header left
header left mirrored

China Brief Vol. XI, Issue 1, January 28, 2011

21 Марта 2011

CHINA BRIEF Volume XI  Issue 1 January 14, 2011

первоисточник


Двенадцатая пятилетка ускоряет гражданско-военную интеграцию  в оборонной отрасли Китая

L.C.Russell Hsiao

 

Китайский военно-промышленный (ВПК) несёт следы своего тёмного и беспокойного прошлого. Китайская военная промышленность всё ещё страдает рядом слабых мест и недоработками, но в последние годы был создан целый ряд новых видов высокотехнологического вооружения, что заметно повысило военную мощь страны и продемонстрировало реальный потенциал китайского ВПК. Такой значительный прогресс, в частности, был вызван реформами конца 90-х годов. Сейчас руководители Китая готовятся к решению задач 12-й пятилетки (2011-2015 гг), т.е. плановых задач, рассчитанных на следующие пять лет. Недавние заявления, сделанные высокопоставленными китайскими официальными лицами, показывают, что в грядущей пятилетке Пекин планирует ускорить проведение реформ в -оборонных отраслях. Эти инициативы, вероятно, будут способствовать развитию местных мощностей, росту технологий в национальной оборонной отрасли, интеграции оборонных и гражданских предприятий, и внесут существенный вклад с долгосрочную модернизацию национальной й мощи.

 

30 декабря 2010 года на совещании Рабочего комитета по науке, технике и промышленности национальной обороны 2011 года, состоявшегося в Пекине, заместитель министра Министерства промышленности и информационных технологий (МПИТ),  директор Государственного управления наукой, техникой и промышленностью в области национальной обороны (ГУНТПНО) Chen Qiufa озвучил семь главных задач, которые нужно решить в 12-ю пятилетку (2011-2015 гг.): 1) завершение научно-исследовательских работ в области го вооружения; 2) обращение к созданию основных высокотехнологичных промышленных мощностей; 3) ускоренное введение в производственную практику  научных и технических инноваций; 4) активное продвижение научных и исследовательских результатов в информационной области; 5) совершенствование интеграционных разработок по -гражданским системам двойной направленности; 6) расширение сотрудничества в глобальном масштабе; и 7) укрепление боевого духа в рядах численного состава военных резервистов (Xinhua Nwes Agency, 30 декабря 2010 г.).

 

Chen также заявил, что в первом же году 12 пятилетки (2011 г.) в числе основных задач будут следующие: сохранение как минимум 15-процентного -промышленного экономического роста в год; повышение -промышленной мощи основных производств; внедрение в производство научно-технических инноваций; расширение интеграции военных и гражданских отраслей; успешное выполнение таких крупных проектов, как исследование Луны, и поиск в гражданских отраслях потенциала для приложения в й области (Xinhua News Agency, 30 декабря 2010 г.; Ta Kung pao [Hong Kong], 31 декабря 2010 г.).

 

Сохранение хотя бы 15-процентного уровня годового роста экономики -промышленных отраслей могло бы укрепить научно-исследовательский потенциал китайской й промышленности и привести к развитию новых технологий с помощью инвестиций, сделанных компаниями, заинтересованными в развитии отраслей двойного использования в военных и гражданских секторах. Более того, расширяющееся присутствие китайского промышленности на международных рынках, в частности западных, позволило бы Китаю получить больший доступ к технологиям двойного использования и генерировать дополнительные потоки доходов, которые можно было бы направить на исследования в военных областях.

 

В одной из недавних статей в Global Times (приложение к People’s Daily) сообщалось, что в течение трёх–пяти лет 12-й пятилетки Китай планирует довести до конца реформы по привлечению военных отраслей к участию в акционерном капитале для того, чтобы ускорить процесс интеграции их с гражданскими компаниями и получить больше фондов с рынков капитала (Golbal Times, 7 января). В качестве одной из семи основных задач, стоящих в 12 пятилетке перед научными, техническими и промышленными отраслями с военным потенциалом, выделяется перевод китайского ВПК на рыночные рельсы для привлечения капитала и поощрения конкуренции внутри самого а, что, в свою очередь, окажет стимулирующее действие на исследования в инновационных областях и обеспечит необходимые системные потребности Народно-освободительной Армии.

 

Как пишет Global Times, завершение реформ также является одной из пяти целей, поставленных Госсоветом и Центральной военной комиссией, руководствующейся указаниями по улучшению деятельности научно-исследовательских и производственных систем вооружения и оборудования. «Программа развития науки и техники для целей национальной оборонной промышленности на период с 2006 по 2020 гг.» и аналогичная программа по гражданским предприятиям «Руководство к выполнению средне- и долго-срочных программ научно-технического развития на период 2006 – 2020 гг.», опубликованные в 2006 году, вместе представляют собой ный амбициозный план, составленный китайскими военными специалистами и преследующий создание условий для совершения технологического прыжка и выхода на лидерские позиции к 2020 году. По мнению китайского военного эксперта Liu Jiangping, «это руководство подняло военно-гражданскую интеграцию на уровень национальной стратегии. Это – путь к обновлению компаний через их активное участие в рыночной борьбе» (Global Times, 7 января).

 

Представляется, что ВПК Китая делает явные успехи, отказываясь от неэффективных и неоптимальных стандартов. Рыночные силы становятся всё более важным фактором, ведущим Китай к модернизации его ВПК. Как говорится в докладе Министерства обороны США «Тенденции в военно-оборонительной области в Китайской народной республике 2010 года», «Обеспечиваемые прямыми поставками зарубежных вооружения и технологий, реформы (в военных отраслях) помогли Китаю разрабатывать и производить высокотехнологичные системы вооружения, которые во многих областях используют технологию середины 90-х годов, а в некоторых – в частности, в области баллистических ракет – сегодня не уступают  никому в мире». Без сомнения, китайскому ВПК ещё предстоит борьба с трудностями и недостатками. Но, при ускорении, заданном реформами в военной промышленности, следует ожидать технологических прорывов, как в научно-исследовательских областях, так и в области производства вооружений, что поможет Китаю залатать бреши в технологии и производствах и стать вровень с  продвинутыми в военно-промышленном отношении державами мира.

 

L.C. Russell Hsiao  – редактор журнала China Brief, издающегося организацией The Jamestown Foundation.

 

 

 

Отразится ли на госпредприях Китая политика «Всеобъемлющего роста»?

 

Willy Lam

 

Стремление к достижению социального равенства и справедливости – наиболее часто декларируемое обязательство, которым китайские руководители клялись своему народу в прошлом году. В интервью, данном «Национальному Радио Китая» в конце прошлого месяца, премьер Wen Jiabao дал обещание «сделать общество более честным и справедливым», и практически повторил его в своём ставшим известным заявлении на Национальном Народном Съезде в марте прошлого года, сказав: «равенство и справедливость должны сиять ярче солнца». Лозунгом 12-ой пятилетки (2011 – 2015 гг.) стала формула «Всеобъемлющий рост», означающая, что все граждане должны получить возможность в равной степени участвовать в захватывающем экономическом строительстве (Xinghua News Agency, 14 марта 2010 г.; People’s Daily, 26 декабря 2010 г.; China News Service, 5 декабря 2010 г.). Но ничто так не препятствует реализации идеалов  равенства и справедливости, как особые привилегии (и громадные прибыли) у 129 предприятий, находящихся под централизованным руководством государства (госпредприятия). Заметны признаки того, что последние 20 месяцев своего пребывания во власти администрация Hu Jintao-Wen Jiabao была полна решимости, как говорят в самом Китае, вернуть народное богатство (в том числе гигантские госпредприятия) самому народу. Однако велики и шансы того, что, большое экономическое и политическое значение госпредприятий, а также их прочная связь с руководством Коммунистической партии Китая (КПК) позволит этим символам государственного капитализма обойти все преграды на пути защиты своих интересов.

 

Через тридцать три года, прошедшие с начала реформ и эры открытых дверей, партийно-государственный аппарат всё ещё мёртвой хваткой держит за горло экономику. 129  руководимых из Центра госпредприятий (именуемых также «yangqi») имеют монополию на газовые и нефтяные поставки, на добычу минералов и электроэнергии, на банковские и страховые операции, на телекоммуникационные и транспортные сети, а также на воздушно-космическое пространство и систему обороны. Хотя многие из этих 129 так называемых конгломератов «авианосцев» зарегистрированы на китайских (а также для некоторых операций – на гонконгских и нью-йоркских) фондовых биржах, не менее половины их акций находится в распоряжении центрального правительства. (Xinhua News Agency,  1 августа 2010 г.; Global Times, 19 октября 2010 г.).

 

Теоретически госпредприятия находятся под строгим министерским присмотром Комиссии по надзору за государственными ресурсами и управлению ими  (КНУГР).

