-ли существует поселение беглых русских. Если оно существует, то собрать сведения: нельзя-ли доехать до него чрез горы.
11-го февраля отправился на остров Сахалин, до селения Дуе, лейтенант Н. К. Бошнякь, на собаках, с гиляком Позвейном, говорившим по-тунгусски и знавшим наречие жителей этой части Сахалина (Аинов), и казаком Парфентьевым, тоже говорившим по-тунгусски. Офицеру этому приказано было: 1) удостовериться на месте о положении каменноугольных приисков; 2) о более или менее удобной нагрузке каменным углем судов, приходящих с моря; 3) о состоянии страны и об отношениях инородцев к Китаю и Японии; 4) о главном и более населенном пункте острова; 5) о подходящих к берегам Сахалина иностранных судах, и, наконец, 6) действительно-ли жили на реке Тыми русские. Если это справедливо, то осмотреть то место, где была их оседлость, и самую реку Тыми.
12-го февраля отправил я мичмана Н. М. Чихачева на реку [140] Гиринь и далее по этой реке и Амуру, чрез селение Кизи, в залив Нангмар. Он поехал на собаках с тунгусом Афанасием, говорившим по-русски и знакомым с наречием нейдальцев и мангун, обитавших по р. Гиринь и заливу Нангмар. Чихачеву приказано было: а) Поднявшись по реке Амгунь до селения Хазмоль, перевалить на реку Гиринь и, спустившись по оной до реки Амур, следовать вверх по правому берегу этой реки до селения Кизи. На этом пути собирать сведения о стране и народах там обитающих; главное же: узнать действительно-ли река Гиринь берет начало из того же хребта гор, из которого истекают реки Уди, Тугур, Амгунь и Бурея. Если окажется что она вытекает из того же хребта, из которого берут начало и упомянутые реки, то собрать сведения о направлении этого хребта к к югу по пути, ведущем к истоку реки Гиринь. Потом достигнуть этого истока и определить направление хребта. б) Собрать сведения о перевалах с истоков рек Амгунь и Гиринь на реку Бурею и об инородцах самагирах, обитающих между этими реками. в) Узнать, где селение беглых русских, и невозможно ли добраться до этого селения с верховьев реки Амгунь или Гиринь. г) По прибытии в селение Кизи, принять в свое ведение Березина с топографом Поповым, которые должны прибыть туда к тому времени. С Березиным послать ко мне донесение, а Попова взять с собою и следовать по озеру Кизи в залив Нангмар. д) Обследовать путь до этого залива, а равно и самый залив, и определить не тот-ли это самый залив, который Лаперузом назван де Кастри. е) Оставаясь с топографом весновать в этом заливе, наблюдать над вскрытием льда в оном и собирать сведения от туземцев о состоянии берегов Татарского залива к югу, т. е. узнать не имеется-ли на оных закрытых бухт и путей из них к реке Амур. ж) Разведать об иностранных судах, плавающих в Татарском заливе и, в случае встречи с ними, объявлять, что все прибрежье Татарского залива до корейской границы составляет русское владение. Следуя в залив Нангмар, при встречах с торгующими манджурами, вступать с ними в дружеские сношения, стараться указывать им на опасность для России и Китая оставлять нижне-при-амурский и уссурийский край без наблюдения с моря и объяснять, что, в виду этой-то опасности, мы и принимаем меры з) С открытием навигации в заливе Нангмар, приобрести [141] от туземцев лодку и возвратиться на оной вдоль матерого берега, чрез лиман, в Петровское. Во время этого пути сделать по возможности подробную съемку берега между этим заливом и лиманом.
Вслед за г. Чихачевым, а именно 17 февраля, отправился вверх по реке Амур прикащик Березин с топографом Поповым и 3 казаками, на двух нартах собак.
Березину и Попову приказано было: а) следовать по правому берегу реки Амур и делать глазомерную съемку оного; б) производить на этом пути расторжку с иностранцами и торгующими манджурами и собирать от них всевозможные сведения о стране и народах, в ней обитающих; в) по прибытии в селение Кизи, в ожидании здесь г. Чихачева, собрать положительные данные о пути, ведущем из этого селения в залив Нангмар, и приготовить средства для безопасного следования Чихачева. С прибытием в Кизи Чихачева, как прикащику Березину, так равно и топографу Попову, приказано было поступить в его распоряжение.
