Источник - http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm
НЕВЕЛЬСКОЙ Г. И.
ЗАПИСКИ
ГЛАВА ХХIII.
Причины, побудившие меня идти в Аян. — Объяснение мое с г. Буссе. — Г. Буссе назначается зимовать на Сахалин. — Действия мои в Аяне и переговоры с Кашеваровым. — Отношение мое Б. С. Завойко, от 2 сентября 1853 г. — Распоряжение Бачманову. — Плавание на корабле "Николай" из Петровского в залив Анива. — Встреча с японцами. — Селение Тамари-Анива. — Следствие нашей рекогносцировки, произведенной 21 сентября. — Занятие Тамари-Анива 22 сентября 1853 г. — Объявление японцам и аинам. — Декларация для доставления японскому правительству. — Инструкция г. Буссе.
Рассмотрев ведомость запасов, привезенных с дессантом, я нашел, что со стороны камчатского губернатора люди были вполне обеспечены казенным довольствием с большою заботливостию, но что этого было еще далеко недостаточно для безопасной зимовки на Сахалине, ибо не было ни товаров, необходимых для вымена свежей пищи для людей, ни достаточного числа инструментов для построек, ни надлежащего запаса водки, чая, сахара и табаку, необходимых для людей при первоначальном водворении. Кроме того, там не было надлежащих медицинских средств от болезней, которые неминуемо сопровождают зимовку в новом месте. На все это я указал тогда же г. Буссе и объяснил, что поэтому безопасная зимовка дессанта на Сахалине, как он полагает, далеко не обеспечена, а следовательно и возложенное на него поручение не исполнено. При этом я высказал ему следующее:
"а) При ничтожных перевозочных средствах, имеющихся при экспедиции и корабле "Николай", своз дессанта с тяжестями на открытом петровском рейде затруднителен и почти невозможен; кроме того, нагрузка всего этого обратно займет много времени и может быть даже неудачною; время же наступает позднее, осеннее. [245]
"б) Присланный сюда ничтожный паровой речной катер не только не может буксировать какое-либо судно по лиману, но один-то не в состоянии там плавать, если бы даже был исправень, а потому данное вам распоряжение составляет утопию.
"в) Вам вероятно известно, что бриг "Константин" или придет самою позднею осенью, или совсем может не быть в Аяне и что этот бриг не может поместить дессанта и тяжестей, а потому на чем же из Петровского перевезется дессант на Сахалин?
"г) Офицеров у меня в настоящее время никого нет свободных: все заняты крайне необходимыми обязанностями; о недостатке их и команд в экспедиции я несколько разь уже доносил и просил прлсдать нх, послать же дессант на Сахалин с одним офицером, невозможяо.
"д) На всех берегах Сахалнда не только нет удобной гаваяи, в которую можно быдо бы спокойно свезти дессант и тяжести, но нет даже места для безопасной стоянки судна, в особенности в такое позднее время, какь теперь. Кроме этого, средствами компанейского судна, на 2 шлюпках, высадка такого числа людей и тяжестей на открытый берег и в позднее время года до такой степени затруднительна и опасна, что ее можно считать почти невозможною. Выбросить людей на пустынный восточный или западный берег, как вам объяснялось и мне предписывалось, равносильно обречению их на верную смерть от болезней.
"Изь всего этого вы видите, что если буквально следовать предписаниям, то надобно или оставить всех людей в Петровском, где также нет помещения, или выбросить их в пустыне, как я сказал уже выше, на явную смерть и предоставить японцам и инородцам уничтожить больных. Как в том, так и в другом случае я бы окончательно не исполнил Высочайшей воли, т. е. не утвердился бы на Сахалине в настоящую навигацию. Между тем, с утверждением нашим на острове и с занятием Императорской гаваяи, мы отстраням весьма важное обстоятельство — всякое покушение иностранцев на прибрежья Татарского залива, а таких покушений, особенно при настоящих обстоятельствах, мы должны ожидать ежеминутно. Поэтому теперь надобно действовать решительно, не стесняясь никакими петербургскими соображениями и притязаниями, тем более, что по Высочайшей воле Сахалин признан неотъемлемою принадлежностию России. [246] Всякие комбинации занятия пункта на восточной или западной стороне острова, без утверждения нашего в главном его пункте, не только неуместны, но вредны и не соответствуют достоинству России, ибо могут обнаружить только нашу робость и нерешительность, а я ни того, ни другого не могу допустить. Вся ответственность пред отечеством за могущую, при таких обстоятельствах, навсегда потерю для России этого важного края падет единственно на меня, на том основании, что начальняк, поставленный в такой неизвестный и отдаленный край, должен располагать свои действия не по предписаниям и приказаниям, а по тем обстоятельствам, какие встречаются на месте, имея в виду только лишь достижение одной главной цели, клонящейся к интересам и благу отечества. Главный пункт на острове — Тамари-Анива, там имеются и средства для первоначального помещения наших людей и средства по перевозке дессанта и выгрузке тяжестей. Там-то мы наипервее и должны утвердиться, не смотря на то, что это противно данным мне предписаниям.
"И так, по всем этим причинам, становится необходимым, чтобы, во-первых, по неимению в экспедиции офицеров, отправились с дессантом на Сахалин вы. Во-вторых, чтобы для пополнения необходимых запасов, я пошел с вами на корабле "Николай" в Аян и оттуда, на нем же, в залив Анива. Мы утвердимся на Тамари-Анива и вы останетесь зимовать там. В-третьих, если по исследованию г. Орлова или по нашей рекогносцировке окажется возможным зимовать на Сахалине судну около залива Анива, или в самом заливе, то в случае прихода компанейского брига "Константин", он останется на зимовку, а в противном случае — один из наших казенных транспортов, "Иртыш" или "Байкал".
"Оставаясь при неизменном решении, прошу вас: 1) осмотреть хорошенько команду с моим доктором и оказавшихся ненадежными оставить в Петровском; 2) сообразить хорошенько, сколько надобно указанных мною запасов, чтобы команды на Сахалине были вполне обеспечены, и 3) быть готовым 26 августа к отправлению со мною в Аян и оттуда на Сахалин".
В заключение я объявил г. Буссе, что я очень хорошо понимаю то критическое положение, в которое будеть поставлен г. Кашеваров, вполне зависимый от главного правления компании, [247] взятием ими корабля "Николай"; но делать нечего, нам надобно будеть уладить и вывести его из ответственности.
Само собою разумеется, что эти мои распоряжения не понравились Н. В. Буссе, совершенно уверенному провести зиму в Иркутске, после трудов им понесенных; поэтому, весьма естественно, мы не могли произвести на него хорошего впечатления.
Таким образом, по неимению в экспедиции офицеров, Н. В. Буссе предстояло зимовать в Тамари-Анива, которое, на основании каких-то особых политических взглядов и расчетов, несоответствовавших ни положению, ни обстоятельствам, казалось тогда ему опасным и ненавистным.
По прибытии на корабле "Николай" в Аян, я немедленно послал к Кашеварову для предварительных переговоров Н. В. Буссе, как будущего правителя острова Сахалина. Г. Буссе вскоре возвратился ко мне с таким ответом: "В виду строжайшего предписания Кашеварову от главного правления компании, он не может исполнить вашего требования. Корабль "Николай" немедленно должен идти в колонию, о чем он и делает распоряжение командиру".
После этого я приказал командиру корабля "Николай" оставить распоряжения Кашеварова без внимания и отправился к нему сам вместе с г. Буссе, чтобы убедтть его в крайней необходимости упомянутых действий. После различных переговоров и объяснений в присутствии гг. Буссе и капитана 2 ранга Фрейганга, возвращавшегося в то время из Камчатки, я объявил ему, что всю ответственность принимаю на себя, с тем, что если бы компания потерпела от этого убытки, то правительство вознаградит оные; о чем я доношу генерал-губернатору и уведомляю главное правление. А. Ф. Кашеваров, заручившись этим моим заявлением, решился исполнить мои требования немедленно. Само собой разумеется, он, как лицо ответственное за сохранение интересов компании, не мог бы исполнить моих тробований без упомянутого с моей стороны обязательства от имени правительства, и потому несправедливо было бы и обвинять его и требовать от него гражданской доблести.
С полною готовностию и энергиею принялся Кашеваров за скорейшее изготовление и нагрузку всех запасов и товаров, так что 3 сентября корабль "Николай" мог выдти из Аяна. Зимовка людей на Сахалине, в отношении одежды, [248] продовольственных запасов и вооружения была обеспечена. Никогда не снабжалась так полно и такими средствами амурская экспедиция, как были снабжены люди, отправлявшиеся на Сахалин.
Между тем, накануне нашего прихода в Аян, оттуда ушел в Петровское транспорт "Иртыш" с остальным грузом для амурской экспедиции, и, как мы видели, около 3 или 4 сентября должен был придти на петровский рейд и транспорт "Байкал". Дабы распорядиться окончательно казенными судами и получить сведения от Орлова, я счел необходимым зайти в Петровское (Кашеваров передал мне, между прочим, что бриг "Константин" вовсе не придет в Аян).
По прибытии в Петровское, я нашел там оба транспорта: "Иртыш" и "Байкал". Командир "Байкала" г. Семенов сообщил мне, что в широте 50° 10' N, в бухте, он высадил г. Орлова и, при собрании жителей, с поднятием военного флага, поставил там Ильинский пост. Военных американских судов в Татарском заливе он не встречал, а шкиперу, встретившегося американского китобоя, заявил о существовавших на Татарском берегу и на Сахалине наших военных постах.