Члены совета директоров, а также высшие руководители госпредприятий назначаются этой Комиссией по согласованию с Организационным отделом КПК. На практике же эти мастодонты ведут себя так, как будто они сами себе закон. Своим статусом «государства в государстве» они обязаны нескольким факторам. В 2009 году их активы, вместе взятые, составили 21 триллион юаней (3,17 триллиона долларов), т.е. 61,7% от ВВП. В 2009 году они заплатили налоги в сумме 1,15 триллиона юаней (173,45 миллиарда долларов), т.е. более 17 процентов от общего содержания государственной казны (Reuters, 6 сентября 2010 г.; China News Service, 13 августа 2010 г.). Также значим тот факт, что большинство руководителей и высших директоров госпредприятий – это опытные партийные кадры, многие из которых являются рядовыми членами или кандидатами в члены Центрального комитета КПК. Более того, непропорционально большое число «князьков» (как именуют отпрысков постаревших партийцев) оказываются «хозяевами» этих гигантских государственных фирм. Так, вице-губернатор провинции Shanxi, Li Xiaopeng, сын бывшего премьера Li Peng, возглавлял энергетическую корпорацию «группу China Huaneng». Сестра Li, Li Xiaolin, прозванная китайской «королевой энергетики», является председателем Международной энергетической корпорации Китая (Sydney Morning Herald, 2 октября 2010 г.; Financial Times,  29 марта 2010 г.).

 

Преимущества в положении госпредприятий не отвечают распространённым в общественном сознании понятиям социально-экономического равенства и справедливости. Во-первых, их доходы считаются неприлично высокими. В 2010 году 129 госпредприятий, руководимых из центра, получили около одного триллиона юаней (150,83 миллиарда долларов) чистой прибыли, что на 50% больше, чем в 2009 году. В первой половине прошлого года только  четыре государственных коммерческих банка зарабатывали в среднем 1,4 миллиарда юаней (211,16 миллионов долларов) в день (China News Service, 30 августа 2010; People’s Daily, 29 декабря 2010 г.). Баснословные налоги, которые платят эти мастодонты, не воспринимаются как существенные источники благосостояния простых китайцев. Даже в официальных средствах информации появлялись призывы в адрес госпредприятий поделиться своим богатством с народом. В необычном для себя комментарии газета People’s Daily указывала, что «народ всё больше обращает внимание на то, как распределяются и используются доходы [госпредприятий]». «Когда же народу что-нибудь перепадёт от доходов, загребаемых государственными предприятиями?», спрашивал рупор Коммунистической Партии Китая. Ему вторила газета China Youth Daily: «С доходом, превышающим один триллион юаней, госпредприятиям следовало бы возвращать побольше денег народу». Более того, хоть КНУГР в последние годы и установила потолок для вознаграждения руководящих работников, средняя зарплата работников госпредприятий в пять раз превышает зарплату работников негосударственного сектора ( Stockstar.com, 8 августа 2010 г.; Sina.com, 17 декабря 2010 г.; Ifeng.com, 20 декабря 2010 г.; China Youth Daily, 4 января).

 

Частично в ответ на вопли отчаяния общественности Госсовет 28 декабря предложил большинству контролируемых Центром госпредприятий поделиться с государством большими суммами из их дивидендов. С 2011 года наиболее рентабельные госпредприятия, в том числе и принадлежащие газо-нефтяным, табачным, телекоммуникационным и энергетическим секторам, будут должны, после уплаты налогов, отдавать правительственной казне 15% своих прибылей, а не 10%, как сейчас. Более того, госпредприятия, принадлежащие таким секторам, как торговый, строительный, транспортный, горнодобывающий и сталеплавильный, будут обязаны выплачивать правительству 10% от своих оставшихся после выплаты налога доходов, вместо нынешних 5%. Большая часть новых поступлений должно по идее пойти на финансирование новообразованных общественных служб, а также на выплаты по социальному обеспечению (People’s Daily, 31 декабря 2010 г.; Financial Times, 30 декабря 2010 г.; Wall Street Journal, 29 декабря 2010 г.). Несущественная поправка в сторону повышения  выплат, однако, вряд ли позволит кому-то откусить достаточный кусок от экономического пирога, который выделен госпредприятию.

 

Официальное объяснение причин, по которым госпредприятия наделены особыми привилегиями, сводится к тому, что эти так называемые «радетели за народ» якобы когда-нибудь развернутся в международные корпорации и возглавят модернизацию всей экономики. Правда, что в списке журнала «Форчун» сейчас 54 госпредприятия, руководимые непосредственно из центра (среди них, в частности, три нефтегазовых монополии и четыре государственных коммерческих банка), в то время как в прошлом году таковых было 43 (Xinhua News Agency, 9 июля 2010 г.; People’s Daily, 10 июля 2010 г.). Хотя эти китайские гиганты уже сравнялись в размерах с известными в мире международными корпорациями, они не могут похвастаться ни своей производительностью, ни новизной своих технологий. Как признал в декабре вице-председатель КНУГР Huang Shuhe, «остаётся нерешённым вопрос о судьбе ряда крупных, но слабых госпредприятий». «Их производительность всё ещё значительно отстаёт от производительности предприятий мирового класса», указывает он (China News Service, 29 декабря; Sina.com, 30 декабря 2010 г.).

 

Вместо того чтобы устанавливать новые стандарты в инновациях и производительности на своих производствах, многие государственные корпорации воспользовались своими накопленным припасами, и стали активно проявлять себя на самом популярном ныне рынке – рынке недвижимости. Основная причина нестабильности китайского имущественного сектора заключается в том, что компании, в том числе и госпредприятия, скупают участки земли и занимаются явной спекуляцией. Чтобы бороться с нерациональной активизацией в области недвижимости, в марте прошлого года Пекин приказал 78 госпредприятиям, руководимым из центра, покинуть имущественный сектор. Подчинились приказу пока что только девять. В прошлом месяце Международная китайская торгово-инвестиционная компания (МКТИК) за 6,3 миллиарда юаней (950,23 миллиона долларов) выкупила ценный участок земли в районе Пекина. Это была крупнейшая сделка по земле, проведённая в столице в 2010 году. Всё меньше и меньше становится представителей средних и профессиональных классов, не говоря о служащих и рабочих-мигрантах, которые способны покупать и содержать квартиры по таким заоблачным ценам, и это ещё больше усугубило обречённость массового населения на социальное неравенство (Huanqiu.com, 28 июля 2010 г.; Nanjang Daily, 27 июля 2010 г.; Ming Pao [Hong Kong] 23 декабря 2010 г.).

 

В равной степени значим и тот факт, что Пекин и не планирует когда-либо открыть доступ представителям частного сектора, самого крупного поставщика рабочих мест в стране, к тем многочисленным доходным отраслям, которые монополизированы госпредприятиями. По мнению специалиста по социальным вопросам  Нанкинского университета Shen Kunrong, главная причина несправедливого распределения национального дохода – это «существование монополии и несправедливой конкуренции», о чём и свидетельствует привилегированный статус госпредпиятий. Как считает известный экономист Li Yining, «вопрос о том, что нужно продвигать, а что придерживать – госпредприятия или частные фирмы – можно решать на основе справедливой конкуренции». Профессор Пекинского университета указывает, что негосударственные компании всё ещё страдают от дискриминации при их обращении в банки за займами или  в одну из двух фондовых бирж Китая с целью получения государственных ценных бумаг (Xinhua News Agency, 21 июля 2010 г.; People’s Daily, 6 сентября 2010 г.). Печальное положение негосударственного сектора иллюстрируется простой статистикой. В 2009 году общая сумма доходов всего лишь двух госпредприятий («China Mobile» и «China National Petroleum Corp») составила 218,55 миллиарда юаней (32,96 миллиарда долларов), превысив на 600 миллионов юаней (90,5 миллиона долларов) общую прибыль пятисот наиболее жизнеспособных частных компаний (Huanqiu.com, 30 августа 2010; Guangzhou Daily, 22 августа 2010 г.).

 

По ряду причин (среди которых – подготовка к ожидающимся антидемпинговым судебным разбирательствам) в последние несколько лет Пекин уговаривал Соединённые штаты и Европейский Союз дать Китаю «статус полноправной рыночной экономики». Этот вопрос будет, по всей видимости, фигурировать и в беседах, которые президент Hu будет вести с американскими представителями во время своего с нетерпением ожидаемого государственного визита в Вашингтон в конце этого месяца. Суть дела, всё же, продолжает заключаться в том, что в течение 10-х гг. госпредприятия будут продолжать подаваться как структуры, призванные играть более важную роль в экономике. С начала глобального финансового кризиса в китайской экономике зародилась тенденция, именуемая «guojin mintui», согласно которой госпредприятия шагают вперёд, а частные фирмы отстают. С 2005 по 2009 гг. активы госпредприятий по всей стране подскочили с 25,4 триллиона юаней (3,83 триллиона долларов) до 53,5 триллиона юаней (8,07 триллиона долларов), а объём их совместных продаж вырос с 14,2 триллиона юаней (2,14 триллиона долларов) до 24,2 триллиона юаней (2,65 триллиона долларов). Представитель КНУГР Wang Yong отметил, что 12-я пятилетка будет «плодотворным этапом для реформы и для развития государственных фирм». «Госпредприятия будут продолжать играть ведущую роль в национальной экономике», указывает он (Caing.com, January 7; Finance.qq.com, 7 января). КНУГР и другие партийно-государственные учреждения вынашивают амбициозные планы по превращению к началу 20-х гг. по крайней мере 50 госпредприятий в конкурентоспособные международные корпорации.

