ДЕЛО О БЫВШЕМ В ПЕКИНЕ ИЕРОМОНАХЕ АЛЕКСЕЕ.
Документы эти извлечены членом Общества Ревнителей Русского Исторического Просвещения В. Н. Смольяниновым из находящегося в его заведывании известного фамилънаго архива князя Ф. А. Куракина при Странноприимном доме имени князей Куракиных, что у Красных ворот в Москве.
Оберкамергер граф Николай Петрович Шереметев (1751–1809) ходатайствовал за игумена Алексея перед князем Александром Борисовичем Куракиным (1752–1818) не только потому, что тот был в это время вице-канцлером, т. е. министром иностранных дел, но и по уверенности в его доброжелательном к себе расположении, ибо они были друзьями с раннего детства и вместе воспитывались за границею.
Архив князя Ф. А. Куракина, кроме огромного количества разного рода писем и деловых бумаг за XVII–XIX вв., заключает в себе 1375 переплетенных рукописных фолиантов весьма важного исторического содержания. Некоторая часть этих бумаг уже напечатана в десяти томах «Архива князя Ф. А. Куракина» (1890–1902 гг.) под редакциею сначала М. И. Семевского, а начиная с III тома – В. Н. Смольянинова. С 1903 года князь Федор Алексеевич печатает их двумя параллельными изданиями, под названием «XVIII век» и «XIX век».
1.
Граф Николай Петрович Шереметев — князю Александру Борисовичу Куракину.
1793 мая 3.
Милостивый государь мой князь Александр Борисович. Устюжского Николаевского Моденского монастыря игумен Алексей, бывший некогда в селе моем Останкине диаконом, а после уже отправленный по указу Святейшего Синода в Пекин, где находился четырнадцать лет иеромонахом в свите архимандрита Иоакима Шишковского, просит меня убедительнейше через письмо о доставлении ему возможной помощи к получению недоданного жалованья за два года, о чем из его прошения и двух копий. свидетельствующих деятельную его там бытность, яснее усмотреть изволите. Я, уважая, с одной стороны, дела его и добропорядочную бытность в моем доме, с другой же, знав совершенно, с каким удовольствием ваше сиятельство являете себя на помощь ищущим благотворения вашего, смею покорнейше просить о принятии и сего просителя в число тех, кои находят душевное услаждение в покровительстве вашем. Свидетельствуя при том истинное почитание и совершенную преданность, с коими навсегда остаюсь, милостивый государь мой, вашего сиятельства (далее собственноручно) покорно-искреннейший слуга граф Николай Шереметев.
На полях собственноручная приписка князя Александра Борисовича Куракина: "По приложенным бумагам учинить справку и для меня записку".
2.
В Государственную коллегию иностранных дел Устюжского Николаевского Моденского монастыря от игумена Алексея покорнейшее прошение.
1798 марта 23.
В прошлом 1780 г., по указу Святейшего Правительствующего Синода, отправлен я был, будучи иеромонахом, в свите архимандрита Иоакима Шишковского, Китайского государства в город Пекин, в коем и находился 14 лет, откуда, по указу оного-ж Синода, возвратился обратно в Россию в 1795 г.. И при выезде моем оттуда жалованье получил я за 1794 г. от новоприсланного в упоминаемый город Пекин архимандрита Софрония, а за 1795 г., при отправлении моем из Иркутска в Москву, выдано мне из тамошней казенной палаты. По приезде же моем в Россию, находился я прошлого 1797 г. июля по 26-ое число за болезнью нигде не определенным, и жалованья за 1796 и 1797 года по означенное июня 26-ое число ни откуда не получал, почему принужден был войти в долги у партикулярных людей, и ныне сим одолжителям заплатит не имею. Того ради Государственную иностранных дел коллегию всепокорнейше прошу оное следующее мне за полтора года жалованье благоволить выдать. Марта, 23 дня 1798 г. К сему прошению игумен Алексей руку приложил.
3.
Копия с копии.
Правитель Иркутского наместничества Ларион [Людвиг] Тимофеевич Нагель — игумену Устюжского Николаевского Моденского Моденского Алексею.
Иркутск, 1795 ноября 6.
По секрету.