После 39-дневного утомительного странствования, 18 февраля 1852 г. возвратился в Петровское Д. И. Орлов и сообщил, что, достигнув озера и селения Орел, он направился на WSW по р. Негди, впадающей в это озеро с западной стороны и, проехав по этому пути около 30 верст, прибыл в селение нейдальцев Негди. Отсюда, взяв проводником нейдальца и проехав по тому же WSW направлению около 45 верст, достиг небольшего озера (около 20 верст в окружности) Каури; на этом пути он перевалил чрез небольшую возвышенность, идущую от севера. В селении Каури, при реке того же имени, по случаю утомления собак, он остался на сутки. Из этого селения инородцы переезжают в Усальгинскую губу, расстояние до которой, по их словам, около 35 верст. Широта места селения Каури, по наблюдению Орлова, оказалась 53° 16' N, а приблизительная долгота (т. е. по соображению направления его пути) около 138° 15' от Петербурга. Из Каури г. Орлов взял проводника и, следуя по тому же WSW направлению, проехал около 35 верст, до речки Самма. На этом пути он тоже переваливал чрез незначительную возвышенность. Из селения Самма инородцы ездят в Ульбанскую губу, расстояние до которой, по их словам, должно быть около 55 верст. Из селения, или зимника Самма (2 юрты) Орлов [142] взял проводника и поехал по более западному направлении именно к стойбищу Чилля, расстояние которого от Самма около 50 верст. Здесь инородцы собираются для торга. Это стойбище, как и все вообще инородческие стойбища, означалось кучею сложенных камней, в роде пирамиды. Из Чилля г. Орлов ехал по WSW направлению и, проехав около 50 верст, 18 января достиг реки и нейдальского селения Нимелен. Здесь г. Орлов остановился на сутки для отдыха и приготовления к дальнейшему, более трудному путешествию, которое не иначе можно было совершить, как верхом на оленях. Из этого селения инородцы реки Амгунь и самагиры переваливают чрез небольшую возвышенность, на Буркан (что на реке Тугур), до которого, по их словам, около 35 верст. Возвышенности эти отделяют долину реки Нимелен от долины реки Тугур. Широта этого пункта оказалась 52° 50' N, а приблизительная долгота около 130° O.
В селении Нимелен Орлов встретил 10 тунгусов из тугурского края, с оленями; из них 2 взялись провожать его на своих оленях в удский край, к истокам р. Уди; почему он оставил здесь своих собак, на попечение крещеного нейдальца, Тихона, а сам 20 января отправился верхом на оленях на вершину реки Тугур. Проехав на WNW около 86 верст, Орлов достиг вершины р. Тугур и стойбища, означенного кучею камней. Широта этого пункта оказалась 53° 11' N, приблизительная долгота 134° 48' O. Это стойбище было у подошвы огромного каменного сплошного хребта, тянувшегося к NNW и от него шли на ONO небольшие возвышенности. С этого пункта г. Орлов и начал свои исследования направления хребта, почему и поехал вдоль оного на NNW. Здесь инородцы переваливают чрез хребет на речку Никон, приток реки Селимжа, впадающей в р. Зею. На речке Никон находится часовня Никонская. Встреченные здесь Орловым два нейдальца, возвращавшиеся на лыжах с речки Никон, куда они ходили на звериный промысел, а равно и сопровождавшие его тунгусы, сказали ему, что каменные становые горы — тот самый хребет, из которого берут начало реки: Уди, Тугур, Амгунь, Гиринь, Бурея и Зея. На вопрос же его, нет ли здесь, или по южному склону этого хребта к истокам реки Зеи, столбов, поставленных манджурами или китайцами, инородцы отвечали, что они не только никогда не видали никаких столбов в этих местах, но и не слыхали, чтобы когда [143] либо манджуры или китайцы ставили такие столбы; что же касается китайцев, то они никогда и не являлись сюда.
Проехав вдоль Хинганского хребта на NNW около 40 верст, он достиг возвышенностей, тянувшихся от станового хребта к NOtO. Возвышенности эти отделяют долину реки Тугур от долины Уди. Туземцы сказали ему, что на южном склоне этих возвышенностей, около 80 верст от моря, на вершине реки Сойкины, находится куча камней, означающая перевал чрез эту возвышенность на приток реки Уди, речку Улую, по которой инородцы ходят к Удскому острогу.
Отсюда Орлов, у подошвы Хинганского хребта, перешел возвышенности (около 5 верст), составляющие отроги от Хингана, и вступил в долину р. Уди, на вершину речки Тайфона, притока реки Уди; широта этого пункта оказалась 53° 42'N, а приблизительная долгота около 134° 20' О. От этого именно пункта показывалась на картах граница наша с Китаем, по направлению упомянутого сейчас отрога от Хинганского хребта, тянувшегося к NOtO, до Охотского моря.
С вершины речки Таифона, Хинганский хребет принимает наравление WtN и WtS1/2W. Проехав с этого пункта на WtN около 35 верст, г. Орлов прибыл на вершину второго притока реки Уди, речку Галян. Широта этого пункта 53°, 47' N, а приблизительная долгота около 133° 45' О. Проехав отсюда на WtS1/2W около 45 верст, Орлов достиг третьего притока р. Уди, речки Анан, предела его странствования в этом направления. Широта этого пункта 53° 43' N, а приблизительная долгота 132° 52' О.