При отправлении на Сахалин, я сделал следующие распоряжения:
1) Транспорту "Байкал" приказал немедленно следовать в Аян и взять оттуда все, что Кашеваров признает нужным с ним отправить как для Петропавловска, так и для колоний американской компании, и затем идти в Петропавловск. Уведомляя с этим транспортом В. С. Завойко о предположенном мною занятии Тамари-Анива и о занятых уже заливах: де-Кастри и Императорской гавани, я просил с раннею весною выслать из Петропавловска "Байкал" или какое либо другое судно, с тем, чтобы оно шло прямо в залив Анива, к нашему посту, а оттуда, на пути в де-Кастри, зашло бы и в Императорскую гавань. В заливе де-Кастри оно получит мои распоряжения. На этом судне я просил выслать для амурской экспедиции все казенное по штату довольствие. Вместе с тем, я уведомлял В. С. Завойко, что если транспорт "Иртыш" не придет ныне в глубокую осень в Петропавловск, то это будет значить, что он остался здесь зимовать.
2) Г. Бачманову, единственному офицеру, оставшемуся в [249] Петровском, я приказал стараться снабдить на зиму наши посты: Николаевский и Мариинский и оканчивать постройки, дабы к зиме можно было перебраться в них. Меня ожидать не ранее сентября, по Амуру из де-Кастри.
и 3) Транспорту "Иртыш", по выгрузке в Петровском различных запасов и проч., следовать в залив Анива (Тамари-Анива), имея в виду, что ему может случиться зимовать на Сахалине, а потому необходимо, чтобы команды были снабжены для этого всем необходимым.
Сделав эти распоряжения и взяв с собою только что прибывшего из Николаевска лейтенанта Бошняка, мы пошли в залив Анива. Бошняк должен был зимовать в Императорской гавани, для наблюдения за ледоходом в ней, закрытием и вскрытием; потом отправиться к югу и наблюдать за иностранными судами.
Противные свежие ветры и различные неблагоприятные обстоятельства замедлили наше плавание. Согласно выше упомянутому условию, сделанному с г. Орловым, войдя в залив Анива, я направился к мысу Крильон, чтобы взять Орлова и получить от него сведения об осмотренном им юго-западном береге Сахалина; но поиски наши у мыса Крильон остались тщетными, несмотря на то, что было уже 19 сентября. Убедившись, что Орлова нет около этих мест и пользуясь благоприятным ветром, корабль "Николай" лег вдоль NO берега залива Анива с целию высмотреть, не найдется ли на этом берегу места, удобного для зимовки судна; но исследования наши были тщетны: на этом пространстве мы не нашли ни одной бухточки не только для зимовки судна, но и для стоянки оного. Между тем, наступил густой туман — мы вернулись и в 8 часов вечера, 20 сентября, при совершенной тишине, бросили якорь против селения Тамари-Анива. Не успели еще мы оправиться, как увидели, что возвышенности, окружающие селение Тамари-Анива, освещены и как будто на них находятся батареи. Судя по огням, показывавшимся в нескольких местах на берегу, нельзя было не заметить, что приход наш произвел не малую тревогу.
Вследствие этого я приказал зарядить картечью орудия, иметь для наблюдения ночью шлюпку и вообще тщательно следить за действиями с берега. К 11 часам ночи на берегу успокоились, ибо на возвышенностях огней уже не стало видно. В 7 часов утра [250] на 2 шлюпках, под прикрытием корабля "Николай", я с гг. Буссе и Бошняком отправился к берегу, чтобы произвести рекогносцировку оного и отыскать место для высадки дессанта. Положение местности залива Анива, на котором было расположено селение Тамари, было таково: селение лежало при речке, протекашаей между возвышенностями; увалистый берег около устья этой речки был обставлен магазинами и равличными сараями, около которых были вытащены на берег большие лодки и находиляс склады леса. Восточная возвышенность, оканчивающаяся у самого берега высоким мысом, на котором находился японский храм и несколько строений, командовала как всем селением, так и всеми магазинами, тянувшимися вдоль берега. Эта местность представляла лучший и вполне надежный стратегический пункт. К западу за этою возвышенностию лежала долина с речкою, берега которой отмелы и неудобны для высадки; эта долина местамя болотиста и, находясь за возвышенностью, представляла местность, изолированную от селения, так что на нее легко было сделать внезапное нападение как с этой возвышенности, так и с севера; а потому поставить здесь пост — значило подвергать его различным случайностям. Не смотря, однако, на это, г-ну Буссе понравилась эта местность и он настаивал, чтобы ее осмотреть подробнее. Я предоставил (В продолжении хождения г. Буссе по болоту и речке в этой долине, я оставался на берегу около шюпок и курил трубку. Это обстоятельство в напечатанном дневнике г. Буссе представлено как пример моего невнимания и равнодушие) это сделать ему, а сам остался у шлюпок. После хождения по долине и болоту, г. Буссе, хотя несколько и разочаровался, но еще не убедился, как я ожидал, в том, что здесь е следует нам оставаться. Он всеми силами старался отклонить меня от занятия селения Тамари, постоянно ссылаясь на инструкцию генерал-губернатора и на приказания, переданные ему, отнюдь не тревожить японцев и быть далее от тех селений, где они находятся. Он все время доказывал неполитичность занятия главного пристанища японцев на острове и опасность, которую встретит наш гарнизон от их нападения. Выслушав со вниманием все доводы, я заметил Н. В. Буссе, что в то время, когда Россия имеет бесспорное право на обладание островом Сахалином и когда ныне это право утверждено Высочайшею властию, всякие подобные рассуждения здесь неуместны, [251] особенно в виду ожидаемых и в большом числе уже появляющихся около этих берегов иностранных судов. "Всякие пальятивные меры", говорил я ему, "о которых вы говорили, в настоящем случае принесут только вред, потому что они выкажут с нашей стороны какую-то робкую нерешительность пред японцами и инородцами, а это даст им надежду на возможность вытесннть нас с Сахалина, и потому гарнизон наш будет находиться здесь в постоянной тревоге, тогда как, заняв главный пункт острова, в котором находится главное пристанище японцев для рыбного промысла и торговли, мы тем ясно покажем им, что Россия всегда признавала территорию острова Сахалнна своею. Покровительствуя свободному промыслу японцев на Сахалине и зашищая их наравне с инородцами от всяких насилий и произвольных распоряжений иностранцев, мы отклоним всякии с их стороны неприязнненые к нам отношения и свяжем их с нами более тесною дружбою. Они увидят тогда, что водворение наше на острове не только не приносит ущерба их интересам, но, напротив, гораздо более обеспечивает их. Вот политика, которой единственно мы должны руководствоваться; вот в чем должна заключаться главная ваша обязанность, как назначаемого ныне мною правителя острова. Все это и будет, как вы увидите, объявлено от меня инородцам и японцам, которые, вероятно, не замедлят сообщить об этом на Мацмай, своему правительству".
Сделав рекогносцировку местности залива Тамари-Анива и найдя, что высадка дессанта с тяжестями возможна только у селения Тамари, я с вечера 21-го сентября сделал следующие распоряжения командиру корабля "Николай", Клинковстрему, и г. Буссе:
"Завтра мы занимаем Тамари-Анива, для чего к 8-ми час. утра вооружить барказ фалконетом и погрузить на него одно орудие со всеми принадлежностями. Приготовить к этому времени 26 человек вооруженного дессанта, при лейтенанте Рудановском, который должен отправиться на берег на упомянутом барказе. К этому же времени приготовить для меня шлюпку с вооруженными гребцами, на которой я в сопровождении гг. Буссе и Бошняка исследую вместе с дессантом и, наконец, кораблю "Николай" подойти сколь можно ближе к берегу и зарядить на всякий случай орудие, дабы под его прикрытием производилось занятие поста". [252]
Я счел неебходимым сделать все эти распоряженя для того, чтобы отнять у японцев возможность подстрекнуть инородцев (Их собралось на берегу около 600 челов) к сопротивдению, a не потому, чтобы боялся их фальшивых батарей, которыми они хотели нас напугать 20-го числа. По осмотре в трубу местности, оказалось, что эта батареи были ни более, ни менее как кучи земли, насыпанные на возвышенностях.
К 8-ми час. утра, 22-го сентября, корабль "Николай" подошел на пушечный выстрел к берегу. Вооруженный барказ с дессантом в 25 челов. под командою лейтенанта Рудановского находился у борта корабля, обращенного к морю. Я с гг. Буссе и Бошняком и с тунгусом, знавшим ороченский и аинский языки, отправился на вооруженной 6-ти весельной шлюпке на берег. Погода была ясная, тихая и теплая. На берегу видны были 3 чел. часовых у расположенных вдоль берега сараев.
Едва наша шлюпка приблизилась к берегу, как вдруг из сараев выскочили аины, предводительствуемые 4 японцами, размахивавшими саблями, и направились по отмели на встречу шлюпкам. Я сейчас же прекратил греблю и пиказал держаться на веслах, сделав условленяый знак, чтобы дессант с Рудановским следовал к нам. Переводчик сообщил мне, что японцы приказывают аинам не допускать пристать нашей шлюпке к берегу. Тогда я чрез переводчика объявил японцам и толпе аинов, что мы лоча (русские), пришди с р. Амур, поселиться у них в Тамари, для того, чтобы их защищать от насилия команд иностранных судов; что мы, по этому, вовсе не желаем делать им чего либо дурного. Если же за сим они немедленно не разойдутся, тогда им будет худо, и у нас для этого, как они видят, много средств.
Все аины тотчас начали кланяться и махать ивовыми палочками, концы которых были расщепдены в виде метелок, что вообще у здешних инородцев означает знак дружелюбия я гостеприимства. Затем они, идя по берегу, указывали нам место, где лучше пристать шлюпкам. Японцы же в ето время, вложив своя шпаги в ножны, начали тоже нам кланяться и старались объяснить, что им приказали их начальники препятствовать приставать к берегу нашим шлюпкам. Вслед затем, как мы пристали к берегу, туда подошел и наш барказ с дессантом. [253] Я сейчас же приказал дессанту выгружать орудия на берег, причем аины усердно помогали матросам. Вместе с этим, сделан был с барказа сигнал кораблю "Николай" приготовиться к салюту. По установлении на берегу 2-х орудий и флагштока для поднятия флага, команда выстроядась во фронт и я скомандовал на молитву. Помолясь с коленопреклонением Господу Богу, при чем японцы и аины инстинктивно сняли шляпы, я вместе с Н. В. Буссе при криках ура и залпе из ружей и орудий поднял русский военный флаг; в то же время команда корабля, при криках ура, разбежалась по вантам и реям и корабль начал салютоват флагу. Этим было возвещено в Тамари-Анива окончательное водворение наше на острове Сахалине. Ясная и тихая погода совершенно гармонировала мирному занятию главного пункта острова.
