Широкой популярностью в Китае XVIII в. пользовались сборники фантастических рассказов, продолжавшие традиции знаменитого новеллиста XVII в. Пу Сун-лина. Таких сборников появлялось в то время довольно много, например «Трещотка сторожа» Шэнь Цин-фэна, «Странные рассказы у окошка, освещенного светлячками» Хао Гэ-цзы, «Болтовня о тенях» Гуан Ши-хао, «Мелкие слова из уезда Люхэ» Ту Шэня и др.
Среди подобных книг выделяется обширное собрание (состоящее из пяти сборников) «Заметки из хижины Великое в малом» Цзи Юня (1724—1805). Сборники выходили с 1789 по 1798 г., все сочинение целиком вышло в 1800 г. Цзи Юнь был крупным ученым с разносторонними интересами; помимо того, что он был одним из главных редакторов «Генерального каталога всех книг, распределенных по четырем разделам» и составителем «Сборника резюме книг», входящих в императорскую библиотеку, ему принадлежит ряд филологических исследований, предисловий к чужим трудам; выступал он и как составитель и издатель поэтических антологий. Он занимал высокие чиновничьи посты, был наставником наследного принца, а за несколько дней до смерти вступил в должность помощника первого министра. Эти обстоятельства его жизни, равно как и конфуцианское образование и воспитание, наложили определенный отпечаток умеренности на тон его «этической» критики, содержащейся в «Заметках из хижины Великое в малом». Сборники, входящие в это сочинение, относятся к роду прозы малых форм, именуемой «би-цзи», (букв. — «Записи вслед за кистью»), характерными чертами которой является включение разных жанров (новелл, рассказов, быличек, анекдотов и бессюжетных записей, посвященных примечательным событиям или содержащих рассуждения о нравах и обычаях эпохи, о различных местностях, о произведениях литературы, истории и философии).
Следуя традидии своих предшественников, Цзи Юнь стремился придать характер достоверности и фактографичности не только заметкам, но и тем фабульным призведениям, в основе которых лежал авторский вымысел. Для этого он называл имена рассказчиков, ссылался на свидетелей происшествия, указывая его дату и место действия; главное же — из самого невероятного случая он делал конкретный назидательный вывод, адресованный читателю-современнику. Новым по сравнению с предшественниками было стремление Цзи Юня создать целостную картину действительности с помощью наглядных примеров. Впервые в сборниках бицзи за разрозненными заметками-наблюдениями и отдельными размышлениями стоит единый «наблюдатель», выносящий оценки тому, что он видел или о чем ему рассказывали.
Многие рассказы и былички в сборниках Цзи Юня связаны с народными верованиями. Однако фантастика подчинена дидактическим целям. У сверхъестественных сил есть своя «логика поведения», они действуют не «со зла», не по капризу, а целенаправленно, карая дурных людей и награждая добрых. Они видят все, что делают люди, и даже обладают способностью знать то, что человек задумал втайне от всех. А раз духи и оборотни видят человека буквально «насквозь», то люди должны об этом помнить и вести себя подобающим члену семьи и общества образом.
Верша свой суд над людьми, сверхъестественные силы действуют, подчиняясь определенной целесообразности, определенному закону отношений в обществе, установленному Небом, познанному и сформулированному конфуцианскими мудрецами глубокой древности. Цель автора — наставить людей на истинный путь. Для этого он использует и буддийскую теорию воздаяния за поступки, совершенные человеком при жизни. Но Цзи Юнь не стремится вызвать у читателя суеверный ужас перед сверхъестественными силами, наоборот, он постоянно подчеркивает, что человеку праведной жизни духи и бесы не страшны, нечисть бессильна перед добродетельными людьми. Более того, Цзи Юнь показывает, что сама по себе нечисть не страшна, так как она ведет себя разумно, в основе ее действий — причинность, а не иррациональность. Строгие нравственные принципы, активная доброта, подлинная (а не мнимая) ученость — вот качества, наиболее ценимые «исполнителями закона» (т. е. самим автором). К самым дурным свойствам человеческой натуры автор относит развращенность, злобу, нечестивость, жестокость, педантизм, непочтительность к старшим и недобросовестность в выполнении своих обязанностей.
С особой силой написаны рассказы, обличающие педантов-начетчиков: один из них своим упрямством и приверженностью к старине («не понимал, что в наши дни все по-иному, чем в древности») разрушил счастье любящей пары и послужил причиной смерти девушки и безумия юноши; другой, свято соблюдая «нормы поведения», не решился окликнуть спящую женщину, ребенок которой играл в опасной близости от колодца, а отправился на розыски ее мужа. Пока он ходил, ребенок упал в колодец и погиб.
Несмотря на обилие отрицательных персонажей, Цзи Юнь в целом оптимистически оценивает возможности человеческой природы, на этом строится сам тип «воспитательного» рассказа.