Партийные лидеры боятся, что разрушение базы для построения государственного капитализма китайского типа может привести к ослаблению политической хватки у КПК. Как указывает представитель Комиссии Wang, госпредприятия являются не только «важной опорой национальной экономики», но и «важным фундаментом партийного и руководящего статуса КПК» (New York Times, 29 августа 2010 г.; Xinhua news Agency, 4 сентября 2010 г.; Ming Pao, 25 декабря 2010 г.; SASAC.gov.cn, 27 августа 2010 г.). Несмотря на популистский слог авторов 12-й пятилетки, для партийного руководства, по-видимому, не существует сомнений в необходимости сохранять статус коммунистической партии как вечно руководящей силы, а это гораздо важнее, чем какие-то абстракции типа «равенства» и «справедливости».

 

 

Willy Wo-Lap Lam. Доктор философии, Старший научный сотрудник Фонда Джеймстауна. Он работаевт в должности старшего редактора в международных среждствах информации, в том числе и в Asiaweek newsmagazine, South China Morning Post, и в Asia-Pacific Headquarters of CNN. Он является автором пяти книг, посвящённых Китаю, среди которых недавно опубликованная «Сhinese Politics in the Hu Jintao Era: New Leaders, New Challenges». Lam – адъюнкт-профессор китайских кафедр при Акитском Международном университете (Япония) и Китайском университете Гонконга.

 

 

 

Оценка влияния министерства госбезопасности на выбор курса внешней политики

 

Peter Mattis

 

В декабре прошлого года на совещании руководящей группы по национальной безопасности в городе Chuzhou местные чиновники, пожалуй, дали фору работникам муниципального министерства государственной безопасности (МГБ), хотя на совещании обсуждалась некая «Директива Анхуйского отдела госбезопасности» (Chuzhou City Web Portal, 31 декабря 2010 г.). Это событие породило сомнение в правильности той  традиционно принимаемой точки зрения, что политическая значимость МГБ растёт, и поставило интересный вопрос, как меняется влияние МГБ на выбор Китаем своего политического  курса.

 

Широко известный отчёт, составленный по данным проведённых интервью и вышедший в сентябре прошлого года, показал, что МГБ играет возрастающую роль в выборе курса внешней политики Китаем [1] . Возможно, так оно и есть, но представленные интервью не объясняют, в чём заключается этот рост. Влияние, оказываемое разведывательными службами на проведение внешней политики, зависит от качества собранной ими информации и от того, насколько влиятельны руководители этих служб в среде ключевых лиц, делающих политику. Если начальник службы разведки не пользуется авторитетом сам, то тогда степень авторитета его службы будет зависеть от успехов в её деятельности. Роль МГБ в определении политического курса могла бы возрастать по мере расширения интересов Китая за его рубежами, что дало бы МГБ возможность выйти из тени его соперников-бюрократов при решении вопросов внутренней безопасности.

 

Настоящая статья рассматривает вопрос о роли, которую играет МГБ при выборе политического курса Китая, сквозь призму оценки министров госбезопасности с начала основания этого министерства в 1983 года. Через них лучше всего представить себе состояние МГБ, так как все они находились на государственных должностях. По характеристикам персоналий руководства МГБ аналитики могут увидеть, чем является разведывательная деятельность: ступенькой карьерной лестницы; совмещением, главным образом, политической работы с разведкой или протокольным рангом.

 

Свидетель создания министерства: Ling Yun (1983 – 1985 гг.)

 

Ling Yun был карьерным служащим Министерства общественной безопасности, выросшим до заместителя министра, которым являлся до и после Культурной революции (Globe and Mail, 22 июня, 1983 г.) [2]. Мы не много можем узнать о его карьере. Его отношение к политическим фракциям начала эпохи реформ не ясно, известно только его общая ориентация на нейтральных в идейном отношении прагматистов, продвигающих реформы в жизнь.

 

Из некролога, написанном в соавторстве и посвящённом заместителю министра общественной безопасности Xu Zirong, а также интервью, данного агентству Синьхуа, видно, что Ling  поддерживал реформы, проводимые Deng Xiaoping’ом, а также усилия последнего, направленные на деполитизацию разведывательных служб. Ling пишет: «[Xu] часто призывал рабочих извлекать истину из фактов и удерживаться от безосновательных подозрений в отношении своих товарищей». Ling и его соавтор также одобряли стремление Xu ставить интересы народа в центр своего внимания и его готовность знакомить Центральный комитет с заботами народа через предоставление «очень подробных отчётов, основанных на фактах» (Renmin Ribao, 5 апреля 1979 г.). Взгляды Ling на обязанности МОБ и на формы борьбы с контрреволюционными преступлениями демонстрируют его общую ориентацию на проведение реформ. В своём интервью агентству Синьхуа Ling сказал, что он «твёрдо против вопросов, в решении которых слышится идеологический подтекст» обращения к МОБ, и развил эту мысль замечанием, что это правило было нарушено лишь «Бандой Четырёх». Нельзя использовать службы безопасности для того, чтобы насаждать дисциплину КПК, пока не будет установлено, что кто-то совершает действия по «свержению диктатуры пролетариата». (Xinhua News Agency, 30 июня 1979 г.).

 

Шпионский скандал, судя по сообщениям, положил конец менее, чем двухлетнему пребыванию Ling’а на службе. В 1985 году ЦРУ, говорят, помогло одному высокопоставленному агенту стать перебежчиком и покинуть Китай. Этот перебежчик, Yu Zhengsan, был рядовым чиновником в МГБ и происходил из политически подкованной семьи. Yu также предоставлял разведывательные данные, которые помогли американской контрразведке отыскать следы Larry Wu-Tai Chin’а, вышедшего на пенсию лингвистического аналитика ЦРУ, занимавшегося шпионской деятельностью с 40-х гг. С другой стороны, говорили, что Ling как будто проиграл какой-то спор с дочерью Deng Xiaoping’а, Deng Rong, которая каким-то образом сумела воспользоваться шпионским скандалом [3]. После своей отставки Ling надолго исчез из поля зрения и появился только для того, чтобы сыграть скромную роль почётного председателя Общества полицейских Китая (Xinhua News Agency,  28 мая 1992 г.).

 

Ранняя отставка Ling’а возвращает нас к первоначальному вопросу: насколько сильно и влиятельно МГБ? И подсказывает ответ. Случай с отставкой Ling’а, возможно, говорит о том, что у него не было значительных политических связей. Как карьерный работник МОБ Ling скорей всего был профессиональным полицейским, но дилетантом в политике. Возможно, он не умел ни раньше других отыскивать нужную информацию, ни скрывать свои открытия от соперников. Но важнее признать, что, если слухи о споре с Deng соответствуют истине, то значит Ling не был членом никакой фракции, несмотря на свои, в общем, реформистские настроения. Одно только это уже могло сделать Ling политически уязвимым.

 

Самый долгий срок: Jia Chunwang (1985 – 1998 ГГ.)

 

Неожиданный уход Ling’а возвестил начало новой эры в истории МГБ. Тринадцатилетнее пребывание Jia Chunwang на посту могло бы дать ему возможность увидеть экспансию МГБ. Jia – уникальный министр госбезопасности в том смысле, что карьеру он себе сделал вне МГБ, а во время своего избрания он уже был восходящей звездой.

 

Jia находится в родстве с такой знаменитостью как Hu Jintao. Как и другие представители элиты его поколения, Jia был членом группировки «Tsinghua», выпестованной директором университета Jiang Nanxiang. После окончания вуза в середине 60-х гг. Jia был оставлен в при университете в качестве «двойного» кадра, выполняющего также функцию партийного работника в группировке Tsinghua [4]. В 1983 г. Jia был среди тех молодых чиновников, которых готовили к работе на высоких должностях (Jia предполагали сделать заместителем секретаря пекинского отделения партии, а Deng в это время уже интересовалась более взрослыми кадрами.) Перед Jia, возможно, открылись более широкие перспективы, когда он стал сотрудничать с вице-премьером Qiao Shi. В 1987 году Qiao стал членом политбюро, и ему был поручен надзор за Центральной партийной школой и секретариатом КПК. Возможно, что эти должности сыграли роль щитов для Jia и облекли его политическими полномочиями, позволившими ему привлечь МГБ к процедуре компрометации секретаря пекинского отдела партии Chen Xitong в 1995 г. (Ming Pao, 28 апреля 1995 г.).