При вершине речки Анан находится куча камней и пустая юрта; отсюда инородцы переваливают чрез Хинганский хребет на вершину реки Селимжи. У этой кучи камней или стойбища они собираются иногда для торга. Здесь г. Орлов остановился на сутки для отдыха оленей и встретился с двумя селимжинцами, пробиравшимися на лыжах в селение Нимелен, для торга. Как эти инородцы, так равно и сопровождавшие г. Орлова тунгусы и нейдальцы говорили ему, что от вершины речки Алан Хиганский хребет, на пространстве около 70 верст, тянется по тому же направлению (т. е. WtS), потом круто поворачивает к северу (NtW), тянется по этому направлению 80 верст, а затем склоняется на запад и идет около 100 версть на NWtN, после [144] чего достигает того места, где отделяется от Хингана хребет меньших гор, идущих по берегу моря далеко на север. Этот хребет гор селимжинцы называли Мачи-хинга (что значит меньшие горы), тунгусы же и нейдальцы — Джукжура. Хинганский, становой хребет, пройдя от этого пункта около 60 верст в более западном направлении (около NW), поворачивает прямо на запад, немного к полудню (т. е. около WtS) и по этому направлению тянется к Даурам и реке Шилкару (т. е. в Забайкалье). На этой части хребта показываются в нескольких местах круглые вершины, в роде яблока. Инородцы говорили ему еще, что при повороте Хинганского хребта от NW к WtS, по южную его сторону, находится исток реки Зеи, который селимжинцы называли Дони, и что по вершинам некоторых притоков реки Зеи и другим речкам по южному склону этого хребта находятся также кучи камнеи, столбища, означающие удобные перевалы с южной стороны хребта на северную, по которым инородцы ходят на промыслы пушных зверей.
На вопрос Орлова: нет-ли на южной стороне этого хребта каменных, или других столбов, поставленных китайцами или манджурами, которые они приезжают осматривать, селимжинцы отвечали то же самое, что и другие инородцы, т. е. что подобных столбов здесь нет и никогда не было и что манджуры и китайцы здесь никогда не бывали. На вопрос же затем Орлова, не слыхали-ли они о селении лоча (русских) где либо в тамошних местах и нельзя-ли к ним пробраться горами, инородцы отвечали, что они слышали будто-бы какие то дурные лочи живут на речке, впадающей в реку Маму (Амур), что эти люди очень худые, беспрестанно ссорятся и дерутся, и что они ничего и никому не платят. Живут они в таком месте, куда берегом проехать ни на оленях, ни на собаках нельзя, по неимению корма, а можно только добраться до них рекою Амур, на лодке. Эти лоча, по словам их, распускали дурные слухи о русских.
С вершины речки Анан, 27-го января 1852 г., г. Орлов отправился обратно тем же путем, вдоль Хинганского хребта. Достигнув источника р. Тугуры, он направился вдоль того-же Хинганского хребта на StW, и, проехав по этому направлению около 35 верст, прибыл на вершину реки Нимелен. Широта этого пункта, по его наблюдениям, 52° 42' N и приблизительная долгота 134° 40' O от С.-Петербурга. От этого пункта Хинганский [145] хребет принимает направление SWtS. Следуя по этому румбу, через 40 верст, Дмитрий Иванович достиг предела своих исследований, т. е. вершины речки Корби, северного притока реки Амгунь (широта этого пункта 52° 26' N, а приблизительная долгота 134° 28' О). Отсюда г. Орлов направился в селение Нимелен, где, взяв своих собак, возвратился тем же путем, через селение Коль, в Петровское.
Таким образом Дмитрий Иванович был первый, который определил направление пограничного Хинганского хребта между южными истоками реки Уди (широта 53° 42' N и долгота приблизительно 132° 52' О) и северным истоком реки Амгунь (широта 529, 26' N и долгота 134°, 28' О). Этим исследованием он фактически доказал: 1) что Хинганский хребет, принятый, по нерчинскому трактату 1689 года, подтвержденному трактатом 1721 года, за границу между Россиею и Китаем, от вершины реки Уди направляется не к северо-востоку, как ошибочно до этого времени полагали и как означалось на всех картах, а к юго-западу. 2) Что в тугурском и удском крае, а равно по южному склону Хинганского хребта, никаких пограничных столбов или знаков, как представлял академик Мидендорфь, нет и никогда не существовало, а что, вероятно, кучи камней в виде столбов, сложенные инородцами для означения стойбищ и удобных перевалов, г. Мидендорф принял за пограничные знаки. И, наконец, 3) что слухи о населении русских около южного колена реки Амур, по словам инородцев, справедливы.
14 февраля приехали в Петровское с Амура и Уссури 4 гольда и 2 кекгальца; они рассказали нам следующее: 1) что с реки Пилно, впадающей в реку Амур с правой стороны, они переваливают на большую реку Пор, вливающуюся с правой же стороны в реку Уссури, недалеко от ее устья. 2) Что в реку Пор около этого перевала впадает река Чернай, которая подходит близко к реке Самальге, впадающей в Татарский залив. 8) Что этим путем с берега реки Амур до моря (Татарского залива) не более 350 верст. 4) Что они этим путем обыкновенно ездят за промыслами к морю в закрытый залив, лежащий около устья Самальги. 5) Что по берегам рек: Самальги, Чернай и Пор произрастают огромные леса. 6) Что по этим рекам, в особенности по Самальге, могут ходить большие лодки. 7) Что в реке Уссури существует несколько перевалов к морю [146] и несколько закрытых бухт, лежащих не далеко друг от друга, с обеих сторон большой реки Сайфуна, впадающей в море, в расстоянии от устья реки Самальги на 20 дней пути, если ехать на лодке. 8) Что так как они слышали, что мы не позволяем манджурам обижать гиляков и мангунов, то они желали бы, чтобы мы у них поселились и обещали проводить нас к морю с реки Амура и с Уссури, по самым близким путям, в закрытые бухты. Наконец, 9) что слышали о селении русских около устья Сунгари, и что эти русские весьма дурные люди: часто вместе с манджурами обижают инородцев и подстрекают манджуров перерезать или прогнать нас.