Он не считает, что человек от природы плох; в ряде его рассказов люди под влиянием обстоятельств или с помощью сверхъестественных сил меняются к лучшему. Зло, по убеждению писателя, лишь временное нарушение гармонии, существующей в хорошо организованном обществе. Читателя должно было укрепить в этом мнении и то обстоятельство, что не только положительные примеры благотворно влияют на людей.
Цзи Юнь проповедует конфуцианскую мораль. Человек должен помнить, что он является членом общества, а обязанности члена общества начинаются с семьи. Следовательно, надо вести себя как подобает хорошему семьянину, проявлять уважение к старшим в семье и в обществе, служить духам предков, не ожидая от них награды за это. Цзи Юнь выбирает жанр короткого рассказа или новеллы, не требующих показа переживаний героев, их внутреннего мира. Он «генерализует» характер своих персонажей по одному какому-либо качеству, одной страсти (алчность, скупость, лицемерие, честность, распутство и т. п.). Его персонажи обладают заранее заданным характером и чаще всего фигурируют в отдельном эпизоде, не связанном с их предшествующей жизнью и ею не обусловленном.
В отличие от древних авторов рассказов о необычайном, не интересовавшихся поведением разных людей в одной и той же ситуации, для Цзи Юня важно именно это повторение одних и тех же ситуаций. Из рассказа в рассказ «накапливаются» отдельные черты поведения героев. Складывается своеобразный тип персонажа, причем центр тяжести приходится на ситуацию, в которой этот тип проявляет себя. Такой тип часто формируется профессией или образом мышления персонажей. Так, из рассказа в рассказ обрастает все новыми чертами образ начетчика: в одном рассказе он строг и требователен к своим ученикам, но сам втайне предается разврату, в другом — он участвует в обмане, цель которого — по дешевке купить дом, в третьем — он собирается обманом лишить вдову ее имущества; в новой ситуации он хвастлив и заносчив или оказывается трусом и лицемером. Конфуцианская норма задает идеальный характер; такого нормативного характера в рассказах Цзи Юня нет, но некоторые персонажи приближаются к этому идеалу, большинство же показано как отклонение от него. Должное незримо присутствует повсюду, и мера индивидуальности персонажей — это мера отклонения или приближения к идеальному типу. Цзи Юнь делает акцент на моральном аспекте человеческого поведения, т. е. на аспекте понятийно воспринимаемом, а не на индивидуальном, неповторимом, образном. Отсюда — скупость индивидуальных черт (портрета, деталей), замена их словесными характеристиками, говорящими больше мысли, чем образному представлению.
Определенная радикальность взглядов Цзи Юня сказалась в том, что свое моральное назидание, свое доказательство действия универсального закона он проводит и в тех случаях, когда описываемое событие заострено политически. «Закон» в высшем смысле этого слова карает любого, какой бы высокий пост он ни занимал; и наоборот, достоинство «маленького» человека охраняется «законом» от посягательства власть имущих. Цзи Юнь был не только воспитателем нравов, но и критиком некоторых явлений социальной действительности (особенно притеснения рабов и слуг, а также падения нравов). Он исповедовал конфуцианскую теорию активного участия человека в жизни общества. Поэтому он осуждает и буддийского монаха, который ушел от мира (эгоистически думая лишь о себе), и даосского отшельника, много лет сидевшего в горах, не произнося ни слова. Бегство от жизни, от моральной ответственности (какую бы форму это бегство ни принимало) чуждо Цзи Юню, требовавшему от человека добросовестного выполнения своего долга. Это проявляется и в бессюжетных произведениях, включенных в его сборники. Так, в одной из заметок, говорящих об общественной позиции писателя, читаем: «Экзамены предназначены для того, чтобы у экзаменаторов было больше прихлебателей». В другой заметке Цзи Юнь, пять раз назначавшийся главным экзаменатором, резко критикует экзаменационную систему.
Некоторые писатели конца XVIII — первой половины XIX в. подражали «Заметкам из хижины Великое в малом». Среди таких подражаний можно отметить «Услышанные рассказы» Юэ Цзюня (предисловие датировано 1792 г.), «Болтовню» Сю Юань-чжуна (предисловие 1827 г.), сборники заметок Ван Тао. Но наибольший интерес представляет сборник бицзи уже упоминавшегося крупного поэта XVIII в. Юань Мэя «О чем не говорил Учитель» (завершен в 1796 г.). Само название этого сборника звучало как вызов конфуцианцам, твердо помнившим, что «Учитель (Конфуций. — О. Ф.) не говорил о чудесах, применении физической силы, смутах и духах» («Луньюй», гл. 7). Из 1023 произведений, входящих в сборник, 937 связаны с темой сверхъестественного или со сверхъестественными персонажами. Хотя в некоторых рассказах Юань Мэя и есть элементы обличения и дидактики, они не являются определяющими в его сборнике. Главное, это полет фантазии самого автора, но фантазии, словно сознательно сдерживаемой рамками реальных народных верований его эпохи. Иногда кажется, что ученый-этнограф брал верх над рассказчиком занимательных историй.
