Прибытие в Ханькоу. Что произошло в Шанхае. Я начальник и подчиненный. Известия о новом наступлении на Советский Союз. Измена и контрреволюция.
В апрельский, по-летнему теплый день мы прибыли в Ханькоу. На пристани нас встретил Мазурин и еще несколько товарищей. Первыми их словами были: ну, ребята, мы не рассчитывали видеть вас живыми.
Шумной процессией мы двинулись к Локвуд-гарденс, где некоторое время были героями дня. Наши товарищи, однако, преувеличивали размеры действительно угрожавшей нам опасности: совершив контрреволюционный переворот и учинив гигантскую бойню в Шанхае, Чан Кай-ши все же сразу не решился порвать с Советским Союзом. Видимо, Ху Хань-мин и другие посоветовали ему сдерживаться в надежде на дальнейшую советскую помощь. Кроме того, как намекнул Мазурин, Чан Кайши, вероятно, считался с тем, что его сын обучался тогда в военном училище Советского Союза.
* * *
Из газетных сведений и бесед с хорошо информированными советниками мы узнали более точно, что произошло в Шанхае. 21 марта Шанхай перешел в руки южан. В город вошли их небольшие отряды, но еще до этого Центральный совет профсоюзов возглавил борьбу рабочих за изгнание войск северян. Они захватывали в боях оружие милитаристов, подвергали осаде и разоружали [110] полицейские участки. Рабочие фактически стали хозяевами Шанхая. Но вскоре в город подоспели крупные части Чан Кай-ши и явился он сам. Первая попытка разоружить рабочих не удалась. Кровавая бойня произошла 12 апреля. Организовал ее начальник штаба Чан Кай-ши, генерал Бай Чун-си.
* * *
Шанхайская расправа получила резонанс на мировой сцене. 9 мая 1927 г. министр иностранных дел Англия Остин Чемберлен объявил в парламенте, что вопрос о «зверствах в Нанкине» потерял свою остроту. Он решился сам собой благодаря событиям в долине Янцзы, радикально изменившим положение. По его словам, «истинные виновники — коммунистические агитаторы — наказаны китайскими националистами с такой жестокостью, на которую не была бы способна никакая иностранная держава. В Шанхае, Кантоне и других городах экстремистские организации разогнаны и их руководители казнены. Ответственные за насилия руководители уже наказаны с такой быстротой и полнотой, как это редко встречается в истории человечества».
Видел ли Чемберлен, читая это свое заявление, отрубленные головы, выставленные на перекрестках городских улиц, знал ли он, сколько десятков тысяч рабочих и студентов было принесено в жертву, чтобы утолить жажду китайских палачей и обеспечить спокойствие английских банков?
* * *
Как-то вскоре после моего приезда к нам зашла молоденькая жена одного из советников Вера Вишнякова. Из симпатии к эмансипированным женщинам-китаянкам, с которыми она много общалась, Вера одевалась как они. Моя жена уже давно обратила внимание на ее короткую навыпуск блузу, застегивавшуюся сбоку, на темную свободную юбку и гладкие стриженые волосы. Еще в апреле Вера приходила звать жену ехать с женами других советников в китайский город, так как в Ханькоу опасались бунта одного из ненадежных генералов и женщинам советовали перебраться в безопасное [111] место. Вера была из обеспеченной семьи, но еще в детстве все старые связи и привязанности были порваны, и трудно было найти человека более демократично настроенного, «опростившегося», как говорили в прошлом веке ходившие в народ интеллигенты, и открытого, чем Вера. Здесь же, в Ханькоу, она вышла замуж за военного советника Акимова. Она окончила Восточный институт во Владивостоке и теперь была переводчицей у Бородина, так же как и другая китаистка Тамара Владимирова, жена Иолка{8}. У Бородина секретарствовала и жена Тарханова — Милка Зубиетова. Женская часть колонии дополнялась приехавшей из Шанхая женой Вепринцева — Софьей Григорьевной, художницей, окончившей Строгановское училище в Москве.
* * *
Нам, конечно, дали несколько дней отдыха. Потом пришел Мазурин и сказал мне:
— Блюхер просил передать, что ты назначаешься начальником информационного бюро. Будешь следить за прессой, составлять сводки и держать его в курсе событий.
— Начальником? — спросил я. — А кто же подчиненные?
— Ты же. Понятно?
— Вполне.
— Ну, вот, завтра с утра приступай.