Вслед за этим, 15 февраля, пришла из Аяна первая зимняя почта, отправленная оттуда 20 ноября. С этою почтою я получил как из Иркутска (от 15 сентября), так и из Петербурга (от 4 июля) приказание: "не распространять исследований далее земли гиляков, обитающих по амурскому лиману и в окрестностях Николаевска, и стараться чрез гиляков вступать в торговые сношения с старшинами сопредельных с ними инородцев.
В ответь на это я писал его превосходительству Н. Н. Муравьеву:
"1) Пограничный вопрос ныне разъясняется и вековые заблуждения, будто бы при-амурский край составляет китайские владения, начинают рассеяваться. Теперь мне совершенно понятно, почему Китай не признает этот край своею принадлежностью и оставляет его без всякого надзора: он строго держится трактатов 1689 и 1721 гг. и потому не считает этот край своим.
"2) По сведениям от туземцев разъясняется также и самый главный здесь вопрос — морской: существование на татарском берегу закрытых бухт, связанных с реками Амур и Уссури внутренним путем, почтя неоспоримо. Такие бухты важны для нас в политическом и экономическом отношении, потому что льды и туманы, царствующие в Охотском море, а также климатические и географические условия его берегов, равно как и берегов Камчатского полуострова, не представляют возможности основать в этих местах надлежащего и полезного для нас порта.
"3) Озеро Кизи, залив Нангмар и река Уссури представляют для нас важные пункты в морском отношении. [147]
"4) При настоящем состоянии при-амурского и при-уссурийского края нельзя оставлять их без бдительного надзора и правительственного влияния, а потому, при действиях наших здесь, нельзя ограничиваться теми только лишь пальятивными мерами, которые мне предлагаются к руководству, ибо при таких мерах мы легко можем потерять на веки для России этот важный край!!
"Вот те убеждения, которые понуждают меня действовать здесь, как Ваше Превосходительство изволили усмотреть, сообразно встречаемым мною обстоятельствам. Уповаю, что в виду этого Вы дадите мне надлежащие средства для достижения упомянутой важной цели и разрешите мне:
"А) Занять селение Кизи и залив Нангмар, как ближайшие к Николаевску пункты, из которых легко наблюдать за иностранными судами, плавающими в северной части Татарского залива, и для исследования берегов оного к югу до корейской границы.
"Б) Разрешите послать особую экспедицию для исследования реки Уссури и, близ устья ее, в селении Гольди, оставить на зимовку офицера, с целью ознакомления с путями, ведущими с той реки к морю, и наблюдения за временем и обстоятельствами, сопровождающими закрытие и вскрытие, как реки Уссури, так равно и южного колена реки Амур.
"В) Для поверки настоятельных слухов о поселении беглых русских, распространившихся ныне уже между командами и дурно действующих на оные, послать на вооруженной шлюпке вверх по реке Амур офицера, с тем, что если эти слухи окажутся справедливыми, то офицеру тому стараться достигнуть селения этих русских и объявить им, что они поступают под мое начальство и обязаны нам содействовать, за что все их прежние поступки будут Высочайше прощены.
"Г). В настоящую навигацию, для подкрепления моей команды, состоящей ныне только из 56 человек, прислать, по крайней мере, 50 человек хорошего поведения, при 2 офицерах и распорядиться, чтобы к навигации 1853 г. была прислана из Кронштадта в мое распоряжение одна паровая шкуна".
Донося о всем этом генерал-губернатору, я вместе с тем, в частном письме к нему, между прочим, писал:
"Долгом моим считаю предварить Вас, что сознавая тяжкую лежащую на мне нравственную ответственность за всякое с моей [148] стороны упущение к отстранению могущей потери для России этого края, я во всяком случае решился действовать сообразно обстоятельствам и тем сведениям, которые ожидаю подучить от гг. Чихачева и Бошняка. Надеюсь, что при патриотической преданности Вашего Превосходительства этому делу, Государь Император милостиво воззрит на таковые мои поступки, происходящие единственно от преданности моей и моих сотрудников к благу отечества". [149]
ГЛАВА XIV.
Возвращение Бошняка. — Его донесение. — Прибытие Березина. — Записка Чихачева. — Отправление Березина в распоряжение Чихачева. — Инструкция Березину. — Декларация 11 апреля 1852 г. — Командировка Бошняка в с. Ухтре. — Начало судостроения в приамурском крае. — Письмо Н. Н. Муравьева от 28 декабря 1851 г. — Депеша Кашеварова. — Предписание Кашеварову от 15 апреля 1852 г. — Депеша главному правлению компании.
22 марта лейтенант Бошняк, совершенно больной, возвратился с острова Сахалина в Николаевск и донес мне, что проехав по лиману к мысу Лазарева и перевалив здесь на Сахалин, в селение Погоби, он направился вдоль берега на S. Проехав этим путем около 30 верст, он достиг речки и гилякского селения Уанды. Отсюда, проехав по тому же направлению около 20 верст, он прибыл на выдающийся в море низменный и тундристый мыс Лак, от которого к О лежит 4 небольших озера; широта этого мыса по его наблюдениям 61° 46' N.