 

История МГБ начиналась с создания центрального министерского штаба и небольшой горстки его провинциальных отделов. К концу срока службы Jia МГБ имело свои отделения уже в каждой провинции, в каждом провинциальном городе и в многочисленных муниципалитетах. Территориальное распространение шло тремя волнами [5]. Первая волна – 1983-84 гг. – закончилась появлением самого министерства и горстки отделений в таких важных пунктах, как Пекин, Шанхай, Фуйянь и Шаньдун. Вторая волна пошла после 1986 года и оставила свой след в районах Tianjin, Chongqing, Jiangsu, Zhejiang, Hainan и др. Последняя волна в середине 90-х гг. покрыла такие оставшиеся пробелы в сети государственной безопасности, как Anhui и Jiangxi. Создание МГБ привело Jia в кандидаты в члены политбюро ещё до партийного съезда 1997 года (South China Morning Post. 29 мая 1997 г.).

 

Политическому восхождению Jia, однако, не суждено было совершиться. Контроль Qiao за созданием структуры системы безопасности и политико-юридического аппарата, который он выстраивал с середины 80-х гг., вызвал недовольство политических сотрудников, которыми руководили Jiang Zemin и Li Peng (South China Morning Post, 2 марта 1998 г.). Вместо повышения по службе, Jia был переведён – возможно, против своей воли и каким-то боковым поветрием – в МОБ. Возможно, что уход Jia ознаменовал начало политического подъёма МОБ, кульминацией которого в 2003 г стало назначение члена Политбюро Zhou Yongkang министром общественной безопасности. Ходили слухи, что Jia был снят за провалы в разведывательной работе на Тайване и в Тибете (South China Morning Post,  19 марта 1998 г.). 

 

Безошибочный выбор:  Xu Yongyue (1998-2007)

 

В связи с избранием нового главы МГБ во время проведения 15-го партийного съезда в 1997 году и созванного вслед за ним Национального народного Съезда вокруг назначений на должности в Госсовете во фракциях поднялись волнения. Кое-кто из протеже Qiao  ушёл на пенсию, кое-кто был переведён в другие подразделения. Те же, кто остался, такие как, например, Jia, вероятно, были под крылышком Jiang Zemin (South China Morning Post, 17 марта 1998 г.). С самого начала Jiang пытался подчинить себе МГБ, предлагая на место заместителя начальника генерального штаба (разведки) кандидатуру Xiong Guangkai. И не ясно, что же помешало тому получить это место: либо собственный уход Xiong’а, либо  удержание его военными подразделениями, либо фракционное соперничество (South China Morning Post, 18 марта 1998 г. 2 марта 1998 г.).

 

Продвижение по службе помогло Xu Yongyue выйти из длительного забвения, в котором он пребывал с 1994 года в качестве заместителя секретаря партийного комитета от Hebei, занимающегося политико-юридическими вопросами. Ранее Xu служил «mishu» у Chen Yun в течение последних десяти лет жизни старейшего государственного деятеля, и также в качестве «mishu» при министерствах культуры и образования. Он также был князьком и «двойным кадром», работавшим в Университете общественной безопасности после окончания вуза в 1961 г. [6]. У Xu были все политически безукоризненные мандаты, позволявшие ему претендовать на более высокие звания и должности. Патрона его к тому времени уже не было в живых, и у него не было полномочий, дающих ему властную самостоятельность. Выбор, павший на него, устроил всех, возможно, именно из-за его неспособности угрожать чем бы то ни было более важным политическим фигурам.

 

В отсутствие политической власти у Xu МГБ лишилось своего влияния в пользу МОБ и военной разведки. Xu был только кандидатом в члены Центрального комитета, и по своему положению Jia в МОБ его превосходил. Даже когда в 2002 году на 16–м партийном съезде Xu был выбран полноправным членом, Zhou Yongkang, преемник Jia, был уже в Политбюро Государственным советником по политико-юридическим вопросам. Протокол не отражает истинной степени потери авторитета МГБ, пока им руководил Xu.  Во-первых, Xiong перешёл в Ведущую группу по делам Тайваня, оставаясь военным разведчиком – что могло быть воспринято как укор в адрес МГБ за промахи военной разведки, допущенные по Тайваню, или как потеря доверия к Xu (Sing Tao Jih Pao, 7 мая 1998 г.; Straits Times, 23 ноября 2000 г.). Во-вторых, вступление Китая во Всемирную торговую организацию (ВТО) в 1999 году предвещало приток зарубежных производств, отсутствие которых до тех пор вызывало растущую озабоченность. Большие контакты с иностранцами стали достаточно серьёзным основанием для создания МГБ в 1983 году. Но на политико-юридической конференции член Постоянного комитета Политбюро Wei Jianxing заявил, что вступление Китая в ВТО сделало более насущной работу по обеспечению общественной безопасности (Xinjua News Agency, 2 декабря 2000 г.).

 

Следующий удар по доверию к МГБ нанесла внезапная замена Xu в августе 2007 года. Как обычно, никакой внятной информации не поступало, но судя по некоторым отчётам, Xu оказался объектом скандальных слухов, появившихся в связи с отставкой министра финансов (South China Morning Post, 31 августа 2007 г.; Straits Times, 31 августа 2007 г.). Официальное обоснование ухода Xu – возрастной ценз, согласно которому он должен был уйти на пенсию, не дожидаясь решения Национального народного Съезда, который должен был состояться весной 2008 года (Xinhua News Agency, 30 августа 2007 г.).

 

От внутренней политики к внешней: Geng Huichang (с 2007 года по настоящее время)

 

Ещё меньше известно о нынешнем министре Geng Huichang’е, который стал им после министерской перетряски в августе 2007 года. Комментаторы в своё время намекали на то, что Geng был человеком Hu Jintao и что Hu пошёл на кадровые перестановки, зная, что результаты 17-го партийного Съезда будут неудовлетворительными.

 

Geng вернул МГБ профессионалам. В течение 80-х гг. Geng служил в Пекинском институте международных отношений при МГБ и в Китайском институте современных международных отношений (КИСМО). В начале 90-х гг. он был президентом КИСМО. Но непосредственно до того, как стать замминистра, Geng также побывал в должности помощника министра (Ming Pao, 10 сентября 2007 г.). Самая яркая черта Geng’а – это его опыт аналитика и знатока зарубежной жизни, что контрастирует с профессиональным профилем его предшественников – обеспечением общественной безопасности и решением политико-юридических вопросов.

Сравнивая Geng с его соперниками-бюрократами, можно сказать, что он уступает министру общественной безопасности и государственному советнику Meng Jianshu. Geng получил полноправное членство в Центральном комитете на 17-м партийном Съезде, но определить его отношение к военной разведке не так просто.

Заключение. Объяснение: влияние без полномочий

Интервьюируемые для авторов отчёта «SIPRI», посвящённого основным деятелям в области внешней политики Китая, заявили, что МГБ было «тем набирающим силу национальным фактором, чьё влияние переходит отраслевые границы и сказывается на  внешнеполитической жизни». Они намекали на то, что Олимпийские игры в Пекине, бунты в Тибете и Xinjiang’е в 2008 и 2009 годах соответственно, сыграли на руку авторитету МГБ. Авторы отчёта характеризуют членство Geng в Ведущих малых группах  по вопросам внешней политики и Тайваню как дополнительное свидетельство того же [7].  Как показывают совещание в Chuzhou и вышеприведённый анализ, рост авторитета МГБ внутри страны – ещё не объясняет причину роста его внешнеполитического влияния.

Если бунты в Тибете и Xinjiang'е связывались с деятельностью зарубежных группировок, то это скорее говорит о провале в работе МГБ, чем о его успехе. Если ответственность за провал возлагалась на МГБ, то в выигрыше, по-видимому, оказывается МОБ. Во-вторых, как сообщают газеты Гонконга, МГБ всегда участвовало в ведущих малых группах, специализировавшихся на внешнеполитических вопросах. Если признать, что влияние МГБ на внешнюю политику Китая растёт, то возникает вопрос: Что же изменилось?

Изменения как в характере соперничества, так и в потребностях, как представляется, складываются в пользу признания расширения влияния МГБ на выбор внешнеполитического курса. Как видно из нашего анализа, когда структура не имеет политической власти, влияние её зиждется на её объективной пользе и необходимости. Политики высшего ранга, такие как Hu, понимают необходимость в приглашении работников МГБ на обсуждение своих профессиональных вопросов и в учёте их мнения. Что касается пользы, то опыт Geng'а подсказывает, что руководство хочет, чтобы МГБ  интересовалась и тем, что происходит на территории за пределами национальной границы, а не только этническими группировками на периферии китайской территории. Это может означать, что Zhongnanhai желает обустроить китайскую службу внешней разведки по образцу американского ЦРУ.