Когда мы осмотрелясь, то увидели на западной возвышенности, между кучками земли, деревянные чурбаны, выкрашенные черною краскою; издали они казались батареями. Японцы держали их как пугала для всякого пришедшего судна и вполне были уверены, что им удастся этим оградит неприкосновенность Тамари. По окончаяии церемонии, я с гг. Буссе и Босняком отправился в селение, к ожидавшим нашего приговора японским старшинам, дабы растолковать им миролюбивую цель нашего водворения и избрать местность, где должен быть поставлен наш пост. Кроме того, я хотел миролюбиво порешить с ними относительно размещения команды и распорядиться о средствах к перевозу тяжестей с корабля на берег.
Здание, в котором собрались старшины и, как можно было заметить, более влиятельные из аинов, представляло вид сарая с бумажными окнами. Половина этого сарая была занята возвышением, устланным различными циновками; на нем поставлено было несколько ширм, разделявших все возвышение на отдельные комнаты. По стенам было развешено несколько сабель, а перед маленьким низеньким столиком, за которым с важностию сидели трое японцев, стояла небольшая пирамида с фитильными ружьями; у старшего из японцев, который сидел в средине за столиком с трубкою, было две сабли за поясом, а третью держал в руках стоявший за ним японец. По обеим сторонам его сидело два японца, имевшие тоже на боках по сабле, а у возвышения толпою стояло до 60-ти челов. аинов. [254]
Войдя в сарай, мы дружески приветствовали японцев; они все встали, а аины поклонились нам. Я сел рядом с старшим японцем, а гг. Буссе и Бошняка усадил рядом с упомянутыми ассистентами его, я тотчас приказал переводчику сказать, что "цель нашего прибытия и водворения на искони принадлежащем России острове Сахалине вполне миролюбивая. Государь наш Император, осведомившись, что в последнее время плавает около этих берегов много иностранных судов и что команды их делают различные бесчинства и притеснения жителям, а также, как мы слышали, намереваются захватить некоторые из беззащитных мест, Высочайше повелеть мне соизволил, поставить в главных пунктах острова Сахалина и противуположного ему матерого берега вооруженные посты, чтобы защитить обитателей и всех приезжающих сюда японцев от иностранного насилия и произвольных распоряжений. Вместе с этим, Государь повелеть мне изволил не только не препятствовать промышленности и торговле японцев на острове, но напротив, строжайше ограждать их справедливые интересы от всяких насилий; а потому прошу вас быть совершенно покойными: мы искренно желаем всегда быть с японцами в тесной дружбе, как с нашими ближайшими соседями. Обо всем этом отдано от мня приказание назначенному сюда начальнику г. Буссе, к которому во всем и прошу обращаться. Он исполнит все ваши справедливые желания и ему приказано, чтобы все промышленные, торговые и хозяйственные отношения, какие установились уже между вами и аинами, не только не нарушались, но строго соблюдались. Он будет смотреть, чтобы аины исполняли оные, как было доселе, тем более, что пребывание ваше здесь и сношения с этим диким еще народом всегда будет полезно, потому что замеченная уже мною аккуратность в постройке и отделке судов и порядок в селении могут служить им назидательным примером. И так, повторяю и прошу вас быть совершенно спокойными и продолжать ваши занятия под нашею бдительною защитою. Ваших обычаев, а тем более религии, мы отнюдь не позволим себе касаться. Живите, как жили, и веруйте, как веровали. Все это объявляю вам от имени Всемилостивейшего Государя моего Императора, слово которого есть неизменный закон. За сим пойдемте с нами и распорядитесь, как для размещения наших людей, так и для своза с корабля тяжестей, а равно и для [255] способствования в поставлении на избранном мною месте орудий для вашей и всех здесь защиты, против тех, кто осмелился бы нарушить ваше спокойствие".
Японцы повидимому не ожидали такого с нашей стороны миролюбивого объявления, и из грустных доселе сделались веселыми и довольными; тогда как аины видимо были недовольны таким моим заявлением. Они надеялись, что я, подобно моим предшественникам Хвостову и Давыдову, предоставлю им убивать и грабить японцев, как то они сделали с бывшими тогда здесь их старшинами, у которых было развито и хлебопашество и скотоводство. Аины стали шуметь и выражать свое неудовольствие; я приказал им немедленно замолчать и объявил, что первый, кто окажет какое либо сопротивление и насилие японцам и вообще произведет какой либо беспорядок, будет немедленно повешен, а другие строго наказаны. "Мы желаем", сказал ним, "чтобы все здесь было мирно и отнюдь ничего не изменялось, и чтобы собственность и личность каждого были ограждены и неприкосновенны".
После этого, все смолкло и успокоилось. Японцы просили меня, чтобы, в ограждение их пред их начальством, я изложил упомянутое мое заявление письменно; а они пошлют его на Мацмай. Я обещал, что с удовольствием исполню их просьбу. По тщательном осмотре восточной возвышенности, я убедился, что она представляла местность во всех отношениях удобную и безопасную для основания нашего поста, а потому сейчас же и сделал распоряжение о передвижении сюда наших орудий и перенесении флага. Аины, по приказанию японцев, помогали нашим матросам. Для помещения команды, а равно и для наших запасов, были очищены японцами два сарая, находившиеся на этом месте. Оставив затем при посте с командою и орудиями лейтенанта Рудановского, я вместе с тремя японцами и двумя аинами отправился на корабль обедать. Пост я назвал Муравьевским, в честь главного ревнителя и предстателя пред Высочайшею властию на дело на отдаленном востоке, генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьева (графа Амурского). Японцы и аины остались довольны дружеским нашим приемом на корабле. За обедом мы пили за здоровье нашего Императора и японского и за тесную дружбу Японии и России. Во время тоста был произведен салют с корабля и с Муравьевского поста. После обеда [256] команда пела песни и плясала, все были довольны и веселы. Эта церемония и обстановка видимо расположила к нам японцев и аинов, и, как можно было заметить, внушила в них уважение к нам.
Согласно их просьбе, я передал им на русском и французском языках следующую декларацию:
"На основании трактата, заключенного между Россиею и Китаем в г. Нерчинске, в 1689 году, остров Сахалин, как продолжение нижне-амурского бассейна, составляет принадлежность России. Кроме тою, еще в начале 16 столетия удские наши тунгусы (ороки) заняли этот остров. За сим, в 1740 годах русские первые сделали описание оного и, наконец, в 1806 году Хвостов и Давыдов заняли залив Анива. Таким образом, территория острова Сахалина составляла всегда неотъемлемую принадлежность России.
"Всемилостивейший Государь мой Император Николай I, осведомившись, что в последнее время около этих берегов бывает много иностранных судов и что командами их производятся разные беспорядки на этих берегах и причиняются насилия обитателям оных, находящимся под Державою Ею Величества Всемилостивейшего Государя моего Императора, Высочайше мне повелеть соизволил: поставить в главных пунктах острова надлежащие посты, в тех видах, чтобы личность и собственность каждого из его здесь подданных, а равно и японцев, производящих промыслы и торговлю на территории Его Величества, была надежно ограждена от всяких подобных насилий и произвольных распоряжений иностранцев, и чтобы подданным Японской империи не только не препятствовать свободную здесь торговлю и промыслы, но всеми средствами ограждать и способствовать оным, насколько то соответственно с верховными правами Его Императорского Величества Государя моего на эту территорию и той тесной дружбе, которую Россия искренне желает на всегда сохранить с Японскою империей.
"Во исполнение этой Высочайшей если, я, нижеподписавшийся начальник этого края, 22 сентября 1853 г. в главном пункте острова Сахалина, Тамари-Анива и поставил Российский Муравьевский пост, с упомянутою целью. Заведывать этим постом и островом назначен мною Его Императорского Величества маиорь Н. В. Буссе, а потому к нему, как к ближайшей [257] здесь власти Российской, при всяких недоумениях и тому подобных случаях, следует обращаться. Объявлено 1853 г., сентября 22 дня. Муравьевский Российский пост в заливе Тамари-Анива, на острове Сахалине".
По соглашению с японцами, предположено было свезти на берег тяжести на их судах, для чего они и назначили в наше распоряжение две лодки. Часть заготовленного у них леса, по случаю ненадобности его, они уступили нам за известную плату, но с тем, что если понадобится, то чтобы мы поставили к их запасам и магазинам наших часовых, дабы аины не могли произвести грабежа, особенно водки и риса.
К вечеру японцы съехали на берег. В помощь лейтенанту Рудановскому на ночь был послан г. Бошняк, которому было приказано в продолжение ночи иметь караул и бдительное наблюдение за селением, ибо японцы боялись, чтобы некоторые, весьма дурные аины не произвели бы бесчинств; японцы сказали мне, что аины уверены, что мы позволим им разграбить запасы водки и рису, и что многие будто бы уже грозили, что русские не только прогонят японцев, но прикажут аинам перебить всех их. Не смотря, однако, на это, ночь прошла благополучно.
На другой день, около 9 часов утра, пришли 2 лодки с аинами за грузом и начали свозить оный на берег, в Муравьевский пост. Там сараи уже были очищены; в одном из них поместилась довольно просторно команда, а в другом — гг. Буссе и Рудановский. В последнем разместили также наши запасы и товары. В этот же день были поставлены на место все 8 орудий, присланные с дессантом.