Если рассказы Цзи Юня строятся на оппозиции «добрый — злой», «честный — лгун», «добросовестно выполняющий свои обязанности — манкирующий ими» и т. п., то большинство рассказов Юань Мэя строится на оппозиции «живой — мертвый» (с ней связаны рассказы об ублаготворении мертвых — жертвоприношениях их духам, о мести злых духов, которые были людьми, несправедливо казненными или убитыми, самоубийцами, плохо захороненными, о воскрешении из мертвых, о помощи душ мертвых своим близким и т. п.). Фигурируют в сборнике Юань Мэя и оборотни, представители пантеона богов, маги, шаманки, гадатели. В ряде рассказов встречаются мотивы, распространенные в мировом фольклоре (чудесное рождение, сказочное вредительство, чудесный помощник, чудесная жена-помощница, путешествие в подземное царство; золото или серебро, полученное человеком от сверхъестественного существа, превращается в пепел, дым или бумагу, и т. п.). В нескольких рассказах сохранились реликты архаичных представлений (реликты мифа о государе-змееборце). С точки зрения фольклорности сборника Юань Мэя показательно, что в нем есть рассказы, в которых люди упрекают или разоблачают сверхъестественные существа, плохо выполняющие свои обязанности (бог грома по ошибке убил сына крестьянина; дух кумирни, получая от жителей деревни жертвоприношения, не дал дождя во время засухи; бог земли хитростью выманил жертвоприношение и т. п.), т. е. «должное» нарушает не человек, а «существа чудесной природы», те, кто в сборниках Цзи Юня выполнял роль судей, следящих за поведением людей. Благодаря такому смещению акцентов дидактика исчезает, вытесняясь занимательностью.
Если Цзи Юнь постоянно проводит мысль о том, что нечисть не страшна человеку праведной жизни, то Юань Мэй считает смелость главным качеством человека, способного победить нечисть. Он гораздо в меньшей степени традиционалист, чем Цзи Юнь, ибо во многих его рассказах герои больше полагаются на свою физическую силу, чем на свои нравственные достоинства. В известном смысле — это можно назвать «фольклорным» подходом к проблеме — речь идет об отражении психологии народа, а не ученых. Если у Цзи Юня нечисть не страшна, поскольку действия ее логичны и целенаправленны (хорошего человека она не тронет), то у Юань Мэя в основе действий нечисти лежит не причинность, а случайность: нельзя предугадать, как поведет себя бес или оборотень, можно только предположить, что их действия будут скорее во вред, чем на пользу людям (ибо вредоносность — в самой природе нечисти, что близко к ее фольклорной трактовке).
Рассказы Цзи Юня рисуют упорядоченный мир, где сверхъестественные силы, выполняющие функции «воспитания» человека, действуют, подчиняясь законам отношений в обществе (даже бесы не выходят на улицу днем и редко задевают тех, кто их не трогает). В хаотическом мире, изображаемом Юань Мэем, ни о каком порядке не может быть и речи: бесы толпятся на улицах и дорогах, задевают людей, вредят им без всякого повода; даже боги и духи ссорятся между собой, посланцы Царства мертвых за взятки отпускают людей, которых должны были привести к судье Царства мертвых, духи шантажируют людей, обворовывающих их, и т. п. В этих условиях может возникнуть либо фантастическая вера в судьбу, либо скептическое отношение к всесилию сверхъестественных существ. Фатализма в рассказах Юань Мэя нет, скепсис же в ряде случаев проявляется. В некоторых рассказах разоблачается коррупция, процветающая в реальном мире.
Скупой на детали, когда речь идет о людях, Юань Мэй довольно подробно описывает внешность сверхъестественных существ. Общими для описания нечисти являются черты необычные и «пугающие» (огромный рост, несоразмерность головы и туловища, зеленые зрачки, испускающие ослепительный свет, и т. п.). То же относится и к описанию мест действия: «земной» пейзаж почти никогда не описывается, пейзаж и обстановка «иного» мира описываются детально.