Второе главное изменение – экспансия китайских интересов за рубежом, что требует качественного улучшения деятельности разведки. Это уже достаточно ясно следует из ряда документов, но из некоторых документов также следует, что серьёзные изменения происходят и в умах китайцев. Год назад директор Fudan’ского университета американских исследований Shen Dingli выступил со статьёй, помещённой напротив редакционной полосы, в которой защищает идею организации военных китайских баз за рубежом, так как, по его мнению, реальные угрозы Китаю исходят не от традиционных недостатков в структурах внутренней безопасности, а от стран, которые способны закрыть доступ Китаю к торговле (China. org.cn. 28 января 2010 г.). Большинство обозревателей подчеркнули симпатию Shen’а к идее организации военного флота и военных баз за рубежом. Однако основная идея Shen’а – это то, что Китаю противостоят государства, мощь которых известна, а намерения – нет. Намерения зарубежных стран могут контролироваться и разоблачаться только с помощью разведки. Если МГБ успешно строит свои структуры внешней разведки для решения этой задачи, то значит его влияние, безусловно, усиливается. 

Peter Mattis  – кандидат Военной Академии по вопросам безопасности при Университете Джорджтауна. Пишет диссертацию, посвящённую китайской разведке. Имеет пятилетний опыт научно-исследовательского анализа вопросов китайской политики.

 

Примечания:

Lina Jacobson and Dean Knox, “New Foreign Policy Actors in China,” (SIPRI Policy Paper, No. 26, Сентябрь 2010).

МГБ было образовано в 1983 году, после объединения следовательского отдела КПК с отделами разведки и контрразведки Министерства Общественной Безопасности (МОБ).

Howard O.DeVore, China’s Intelligence and Internal Security Forces, (Couldson, UK: Jane’s Information Group, 1999): Chapter 3.

Li Cheng, China’s Leaders: The New Generation (Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers, 2001): 89-90, 104-106.

Этот абзац написан на основе данных о кадровых назначениях в провинциальных структурах в 80-х и 90-х гг.

Li, China’s Leaders, 22-223;China Vitae Profile for Xu Yongyue.

Jakobson and Knox, “New Foreign Policy Actors in China,” 12.

 

 

 

Китайско-турецкое стратегическое партнёрство: что показал «Анатолийский орёл 2010»

By Chris Zambelis

 

С 2001 года проводимые Турцией ежегодные военные манёвры «Анатолийский Орёл» на авиабазе Кониа в центральном Анатолийском районе Коньи, являются главным мероприятием в ряду усилий, которые она предпринимает для поддержания своей военной готовности и укрепления отношений с военно-воздушными силами Соединённых Штатов и союзников по НАТО. «Анатолийский Орёл» также работает на упрочение связей между Турцией и рядом её территориальных партнёров (особенно с Израилем), а также с Иорданом, Пакистаном и Объединёнными Арабскими Эмиратами (ОАЭ). Почётным гостем Турции на учениях, проходивших с 20 сентября по 4 октября 2010 года, однако, был Китай. Хотя Китай сотрудничает со странами НАТО и другими членами международного сообщества в борьбе с пиратством в водах стран Африканского рога, его участие в «Анатолийском Орле» – первый случай участия его в объединённых учениях со страной-членом НАТО (Hurriyet [Istanbul], 20 октября 2010 г.; Xinhua News Agency, 10 января 2009 г.).

На манёврах были представлены турецкие истребители, созданные по американским чертежам, а именно построенные в США «Фантомы F-4E», а также построенные в России и находящиеся на вооружении воздушного флота Народно-освободительной армии (ВФНОА) «Сухой СУ-27 (Flanker)» (Asia Sentinel [Hong Kong], 7 октября 2010 г.). Ходили слухи, что когда Турция провела манёвры со своими современными «Сражающимися соколами» (F-16 Fighting Falcon) американского производства, в Вашингтоне и Брюсселе зародились опасения, что секретная американская и натовская технология может попасть в руки китайцев. Турецкие официальные лица отвергают эти подозрения, заявляя, что они делают всё для сохранения секретов новейших технологий, что подтвердил и официальный Вашингтон (Today’s Zaman [Istanbul], 11 октября 2010 г.; Reuters, 9 октября 2010 г.). Во время учений был разыгран воздушный бой и продемонстрированы другие показательные выступления. Но главные вопросы, касающиеся подробностей важных аспектов учений, остались. Например, так и неизвестно точное число китайских истребителей, участвовавших в учениях (Aviation Week, 30 сентября 2010 г.; Asia Sentinel, 7 октября 2010 г.).

Какое бы внимание не привлекало к себе присутствие ВФНОА в Турции, самый большой интерес к китайскому участию в «Анатолийском Орле 2010» вызвало в конечном итоге значимое отсутствие двух постоянных для таких учений участников, а именно США и Израиля. Ослабление турецко-израильских отношений со времени вторжения Израиля в Газу в декабре 2008 года, а также из-за продолжающихся оккупации и осады территории (характер этих отношений выстраивался десятилетиями и получил известность как стратегическая ось, объединявшая две наиболее сильные военные державы региона) привело Анкару к отказу от международной составляющей «Анатолийского Орла 2009», в которой Израиль планировался как участник наряду с турецкими, американскими и натовскими силами (Asia Times [Hong Kong], 20 июля 2010; Today’s Zaman, 8 июня

2009 г.). Напряжение между Турцией и Израилем достигло апогея после нападения Израиля в мае 2010 г. на «Мари Мармара», турецкое судно, перевозящее гуманитарную помощь в составе «Gaza Freedom Flotilla», в результате которого жертвами стали восемь граждан Турции и один американец турецкого происхождения (Asia Time,  20 июля 2010 г.). Не удивительно, что Турция не пригласила Израиль участвовать в «Анатолийском Орле 2010» и других манёврах. Соединённые Штаты, согласно некоторым турецким источникам, предпочли не участвовать в манёврах «Анатолийский Орёл 2010», протестуя против исключения Турцией Израиля (Hurriyet, 1 сентября 2010 г.).

Участие Китая в «Анатолийском Орле 2010» последовало сразу за его участием в «Миссии мира 2010». В шестнадцатидневных учениях «Миссии мира 2010» по подготовке к борьбе с тем, что Пекин именует «тремя силами зла»: терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом в регионе, принимали участие Россия, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан, а сами учения (Узбекистан в учениях не участвовал) проводились под эгидой Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) Одним из ярких показателей выучки китайских сил была демонстрация Народно-освободительной армией (НОА) того, как быстро улучшились её военно-экспедиционные характеристики (см. “China’s Growing Clout in the SCO: Peace Mission 2010,” China Brief, October 8, 2010). Участие Китая в «Анатолийском Орле 2010» демонстрирует растущую мощь НОА в постановке боевых многоцелевых задач и её способность выдерживать тяготы решения этих задач в регионах Восточной Азии, примыкающих непосредственно к его границам. Например, по пути в Турцию самолёты ВФНОА, как явствует из сообщений, делали остановки для заправки в Пакистане и Иране (Hurriyet, 20 октября 2010); Press TV [Tehran], 3 октября 2010).

Уже есть признаки того, что «Анатолийский Орёл 2010» установил прецедент для проведения в будущем совместных – турецко-китайских – военных учений, тренировок и других видов сотрудничества. Начиная с 8 ноября 2010 года, НОА и турецкие спецподразделения принимали участие в семидневной серии военных учений, ставивших целью отработать наступательные приёмы в холмистых и горных районах Турции (Xinhua News Agency, 9 ноября 2010 г.). Если участие ВФНОА в учениях «Анатолийский Орёл 2010», за которыми следил весь мир, представило первый случай совместных авиационных манёвров Китая и страны-члена НАТО, то относительно менее интригующие военные учения, проводимые на суше, явились первым случаем демонстрации силы китайскими сухопутными силами на натовской земле. Согласно заявлению китайского министра национальной обороны, подразделение специального назначения проводило учения совместно с турецкими силами на неназванном районе Турции. Хотя точный характер и место проведения манёвров не раскрывается, источники в Китае заявляют, что учения были посвящены совместным контр-террористическим мероприятиям. Те же источники сообщают, что тренировки проводились в гористой местности, подобной тем, что используются повстанческими и террористическими силами для укрытия.