Для отыскания местности около Муравьевского поста, где можно было бы оставить на зимовку судно, я посылал на вельботе лейтенанта Бошняка, но, по тщательном осмотре берега, на пространстве около 20 верст к западу, такого места нигде не оказалось. Оставаться же мне с кораблем для этого исследования, по случаю наступившей уже осенней, свежей погоды, было нельзя, да и не следовало, тем более, что с этою целью был высажен Орлов, который не сегодня так завтра должен был явиться в пост. К вечеру ветер засвежел и Н. В. Буссе на опыте убедился, до какой степени разгрузка судна на открытый берег не только затруднительна, но и опасна. Теперь можно положительно сказать, что одними средствами корабля "Николай", без помощи [258] туземцев, нам бы не кончить разгрузку и в 2 или 3 недели, а было уже 23-е сентября. Оказывается, что это не так просто и легко, как рассказывали Николаю Васильевичу в Петербурге.
Д. И. Орлова и транспорта "Иртыш" все еще не было. Я беспокоился более всего об Орлове, но 24-го сентября один из туземцев сказал нам, что Д. И. Орлов оставил свою лодку у селения Кусунай, в самом узком месте Сахалина, от которого туземцы ходят пешком и ездят на восточный берег, и отправился туда с своими людьми. Это давало повод думать, что Д. И. Орлов будет уже не с запада, а с востока, и, следовательно, может осмотреть ту часть залива Анива, которая еще не была осмотрена. Я должен был торопиться скорее оставить Муравьевский пост: во-первых, потому, что становилось свежо, а во-вторых потому, что меня вызывали оттуда нижеследующие, довольно серьезные обстоятельства.
Читателям известна уже встреча г. Семенова с китобоем; последний говорил между прочим Семенову, что американская эскадра может придти в Татарский залив и позднею осенью. Мы не знали действительной цели этого посещения, поэтому присутствие в Татарском заливе нашего крейсера было необходимо, а между тем, кроме корабля "Николай", послать было не кого. Чтобы этот корабль не зазимовал в Татарском заливе и поспел вовремя в Ситху, исполнив предварительно свою крейсерскую службу, терять времени было нельзя. И то, имея в экспедиции одно только судно, приходилось убивать на нем двух зайцев за раз.
Из Тамари-Анива "Николай" должен был идти в крейсерство и вместе с тем посетить Императорскую гавань, оставить в оной Бошняка и распорядиться зимовкой; потом доставить меня в де-Кастри, ибо я только оттуда, до закрытия реки, мог приехать в Петровское, где мое присутствие было арайне необходимо.
Опасения японцев относительно аинов оправдались: в ночь на 23-е число, аины, подстрекаемые одним своим пьяным собратом, собрались толпою и, пользуясь темнотою, хотели разграбить все магазины и имущество японцев, предполагая, по уверению этого пьяного, что это нам будет приятно. Японцы, боясь с одной стороны угроз аинов, а с другой гнева своего правительства за сношения с русскими, удалились из селения. В посту тотчас [259] сделано было распоряжение — оцепить часовыми сарай, в котором собрались мы, и приставить таковых же к японским магазинам. Вместе с тем, сейчас же дали знать об этом мне. По прибытии в пост, я при собрании толпы наказал 5 человек выданных мне аинов-зачинщиков и сейчас же послал двух казаков за японцами; но на мой зов только 2-е немедленно явились. Тогда я собрал всех аинов и приказал показать им действие орудий, сказав при этом, что если они еще вздумают подобное бесчинство, то я приведу в исполнение угрозу. После того, я еще раз подтвердил им, что они обязаны исполнять все требования японцев, как исполняли их до нашего прибытия, и что за всякое насилие японцам и их имуществу они будут казнены.
Окончив расправу, я сделал следующие распоряжения в посту: — Для охранения имущества японцев иметь на ночь постоянно часовых у их складов, которые запечатывать и запирать. Согласно представленному расчету японцев (Японцы в зимние месяцы довольствовали своих работников-аинов рисом и вяленою рыбою из своих складов)
, выдавать рис и рыбу из этих складов тем только из аинов, которые довольствовалсь от японцев до сего времени. Немедленно послать прибывших сюда японцев за их товарищами, предложив им возвратиться и жить спокойно. Сказать им, что при нашей охране, личность и имущество их всегда будут безопасны, и что мы заставим аинов исподнять все их требования согласно установленным до нашего прибытия условиям.
Японцы, осязательно видя наше доброе намерение и что мы желаем сохранить с ними дружбу и наблюдать, чтобы их промыслы производились и были вполне ограждены, вскоре возвратились на свое место; аины же стали мирными и вполне покорными их работниками.
К вечеру 25-го сентября все было свезено с корабля "Николай" и размещено в посту. Батарея из пяти 12-ти фунт. коронад и трех пушек была поставлена таким образом, что все селение, магазины и полоса берега против поста находились под ее выстрелами. Команда сразу была размещена просторно и в сухом здании. Для предстоявших построек мною куплено было более 600 дерев сухого леса, а в японских магазинах [260]находилось большое количество риса, муки, сухой зелени, различных кореньев, водки, соли и рыбы, так что в случае надобности мы могли за условленную плату пользоваться всем запасом. Впрочем, привезенного нами довольствия и товаров было так много, что нечего было и думать об истощении их. Ни один пост в при-амурском крае не был поставлен в такое безопасное и вполне обеспеченное положение, в каком я оставил пост Муравьевский, под начальством Н. В. Буссе.
Я был совершенно спокоен относительно его: вся команда была весела и здорова.
Перед уходом я дал г. Буссе приблизительно следующую инструкцию:
1) По прибытии транспорта "Иртыш", принять его к свое распоряжение, имея в виду, что если по исследованию г. Орлова окажется возможным зимовать этому транспорту в заливе Анива или на восточном или западном берегу оного, в окрестностях залива, то оставить там "Иртыш" на зимовку. Если же такого места не окажется, то отправить транспорт в Петропавловск. Буде же по каким либо причинам, т. е. ненадежность транспорта к позднему плаванию до Петропавловска, каким либо могущим оказаться у него повреждениям, при которых он не может идти так далеко, то в таком только крайнем случае он должен отправиться на зимовку в ближайшую от поста Императорскую гавань, но как в первом, так в особенности последнем случае я предлагаю вам к непременному исполнению: а) тщательно, вместе с командиром транспорта, осмотреть команду оного, и всех, кто окажется слабым, заменить здоровыми людьми из поста, и б) снабдить команду чаем, сахаром, ромом, водкою от японцев, рисом, зеленью, теплою одеждою, каковую имеете для команды Муравьевского поста, и железною печкою (их было привезено 3). Провизии отпустить по крайней мере и непременно на семь месяцев. Одним словом, команда транспорта должна быть гораздо лучше обеспечена, нежели команда поста, так как зимовка людей при посте у большего селения и в сухих зданиях, при обилии местных запасов, и без того уже обеспечена, между тем как в Императорской гавани люди доля мы находиться в пустыне, без всяких местных средств и помещения (Помещение было только на 8 человек, и то сырое). [261]
2) По прибытии в пост г. Орлова, если признаете нужным и для себя полезным, можете его оставить в своем распоряжении. В противном случае, с первою зимнею посылкою ко мне, отправьте Орлова в Петровское.
3) Лейтенанту Рудановскому, согласно личному моему приказанию, с наступлением зимнего пути, производить обследование берегов залива Анива, которые не успел осмотреть Орлов, а равно сделать опись западного берега Сахалина от мыса Крильон до сел. Кусунай. Обследовать значительные реки, орошающие южную часть Сахалина и пути, ведущие к северу.
4) Собрав от туземцев и японцев положительные сведения о пути к Погоби, с первою возможностью прислать ко мне уведомление о положении поста и команды в оном, а равно об Орлове и транспорте "Иртыш".
5) Иметь в виду, что с раннею весною, по распоряжению генерал-губернатора и по моей просьбе, непременно придет к посту судно из Камчатки, а равно, по уведомлению главного правления, придут тоже суда и из колонии. Следовательно, с открытием навигации пост будет вполне обеспечен во всех отношениях.
6) С возвращением на старое место японцев, уверить их, в особенности старшего из них, чтобы они были совершенно спокойны, и строго наблюдать, чтобы их личность, имущество, промышленность и торговля были вполне ограждены. Строго наблюдать также, чтобы аины исполняли все те обязательства относительно японцев, какие они исполняли до нас. Изучать тщательно нравы, обычаи, верования и отношения японцев к туземцам и стараться узнавать те из их обычаев, которые составляют для них как бы святыню. Строго смотреть, чтобы команды наши отнюдь не нарушали их обычаев и вообще избегать и не дозволять себе навязывать туземцам наших обычаев, хотя бы они и представлялись по вашим взглядам благодетельными для них. Иметь в виду, что мы только добрым примером своим можем влиять на улучшение их образа жизни и нравов и что всякие с нашей стороны навязывания наших порядков могут привести не к пользе, а ко вреду, и могут поселить в туземцах ненависть к нам.
7) Стараться развлекать команды и не обременять их излишними работами. Заботиться главное об их здоровьи, бодрости духа [262] и довольстве. На первое время достаточно прикрыть батарею срубом или частоколом, исправить казарму и выстроит флигель и баню. Что же касается башень и редутов, то это решительно бесполезно, ибо миролюбивые и робкие туземцы не будут нападать на пост, когда в несколько часов мы можем уничтожить все их селение. Что же касается до японцев с Мацмая, то, во-первых, при нашей миролюбивой политике и полной свободе, которую мы предоставляем им в производстве промысла и торговле нет никакой причины делать им на нас нападение; во-вторых батарея наша, прежде чем их джонки дойдут до берега, может уничтожить их. Кроме того, с раннею весною, придут к пост наши суда, и
8) В том месте, которое по исследовании Рудановского окажется более удобным как для жизни, так равно и для подхода судов, а тем более для зимовки оных, к весне поставить пост из 8 или 10 человек.