Обогнув мыс Лак, он пошел берегом, который имел от этого мыса направление на StO1/2O; проехав по берегу около 20 верст, Бошняк достиг селения и речки Тыми, а потом чрез 20 верст приехал в селение и реку Вияхту. Широта Вияхту оказалась 51° 36' N. С мыса Тык, г. Бошняк начал встречать каменный уголь в разбросанных по берегу кусках; но между устьем реки или протока Вияхту и заливом Уанды, он видел его в обнаженных пластах. Протока Вияхту, а равно и озеро того-же имени, по словам туземцев, имеют достаточную глубину; эта местность представляет, повидимому, удобный пункт для нагрузки судов каменным углем, а потому и заслуживает тщательного обследования, которое можно сделать во время навигации.
Из Вияхту, следуя по тому же StO направлению, чрез 20 верст, он достиг речки и селения Танги, откуда перебрался на [150] мыс Уанды, лежащий в 8 верстах на S от первого. Затем, проехав 20 верст на SSO, достиг мыса, селения и речки Хой, а отсюда прибыл в селение Мгач, расположенное при устье речки того же имени и отстоящее в 20 верстах на StO от Хой. Здесь туземцы объяснили ему, что самое большое количество каменного угля находится в заливе Дуэ и что его также много имеется на большой реке Тыми, на которой жили русские; что на эту реку надобно ехать по речке Мгач до ее вершины, а потом перевалить чрез горы на речку Пуджим, впадающую в реку Тыми, и что этим путем от селения Мгач до реки Тыми не более 1 1/2 дней пути на собаках (т. е. около 50 верст); широта селения Мгач оказалась 51° 01' N.
Из этого селения Бошняк отправился вдоль берега по тому же направлению и чрез 15 верст достиг речки и селения Аркой. Отсюда берег тянется к возвышенному мысу Дуэ на SSW, образуя обширный Дуэский залив. Следуя на SSW, около 10 верст, он достиг речки и селения Дуэ, расположенного по северную сторону мыса того же имени. Широта этого пункта, по наблюдениям Бошняка, 50° 53' N. Берега залива Дуэ ровные, возвышенные и приглубые; они на пространстве около 20 верст составляют почти сплошную каменноугольную формацию; пласты каменного угля толщиною от 1/2 до 3/4 аршина здесь совершенно оголены. Залив Дуэ, повидимому, представляет довольно изрядный рейд, по крайней мере, единственный на всем пространстве обследованного мною берега, а потому, подобно протоке Вияхту, требует тщательного исследования. Туземцы селения Дуе говорили г. Бошняку, что далее к югу близ моря есть также каменный уголь, но что самое большее количество его находится в заливе Дуэ.
Достигнув таким образом главного месторождения каменного угля, г. Бошняк из селения Дуэ возвратился тем же путем в селение Мгач, с тем, чтобы отправиться из этого селения на реку Тыми. Оставив в Мгаче заболевшего ногою гиляка Позвейна и своих утомленных собак, г. Бошняк, в нанятой у туземцев нарте с проводником и казаком отправился на ONO, вверх по реке Мгач. Проехав по этому направлению около 15 верст, он перевалил на вершину речки Пуджим, впадающей с левой стороны в реку Тыми. Упомянутый перевал идет на OSO около 12 верст чрез хребет, тянущийся вдоль [151] Сахалина. С вершины Пуджима Бошняк поехал по этой речке к SO и чрез 20 верст достиг реки Тыми и селения орочен (Орочены или ороки говорят тунгусским языком с примесью гилякских слов. Между ними существует предание, что они тунгусы, перекочевавшие на Сахалин из удскдго края; поэтому они считают себя подданными России), с которого и начал исследование реки Тыми. Широта селения Уддек-во, расположенного на реке Тыми близ устья речки того же имени, оказалась 51° 3' N. Река Тыми от этого пункта течет на N и NNO; берега ее гористы с каменно-угольною формациею. Проехав по реке на N и NW около 16 верст, Н. К. Бошняк достиг селения Тифац-во, от которого река пошла к NNO; по этому последнему направлению он проехал около 7 верст и достиг речки и селения Итквер-во. На пути до него он проезжал озеро и речку Кад, впадающую в реку Тыми с правой стороны и лежащую в 2 верстах от селения Тифац-во и также речку Чид, впадающую в р. Тыми с той же стороны и лежащую от Када около 9 верст. Туземцы (ороки) селения Итквер объяснили ему, что русские жили около селения Чевор-во и что двое из них имели детей от кекгальских своих жен.
Из селения Итквер, на пространстве около 8 верст, река Тыми течет на N, а далее, на пространстве около 10 версть, на О. Правый берег ее горист и местами на нем попадается каменный уголь. Отсюда до речки Куичи, впадающей в р. Тыми с левой стороны, на пространстве около 10 верст, река довольно извилиста и имеет общее направление к N. От Куичи до селения Чхар-во, против которого лежит довольно возвышенный остров, имеющий около 4 верст длины, на пространстве около 15 верст река направляется к NtO. На этом пути, в расстоянии от Куичи в 7 верстах, впадает в р. Тыми с левой стороны речка Иткар, при которой лежит селение того же имени. В 4 верстах от этой речки, с той же стороны, впадает в р. Тыми речка Пачай.
В селении Чхаре живут кекгальцы. Это селение довольно значительное и широта его, по наблюдениям Бошняка, оказалась 51° 28' N, а приблизительная долгота от С.-Петербурга около 142° 48' O.