Примечательны этнографически точные детали в рассказах и заметках о нравах и обычаях различных китайских племен, о брачных обрядах в разных районах Китая. В то же время, повествуя о реально существующих странах, Юань Мэй часто сообщает совершенно невероятные подробности об их обычаях, стремясь не к достоверности, а к занимательности. Существенно то, что в рассказываемых им небылицах отчетливо проявляется традиционное представление о жителях чужих стран, как о варварах, на которых не распространяется благотворное цивилизующее влияние китайской культуры. Это идущее от древности традиционное противопоставление своей культуры чужой некультуре, хаотичности напоминает положения средневековой географии, описывающей «человеко-зверей». Это связано с представлением о варварах как о «не вполне людях». Жители некоторых вымышленных Юань Мэем стран изображаются им как животные или как несовершенные (недоделанные при творении) мифические существа. Например, в рассказе «Иноземные страны» люди погружаются в зимнюю спячку, «не пьют, не едят, не произносят ни слова»; жители страны «Наказанных небом» толстые, маленькие и безголовые. «Глазами им служили соски, сверкавшие при движении, а ртом — пупок; они подносили к пупку пищу, втягивали ее и ели».
Если Цзи Юнь не дает названий своим рассказам (отдельный рассказ — единичный случай — менее важен для него, чем весь сборник, дающий картину жизни в целом, определяющий нормы поведения людей), то в сборнике Юань Мэя каждый рассказ имеет свое название. Писателю интересен каждый отдельный случай, каждое необычайное происшествие ценно для него само по себе, а не как звено некоей системы. Юань Мэй стремится не к единству (как это делал Цзи Юнь), а к сложности и разнообразию впечатлений.
На рубеже XVIII—XIX вв. были созданы «Шесть записок о быстротечной жизни» — единственное дошедшее до нас произведение литератора и художника Шэнь Фу (1763—1808). Китайская литература до появления этих записок не знала другого произведения, в котором с такой исповедальной искренностью автор рассказывал бы о своей жизни. В этом автобиографическом произведении, близком к дневниковым записям от первого лица, глубоко личные переживания перемежаются воспоминаниями о поездках по различным живописным районам страны, заметками о стихах и картинах, об искусстве садоводства, размышлениями о житейских радостях и бытовых мелочах. Главное же место занимает безыскусный и необычайно искренний рассказ о простой и скромной жизни молодой четы (Шэнь Фу и его рано умершей молодой жены Юнь), влюбленной в красоту и поэзию.
Непривычно читать в старой китайской прозе такие, например, строки: «Чем дольше были мы вместе, тем больше привязывались друг к другу. Где бы мы ни встретились, в темной ли комнате или в узком коридоре, мы брались за руки и спрашивали: «Куда ты идешь?» Честно говоря, мы старались сначала, чтобы нас не видели сидящими или прогуливающимися вместе, но вскоре мы перестали обращать на это внимание. Если Юнь сидела, разговаривая с кем-нибудь, и замечала, что я подхожу, она вставала или подвигалась, чтобы я мог рядом с ней сесть. И все это делалось естественно, почти незаметно для нас самих, и хотя вначале мы стеснялись этого, потом это вошло в привычку».
Шэнь Фу — художник — научил молодую жену любить природу и искусство. Многие страницы «Записок» посвящены их беседам о стихах, описанию прогулок, наслаждению природой, которая давала им столько радостей. Летом молодая чета поселилась в деревенском домике; сидя в тени, они удили рыбу, вечерами поднимались на холм, чтобы посмотреть на заходящее солнце, сочиняли стихи. Всходила луна, трещали цикады, муж и жена усаживались на стоявшую у изгороди бамбуковую лежанку и пили подогретое вино, которое выносила им старуха. Юнь, очарованная этим местом, как-то сказала: «“Когда-нибудь мы построим здесь домик; купим десять му земли, посадим овощи. Ты будешь рисовать, я вышивать, и этим мы будем зарабатывать достаточно денег, чтобы покупать вино и слагать стихи во время обеда. Одетые в простое платье, питаясь простой пищей, мы сможем прожить здесь долгую и счастливую жизнь, никуда не выезжая”. Я согласился с нею от всей души. Это место сохранилось по сей день, а та единственная, которая знала мое сердце, умерла. Увы!»
Таким простым, безыскусственным и в то же время высокопоэтичным языком написаны «Записки» Шэнь Фу. В них нет удивительных событий, драматических сцен, но они до сих пор волнуют читателей своей неподдельной искренностью, глубиной чувства и лиризмом.
Появление «Записок» Шэнь Фу свидетельствует о росте индивидуального начала, характерного для лучших произведений XVIII в. Несмотря на жестокие цензурные условия, на преследования литераторов, на жесткие каноны ортодоксальной литературы, в поэзии, романе и сборниках прозы малых форм растут личностное и гражданское начала. В XVIII в. повесть не развивается вообще, драматургия отступает на задний план, но высшие достижения китайской литературы того периода — романы «Неофициальная история конфуцианцев» У Цзин-цзы и особенно «Сон в красном тереме» Цао Сюэ-циня — остаются непревзойденными до сих пор, по праву занимая видное место в мировой литературе.