Недавние события в турецко-китайских отношениях тем более значимы, что недавно обе страны оказались вовлечёнными в конфликт в связи с кризисом, вызванным беспорядками в Urumqi, столице китайского северо-западного автономного региона Xinjiang (АРС), в июле 2009 года между этническими уйгурами (представителями тюркско-мусульманской малой народности, испытывающей дискриминацию и репрессии со стороны государства) и ханскими китайцами, представителями самой многочисленной малой народности Китая. Имея общие этнические, религиозные и языковые истоки с уйгурами, после падения Советского Союза Турция взяла на себя роль их защитника. Во время кризиса турецкий премьер-министр Ресеп Тайип Эрдоган обвинил Китай в проведении в Xinjiang’e «политики, близкой к геноциду» (см. Xinjiang Crackdown and Changing perceptions of China in the Islamic World?», China Brief, 5 августа 2009 г.). Как ни удивительно, китайское участие в сухопутных манёврах совместно с турецкими силами в гористой местности в Турции даёт основание думать, что НОА хочет использовать опыт турецкой армии в проведении противоповстанческих и контртерористических операций, чтобы применить его против партизан курдской рабочей партии (КРП) в русле борьбы с теми же «тремя силами зла», которые воплощены в трёх угрозах: в выражении уйгурами своей идентичности, в усилении политической активности масс и в выражении недовольства. Эти три угрозы, по мнению Китая, и соответствуют терроризму, сепаратизму и экстремизму.

Торговля и бизнес

Если последние тенденции говорят о повороте в отношениях между Китаем и Турцией, то результаты официального визита китайского премьер-министра Wen Jiabao в Турцию с 7 по 10 октября 2010 г., его последнюю страну, которую он посетил во время европейского турне после Греции, Бельгии и Италии, демонстрируют, что самые серьёзные трения, которые возникли из-за событий в Xinjiang’е, как отголосков массовых беспорядков в Urumqi – дело прошлое (Xinhua News Agency, 7 октября 2010).

Встреча китайского премьера с его турецким коллегой в Анкаре оказалась полезной для торговых отношений обеих стран. Дав высокую оценку тому, что китайский премьер назвал новым «стратегическим партнёрством» активности и ределил как угрозы: выражение уйгурами идентичности котртерористических операций против курдской рабочей партии , по определнию Кит, Китай и Турция объявили своей целью расширение объёма двусторонней торговли до 50 миллиардов долларов к 2015 году и до 100 миллиардов долларов к 2020 году (нынешний объём двусторонней торговли составляет около 17 миллиардов долларов). Сейчас торговый баланс говорит значительно в пользу Китая, однако, Турция стремится выправить положение привлечением большего потока китайских инвестиций и всё больше выдавая себя за своего рода коридор, ведущий к рынкам Европы и Ближнего Востока. Обе стороны также подписали восемь договоров, касающихся инвестирования в инфраструктуру, в транспортный и телекоммуникационный секторы, и обсудили создание совместных предприятий в энергетической, воздушно-транспортной и туристической отраслях. Железнодорожная строительная корпорация Китая  (ЖСКК), например, строит высокоскоростную железнодорожную ветку между Анкарой и Стамбулом. Как сказал Эрдоган, Турция также намерена построить железную дорогу, которая соединит крупнейший город Турции Стамбул с китайской столицей Пекином (Xinhua News Agency, 8 октября 2010 г.).

Турция как никогда раньше наводнена сегодня китайскими туристами. Оставаясь соперниками в текстильной и электронной отраслях, обе стороны обязались способствовать своим предпринимателям в образовании совместных предприятий на новоявленных рынках Ближнего Востока, Африки и Азии (Financial Times [London], 8 октября 2010 г.; People’s Daily, 9 октября 2010 г. Xinhua News Agency, 19 января 2009 г.).

Дипломатия

Переговоры между Пекином и Анкарой также показали, что у обеих стран есть общее историческое наследие: и та, и другая являются современными наследниками древних цивилизаций, представители которых смешались на перекрёстках «Шёлкового пути». Было предложено совместно развивать современные транспортные пути для облегчения установления контактов между Турцией и Китаем, а также со странами, расположенными между ними, построить новый «Шёлковый путь» (Harriyet, 2 ноября 2010 г.). Год 2011 знаменует 40-ю годовщину установления двусторонних отношений между Китаем и Турцией. Чтобы отметить эту историческую веху, Турция объявила 2011 год «Годом Китая». Китай поспешил отблагодарить Турцию, повелев считать 2012 год «Годом Турции» (Harriyet, 2 ноября 2010 г.). Дипломатия, полная взаимной критики, которая была характерной для турецко-китайских отношений во время  Xinjiang’ского кризиса, теперь уступила место комплиментам, выражениям взаимной дружбы и обещаниям более тесных и более частых контактов в будущем. Визит Wen’а в Анкару в октябре 2010 года был первым визитом китайского премьера в Турцию за 8 лет. Визит турецкого президента Абдулы Гулы в Китай в 2009 году был первым визитом турецкого президента за 14 лет. Китайский президент Hu Jintao уже планирует посетить Турцию в 2011 году. Турецкий премьер-министр Эрдоган также планирует приехать в Китай в 2011 году. Возросшая частота визитов высокопоставленных лиц с обеих сторон была скреплена подписанием соответствующими министрами иностранных дел межпарламентского протокола, включающего обязательство совершать не менее одного визита высокопоставленного лица в Китай или в Турцию ежегодно.

Перестановки на Турецко-китайском дипломатическом фронте после Xinjang’ского  кризиса также обсуждались во время шестидневного посещения Китая (c 28 октября по 4 ноября 2010 г.) турецким министром иностранных дел Ахмета Давутоглу. Выражая Китаю своё уважение и тот интерес, который Турция проявляет к созданию более тесных связей с Китаем, Давутоглу объявил, что Турция планирует расширение своего дипломатического присутствия на территории Китая через открытие в Китае дополнительного числа своих консульств: «Для нас Китай – это почти целый континент. Мы хотим увеличить число турецких консульств», - заявил Давутоглу в Пекине (Hurriyet, 2 ноября 2010 г.). После встречи в Пекине со своим китайским коллегой Yang Jiechi Давутоглу, первым из турецких министров иностранных дел, посетил Кашгар, древний центр уйгурской культуры. Отвечая на вопрос о возможности появления турецкого консульства в Urumqi, столице провинции Xinjiang, Давутоглу сказал: «Мы полны решимости сделать любой шаг, который послужит сближению турецкого и китайского народов, и открыть консульства по всему Китаю… Уйгурские турки, с которыми у нас прочные исторические и культурные связи, проживают в Кашгаре и Urumqi. Хорошо, что атмосфера спокойствия и мира пришла в этот район после прошлогодних волнений» (Hurriyet,  2 ноября 2010 г.).

Китайский Вице-президент Xi Jinping, во время бесед с Давутоглу в Пекине, выразил удовлетворение Китая поддержкой Анкары борьбы с «террористическими силами Восточного Туркестана [sic]» в Xinjiang’е и призвал к более тесному китайско-турецкому сотрудничеству в борьбе с терроризмом. Давутоглу ещё раз уверил в поддержке Анкарой принципа «один Китай», принципа, который определяет Тайвань как суверенную часть Китая. В туманном замечании, по-видимому, относящемуся к деятельности этнических уйгурских активистов в Турции (в Турции проживает достаточно крупная уйгурская диаспора), Давутоглу также повторил уверения в готовности Турции не допускать никакой деятельности на турецкой территории, грозящей суверенитету и территориальной целостности Китая.

Картография и геополитика

Понимание, что стоит за последними тенденциями в китайско-турецких отношениях, даёт возможность раскрыть и стратегические замыслы, стоящие за процессом спешного создания партнёрских отношений. Участие Китая в «Анатолийском Орле» в качестве гостя одного из ключевых членов НАТО пришло на время критики экономической политики Китая, всё громче раздающейся из Вашингтона (Вашингтону, в частности, не нравится, как Китай регулирует свою валюту), и на период усиленной напряжённости между Китаем и его соседями (в том числе и союзниками США в этом районе) из-за территориальных разногласий в Южно-Китайском море. Продажа американского вооружения Тайваню, например, остаётся главной причиной конфликта в китайско-американских отношениях.

Позиция США по иранской ядерной программе представляет собой ещё один крупный повод для беспокойства в отношениях между США и Китаем, и этот повод, возможно, служит стимулом для сближения Пекина с Анкарой. Китай не особенно волнует перспектива потерять один из его наиболее важных источников нефти и газа в связи с желанием США применить к Ирану дополнительные санкции и, возможно, военные. На вопрос по поводу Ирана, Давутоглу ответил в Пекине: «Мы подробно останавливались на иранской ядерной программе… Наши взгляды очень близки» (Hurriyet,  2 ноября 2010 г.). В этой связи усилия Пекина добиться расположения Анкары являются частью более широкого стратегического плана, цель которого – не оставлять без ответа шаги, предпринимаемые Вашингтоном в Восточной Азии и в других регионах, в которых он видит угрозу своим интересам. (См. “Shifting Sands in the Gulf: The Iran Calculus in China-Saudi Arabia Relations,” China Brief, 13 мая 2010).