Преподобный отец священно-иеромонах, государь мой. Ее Императорскому Величеству Всемилостивейшей Государыне, в Высочайшем рескрипте, данном правившему перед сим должность генерал-губернатора иркутского и колыванского г. генерал-поручику и кавалеру Ивану Алферьевичу (Фамилия не указана. В. С.), от 16 августа 1793 г., благоугодно было повелеть, по возвращении из Пекина архимандрита Иоакима Шишковского, потребовать на письме сведения о тамошнем государстве и примечания, каковые обязан он данною ему из Государственной коллегии иностранных дел инструкциею в бытность свою тамо сделать относительно к пользе Всероссийской Империи, также, чтоб подал он свое свидетельство об успехах и поведении бывших с ним в Пекине учеников для обучения тамошним языкам; каковое сведение, за увольнением правившего должность генерал-губернатора от дел, надлежало бы по главному моему в Иркутской губернии начальству отобрать от того архимандрита Иоакима мне; но смерть, похитившая его жалостным образом, лишила тех сведений, каковые от него к отобранию следовали. Однакож за смертию того архимандрита остались в свите старшим преемником ваше преподобие, и все, что по беспрерывному его в Пекине чрез четырнадцать лет пребыванию случилось заметить, должно быть и вам в известности, особливо, что чрезвычайное и заслуживающее внимания. И для того, во исполнение объявленной вам Высокомонаршей воли Ее Императорского Величества, прошу ваше преподобие доставить мне на письме сведение, не представлялось ли иногда вам так, как бы и покойному архимандриту, искусного способа сведать о каких-либо в семь удаленном государстве происходящих обстоятелъствах, образующих их мысли, поведение и действия правительства, каковое не может быть нелюбопытно по оскудевающим инако способам иметь некоторые надежные известия о тамошних происхождениях. Кроме сего, за смертию трех учеников, должны вы показать по истине об оставшемся ученике Антоне Владыкине, с каким рачением и успехом производил он свое учение, как вы во всю вашу бытность в Пекине замечали его в поведении, словом, в таком ли он находился состоянии, с каковым он туда для чаемой пользы был отправлен. И во ожидании на все вышеписанное вашего отзыва с почтением остаюсь вашего преподобия охотный слуга (на подлинном подписано) Людвиг Нагель.
4.
Копия с копии.
Старец Алексей – правителю Иркутсого наместничества Лариону [Людвигу] Тимофеевичу Нагелю.
1795 ноября 27.
Ваше превосходительство, милостивейший государь. Исполняя почтеннейшее вашего превосходительства секретное предписание, данное мне от 6-го числа сего месяца, поспешаю вам, милостивейшему государю, нижайше донести.
Хотя бытность моя в столичном китайском городе Пекине под начальством архимандрита Иоакима не доставляла мне толь ближайших способов приобретать полезных для отечества нашего сведений, каковые обязан он узнавать [по] основанию данной ему из Государственной иностранной коллегии инструкции, которой содержаще и поныне мне неизвестно, особливо, что не предоставлено мне от него ничего более, как знать только должность свою, которая возложена по званию, на мне облежащему; однакож, по усердию моему для любезного отечества, не оставлял я, хотя посторонне, делать замечаниев моих, когда позволяли мне случай и обстоятельства, и потому осмеливаюсь изъяснить вашему превосходительству:
1. Во время бытности моей в Пекине неоднократно случалось мне слышать от посещающих отца архимандрита иезуитов, сильное уважение к тем великим произведениям, каковые совершались могуществом Всеавгустейшей Российской Самодержицы. Китайский государь, получая из разных европейских держав сведения о происшествиях в свете, подобно тем известиям, каковые в России из газет приобретаются, между прочим со удивлением замечал деятельтности воинских сил Ее противу всех тех восстающих неприятелей, которые дерзнули поднять оружие. Ему было известно страшное происшествие при взятии Очакова, кторого ограждение высоких стен, глубина рвов не удержали их неустрашимости. Самые иезуиты, горя любовью, с восторгом и признательностью говорили мне о власти и силе великой Государыни, управляющей великою державою совершенно под рукою Божиею.