В этом селении г. Бошняк остановился на сутки, чтобы хорошенько ознакомиться с жителями и распросить их о русских. [152] Казах Парфентьев, сопровождавший Бошняка, знал тунгусский язык и очень хорошо их понимал.
Туземцы продали здесь г. Бошняку, за 3 аршина китайки, 4 листа, вырванных ив часовника, и объяснили, что жившие здесь русские имели книгу. Из числа этих листов один был заглавный, на котором едва разборчивым почерком было написано: "Мы, Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий высажены в аинскомь селении Тамари-Анива Хвостовым 17-го августа 1805 г.; перешли на реку Тыми в 1810 г., в то время, когда пришли в Тамари японцы". Туземцы при этом объяснили, что японцы начали приходвть на Сахалин сначала для ловли рыбы и для торговли, ныне же у них в главном селении острова Тамарн-Анива и по другим селениям находятся склады риса и арака, которыми они платят за работу аинам и что для охранения этих складов несколько японцев остаются на зимовку в этих селениях. Впрочем, как эти туземцы, так и все народы, обитающие на Сахалине, никакой власти ни китайской, ни японской над собою не признают и ясака не платят. Точно также туземцы рассказывали Бошняку, что очень давно пришли на остров и поселились на нем тунгусы с р. Уди; их называют здесь ороченами. Затем туземцы показали Бошняку места, где жили русские. Видно было, что они помещались в 3 избах и что у них были огороды. При этом туземцы говорили, что последний из русских, Василий, умер недавно; что русские были хорошие люди, и вместе с ними ходили на рыбный и звериный промыслы; одевались также, как и они, но волосы стригли.
Осмотрев таким образом местожительство русских и убедившись, что наши соотечественники явились на Сахалин гораздо ранее японцев, г. Бошняк, из селения Чхар, 3 марта 1852 г., отправился далее, вниз по реке Тыми. Проехав на NtO около 10 верст и на NW около 12 верст, он достиг с. Мавах-во, миновал его и, следуя на NtO, чрез 12 верст достиг озера и селения Урванг. На этом пути в двух местах он видел иа левом берегу реки каменный уголь, но уже в ничтожном количестве.
От селения Урванг до речки Вололо, впадающей в р. Тыми с правой стороны, на пространстве около 10 верст, река течет на NOtN, a затем, до моря, на пространстве около 45-ти верст, на NNO. [153]
Река Тыми впадает в залив Ный, загражденный с моря низменною песчаною кошкою, в виде продолговатого острова, тянущаяся от NNW к SSO, на пространстве около 11-ти миль. Остров этот туземцы называют Кетово; он составляет один из островов, которые в 1849 г. я назвал шхерами Благополучия. Между этим островом и мысами залива — северным Люнгь и южным Кетти — находится проход в море около 1/4 мили ширины.
Восточный берег этого залива составляет низменную подошву возвышенностей, до которой около устья Тыми текут в залив три речки: Чемдынга, Ид и Венга. Между последними двумя, на возвышенном берегу, расположено селение кекгальцев Ный, состоящее из 6-ти юрт. У северного же мыса, Люнг, на острове Кетово — селение Такр-во, из 3-х юрт. Устье, реки Тыми имеет ширину около одной мили; в нем находятся два низменных острова. По словам туземцев, на баре реки Тыми глубина около 3 фут, залив же Тыми местами имеет глубину под островом до 15-ти фут. Вообще этот залив мелководен и наполнен банками; ширина его около 4 миль, длина же около 10. Выход из него в море у мысов Люнг и Кетово имеет глубину от 10 до 8 фут. На всем пространстве около 85 миль, обследованном г. Бошняком, река Тыми судоходна; по словам туземцев, здесь нет ни порогов, ни шиверов; глубина ее от 25 до 5 футов; долина реки вообще увалястая и только местами луговые низменные берега реки изобилуют хорошим строевым лесом лиственицы, ели и частию сосны; местами попадается кедр и тонкий дубняк. Долина эта с севера защищена возвышенностями.
В реке много различной рыбы. Все течение ее должно быть около 120 миль от SSW на NNO. Туземцы говорили Бошняку, что река Тымь самая большая из рек, орошающих остров Сахалин.
Жители этой реки, потомки удских тунгусов, ороки и кекгадьцы, находятся в самом диком состоянии. Религия их, как можно было заметить, — шаманство в самом грубом виде. Они вообще добродушны и в этом отношении гораздо лучше гиляков. Жилища их грязны и почти такие же, как и у гиляков; питаются они рыбою, кореньями, ягодами и дичью. Общий промысел их звериный и рыбный; но самый прибыльный — ловля [154] орлов, хвосты которых они сбывают японцам за рис и водку. Здесь довольно соболей, выдр и лисиц, но звери эти дурного качества. В заливе Ный, у туземцев, Бошняк видел много довольно изрядного янтаря, который, по словам их, находится в изобилии около восточного берега Сахалина. Из каменного угля они делают различных идолов в роде тех птиц или зверей, которые у них почитаются злыми; они часто их наказывают или топят и даже разбивают. Точно также из каменного угля они делают пуговицы, но не употребляют его как топливо, хотя и знают, что он горит. Широта устья реки Тыми оказалась 51° 56' N, а приблизительная долгота 143° 20' О.