Сделав эти распоряжения, к вечеру 26-го сентября корабль "Николай" снялся с якоря и, обменявшись с нашим постом салютами, направился в Татарский залив. Пользуясь свежим SSO ветром, мы, выйдя из Лаперузова пролива, легли на W.
Так совершилось водворение наше в главном пункте острова Тамари-Анива. [263]
XXIV.
Прибытие в Императорскую гавань. — Инструкция лейтенанту Бошняку, 2-го октября 1853 года. — Де-Кастри. — Шхуна "Восток". — Поезда на оленях к озеру Кизи. — Возвращение в Петровское. — Донесение генерал-губернатору от 27-го октября 1853 г. — Известие из де-Кастри. — Командировка Петрова в Императорскую гавань. — Донесение Д. И. Орлова о Сахалине и Императорской гавани. — Донесения командиров транспорта "Иртыш" и корабля "Николай". — Известия из Константиновского поста. — Донесение Н. В. Буссе от 2-го октября.
Не доходя около 5-ти миль до матерого берега, я лег вдоль оного и 29-го числа вошел в Императорскую гавань, чтобы осмотреть там наш пост. 30-го сентября вышел из гавани, встретят противный ветер с пасмурностию и начал лавировать к N. 2-го октября, к вечеру, бросил якорь в заливе де-Кастри, против Александровского поста.
Оставленному в Императорской гавани с 10 человеками лейтенанту Бошняку приказано было:
1) Наблюдать за состоянием гавани во время закрытия и вскрытия оной и произвести съемку тех бухт, которые не были еще описаны.
2) С установлением зимнего пути, отправить ко мне донесение тем из путей, который по сведениям от туземцев окажется более надежным и кратким.
3) В случае, если бы по каким либо причинам пришел на зимовку в гавань транспорт "Иртыш", все внимание обратить на сохранение здоровья команды, для чего всеми средствами стараться доставать от туземцев в окрестностях гавани свежую пищу, как то: рыбу, дичь и оленину, и следить, чтобы в казарме у команды топился постоянно чувал. Маиору Буссе приказано, в случае следования транспорта "Иртыш" в Императорскую гавань, снабдить его продовольственными запасами и одеждою в изобилии. [264]
4) Кораблю "Николай" предписано будет зайти из де-Кастри в Императорскую гавань с целью узнать, хорошо ли снабжена команда "Иртыша" и, если окажется противное, то Клинковстрем командир "Николая", вследствие моей просьбы, пополнит снабжение. Корабль "Николай" из Императорской гавани должен идти по назначению, согласно инструкции, данной ему начальником Аянского порта, Кашеваровым.
5) В случае, если транспорт "Иртыш" будет зимовать в Императорской гавани, то с раннею весною, тотчас по вскрытии гавани, отправиться на нем вдоль берега к югу и, достигнув той широты (около 46°), где, по словам туземцев, должно предполагать устье р. Самальги, взять 8 человек при байдарке и шлюпке, оставить транспорт, приказав ему следовать к Муравьевскомз посту, и на сказанных шлюпках произвести исследование берега к югу, рассчитывая временем так, чтобы около 25-го мая возвратиться в Императорскую гавань. Если при устье р. Самальги окажется действительно закрытая бухта, как говорили туземцы, и река представляет удобное сообщение этой бухты с р. Уссури или Амур, то поставить в ней пост из 3-х челов. с поднятием военного флага. При этом посте оставить байдарку. Иметь в виду, что я на транспорте "Баикал", долженствующем при быть в де-Кастри из Камчатки, около 20-го мая буду в Императорской гавани и сообразно с теми сведениями, какие через него получу, буду ставить по берегу посты до корейской границы.
6) Тщательно наблюдать за действиями иностранных судов и при всякой встрече с ними давать им объявления о принадлежности края России.
Сойдя в де-Кастри с корабля "Николай", я предписал Клинковстрему идти по назначению, согласно данной ему инструкции от Кашеварова, но на пути непременно зайти в Императорскую гавань, с тем, что если там найдет "Иртыш", пришедший в оную на зимовку и в случае заявления начальника поста, г. Бошняка, о недостаточности продовольствия, пополнить оное.
8-го октября, при противном SW ветре, корабль "Николай" оставил залив де-Кастри и начал лавировать к югу.
Начальник Александровского поста г. Разградский сообщил мне, что 30 сентября приходила туда винтовая шкуна "Восток" под командою капитан-лейтенанта Римского-Корсакова. Она была послана генерал-адъютантом вице-адмиралом Е. В. Путятиным [265] в Нагасаки к устью Амура, с тем, чтобы узнать о положении нашем в этих краях и о средствах, какие мы имеем. Шкуна эта, пройдя южным проливом и войдя в реку у мыса Пронге, встала на якорь, а г. Римский-Корсаков на шлюпке ходил в Петровское, чтобы видеться со мною; узнав же, что я в исходе сентября буду в де-Кастри, он зашел туда. Не найдя меня и там, он, по полученным от Разградского сведениям, отправился в Вияхту, чтобы нагрузиться каменным углем, объявив Разградскому, что оттуда возвратится в залив де-Кастри, чтобы видеться со иною. При этом Разградский передал мне, что, по словам Корсакова, полномочному министру нашему генерал-адъютанту Е. В. Путятину (графу), отправленному на фрегате "Паллада" в Нагасаки для заключения торгового трактата с японцами, неизвестно данное мне Высочайшее повеление о занятии острова Сахалина. Это обстоятельство понудило меня остаться в де-Кастри, чтобы видеться с командиром шкуны "Восток". Между тем, наступило уже 5 октября, а шкуна еще не приходила. Оставаться долее в де-Кастри я не мог, потому что рисковал не попасть до заморозков в Петровское, где мое присутствие было необходимо. Поэтому, изложив письменно все данные мне Высшим правительством распоряжения и сведения и объяснив все мои действия и данные иною гг. Буссе и Бошняку инструкции, я просил Римского-Корсакова передать все это Ефиму Васильевичу Путятину и вместе с тем просил его на пути в Нагасаки зайти в Императорскую гавань и не оставить Бошняка в случае какой-либо с его стороны просьбы касательно пополнения запасами Константиновского поста; в особенности я просил Воина Андреевича снабдить Бошняка презервами, буде таковые на шкуне имеются. За сим, я приказал Разградскому, с совершенным закрытием залива и моря около оного, оставить в посте 2 человек с унтер-офицером, с остальными же людьми, в виду большего удобства продовольствовать оных, перейти на зимовку в Мариинский пост, из которого г. Петров должен следовать в Петровское. Утром, 6 октября, на оленях я отправился на озеро Кизи, где ожидала меня гилякская лодка, присланная Петровым из Мариинского поста. На ней я едва к 15 октября ног добраться до Петровского, ибо внезапно наступившими морозами начало уже затягивать реку и на ней показался лед.
Таким образом, винтовая шкуна "Восток", под командою [266] Воина Андреевича Римского-Корсакова, было первое мореходное судно, вошедшее в реку Амур из Татарского залива, по тому пути, который считался недоступным. Последнему, к несчастию, никто, а особенно министерство иностранных дел, не смотря на моя донесения, не верил и все полагали, что я ошибаюсь и доношу неправильно, а потому и считали, что с этой стороны устье реки Амур обеспечено от всяких неприятельских покушений с моря. Таково было впечатление, произведенное на весь образованный мир авторитетом моих знаменитых предшественников: Лаперуза, Браутона и Крузенштерна! Оно было до такой степени тогда сильно, что до 1856 года англо-французы никак не могли представить себе, чтобы суда наши могли пройти этим путем в лиман и реку Амур, и полагали, что всякое исследование с этой стороны будет положительно напрасно.
Проезжая Мариинский и Николаевский посты, я нашел их совершенно обеспеченными продовольствием, благодаря гг. Бачманову, Петрову и Воронину. Люди были размещены по возможности удобно и покойно и больных нигде не было. В Петровском я нашел новый флигель почти готовым, так что к 1 ноября семейства священника и г. Бачманова перебрались в оный. В Петровском, 25 октября, я подучил от Кашеварова (от 9 сентября) с нарочным туземцем уведомление, что бриг "Константин" в Аян не будет, что в Камчатку пришел из Кронштадта под командою капитан-лейтенанта Бессарабского, транспорт "Двина" с орудиями и различными запасами и материалами, что транспорт этот остается на службе в Петропавловске, командир же оного, несколько офицеров, в том числе и брат моей жены, мичман Николай Ивановичь Ельчанинов, прибыли в Аян на компанейском корабле, чтобы отправиться берегом в Петербург, но что Ельчанинов желает поступить в экспедицию и остается в Аяне до моего распоряжения. Это последнее обстоятельство весьма обрадовало меня и в особенности жену мою, которая не видала своего любимого и единственного брата более 5 лет.
28 октября я отправил почту в Аян. Донося генерал-губернатору о всех моих действиях, я убедительно просил его, чтобы были высланы в экспедицию винтовая шхуна и пароход, ибо при увеличенном круге действий экспедиции, предстоящего увеличения команды в оной и крайней необходимости занять [267] постами берег до корейской границы, а равно и поставить посты по рекам Амуру и Уссури, как я уже писал раньше, в этих судах встречается крайняя необходимость. Наконец, они также необходимы для точного определения направления и состояния лиманских фарватеров.
Вместе с этим я сообщил о распоряжениях своих главному правлению компании и г. Кашеварову, которого просил, если возможно, дать все средства к переезду в Петровское г. Ельчанинова зимним путем, а буде это окажется невозможным, то прислать его ко мне с первым судном, при открытии навигации.
Уведомляя В. С. Завойко о приказаниях, данных мною Буссе относительно "Иртыша", я убедительно просил его самою раннею весною прислать в Кастри транспорт "Байкал", или другое какое-либо судно, которое он сочтет возможным прислать, и просил, чтобы этому судну пршсазано было непременно зайти в залив Анива, в Муравьевский пост и в Императорскую гавань. Я имел в виду отправиться на этом транспорте из де-Кастри вдоль татарского берега, к югу.