И, наконец, на характере китайско-турецких отношений сегодня также сказывается обновление турецкой внешней политики. Близкий союзник США и Запада, Турция, тем не менее, переживает возрастающие в последние годы сложности в отношениях с США, НАТО и Европой из-за разногласий по целому ряду вопросов, начиная с американской внешней политики на Ближнем Востоке и кончая отказом Европейского Союза (ЕС) принять Турцию в члены своего клуба. В результате Турция, как видно, делает свою внешнюю политику более открытой, менее прозападной, придавая ей всё больше элементов экспансии и предлагая сотрудничество как бывшим соперникам, так и новым партнёрам, таким, например, как Китай (Asia Times, 20 июля 2010 г.).

Учитывая, какой неспокойный характер отношений, возник в результате беспорядков, имевших место в Xinjiang’е в 2009 году, ряд новых реальностей даёт надежду на улучшение китайско-турецких отношений в 2011 году и в последующие годы.

Chris Zambelis – автор и научный сотрудник, работающий в компании Helios Global Inc., Вашингтонской группе управления риском. Его специальность политика стран Ближнего Востока. Мнения, отражённые в статье, принадлежат лично автору и не обязательно отражают взгляды компании Helios Global Inc.

 


Возрастающая роль Узбекистана в стратегических планах Пекина относительно Средней Азии

Richard Weitz

Китайская народная республика (КНР) преследует ряд целей в Средней Азии. Среди этих целей – заручиться поддержкой государств региона в подавлении анти-пекинских настроений уйгурских националистов и потенциальных террористов, несущих угрозу  китайских фирмам, в получении китайскими фирмами доступа к энергетическим источникам, торговых и инвестиционных возможностей, а также заручиться дипломатической поддержкой в вопросах, касающихся статуса Тайваня, Тибета, Пекинских Олимпийских игр и другим внешнеполитических забот китайских лидеров. Китайским стратегам нравится сотрудничать со среднеазиатскими государствами, так как в этом сотрудничестве они видят путь к уравновешиванию присутствия других великих держав, проявляющих активность в Евразии (среди этих держав – Россия и Соединённые Штаты). Руководство КНР особенно заинтересовано в развитии в среднеазиатских странах транспортной и других инфраструктур, способствующих превращению этого и соседних регионов в  транзитный коридор для китайской экономики.

Узбекистан – естественный партнёр Пекина в достижении этих целей. Узбекский режим  не приемлет терроризм и он активно сотрудничал с китайским руководством в действиях по уничтожению антипекински настроенных группировок. Узбекские лидеры считали что их связи с КНР ослабляют влияние Москвы на Среднюю Азию. Узбекские официальные лица смотрят на КНР как на источник займов, инвестиций и покупателя узбекского экспорта. Китайско-узбекское энергетическое партнёрство в прошлом году добилось серьёзных успехов. Географическое положение Узбекистана в регионе даёт ему роль решающего звена в создании восточно-западных связей. В прошлом месяце открылся ещё один сегмент массивного трубопровода Туркменистан-Китай, подающего природный газ через центр Узбекистана (CentralASIA Newswire, 6 января). Следующие годы станут свидетелями появления на узбекской территории новых трубопроводов и железных дорог восточно-западного направления. Китайское растущее экономическое и оборонное присутствие в Узбекистане и других среднеазиатских государствах в ближайшие годы , возможно, сможет углубить характер этого уже и сейчас хорошо развивающегося партнёрства.

Энергетические связи

Растущие энергетические потребности Китая представляют собой главную движущую силу растущих интересов Пекина в Узбекистане. Осуществляя свою «Программу переноса энергии на восток», КНР содействовала строительству газонефтяных трубопроводов, которые направят ресурсы среднеазиатской энергетики на восток по безопасной сухопутной трассе в Китай. Импортирование энергетического сырья в КНР из Узбекистана и через Узбекистан может осуществляться по суше и сделать Пекин независимым от легко уязвимых морских путей, способных в любой момент оказаться в руках пиратов или зарубежных военно-морских сил. Так как нефтепроводы проходят и через Xinjiang, они способствуют оздоровлению этого этнически конфликтного района КНР. Госсовет КНР в настоящее время рассматривает возможность превращения Urumqi в региональный энергетический центр (New York times, 2 января).

Одним из препятствий к осуществлению этого плана являлось то, что среднеазиатские газопроводы, построенные в советскою эпоху, направлены либо на запад, в сторону Европы, либо на север, в Россию. По этой причине чиновники КНР поощряют китайские энергетические компании покупать среднеазиатские энергетические активы и вкладывать их в транспорт и инфраструктуру других регионов, которые содействуют продвижению этих ресурсов ближе к Китаю. В прошлом году отмечался ввод в строй первой очереди китайских энергетических трубопроводов, построенных при содействии с другими странами: одного, подающего сжиженный природный газ (СПГ) из Туркменистана, и второго, подающего нефть из Казахстана. В январе этого года эти трубопроводы были формально соединены первым нефтепроводом между Россией и Китаем. Трубопровод с природным газом из Туркменистана, обладающего четвёртым по объёму разработанного месторождения природного газа в мире, особенно важен, так как он проходит через Узбекистан и Казахстан. Его 1833 км начинаются на туркмено-узбекской границе, проходят через центральный Узбекистан и южный Казахстан и заканчиваются у пограничного города Khorgos в автономном районе Xinjiang (северо-восточный Китай). Дальше внутренние китайские трубопроводы несут газ предприятиям и потребителям городов восточного Китая, в частности, Шанхая. Узбекистан и Казахстан планируют строительство соединяющих веток трубопровода, которые позволят им отправить в Китай их собственный природный газ (The Times of Central Asia, 27 декабря 2010 г.).

Узбекистан – один из крупнейших мировых производителей природного газа. По данным  Государственного статистического комитета Узбекистана, годовой выпуск узбекского газа  составляет около 60 миллиардов кубических метров (мрд куб м) (Central Asia General Newswire, 27 декабря 2010 г.). Недостаток инвестиций и экспортных трубопроводов привели к тому, что большая часть узбекского газа используется внутри страны [1]. Узбекские планировщики, настороженно относящиеся к тому, что российским компаниям позволено проявлять больший контроль за их энергетическими ресурсами, видят в китайских инвестициях возможный выход из этой ситуации. Пока западные энергетические компании избегали сотрудничества с Узбекистаном из-за его удушающей политической атмосферы и произвол в торговых отраслях, китайцы были готовы идти на политические и экономические риски, особенно в краткосрочных видах сотрудничества, с тем, чтобы гарантировать себе получение энергетических поставок в будущем.

Китайско-узбекское энергетическое партнёрство достигло существенных успехов в прошлом году. В июне 2010 года Китайская национальная нефтяная компания (КННК) подписала соглашение с Узбекской национальной газопроводной компанией о покупке 10 мрд куб м природного газа каждый год. Стимулом к появлению трубопровода Туркменистан-Китай, по которому Китай в 2010 году получил 4 мрд куб м природного газа, явилась идея перекачивать собственно узбекский природный газ в КНР (The Times of Central Asia, 7 января). В декабре 2010 года совместное узбекско-китайское предприятие «Эйша-Транс-Газ», созданное компаниями Узбекнефтегаз и КННК, открыло вторую линию узбекской секции газопровода Туркменистан – Китай. Он обеспечит поставку сжиженного природного газа в КНР с ожидаемым годовым объёмом в 15 мрд куб м в 2011 году (UzReport.com, 29 декабря 2010 г.). Эти объёмы должны удовлетворить половину годовой нужды НР в импортируемом СПГ (The Times of Central Asia,  27 декабря 2010 г.). КННК помогает в разведке и разработке других узбекских нефте- и газоносных месторождений, в том числе и находящихся в Аральском море, Устюрте, Бухара-Хиве и Ферганской долине [2]. Филиал китайской ядерно-энергетической корпорации Guangdong занимается исследованием черно-сланцевым ураном в узбекской области Навои (Radio Free Europe, 4 апреля 2010 г.).

Торговля и инвестиции

Кроме получения доступа к узбекским энергетическим ресурсам, Китай и Узбекистан также хотели бы расширить китайско-узбекские торговые отношения и китайское инвестирование в Узбекистане. Узбекистан с населением около 30 миллионов человек, предлагает китайским торговцам и инвесторам самое большое число потенциальных покупателей в одной только этой среднеазиатской стране. В последние годы Узбекистан, хотя и продолжая отставать от Казахстана, лидера региона, достиг высокого темпа экономического роста, и значительно увеличил объём своего валового национального дохода на душу населения (всё ещё остающегося на низком уровне).