Отсюда г. Бошняк тем же путем, имея раны на ногах, совершенно изнуренный от усталости и голода, после 3-х-недельного странствования, возвратился в селение Мгач. Во время этого пути, 10 дней Бошняк питался только юколою (вяленою рыбою), брусникою и полугнилым тюленьим мясом, ибо провизия и чай у него вышли.
Из селения Мгач Бошняк, взяв свою нарту и Позвейна, поехал обратно, но мог добраться только до селения Тык ибо почти все собаки у него околели. Провизии ни какой уже не было и они, питаясь юколою или нерпичьим жиром, отсюда, на наемных нартах, едва живые дотащились наконец до Николаевска.
Все прибрежные туземцы острова Сахаляна говорили г. Бошняку, что с раннею весною туда приходят иностранные суда, команды которых выходят часто на берег, берут насильно у них рыбу и делают различные бесчинства, а потому и просили Бошняка, чтобы мы их защищали от этих насилий.
Вслед за г. Бошняком, 9 апреля, прибыл в Петровское прикащик Березин и сообщил, что он вместе с топографом Поповым, следуя вверх по реке Амур и производя глазомерную съемку правого берега реки и расторжку с гиляками и манджурами, достиг селения Аур (лежащего верстах в сорока от Кизи). Один из туземцев этого селения, Зайвор, взялся проводить их в залив Нангмар, куда они и прибыли 20-го марта. Залив в это время был покрыт льдом, на горизонте же, в море, в югу, льда не было видно. Туземцы, возвратившиеся в залив с тюленьего промысла, сказали Березину, что к югу от залива в море ходит судно. Дабы удостовериться в этом, [155] Попов с трубою взобрался на гору и увидел к югу от залива, под парусами, большое судно.
Возвратившись из залива Нангмар в Кизи, чтобы ожидать там Чихачева, Березин послал навстречу Чихачеву топографа Попова. 26 марта, в селении Ода, Полов встретился с Чихачевым и, передав ему сведение об упомянутом судне, объяснил, что из селения Ода можно прямо достигнуть залива Нангмар. Чихачев, взяв проводника, поехал прямым путем в залив, а Попову велел скорее следовать в Кизи, взять от Березина сухарей, которые у него вышли, и прибыть к нему в залив Нангмар. Березину же, как возможно скорее, с этим известием и с его запиской спешить ко мне, в Петровское.
В заключение Березин сообщил мне, что в селении Сабах гиляки показывали ему обломок медного креста и при этом говорили, что недавно они ограбили и убили какого-то человека, который носил при себе этот крест.
В записке, написанной карандашем, Чихачев уведомлял меня, что по данным, полученным им от туземцев реки Гиринь и от встреченных им здесь манджуров, положительно можно заключить, что Хинганский или становой хребет, из которого берут начало реки Уди, Тугур, Амгунь и Гиринь, есть тот самый хребет, из которого истекают реки: Бурея и Зея, т. е. тот самый, который принят, по трактату с Китаем, хребтом пограничным между Россиею и Китайскою империею. Хребет этот, по словам манджуров, перебрасываясь чрез реки Амур и Сунгари, около 160 верст от устья последней, тянется к югу до Японского моря и составляет водораздел рек Уссури и Сунгари с Хургою. Все народы, живущие к востоку от него, ясака не платят. "На р. Амур и в Манджурию", писал мне далее Чихачев, "являются какие-то люди, весьма к нам не расположенные. Убедительно прошу вас немедленно возвратить Березина с распоряжениями и провизией, которая у него почти вся вышла".
Получив это сведение, я 11-го апреля отправил к Чихачеву Березина с провизиею и приказанием тщательно наблюдать над действиями иностранных судов и, в случае встречи с ними, объявлять и передавать им письменно, на французском языке, от имени российского правительства, что весь при-амурский и при-уссурийский край с Сахалином до корейской границы составляет русское владение, а потому всякие произвольные [156] распоряжения в этих местах, без согласия русского правительства, не могут быть допускаемы и влекут за собою большую ответственность.
Березину я приказал спешить к Чихачеву и всеми возможными мерами ему содействовать. Кроме того, наблюдать над обстоятельствами, сопровождающими вскрытие реки Амур и озера Кизи, и собирать всевозможные сведения о крае. Вступая с инородцами селения Кизи в дружеские сношения, иметь в виду, что в этом селении должен быть основан склад наших запасов и пристанище для дальнейших наших действий.
По уходе Чихачева из залива Нангмар, Березину приказано было возвратиться в Петровское, следуя под правым берегом реки Амур и замечать местности, удобные к земледельческому заселению.
В то же время, именно 12-го апреля, был послан весновать в селение Ухтре лейтенант Бошняк. Ему приказано было: 1) наблюдать обстоятельства вскрытия реки и протоки, описать и промерить оную, а равно и озеро Ухдыль, из которого она выходят, и определять — не представляется ли здесь удобства для зимовки судов, устройства элинга и для оседлого земледельческого населения. 2) Исполнив это, на обратном пути следовать под левым берегом реки Амур и замечать на оном места, удобные для заселения.