Зима наступила морозная и ненастная, — нас буквально заносило снегом; однако, благодаря Бога, все команды, обеспеченные продовольствием и теплой одеждой, были здоровы. В Николаевском и Петровском заготовлялся лес для будущих построек в ожидании увеличения наших команд с навигациею. В Петровском обделывали часовню, иконостас которой мастерили из миткаля, стараясь, чтобы к Рождеству Христову возможно было служить в первом храме Божием в при-амурском крае.
1 декабря из Мариинского поста приехал г. Петров, с которым г. Разградский прислал донесение, что бухты де-Кастри начали покрываться льдом 18 октября; в заливе же, с 25 октября до 10 ноября, носило лед, так что залив встал крепко только 12 числа этого месяца. Море перед заливом встало 20 ноября. 9 октября шкуна "Восток" заходила на один день в залив де-Кастри. Командир ее в письме ко мне сообщал, что так как протока Вияхту, по причине сильного течения до 4 и 5 узлов и извилистого между лайдами и банками узкого канала, оказалась неудобною и опасною для входа, то он брал каменный уголь на открытом берегу около Вияхту к S от нее.
За сим, 15 декабря я послал г. Петрова чрез Мариинский пост в Императорскую гавань, приказав ему, что если на пути [268] около Мариинского поста он встретит оттуда почту, то чтобы возвратился в Мариинск на смену Разградскому, который должен приехать в Петровское.
К Рождеству Христову маленькая церковь в Петровской была готова и в этот великий праздник мы, в отдаленных негостеприимных пустынях нашего северо-востока, впервые молились в храме Божием. Все почти мои сотрудники были и отсутствии; в Петровском находились только г. Бачманов и доктор Орлов, а в Николаевском г. Воронин.
Наступил и новый 1854 год, но ни с острова Сахалин, ни из Императорской гавани известий не было. Наконец, 10 января 1854 года прибыл Д. И. Орлов и сообщил, что 18 августа он высадился с транспорта "Байкал" на западный берег острова Сахалина в селение Венду-эси, в широте 48 °50' 47" N и долготе 142° 07' 40" О. Так как эта местность оказалась неудобною для основания поста, то он направился вдоль западного берега к S. Свежие противные ветры и сильный бурун у берега много препятствовали ему в плавании, так что только к вечеру, 25 августа, следуя по направлению StO, он мог достигнуть селения и речки Котан-Кутури, лежащих около 27 верст от Венду-эси. Широта этого пункта, определенная им по меридиональной высоте солнца 4 37' 45" N, а приблизительная долгота 142° 12' О. В 6 верстах от селения Венду-эси при речке Инчара лежит селение того же имени, на правом берегу этой речки, по которой Д. И. Орлов поднимался на ONO, в широте 48° 48' 30* N и долготе 142° 21' O, лежит весьма замечательная гора с двумя пиками. Гору эту г. Орлов назвал горою Невельского. На всем этом пространстве в 1/2 мили от берега тянется хребет гор, который, и многих местах, подходит к морю утесами. Эти горы покрыты лесом лиственницы и ели. В селении Котан-Кутуру, по случаю крепкого ветра от NW и сильного у берега буруна, он провел 4 дня. Речка Котан-Куруту течет от ONO по низменной долине; глубина ее на баре до 1 1/2 фута, а далее до 6 фут.; ширина от 8 до 10 сажен.
От селения Котан-Кутуру до селения и реки Тукунай, и пространстве 36 верст, берег тянется по тому же StO направлению. На этом пути до селения Отагу, на пространстве 28 верст берег песчаный и возвышенный и покрыт тучною травою. Цепь гор от Котан-Кутуру постепенно удаляется от берега к [269] востоку и затем поворачивает к SSW; у селения Отагу, близ моря, она образует огромную возвышенную долину, покрытую тучною травою. На этой долине, между параллелями 48° 36' и 48° 24', в расстоянии от берега от 1 до 3 миль, лежит огромное озеро Тарайска. Восточный берег его гористый. Озеро это в широте 48° 25' 15'' N и долготе по обсервации 142° 20' О соединяется с морем протокою того же имени. Протока Тарайска имеет глубину на баре 5 футов, а далее в озере от 7 до 10 фут., ширина ее от 10 до 12 сажен, а длина на NO — 3 1/2 версты. Озеро Тарайска имеет по меридиану длину до 18 верст, а ширину от 2 до 8. Глубина его от 2 до 3 1/2 сажен; берега приглубы. Селение и речка Отаксу лежат в 10 верстах от протоки Тарайска и в 8 верстах от Тукунай. Широта селения последнего по меридиональной высоте солнца 48° 15' 28" N, а долгота по счислению 142° 23' О.
От селения Тукуная до селения и реки Кусунай берег имеет общее направление на StW. Цепь гор тянется вдоль всего берега, в расстоянии от 1 до 1/2 версты от моря. При устье реки Кусуная она оканчивается возвышенным мысом, от которого вдоль правого берега реки Кусунай направляется к востоку и образует большую долину, простирающуюся до устья реки и селения Най-Оро, лежащего в 12 верстах к S-ду от Кусуная. Туземцы ездят с западного берега на восточный и в залив Анива по реке Ку, через хребет и по реке Менуэ. Берега реки Кусунай при устье и вообще вся долина ее до селения Най-Оро, представляет места, удобные к поселению и разведению скотоводства. Грунт — чернозем, покрытый тучною травою. Широта устья Кусуная по полуденной высоте солнца — 47° 59' 52" N, а счислимая долгота 142° 15' О; глубина на баре при устье от 2 1/2 до 3 1/2 ф. Здесь г. Орлов 30-го августа 1854 г., при собрании жителей селения Кусунай (орочан и аинов) поставил пост и поднял военный флаг. Пост этот, согласно моему приказанию, он назвал Ильинским.
Свежий противный ветер продержал здесь Орлова до 4-го сентября, после чего он пошел вдоль возвышенного берега, к S-ду. Проплыв 15 верст, он достиг устья реки и селения Най-Оро, а отсюда пошел вдоль берега на StW и через 12 верст прибыл в селение, речку и бухту Сиророко, потом чрез 12 верст приплыл к устью речки Туной-Уной, широта которого, [270] по полуденной высоте солнца, — 47° 42' 39" N. Отсюда он пошел в селение Отто-Хори, при речке того же имени и, по причине сильного буруна при SW свежем ветре, должен был пробыть там сутки. По полуденной высоте, широта этого места оказалась 47° 39' 45" N, а долгота по часам и обсервации — 140° 9' О.
От селения Отто-Хори берег принимает направление на SW 5°. Проплыв вдоль него 7 верст, Орлов пришел в мелководную бухту, речку и селение Сенакуеро, а через 6 верст достиг речки и селения Такой. Пройдя еще 8 верст, он к вечеру 7-го сентября прибыл в бухту и селение Нотоксам. Погода сделалась пасмурная и в продолжение 5 дней стояли свежие ветры от WSW и WNW, производившие сильные буруны. Только утром 13-го числа Д. И. Орлов мог отправиться далее. Следуя вдоль берега на S1/2W, через 10 верст он достиг возвышенного скалистого мыса Тубу, широта которого по меридиональной высоте солнца 47° 27' 28" N, а долгота по счислению 142° 5' О. Обогнув мыс, он вышел на устье речки, при которой стояло селение Сыро-ро. От этого мыса, вдоль всего берега, к югу идет каменный риф, весьма опасный для плавания, а в 2 верстах от него лежит высокий мыс Неторо.
В селении Сыро-ро Д. И. Орлов встретил амурских гиляков Позвейна и Юдина, возвращавшихся из селения Сиракуса, в которое они ходили для расторжки с аинами и японцами. Этим гилякам, при отправлении их туда весною, я поручил собрать сведения о заливах Идунки и вообще о юго-западном береге острова. На предложение, сделанное им Орловым, следовать с ним в залив Анива, они не согласились по той причине, что в такое позднее время идти вдоль этого берега, усеянного каменными рифами, опасно и ранее месяца достигнуть Анивы невозможно. Они сказали, что бухты Идунки находятся между каменными рифами и по этому попадать туда в осеннее время опасно.
Дмитрий Иванович, основываясь на их словах, убедился, что достигнуть до 20-го числа сентября назначенного для свидания со мною пункта представляется невозможным, и что оставлять людей в Ильинском посте на зиму, по неимению продовольствия, тоже нельзя, и решился возвратиться обратно в Ильинский пост (Кусунай), куда и прибыл 22-го сентября.
Оставив там, в деревне Соторкурера, свою лодку и ящик с товарами, Орлов нанял проводников и две легкие туземные [271] лодки и со всеми людьми Ильинского поста, 25-го сентября, направился на восточный берег острова Сахалина, с которого, по словам туземцев, только и можно было придти в Аниву.
Поднимаясь по реке Кусунай на OtS, чрез 15 верст они пришли к устью реки Спеяни, впадающей к реку Кусунай с правой стороны. От этого пункта начинается перевал чрез хребет. По причине усталости людей и дурной погоды они остались там ночевать в юрте.
Глубина бара реки Кусунай до 2 1/2 фут. Река эта на проплытом пространстве имеет ширину от 10 до 12 саж., берега ее ровные, возвышенные и покрыты частию травою, а частию лесом — ели, березы, осины и кедра. Притоки Кусуная следующие: Троконут, в 5-ти верстах от устья; Большая и Малая Оропе — в 10-ти и Спеяни — в 15-ти верстах. Кусунай на этом пространстве не имеет ни шиверов, ни порогов и течение его от 1/2 до 11/2 узла. Долина реки удобна для заселения; грунт — на 1/2 аршина чернозем на глиняной и частию песчаной подпочве.