2. Китайский государь желает иметь с Россией мир и доброе согласие по завещанию деда и отца своего; сие, как слышать им случилось от ученых из его подданных; а потому, хотя дверь кяхтинской торговли была затворена, о которой нам формально известно не было, кроме постороннего слуху, но к нашей духовной свите из политики, илй по другим каким видам, ни каких упрек или презрения оказывано не было. Сие доказывается производимым из ханской казны жалованьем, которое все мы, как месячное, так и трехлетнее, на платье получали в первый день месяца без удержания. Кроме того, свобода, которою мы пользовались отъездом на теплые воды в город Тунжу, к главной их пристани, дозволение ходить вокруг всего Пекина за называемые Чеминские стены служили для нас приятнейшим случаем, и ни от кого ни малейшего оскорбления не видели. Я, конечно, не имел бы, ваше превосходительство, хвалить той приязни, которою наша духовная свита пользовалась, если бы не видели ее от китайского двора в настоящем совершенстве. Но не скрою, милостивейший государь, и того сожаления, какое заметил я в рассуждении их подданных.
Ибо 3. Мне случилось знать о несчастье в прошлом 1784 и 1793 годах над некоторыми китайскими провинциями, от глада бывшем, во время коего бедные жители, снимая с дерев кору и листа, употребляли в пищу. Но и то не помогало: для усилившегося голоду решились съедать друг друга, наконец, оставив свои жилища, шли великими толпами в столичный город Пекин. Тут, ходя по улицам, водя с собою малолетних детей и жен, с великим воплем продавали; другие носили в корзинах младенцев по городу, а матери их, утомленные гладом, не могши ходить на испорченных ногах, кои они обыкновенно обшивают, валялись по улицам. Какое же они обращали на себя пекинских жителей в толь крайнейшем бедствии сожаление? – По истине, ничего. Весь народ оставлял их в презрении, говоря с гневом, что сии – худые люди, забвенные их богами, досадуя, пусть бы они умирали в своем месте, нежели ожидать от них тут такого же глада. Однакож, китайский государь, как приметно, имея естественную жалость к своему народу, определил из казны бедствующим дневную пищу, а к оставшим в жилища их посылает довольно серебра, круп для сохранения от гладной смерти. Но сие сделано только для одного чрезвычайного происшествия, а вообще довольно таких, кои, не имея одеяния, трясущиеся от мороза, умирают. Никто не воззрит на него жалостным оком, подтверждая тоже, что забыли их боги; ибо у высших за особенную честь поставляется гордость и надменность, а средние подражают ласкательством. Упражнение горделивых в веселостях,– собираясь в театры и трактиры, и никогда не мыслить ни о чьей бедности, исключая несколько тех, кои носят на себе бедных родителей, произнося о нищете их жалостные вопли: тем посылают какое ни есть подаяние, ибо вообще, по узаконениям китайского государя, отцы их и матери в почтении. Подлые ищут, и наблюдают, у кого случится по обещанию называемая чюфынза, т. е. убитая свинья; тут собираются сожрать, как им принадлежащее. Другие целый день таскаются по уличным комедиям и по чайным лавкам, где большая часть праздных нижних военных служителей не думают, что жена и дети не токмо наги, но и голодны, которым всякая трава служит пищею.
4. Здесь я осмеливаюсь включить и те происшествия, кои служить могут для единаго любопытства, как-то:
I. 1785-го года, летом, в ночное время, от страшной грозы внутри самого дворца сгорело в трех палатах великое число ханских сокровищей, которые были под наблюдением вельмож и других придворных казначеев, за что многие, по сомнительству, заключены были под стражу во узах; но китайский государь, быв после того на звериной ловле, отнеся все то несчастье на власть неба, приказал их освободить без всякого штрафа.
II. Китайский государь был в другую пору на той же звериной охоте, где нечаянно из-за гор поднялась туча с ужасною грозою; проливной дождь, протекая быстрою рекою, великое число бывших с ним офицеров, солдат и маркитанов подверг потоплению; сам государь с поспешностью едва мог спастися, жену его один мунгальский князь спас от потопления, получил за сие щедрое награждение.
III. Во время бытности хана в столичном городе, Нанжин называемом, одна из любимых его жен, как слышно, будучи непраздная, упала в реку, за которою бывшие служительницы сами по себе от страха пометались в воду, утонули.