Обстановка была такая. Блюхер занимал особняк на набережной, на самом краю одной из бывших концессий. Он и Галина Кольчугина жили наверху. Информбюро помещалось в пустовавшем нижнем этаже. В мое распоряжение была предоставлена пишущая машинка и все приходившие шанхайские, пекинские и местные газеты на китайском и английском языках. В глубине комнаты стоял ротатор, на котором работал служивший у нас китаец. На этом ротаторе печатался журнал «Кантон». В больших аккуратно сброшюрованных выпусках этого журнала помещались статьи политического и военного [112] содержания, написанные работниками двух миссий — Блюхера и Бородина. Журнал начал выходить еще в Кантоне, отсюда и его название. При мне печатался последний, 11-й номер.
К 12 часам дня мои сводки бывали готовы. Их размножали на том же ротаторе в нескольких десятках экземпляров, я брал всю пачку, заносил один экземпляр Блюхеру, остальные — по заранее намеченным учреждениям и отдельным товарищам, заинтересованным в широкой информации.
* * *
Однажды утром, когда я только что пришел, вниз сошла Галина Кольчугина и сообщила, что ее направляют в мое распоряжение в качестве помощницы. Она будет печатать на машинке и вообще делать все, что я скажу. Мы принялись за работу.
Галина была умным и думающим человеком, со своим мнением, и мы бы, вероятно, спорили о том, что важно и что менее важно, какие материалы следует включать в сводку, а какие нет и в каком объеме. Это вызвало бы ненужные перерекания и потерю времени. К счастью, Блюхер беспрерывно вызывал ее наверх — она была все время нужна ему как секретарь, машинистка и переводчица. Через несколько дней она объявила мне, что больше приходить не сможет. Мы перестали вместе работать и остались друзьями.
* * *
Газеты приносили важные сведения. Нас очень взволновало сообщение о налете 12 мая английской полиции на советское торгпредство в Лондоне. Нападавшие рассчитывали захватить архив и «доказать», что Советский Союз ведет подрывную работу по всему миру, прежде всего в Китае и даже в самой Англии. Этим налетом английское правительство, задававшее тогда тон среди капиталистических держав, как бы показывало пример всем другим антисоветски настроенным правительствам. Результатом налета был разрыв дипломатических отношений между Англией и Советским Союзом.
Мы получили и другое ошеломляющее известие — об [113] убийстве в Варшаве русским белоэмигрантом советского посла в Польше Войкова. Все эти события были частью общего наступления капиталистических держав на Советский Союз с целью терроризировать его и принудить сдать свои позиции. Ведь тогда еще всерьез обсуждался абсурдный вопрос о царских долгах и Уркварт еще настойчиво вел переговоры о возвращении ему концессий.
* * *
Ханькоу, каким мы застали его в те майские дни, представлял собой одновременно картину революционного подъема и полного разброда. На историческую сцену выступила огромная самостоятельная сила — рабочие и крестьянские союзы, объединявшие к тому моменту миллионы людей. Крестьяне в целом ряде провинций действовали по собственному почину, захватывали землю, расправлялись с помещиками и их прислужниками. Рабочие стали хозяевами города, а пикетчики — символом власти рабочего класса. Камнем на шее у народных масс висели коалиционное правительство и милитаристские генералы, которые на словах готовы были к дальнейшей борьбе за революцию, на деле же могли в любую минуту изменить ей.
В Ханькоу тем временем накапливались иностранные корабли, их было уже сорок два, и они протянулись на четыре километра по реке против Ханькоу. Число иностранных военных кораблей во всем Китае дошло до 171. Постепенно стали ясны и экономические последствия измены Чан Кай-ши — он захватил прибрежные провинции Центрального Китая и фактически отрезал Ухань от остального мира, чем создал экономические трудности, дезорганизовал торговлю и финансы. Из столицы рабочих Ухань превратился в столицу безработных. Военный завод в Ханьяне был в руках генералов. На почве экономического кризиса возникло недовольство той части буржуазии, которая раньше поддерживала революцию, намечался ее отход от революционного лагеря. Приехавший в Ухань Ван Цзин-вэй бойко произносил речи и охотно подписывал воззвания, однако было ясно, что его приезд ничего не дал. На бумаге Чан Кай-ши был смещен с поста главнокомандующего и исключен из гоминьдана, но практически никаких действий против [114] него не предпринималось. Ван Цзин-вэй был в Шанхае, когда шло избиение рабочих, но он палец о палец не ударил, чтобы остановить бойню.
По газетным и живым сообщениям мы с тревогой следили за тем, как параллельно с развитием массового движения становились все отчетливее зловещие контуры нависшей над городом и всей территорией Уханя контрреволюционной опасности. Ободренный расколом в лагере революции империализм осмелел и ожесточился.