В 8 часов утра 26-го сентября, оставив лодки с 3-мя проводниками, партия пошла пешком вверх по реке Кусунай и чрез версту перевалила небольшую возвышенность Чепнани-Хута; потом спустилась в речку Перору-Пести, впадающую в Кусунай с левой стороны и. поднявшись по ней на версту, перевалила хребет Саруг-Хунги, имеющий 500 фут. высоты и составляющий водораздел западных рек от восточных. Спустившись с него, она вышла на левый берег речки Хикну-Хунга, впадающей в реку Мануе. Общее направление этого пути StO 5 верст.
Отсюда они отправились по хребту на вершину реки Найбу, на OtN и, пройдя по этому направлению около 10-ти верст, достигли вершины его; широта этого места по полуденной высоте оказалась 48° 58' 20" N, а счислимая долгота 142° 58' О. С вершины реки Найбу они пошли чрез небольшую возвышенность на OSO и чрез 5 верст вышли на левый берег речки Най; пройдя по тому же направлению этим берегом около 5 верст, они достигли, наконец, реки Мануе. Здесь они нашли маленькую лодку, в которой Д. И. Орлов с одним матросом и проводником спустились до устья Мануе, а остальная команда с 2 проводниками отправилась туда же, по левому берегу этой реки, пешком.
Река Мануе на этом пространстве течет по тому же OSO направлению. Расстояние ее до устья речки Най около [272] 10-ти верст. Таким образом, весь путь от селения Куоунай — западного берега острова Сахалина до селения и устья реки Мануе — восточного берега Сахалина — около 45 верст, а на прямую менее 40 верст. Это пространство составляет самое короткое расстояние между западным и восточным берегом острова. Сообщение по этому пути удобно и не представляет никаких затруднений к проложению проезжей дороги.
По меридиональной высоте солнца, устье реки Мануе лежит в широте 47° 54' 38" N, а долгота его 143° 42' O.
Река Мануе, на пространстве, проплытом Д. И. Орловым, имеет ширину от 10 до 25 саж., а глубину от 3 до 6 фут.; при устье ее, на баре, глубина до 1 1/2 фута; течение до 2-х узлов. Оба берега реки низменны и покрыты травою и смешанным лесом. Вообще растительность по восточную сторону хребта Саруг-Хунги, к Охотскому морю, беднее растительности по западную сторону этого хребта, к Татарскому заливу. На это имеют несомненное влияние льды и туманы, господствующие в Охотском море.
После полдня 27-го сентября Д. И. Орлов отправился из селения Мануе вдоль берега с командою пешком, а багаж послал на лодке. Обогнув увалистый мыс Никирайбу, он чрез 4 версты прибыл в селение Сира-роко, лежащее на устье речки Тарио-Найбу. В этом селении он нанял две лодки и поплыл на них вдоль берега по румбу StO; чрез 9 верст достиг селения Паро-Найбу, а чрез 12 верст селения Отто, где и остановился ночевать.
На другой день, т. е. 28-го сентября, он поплыл вдоль берега на SOtS1/2O и чрез 10 верст прибыл в селение Отто-ксам; около этого селения, по берегу, разбросано много каменного угля (по туземному: анса) и янтаря (кую-реко). По наблюдению меридиональной высоты, — широта определилась 47° 36' 2" N, a счислимая долгота 142° 45' O. Выйдя из селения и речки Отоксам и следуя по тому же направлению, он чрез 12 верст прошел селение Ай, а чрез 8 прибыл на ночлег к устью реки Найбу. По обоим берегам этой реки расположено селение того же имени.
Река Найбу имеет ширину от 25 до 35 саж., глубина реки около 15 фут., а на баре 6 фут. в малую воду; течение около узла. Местность около этой реки лучшая из всех [273] местностей, какие удавалось видеть г. Орлову на этом берегу. Огромные строевые леса, ростущие по берегам ее, луговые пространства, черноземная почва и изобилие в реке различной рыбы представляют все удобства для заселения. Широта ее устья по меридиональной высоте солнца определилась 47° 28' 26" N, а счислимая долгота 142° 25' О. Из селения Найбу, по рекам Найбу и Сусоя, с их протоками, лежит самый удобный и кратчайший путь в залив Анива, до которого, по словам туземцев, около 100 вер. Первоначально Д. И. Орлов и хотел следовать этим путем, но, услышав от туземцев, что из Анива идут морем 6 человек японцев, г. Орлов, желая встретиться с ними, чтобы узнать о нашем посте, оставил свое первое намерение и из Найбу поплыл вдоль берега на SOtS. Пройдя 11 верст, он встретился с японцами в селении Сумму и остановился там ночевать. Японцы приняли его дружелюбно, и ласково объяснили, что русские поселились у селения Тамари, в заливе Анива, и что они уехали оттуда, чтобы повидаться с своими товарищами. Между прочим они сказали Орлову, что совершенно спокойно оставили свои дома, так как уверены, что при русских все их имущество в Тамари будет цело.
На другой день, 30-го сентября, Д. И. Орлов поплыл вдоль берега по тому же румбу: SOtS; чрез 8 верст он прошел селение Сусу-уэнай, а чрез 7 верст мыс Турей, от которого берег принял направление StO. Пройдя этим курсом еще 7 верст, к полудню, он достиг селения и речки Иноно-Спай. Широта селения, по наблюдению Орлова, 47° 13' N, а счислимая долгота 143° 12' О. Оттуда он пошел далее по тому же R StO, и чрез 12 верст проплыл селение Сума-Окотой, от которого берег принял направление StW. Пройдя по этому румбу около 15 вер., он пришел ночевать в селение Обуэ-Сена, широта которого 47° N, а долгота 143° 10' О.
1-го октября из этого селения он поплыл вдоль берега на SSO1/2O и чрез 17 верст достиг селения и мыса Чан-Поко у залива Мордвинова. Широта этого пункта по меридиальной высоте солнца определилась 46° 52' N, а счислимая долгота 143° 20' О.
Залив Мордвинова, лежащий между высокими мысами Ай-Ру и Тунайча, открыт от всех румбов NO четверти. Грунт в заливе — дресва и каменья — ненадежный для якорной стоянки. Хотя этот залив и закрыт от О чрез S до W, но, судя по разлогам [274] гор, его окружающих SW и SO ветры должны быть там жестоки. Южный берег залива в разлогах низменный. На этой долине, по словам туземцев, находятся довольно глубокие озера, отделяющиеся друг от друга низменными возвышенностями, чрез которые туземцы перетаскивають лодки. Из этих озер выходят речки, впадающие в залив Анива. Одно из них посредством узкого канала соединяется с заливом Мордвинова; глубина канала на баре — 3 фута.
Из селения Очах-Пока на реку Кусун-Котон, при устье которой расположен наш пост и селение Тамари, ведут два пути: 1-й, ближайший, чрез хребет, а 2-й, дальнейший, чрез упомянутые озера. Дмитрий Иванович, имея в виду слишком позднее время года и крайний недостаток провизии, избрал первый ближайший путь и 1-го октября отправился по оному. Сначала он пошел чрез возвышенности на O и, пройдя около 14 верст, достиг р. Кому-Най, впадающей в одно из упомянутых озер (Широта этого пункта по меридиальной высоте солнца определилась 46° 51' 42" N), а потом, следуя по R SSW1/2W, чрез 10 верст, вышел на речку Армури, впадающую, так же как и первая, в одно из сказанных озер. Пройдя по румбу WNW1/2W до 6 верст, он пришел к хребту Арекаре-Этута, высота которого около 800 футов, а перевал чрез оный около 10-ти верст. Выйдя на вершину речки Кусун-Котан и следуя по левому берегу ее, чрез 15 верст, он наконец в 3 часа дня 2-го октября пришел в Муравьевский пост.
Таким образом этим путем от восточного берега до залива Анива около 50-ти верст.
В то время стоял на якоре у Муравьевского поста транспорт "Иртыш". Маиор Буссе отправил Д. И. Орлова на этом транспорте в Императорскую гавань, куда он и прибыл 10-го октября.
Наступившие вскоре морозы, доходившие до 10°, и бесснежие не дозволяли Орлову до 28-го ноября следовать отсюда ни на лодке, чрез залив де-Кастри, ни на нарте. В ожидании зимнего пути, он определил широту Константиновского поста (49° 01' 20" N). 28-го ноября, следуя по морскому берегу, г. Орлов отправился из гавани и к вечеру того же числа достиг устья реки Тумджиц. Поднимаясь вверх по этой реке, на 2-й день он догнал 10 человек торговавших мангунов с р. Амура, ездивших [275] на татарский берег для торговли. Эти мангуны тащили за собою 5 нарт, нагруженных пушным товаром. Не зная пути, Д. И. Орлов не отлучался от попутчиков и соразмерял с ними свою скорость, делая в день не более 15 и 20 верст.
Устье реки Тумджин было покрыто толстым льдом, но чем выше подымались по реке, тем лед становился тоньше и во многих местах были огромные полыньи; это обстоятельство замедлило путешествие. Глубина реки в полыньях была от 6 до 7 футов.
Проехав по Тумджину 180 верст, они прибыли на устье речки Сололи, впадающей в Тумджинь с севера; проехав по ней около 25 верст, они начали подниматься на хребет. Чем далее поднимались, тем снег становился глубже и глубже и наконец достиг глубины 2 1/2 сажен. Подъем с реки Сололи отлогий, но спуск с него на речку Хоюль почти вертикальный. Высота этого хребта около 1,500 футов.
Спускаясь по Хоюль, они достигли реки Яй, или Яви, в которую она впадает. Яви впадает в озеро Кизи. Там Д. И. Орлом встретился с г. Петровым и, согласно упомянутому моему распоряжению, возвратился с ним в Мариинский пост; они прибыли туда 28 декабря, в 10 ч. утра. Весь путь из Императорской гавани до Мариинского поста Д. И. Орлов совершил в 30 суток.
Г. Петров остался в Мариинском посту, а г. Разградский отправился вместе с Орловым в Петровское.