IV. Слышно было, что китайский город, имени коего не упомню, построен был близ реки так, что несравненно расположено жительство нижее воды, ограждался стеною; нечаянно сделавшись на оной пролом, затоплены были жители все без остатку; спасся только бегством один начальник города на лошади.
V. 1792 г. имелось сильное трясение земли, какового почти не бывало, и того же году летом столь было великое множество саранчи, что вся на полях трава, посеянные хлебы, где она пала, без остатка поедены.
VI. В том же году, от бывших в июне, июле и августе месяцах сильных дождей, делались по полям наводнения, так что из разных мест делало развалины, во многих местах посеянные хлебы замыло, в некоторых селениях, даже и в самом Пекине, не одна тысяча домов опрокинулась в развалины.
VII. Случилось мне видеть обучающееся войско воинскому искусству, которое одето все в обыкновенное долгополое платье, н нет никакой от прочих разности. Собравшись оного в линию, примерно верст на 10, начальники смотрели на него поодаль с высоких холмов; знамена в нем почти мало видны. Начальное действие: слышен был нелепый трубный голос для поощрения своего или вызова на брань неприятельского войска. Потом начиналась изредка пушечная и ружейная пальба, так, чтоб, выстрелив, от 1000 сто человек убегали за фрунт, потом, от 50 человек выбегая по одному и по два, выстрелив, того скорее спешит обратно. В то время с неприятельской стороны, с подобным же ополчением выбегая, падают на землю, катаясь, кричат странным голосом, показывая вид побежденными; тогда уже наступает на них конница.
Впрочем, ваше превосходительство, хотя вкратце, конечно, мог бы еще сделать мое о тамошнем государстве изъяснение, ежели бы только не наскучить простотою смысла моего, но не в силах, милостивейший государь, теперь исполнить по причине утопленных мною записок в реке Селенге во время следования моего ныне из Кяхты, а доложу только, противу предписания вашего, о выехавшем со мною ученике Антоне Владыкине, который во всю свою в Пекине бытность оказывал к изучению манжурского и китайского языков довольное прилежание, так что, во время бытности моей обще с ним пред угринскими аньанами, получил в знании языков от них одобрение, похвальным поведением всегда обращал на себя, как от покойного священно-архимандрита Иоакима, так и от прочих наших духовных, уважение.
Затем, поручая себя в милостивое благоволение вашего превосходительства, с достодолжным моим к особе вашей высокопочитанием имею счастье назваться вашего превосходительства нижайший слуга старец Алексей.
5.
Выписка о бывшем в Пекине иеромонахе Алексее, что ныне Устюжского Николаевского Моденского монастыря игумен.
Без даты.
Упоминаемый в письме к его сиятельству вице-канцлеру от обер-гофмаршала графа Николая Петровича Шереметева, от 3 мая сего 1798, Устюжского Николаевского Моденского монастыря игумен Алексей, по учиненной в Коллегии иностранных дел справке, действительно, в 1780 г. отправлен был в Пекин с духовною свитою при архимандрите Шишковском, а по возвращении его оттуда в Россию в 1795 г., как он поданым прошением 7 июля 1797 г. в Коллегию иностранных дел представил, что он жалованья получил за 1794 г. в Пекине от новоприехавшего туда архимандрита Софрония, а при отправлении его из Иркутска в Москву выдано ему там же за 1795 г. из тамошней казенной палаты, и за 1796 и 1797 гг. июня по 26 число он не получал, а вследствие того и просил о выдаче ему оного. И как означенный игумен со дня возвращения оного в Россию более к ведомству Коллегии уже не принадлежал, то сия Коллегия и представила оное прошение его на рассмотрение Святейшему Синоду при доношении своем от 31 июля 1797 г., препроводя туда по принадлежности и его самого для определения к месту, а посему и должен он о доводящемся ему жалованье просить там, тем паче, что и отправление его в Пекин было по его-ж, Святейшего Синода, предписанию. Секретарь Алексей Лопов.
(Архив князя Ф. А. Куракина при Странноприимном доме князей Куракиных в Москве, том 166, стр. 240–249.)