Не надеясь получить в навигацию 1852 г. какие-либо средства для сообщения по реке и наблюдения над иностранными судами, я 14-го апреля заложил в Петровском палубный ботик, 29 фут. длины и 7 фут. ширины и 6-ти весельный барказ, по составленным мною чертежам. При этом все внимание я обратил на то, чтобы суда эти к предстоящей навигации в Петровском, т. е. к 1-му июля, были готовы.
Между тем, 10-го апреля тунгусы привезли из Аяна вторую и последнюю зимнюю почту, посланную из Аяна 28-го февраля. С этою почтою (от 26-го декабря 1851 г) я получил письмо от генерал-губернатора Н. Н. Муравьева, в котором он изъявлял полное сочувствие ко всем моим действиям и писал мне: 1) что из С.-Петербурга повелено входить мне в торговые договоры только с властями инородцев, обитающих близ устья реки Амур, но дальнейших каких либо распоряжений, далее земли гяляков или окрестностей устья реки Амур, ни под [157] каким видом не делать. 2) Что каменные пограничные столбы, найденные будто-бы Мидендорфом на протяжении от Охотского моря до истоков реки Уди и далее к западу, по южному склону станового хребта, а также сведения, получаемые из Пекина, до сих пор служат убеждением, что граница наша с Китаем должна идти по этим знакам.
В заключение Н. Н. Муравьев уведомлял меня, что он вместе с сим же предписывает начальнику аянского порта и камчатскому губернатору усердно содействовать экспедиции и приказать всем казенным и компанейским судам, следующим из Аяна в Петропавловск и Ситху, заходить в Петровское.
Начальник аянского порта и фактории росс.-ам. компании Кашеваров в то же время депешею от 26-го февраля уведомил меня, что главным правлением компании поручено ему смотреть на вверенную мне экспедицию, как на торговую экспедицию аянской фактории, почему и предписывает ему дать в этих видах Орлову, Березину и другим лицам, числящимся на службе в аянской фактории, надлежащие инструкции, как лицам, ему подчиненным. По снабжению же экспедиции товарами и запасами отнюдь не выходить из пределов той суммы, какая определена для этого правительством. Наконец, ни под каким видом и предлогом не посылать с этими запасами и товарами в Петровское компанейских судов, имея в виду, что все это должно быть перевозимо туда на казенных.
Высказав мне эти распоряжения главного правления, г. Кашеваров уведомляет меня, что он вместе с сим препровождает надлежащие инструкции и предписания Орлову и Березину и в заключение говорит, что он, хотя и вполне сознает полную недостаточность снабжения экспедиции, согласно упомянутым распоряжениям компании, но как лице, вполне подчиненное и зависимое от главного правления, не может иначе действовать.
Подучив такое уведомление и имея в виду важность результатов сделанных уже исследований, несоответственность с обстоятельствами и полную ошибочность мнений в С.-Петербурге об этом крае, наконец, оскорбительные и несоответствующие важности дела распоряжения главного правления компании, препятствующие успеху наших действий и могущие поставить экспедицию в самое критическое положение, угрожающее почти голодною смертию всем нам, я, с нарочным тунгусом, посланным из Петровского в Аян 15-го апреля, предписал, именем [158] генерал-губернатора, начальнику аянского порта Кашеварову, не стесняться распоряжениями главного правления компании и, смотря по возможности, на казенных или компанейских судах снабдить экспедицию благовременно товарами и запасами, согласно моему требованию, посланному 3-го ноября из Петровского. Вместе с тем, я просил его иметь в виду, что компания здесь ничто иное, как поставщик товаров и запасов по моему требованию, как лица, действующего по Высочайшему повелению, самостоятельно, для достижения важной государственной цели и что настоящая, вверенная мне экспедиция не есть та ничтожная торговая посылка из Аяна в тугурский край для расторжки с обитающею там сотнею инородцев, какая совершалась компаниею из Аяна, ради ее выгоды, в 1848 и 1849 годах. "Г. Орлову и Березину" сообщал я Кашеварову, "я не только приказал не исполнят ваших распоряжений, но и не отвечать даже вам на оные. О чем вместе с сим же доношу генерал-губернатору и депешею уведомляю главное правление компании. Депешу эту посылаю вам открытою, для прочтения. По получении конверта на имя генерал-губернатора, поручаю вам немедленно послать его с нарочным в Иркутск, а депешу отправить в главное правление. Сверх этого, прошу вас, в случае следования чрез Аян на службу в Камчатку офицеров, прислать двух из них немедленно в Петровское".
В депеше главному правлению компании я писал следующее: "Получив ныне от г. Кашеварова уведомление о распоряжениях, сделанных ему главным правлением компании, я нахожу их не только оскорбительными для лиц, служащих в экспедиции, но и несоответствующими тем важным государственным целям, к достижению которых стремится экспедиция. Распоряжения эти могут поставить нас в самое критическое положение, почему я вынужден был, как лице ответственное здесь за все, дать вместе с сим же предложение г. Кашеварову, которое просил его сообщить главному правлению компании. Полагая, что подобное распоряжение правления, явно препятствующее к достижению упомянутой государственной цели, произошло от каких либо недоумений, или от неизвестности встречаемых здесь обстоятельств, я остаюсь уверенным, что после этого главное правление даст немедленно приказание г. Кашеварову в точности исполнять мои требования по снабжению экспедиции товарами и запасами".