В заключении своего донесения Дмитрий Иванович пишет:
"Свыкаясь с языком туземцев осмотренного мною пространства острова Сахалина, я заметил: 1-е) что народ, обитающий в средней и южной частях Сахалина, состоит из 2-х племен: Куги и Ороксей. Куги — га самая отрасль курильцев, которые обитают на северных Курильских островах; язык их совершенно такой же, как и наших курильцев; ороксы или орочены — те же, что и наши удские тунгусы, пришедшие сюда, как можно было заметить из рассказов туземцев, более 200 лет тому назад. Они разместились по всем селениям острова Сахалина, начиная от Дуэ, и смешались с кугами.
"Оба эти племени называют Сахалин — Карафту и считают себя на один род с лоча (русскими), которые к ним пришли с Хвостовым и Давыдовым прежде японцев. Последние стали [276] появляться сюда, по словам туземцев, гораздо позже русских и то приезжали сначала с Мацмая для рыбного промысла только и для торговли, а поселились очень недавно .
"Все упомянутые народы гостеприимны, ласковы, кротки, трусливы и так трудолюбивы, что редко можно застать их утром без дела. Дома их состоят из юрт, обставленных столбами и досками и покрытых корьем; посредине юрты очаг, а по стенам лавки, на которых спят; пол устлан досками. Летом они перекочевывают на рыбные промыслы. Японцы нанимают их за водку, табак, рис и домашнюю утварь для ловли рыбы, но это вознаграждение сравнительно с работою слишком ничтожно, и, кроме того, японцы обращаются с ними как с своими рабами, так что туземцы не любят их и изъявляли мне удовольствие за то, что мы поселяемся у них. Религия их, а равно и одежда, такая же, как и у инородцев при-амурского края.
"На всем обследованном мною пространстве острова Сахалина нет ни одного места, удобного для якорной стоянки судов; в отношении же основания земледельческого поселения самые лучшие места следующие: долина озера Тарайска, лежащая между селениями Кутан-Туру и Тарайска (48° 38' и 48° 25' N широты), долины рек: Кусунай (48° 59' широты) и Отто-Хори (47° 42' 39" широты), а на восточном берегу долины рек: Мануэ (47° 51' широты), Найбу (47° 28' широты) и Иноно-Снай (47° 13' широты). В особенности замечательна долина озера Тарайска и Кусунай на западном берегу и Найбу на восточном, потому что в протоку Тарайска и реки: Кусунай и Найбу, в большую воду, могут свободно входить суда, сидящие в воде до 11-ти футов. От селения Ванду-Эса до реки Катан-Куру (от 48° 48' до 48° 40' широты на западн. берегу) находится в большом количестве и хорошего качества точильный и оселочный камень и желтая охра"..
Командир транспорта "Иртыш", лейтенант Гаврилов, от 26-го ноября, донес, что на пути из Петровского к заливу Анива транспорт был задержан противными свежими ветрами, так что только 1-го октября он достиг мыса Анива. В транспорте открылась значительная течь и повреждение в руле. Кроме того, начала болеть команда. Принимая во внимание все эти обстоятельства, он никак не мог решиться идти в таком положении и в такое позднее время в Петропавловск. Обо всем этом он представил начальнику Муравьевского поста, Н. В. Буссе, [277] объясняя, что так как около поста и вообще в заливе Анива нет ли одного места, удобного для зимовки транспорта, то необходимо идти на зимовку в ближайшую к нему Императорскую гавань. Он просил Н. В. Буссе, согласно данным мною приказаниям, переменить больных людей здоровыми и снабдить его одеждою и всем необходимым для зимовки команды, пришедшей в такое позднее время в пустыню; но Николай Васильевич не принял его просьбы и отправил его без всякого снабжения, не смотря на то, что в посту было всего в изобилии. "Мне предстояло", пишет г. Гаврилов, "или погибать в море, на пути в Петропавловск, или выдержать в Императорской гавани все трудности зимовки без надлежащего снабжения. Уповая на Бога, я вынужденным нашелся избрать последнее, и 10-го октября едва добрался до Императорской гавани. Течь в транспорте с каждым днем усиливалась, а руль почти бездействовал, так что пред входом в гавань мы должны были править румпель-талями. Больных людей Буссе также не заменил здоровыми, отзываясь, что и у него должны быть не больные, а здоровые люди. Не смотря на все заботы начальника Константиновского поста, Н. К. Бошняка, достать свежей провизии у туземцев и облегчить участь больных, ни того, ни другого сделать было невозможно. Между командою с 1-го же ноября уже начала обнаруживаться скорбутная болезнь, так что в настоящее время почти треть команды больны ею и одного уже мы потеряли".
Командир корабля "Николай" Клинковстрем донес, что наступившие жестокие противные ветры, поздний приход транспорта (11-го октября) в Императорскую гавань, недостаток команды и, наконец, неизвестность Татарского залива и наступившие внезапно морозы, понудили его остаться на зимовку в этой гавани. "Впрочем", заключает г. Клинковстрем, "команда имеет в изобилии, как продовольственных предметов, так и одежды, а потому я надеюсь, что зимовка эта, Бог милостив, минует благополучно. В настоящее время больных в команде нет и корабль стоит почти вплоть у берега, на котором расположен Константиновский пост".
Начальник Константиновского поста, лейтенант Бошняк, в то же время сообщил мне, что внезапное стечение более 70-ти человек в месте пустынном, где предполагалось зимовать только 8 человекам (для которых выстроена еще летом изба), [278] недостаток в необходимых запасах для команды "Иртыша", который явился сюда буквально почти безо всего, с появившеюся уже между его командою болезнию, и, наконец, наступившие морозы до 25° с мятелями и снегами, препятствующие доставать что либо у туземцев с реки Тумджин (которые, равно как и окрестные жители гавани, по не приходу осенней рыбы и сами голодают), — ставят его в самое критическое положение. "При таком положении вещей", писал Бошняк, "надобно ожидать весьма печального исхода этой зимовки, особливо относительно команды "Иртыша*, которую г. Буссе не позаботился снабдить всем нужным и не переменил даже больных людей". Шкуна "Восток" заходила на одни сутки в Императорскую гавань. Командир ее Римский-Корсаков, сочувствуя такому недостаточному снабжению команды транспорта, уделил от себя все, что у него было, как то: сахара, чая и 12 банок презервов, но всего этого далеко недостаточно было даже для больных, которых в то время, из команды "Иртыша", было уже 12 человек. "Внутренния бухты гавани", сообщал Бошняк, "17-го числа октября покрылись прочным льдом, а с 20-го числа этого месяца мы уже ходили по льду. Через две недели, свежим северным ветром разломало лед в Александровской бухте, море же в двух милях от гавани совсем не покрывалось льдом. Такой жестокой зимы, какая ныне, туземцы не запомнят.
"Все эти обстоятельства заставляют меня просить", пишет Бошняк, "об оказании нам возможной помощи, главное в медикаментах, чае, свежей провизии и теплой одежде, хотя надежда на возможность доставления весьма сомнительна. При всем старании моем нанять туземные нарты, никто из туземцев не взялся ехать не только с грузом, но и на легких нартах. Путь как чрез Тумджин, так и чрез Хунгари затруднителен, во-первых, по глубоким в хребтах снегам, а во-вторых, по неимению на этих путях корма для собак (вяленой рыбы).
"Команда транспорта "Иртыш" в настоящее время живет еще на судне, но чрез два или три дня для нее будет готово помещение, разумеется, сырое и тесное. Команда "Николая", имея камин и хорошую теплую одежду, устроилась на зиму на корабле".
При этом Д. И. Орлов объяснил мне, что внутренний летний путь в Императорскую гавань удобнее зимнего. Летом ездят [279] на лодке из озера Кизи по рекам Хоюс и Яй, поднимаются до хребта, переваливают чрез него и спускаются по реке Тумджин до моря, а оттуда в Императорскую гавань. Для сообщения же зимою необходимо запасти на реке Тумджин, по крайней мере в 3-х местах, корм для собак. Возможность, по словам туземцев, объезжать крутой подъем на хребет с реки Яй представляет это сообщение не так затруднительным, так что его, при этих предварительных распоряжениях, возможно совершать в 8 или 9 дней от Кизи. "В настоящую зиму", пишет Бошняк, "впредь до того времени, пока на хребте не уляжется снег, т. е. до исхода февраля, переехать этот хребет от Кизи не представляется возможности". Для доставления благовременно в Императорскую гавань главных и необходимых запасов: белой муки, чая, сахару, водки, уксусу и медикаментов, оставалось одно, хотя и не совсем верное средство, это отправить их на оленях с тунгусами чрез Хунгари, ибо путь этот, по словам туземцев, менее затруднителен, чем тот путь, которым следовал Д. И. Орлов.
Н. В. Буссе, препровождая конверты на имя генерал-губернатора Восточной Сибири и главного правления компании, доносил мне, что команды вверенного ему поста обстоят благополучно, больных 1 человек. По случаю невозможности транспорту "Иртыш" зимовать на Сахалине, или следовать в Петропавловск, он должен был послать его на зимовку в Императорскую гавань, но при этом не нашел возможным исполнить моего предписания о снабжении надлежащими запасами транспорта, и наконец, что, согласно данных ему и г. Рудановскому предписаний и наставлений, он с первою возможностию пошлет ко мне почту и отправит Рудановского для осмотра залива Анива и заливов Идунок.
Таково было положение амурской и сахалинской экспедиции к наступившему новому 1854 году. Главная цель, к которой стремился я с моими сотрудниками, была достигнута: главные пункты страны были заняты и тем страна эта фактически объявлена принадлежностию России! Оставалось только исследовать берег к югу и осмотреть окончательно южную часть острова Сахалина; но, в виду этого, прежде всего необходимо было принять все меры к обеспечению людей, неожиданно собравшихся на зиму в пустыне Императорской гавани, на что я и обратил, как мы увидим ниже, все мое внимание.