Со своей стороны узбекское правительство в 2009 году одобрило программу модернизации, технического и технологического обновления ключевых отраслей промышленности на период 2009-2014 гг, которая обещает привлечь около 20 миллиардов долларов зарубежных прямых инвестиций (Asia Pulse, 1 декабря 2010 г.). Логика подсказывает, что источник этих инвестиций –  Китай, так как западных инвесторов отталкивает капризная политика узбекского правительства и акции подавления гражданских свобод в стране в связи с желанием узбекских властей ограничить роль российских предприятий в узбекской экономике. Узбекистану не хватает большого числа национальных предпринимателей и малых предприятий, и это – та ниша, которую могут заполнить китайские инвесторы; в идеале они могут передать некоторые из своих технологий в распоряжение небольшого, но растущего среднего класса Узбекистана (The Times of Central Asia, 9 декабря 2010 г.).

С 2005 по 2010 гг. китайские инвестиции в Узбекистан превысили сумму 2 миллиарда долларов (Regnum News Agency, 4  января). В прошлом году КНР предложила среднеазиатским членам Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) миллиарды долларов в форме льготных краткосрочных кредитов, чтобы помочь им справиться с региональными последствиями глобального финансового кризиса. Как сообщает узбекское правительство, страна воспользовалась кредитами экспортно-импортного банка Китая, предоставленными ей на мягких условиях, чтобы реализовать около 20 инфраструктурных проектов, потребовавших для своего осуществления свыше 600 миллионов долларов [3]. Пекин также предложил создать новый многомиллиардный банк развития ШОС, для открытия которого он пообещал сделать самый большой заём среди других стран.

Узбекистан, крупнейший производитель хлопка в Средней Азии, недавно превзошёл США как основный поставщик импортного хлопка в КНР. Кроме хлопчатобумажного волокна и энергоносителей из Каспийского бассейна в Китай в виде узбекского экспорта поступают металлы, минералы и пищевые продукты. Официальные лица КНР поддержали вступление Узбекистана во Всемирную Торговую Организацию (ВТО) (China Daily, 26 мая 2005 г.). Китайская продукция удобно заняла нишу на узбекском рынке дешёвых потребительских товаров. Качество их выше, чем у товаров местных или российских производителей, а цена ниже, чем у западного импорта. Китайские станки и оборудование также нашли своих узбекских покупателей [4]. Для сравнения: в 2006 году Узбекистан вошёл в Евроазиатское экономическое сообщество, руководимое Москвой, а через два года вышел из его состава и отказался от членства в новом таможенном союзе, который был организован в составе России, Казахстана и Беларуси. 

Тем не менее, основные формы экономического обмена между Китаем и Узбекистаном ещё потребуют значительных доработок как в содержании, так и в прочности экономических институтов, а также сокращения числа барьеров на пути к торговле и инвестированию. Во времена независимости сухопутные дороги, железные дороги и трубопроводы с энергоносителями из Узбекистана вели на север, в сторону России, а не на восток, в сторону КНР.

В апреле 2007 года китайское и узбекское правительства объявили, что они будут строить 500-километровый газопровод между своими странами с годовой мощностью в 30 миллиардов кубических метров (мрд куб м), что равняется половине годового производства газа Узбекистаном. Введение газопровода в эксплуатацию улучшит баланс Узбекистана против российского Газпрома и, возможно, заставит этого энергетического гиганта покупать узбекский природный газ по более высокой цене [5]. Так как у Китая и Узбекистана нет общей границы, трубопроводу придётся пересечь ещё одну страну средней Азии [6]. Обе страны также намерены построить 268-километровую железнодорожную линию Китай–Кыргызстан–Узбекистан, которая дойдёт до узбекского города Андижан, недалеко от которого КННК разрабатывает месторождения узбекской нефти и газа (Radio Free Europe, 4апреля 2010 г.). В настоящий момент стороны не пришли ещё к согласию относительно того, как финансировать этот проект, а также относительно размеров железнодорожных путей. Большой внешний долг Кыргызстана вынудил правительство предложить своё золото, железо и другие минералы взамен наличных денег в качестве своего вклада в реализацию проекта. Оно также отвергло настоятельное предложение Китая использовать узкую колею по всей линии железной дороги (AKIpress News Agency [Kyrgyzstan], 11 января).

Безопасность и оборона  

Китайские и узбекские лидеры позаботились выразить свою взаимную готовность  поддерживать друг друга в вопросах, касающихся безопасности, стабильности внутреннего положения и территориальной целостности. Если лидеры КНР боятся проявлений сепаратистского настроения и религиозного экстремизма среди своих национальных меньшинств, то узбекские лидеры обеспокоены внутренней политической нестабильностью, а так же остатками активности Исламского Движения Узбекистана (ИДУ). Средства массовой информации указывают, что за последние годы ИДУ возродило некоторые свои террористические формы деятельности (См. “Is there a Revival of the Islamic Movement of Uzbekistan?”, Terrorism Monitor, 28 октября 2010 г.). Узбекские официальные лица обратились к своим зарубежным партнёрам, в том числе к Китаю, с просьбой поддержать их в ответных действиях на эти угрозы. Например, со времени проведения саммита НАТО в Бухаресте в апреле 2008 года президент Каримов предложил новую формулу «6+3» для реакции на конфликт в Афганистане. Новая структура будет работать под эгидой ООН и попытается стимулировать афганское примирение и реконструкцию в контексте региональной безопасности и самосохранения. Каримов предлагает подключить все страны, граничащие с Афганистаном: Иран, Пакистан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан, а также Китай – с Россией, НАТО и Соединёнными Штатами как основными зарубежными игроками, вовлечёнными в конфликт. Узбекистан уже является одним из основных членов «Северной сети доставки», по которой страны-члены НАТО перевозят грузы в Афганистан.

Узбекистан, традиционно обеспокоенный российским военным присутствием в Средней Азии, выразил озабоченность в отношении российских баз в Кыргызстане и Московской де факто аннексией грузинских сепаратистски настроенных районов Абхазии и Южной Осетии в 2008 г. Узбекские официальные лица взяли на себя ведущую роль в ограничении срока действия мандатов неприкосновенности и в сокращении военных мощностей как в составе организации ШОС, та и в составе Организации Договора о  коллективной безопасности (ОДКБ), в котором главенствующую роль играет Москва. Пока что одной из стратегий, которую проводил Узбекистан с целью ослабить военное превосходство России в Средней Азии, являлось укрепление гарантирующих безопасность двусторонних связей с другими великими державами (в том числе с Китаем), а также развитие  собственной оборонной мощи, которая, вероятно, на настоящий момент является непревзойдённой ни в каком из других пяти среднеазиатских государств. Высшие военные чины, как в КНР, так и в Узбекистане, участвуют в многосторонних и двухсторонних встречах. Совсем недавно, 30 ноября 2010 г. министр обороны КНР Liang Guanglie встречался с узбекским министром обороны Рустамом Ниязовым в Пекине (The Times of Central Asia, 3 декабря 2010 г.).

Заключение

И Китай, и Узбекистан только выигрывают от взаимного сотрудничества в торговле, транспорте, энергетике и в области региональной безопасности. Китайская торговля и его инвестиции в Узбекистан продолжают расти, а узбекские лидеры проявляют особый интерес к работе с китайцами в деле развития своей транспортной инфраструктуры и разработки энергетических ресурсов. Узбеки поддерживают китайские предложения по повышению экономической роли ШОС и разработали средства прочной безопасности через связи с Пекином как в рамках ШОС, так и в рамках двусторонних отношений. Оба режима твёрдо противостоят региональному экстремизму и помогают друг другу справляться со потенциальными оппонентами. Узбекские официальные лица считают, что эти связи помогают ослабить господствующее положение Москвы в Средней Азии. Эту идею разделяют и их китайские коллеги, хотя открыто и не высказывают.

Richard Weitz, д-р философии, ст. н. с. и директор Центра оборонной политики при Гудзоновском институте в Вашингтоне.

Примечания:

http://www.eubusiness.com / news-eu / Uzbekistan-energy.40g

Министерство финансов республики Узбекистан, 15 июня 2010 г. , http://www/mf/uz/en/component/content/article/117-id-49.html 

Министерство финансов республики Узбекистан, 15 июня 2010 г. ,

http://ww/mf/uz/en/component/content/article/117-id-49.html

Niklas Swanstrom, “China and Central Asia: A New Great Game or Traditional Vassal Relations?” Journal of Contemporary China, 14:15 ( Ноябрь 2005 г.): 579-580.

Dina Rome Spechler and Martin C. Spechler, “The foreign policy of Uzbekistan: sources, objectives and outcomes: 1991-2009,” Central Asian Survey, (15 июля 2010 г.) 29: 2.165.

Erkin Ahmadov, “Sino-Uzbek Relations ТВ The Energy Politics of Central Asia,” CACI Analyst, 14 ноября 2007 г.

 

 
Top
 
 

© Материалы, опубликованные на сайте, являются интеллектуальной собственностью и охраняются законодательством об авторском праве. Любое копирование, тиражирование, распространение
возможно только с предварительного разрешения правообладателя.
Информационный портал по Китаю проекта АБИРУС

Карта сайта   "ABIRUS" Project © All rights reserved
Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100 Яндекс цитирования